— Обрати внимание, — сказал мне Страбон, моргнув по-лягушачьи, — что я не жалуюсь на, хм, то, что товар-то уже подпорчен. Поскольку я уверен, что ты скрыла от брата свой достойный всяческого порицания проступок, я не стану извещать его об этом. А то он еще может счесть, что ты недостойна стать моей супругой.
Я не удостоил его ответом, а лишь фыркнул и напустил на себя по-королевски презрительный вид. Страбон потянулся ко мне, поддел пальцами золотую цепочку на моей шее и разорвал ее, сняв подвеску.
— Держи, — сказал он и бросил мне обратно цепочку, флакон и молот Торна. — Забирай свои священные побрякушки, и да помогут они тебе. — Третье украшение, ажурную золотую монограмму Теодориха, он завернул в лист пергамента, который ему наконец вручил писец. — Это убедит твоего братца, если вдруг тот засомневается, что я на самом деле держу тебя в заложницах.
Писец капнул расплавленным воском на свернутый документ, и Страбон запечатал его своей печатью. Она состояла всего лишь из двух рун, «торн» и «тейваз» — þ ↑,— что означало «Тиударекс Триарус».
Вручив пакет optio, Страбон сказал:
— Осер, возьми столько людей, сколько сочтешь нужным, на случай, если в пути вдруг встретятся разбойники или еще что-нибудь произойдет. Скачи с этим документом в Сингидун. Отдашь его лично этому tetzte самозванцу Теодориху и скажешь ему, что тебе приказано дождаться письменного ответа. Если он начнет спрашивать, где содержат его сестру, можешь честно сказать ему, что ты этого не знаешь, ибо мы с ней находимся где-то в пути. Мы передохнем здесь, в Сердике, еще одну ночь и затем… — он замолчал и посмотрел на меня, — а затем мы направимся ты знаешь куда. Привезешь мне ответ туда. Ты поедешь быстрей, чем наш длинный обоз, следовательно, ты должен успеть обернуться и прибыть туда примерно в то же время, что и мы. Ступай!
— Слушаюсь, Триарус! — пролаял optio. Он хлопнул себя по шлему, сделал знак остальным командирам и увел их с собой.
— А ты, — обратился ко мне Страбон, — возвращайся к себе. — Он снова по-лягушачьи моргнул и похотливо ухмыльнулся. — Отдохни, потому что скоро уже наступит ночь. А утром нам предстоит по-настоящему долгое путешествие.
«Ну что ж, — думал я, сидя в своей комнате и мрачно глядя на покрытую снегом Черную Вершину, — послание Страбона Теодориху оказалось приблизительно таким, как я и ожидал от него. Но вот каким будет ответ Теодориха? Даже если Сванильда еще не добралась до него и не вручила договор Зенона, то все равно Теодорих вряд ли согласится с требованиями Страбона. Даже ради спасения своей сестры. Король не может принести интересы своего народа в жертву одной молодой женщине. Но представляю, как он опечалится, узнав, что Амаламена попала в плен и подвергается опасности. Это будет для него настоящим ударом».
Разумеется, мой друг еще сильнее страдал бы, узнав, что Амаламена умерла, однако в данном случае королю предпочтительнее узнать правду. По крайней мере, он ничем не будет связан и не станет напрасно рисковать. Вот бы сообщить ему: «Не сдавайся, Теодорих. Не притворяйся даже, что согласен уступить непомерным требованиям Страбона. Твое положение прочно, Теодорих, и врагам не удалось заполучить настоящий документ Зенона, который подтверждает твой статус. А твоя сестра… увы, она мертва. Но ты не слишком горюй по Амаламене. Как ни печально, но ее кончина была предопределена судьбой, и она умерла такой смертью, о какой в данных обстоятельствах можно только мечтать».
Я должен был сообщить ему все это, но как? Завтра вся эта компания снова будет в пути. И как только мы въедем во владения Страбона, где бы они ни находились, ко мне приставят охрану и станут следить еще пристальней, чем теперь. Отправить послание Теодориху нужно отсюда, из Сердики, это мой последний шанс. Но как это сделать? Подкупить кого-нибудь из слуг в deversorium, предложив ему разорванную золотую цепочку? Но это невозможно. Когда бы ко мне ни входил слуга, всегда рядом присутствовал стражник. До самого вечера туда-сюда сновали командиры из войска Страбона, чтобы получить от своего короля приказы.
Я посмотрел на два оставшихся на цепочке украшения. Честно признаться, тот взгляд, который я бросил на священный пузырек, был полон почти что ненависти. Ну и какой, спрашивается, от него толк? Молоком девственницы никого не вскармливали, и на вкус оно было очень неприятным; в общем, я посчитал этот пузырек совершенно бесполезным. А вот другое украшение? Неважно, каким символом оно было — христианским крестом или языческим молотом Тора, — у него имелось одно полезное свойство. Амулет был золотой, а золото хотя и является мягким металлом, но им можно царапать довольно твердую поверхность. Я мог им писать. Мог оставить послание на одной из стен в комнате, однако надежда на то, что какой-нибудь слуга заметит его и сможет прочесть после моего отъезда, была призрачной. И уж совсем маловероятно, что слуга позаботится отыскать кого-нибудь, кто сможет его прочесть, ну а шансы на то, что это послание достигнет Теодориха, представлялись мне мизерными. Однако даже такая нелепая надежда лучше, чем совсем ничего. Я осторожно взглянул на часового, который лениво бродил по коридору, и подошел к стене, выбрав ее с таким расчетом, чтобы он не смог увидеть меня, даже если бы заглянул в комнату. Затем я призадумался: на каком языке следует писать и каким шрифтом? На старом наречии, решил я: больше шансов, что слуга узнает его. И рунами: поскольку изначально их вырезали на дереве, то и состояли они преимущественно из прямых линий — руны проще изобразить моим самодельным приспособлением. Так, а теперь попробую составить само послание. Оно должно быть по возможности коротким, но убедительным…
И тут я вдруг вздрогнул и чуть не выронил молот-крест, потому что стражник снаружи, словно он предвидел мои намерения, приказал:
— Принцесса, не делай резких движений и не шуми.
Меня постоянно кто-нибудь сторожил, но часовые менялись, неся вахту по очереди. Однако для меня они все были на одно лицо, ибо я не обращал внимания на их оскорбления, томные взгляды или похотливые заигрывания, стараясь вообще позабыть об их присутствии. Таким образом, я толком не знал того человека, что стоял сейчас за дверью. Стражник не стал входить в комнату. Он обратился ко мне через дверь тихим голосом и, как ни странно, с почтением:
— Принцесса, слушай внимательно, я должен успеть тебе все объяснить, пока рядом никого нет.
— Кто… кто ты? — спросил я, слегка заикаясь, и сделал при этом движение в сторону двери.
Однако тут же остановился, поскольку незнакомец сказал:
— Ни в коем случае не подходи ближе. Нельзя, чтобы заметили, что мы разговариваем. Мое имя Одвульф, принцесса. Ты не узнаешь меня, я уверен, и я тоже видел тебя до этого только издалека. Но я один из твоего обоза — конник из turma optio Дайлы — и сопровождал тебя все время, с самого Новы до Константинополя и той резни на реке Стримон.
— Но… но… почему ты не погиб вместе с остальными?
— Потому что мне не повезло, принцесса, — ответил он уныло, но, похоже, искренне. — Ты должна помнить, что optio послал часовых на дорогу и на берег реки. Еще двоим — мне и воину по имени Авгис — он приказал забраться на вершину ущелья над лагерем, чтобы вести наблюдение оттуда.
— Да… да, я припоминаю.
— И только успели мы с Авгисом забраться на вершину, как Страбон со своими людьми напал на лагерь. Когда мы поняли, что произошло, мы тут же стали спускаться вниз. Но все уже было закончено. Мне жаль, моя принцесса. Нам обоим очень жаль.
— Не стоит жалеть, Одвульф. Это к лучшему, что вы выжили. Сегодня я молила о чуде, и вот оно. Но как тебе удалось пробраться сюда?
— После сражения началась суматоха — одни люди Страбона помчались ловить лошадей, которых они разогнали, а другие принялись раздевать и грабить наших погибших товарищей. Мы увидели, что тебя повели к кострам. Мы надеялись, что Страбон пощадил также и королевского маршала. Но от сайона Торна остались только его шлем и доспехи. Они были единственными, на что не польстились грабители и не унесли с собой, потому что маршал был небольшого роста, как ты знаешь, и его снаряжение никому бы не подошло. В любом случае я должен с сожалением доложить, что сайон Торн, очевидно, погиб вместе с остальными.
— Не будь так уверен в этом, — сказал я, улыбаясь впервые за этот день. — Маршал всегда отличался находчивостью.
— Но он никогда не был трусом. — Одвульф стойко защищал меня. — Я слышал, как сайон Торн сражался под Сингидуном. Тем не менее мы с Авгисом захватили его вооружение — так, на всякий случай, а вдруг он и впрямь жив.
Я едва удержался от того, чтобы не рассыпаться в громких благодарностях. Мои доспехи и шлем были целы; я знал, где находятся мой боевой конь и «змеиный» меч; теперь же, совершенно неожиданным, почти невероятным образом рядом оказались двое верных союзников.
— Но ты выжила, принцесса, — продолжил Одвульф. — Поэтому мы с Авгисом подумали: если мы будем находиться рядом, то сможем как-нибудь при случае спасти тебя.
— И вы тайком следовали за колонной Страбона до этого места?
— Нет, принцесса. Мы были в колонне. Мы просто смешались с остальными и ехали вместе с ними. Акх, разумеется, был риск, что нас обнаружат. Однако в отряде больше сотни человек, и не все бойцы даже знают друг друга. Возможно, optio Осер и мог бы заподозрить в нас чужаков, но мы старались не попадаться ему на глаза. Только теперь, когда optio уехал, я решился заступить на это дежурство и… Slaváith, принцесса! Кто-то идет.
Это оказался один из младших офицеров, который протопал по коридору в комнату Страбона. Только когда они громко заговорили о чем-то, Одвульф снова зашептал:
— Ты говорила, принцесса, что ожидала чуда. Скажи мне, чем я могу тебе помочь, и я попытаюсь это сделать.
— Прежде всего, храбрый воин, я не твоя принцесса Амаламена. Однако…
— Что? — воскликнул он в изумлении.
— Тихо! Да, я не Амаламена. Однако я следую приказу принцессы, изображая ее, и Страбон пока не обнаружил подмены.
— Но… но… кто ж ты тогда?
— Меня ты тоже видел только издали. Я служанка принцессы, Сванильда.
Одвульф был поражен до глубины души.
— Liufs Guth! Выходит, мы с Авгисом, рискуя своими жизнями, отправились за служанкой?
— Ты разве не слышал, что я сказала? За служанкой, действующей по приказу Амаламены. Так что вы тоже должны меня слушаться.
Тут нас снова прервали, поскольку Страбон со своим посетителем вышли в коридор. Когда они удалились, Одвульф наконец вошел в мою комнату и уставился на меня.
— Видишь? — спросил я. — У меня глаза серые, а у Амаламены были голубые.
Он нахмурился и поинтересовался:
— Что ты имеешь в виду — «были»? Люди Страбона убили и принцессу тоже?
— Нет. Страбон думает, что захватил принцессу в заложницы, а на самом деле держит в плену служанку.
Одвульф потряс головой, словно желая привести в порядок мысли, вздохнул, а затем сказал:
— Ну что ж, если ты единственная осталась в живых, мы с Авгисом освободим тебя. Надо только все как следует обдумать…
— Нет, — ответил я. — Я не хочу, чтобы меня освобождали.
Теперь глаза воина стали круглыми от изумления.
— Ты сошла с ума, женщина?
— Не задавай мне пока больше никаких вопросов, достойный Одвульф. Со временем ты все узнаешь, а сейчас сделаешь все, что я прикажу тебе.
Он с трудом сдержался и сказал:
— Пусть меня проклянут все боги, если я понимаю, что здесь происходит. Однако я не привык получать приказы от служанок.
— Когда ты их услышишь, то с радостью им подчинишься. Теперь slaváith и запоминай. Optio Осер уехал. И не куда-нибудь, а в Сингидун, чтобы передать Теодориху требования Страбона. Он скажет нашему королю, что держит в заложницах Амаламену. Теодориха нужно предупредить, что это не так.
Одвульф обдумал это, а затем сказал:
— Да, я это могу понять. Как только закончится мое дежурство…
— Нет, поедешь не ты. Теперь, когда я говорила с тобой и могу узнать тебя, Одвульф, ты останешься здесь и постараешься до поры до времени себя не обнаруживать. Отправь к Теодориху своего товарища Авгиса. Пусть он поскачет следом за Осером или постарается опередить его и приехать в Сингидун раньше, если такое возможно. Вот, пусть он возьмет это с собой. — Я отдал ему золотой молот Тора. — В качестве доказательства, что его сообщение правдиво. Авгису придется сообщить королю Теодориху печальную весть: увы, принцесса Амаламена умерла.
— Иисусе! — Одвульф осенил лоб крестным знаменем. — Но ты же сказала, что люди Страбона ее не убили.
— Она умерла от изнурительной болезни. Теодорих может проверить это, если пошлет гонца расспросить своего придворного лекаря Фритилу в Новы. Однако незадолго до ее смерти мы с принцессой и устроили эту подмену. Заменили ее мной, чтобы обмануть врага. Понимаешь, пока Страбон думает, что удерживает Амаламену, и ждет, что Теодорих уступит его требованиям, он не представляет угрозы и не является нам помехой. Теодорих может следовать своим собственным планам: получше обосноваться в Мёзии, укрепить связи с Зеноном — словом, сделать все, что он пожелает. Ты понимаешь?
— Ну… я думаю, что да. И поэтому ты не хочешь, чтобы тебя освободили?
— Да. Я хочу остаться со Страбоном, ведь здесь я могу увидеть что-нибудь интересное или услышать о его планах — а затем сообщить обо всем Теодориху.
Одвульф кивнул. Какое-то время он хранил молчание, а затем произнес:
— Прости меня, Сванильда, за то, что я поначалу был груб с тобой. Ты храбрая и умная женщина. Я обязательно велю Авгису рассказать об этом Теодориху. Что-нибудь еще?
— Да. Осер будет давить на Теодориха, желая, чтобы тот дал немедленный ответ на требования Страбона. Теодориху не следует посылать ему вообще никакого ответа. Пусть Страбон подождет и побеспокоится как можно дольше. Я советую, чтобы Теодорих убил optio и его сопровождающих. Когда Осер прибудет в Сингидун, он будет вооружен двумя «змеиными» мечами разной длины. Тот, что короче, принадлежал сайону Торну. Попроси Теодориха убить Осера именно этим мечом.
Одвульф улыбнулся и снова кивнул. Затем, услышав за дверью шум, он высунул голову в коридор.
— Моя смена идет. Я сейчас же все подробно объясню Авгису и пошлю его в Сингидун. Что-нибудь еще?
— Да, пожалуйста, сохрани мое… сохрани снаряжение Торна. Принесешь его, когда мы соберемся убраться отсюда. Оно останется нам на память о сайоне.
Вновь пришедший стражник не сказал мне ничего интересного. Лишь заявил, сопровождая свои слова сальными улыбочками и похабными жестами, как привлекательно я выгляжу сегодня в этом платье и как соблазнительно буду выглядеть без него. Поэтому я просто уселся поудобней и поздравил себя с тем, насколько удачно все складывается. Разумеется, я не рассказал Одвульфу всей правды. И кое-что, возможно, приведет Теодориха в недоумение. Например, если Сванильда уже прибыла в город, Теодорих будет ломать себе голову, кто же на самом деле та «Сванильда», которую держат в плену, — и с какой стати она добровольно шпионит в его пользу, проникнув в стан врага Страбона. Дабы не вдаваться в ненужные подробности, я постарался, чтобы мое послание было таким же кратким, как если бы мне пришлось на самом деле прибегнуть к тому, чтобы написать его на стене.
Мое настроение настолько улучшилось, что, даже когда вечером снова появился Страбон, вознамерившийся вовсю избивать, осквернять и унижать меня, он обнаружил, что не в силах выдавить из меня криков или жалоб, и был страшно раздосадован. Еще бы, я ведь думал совершенно о другом: спокойно строил в голове планы, как отомщу Страбону за все свои унижения.
* * *Путешествие действительно оказалось долгим. Расстояние от Сердики до места нашего назначения было гораздо больше, чем то, которое покрыла наша колонна, двигаясь из Новы до Константинополя. Мы шли из Сердики точно на восток, вдоль южных подножий гор Гем, через провинции Реция и Эмимонт. В этой местности практически не было дорог, очевидно именно поэтому Страбон и выбрал этот путь: чтобы не встретиться случайно с войсками, преданными Теодориху. Оставляя за собой только следы одной повозки и лошадей, мы очень медленно продвигались вперед.
Вообще-то мы могли бы двигаться быстрее, если бы я согласился ехать верхом и позволил бросить громоздкую carruca dormitoria. Страбон и другие мои похитители несколько раз намекали на это, но я упрямо отказывался. Если уж меня везут так далеко, чтобы заточить, то буду путешествовать с удобствами. Торн хорошо ездил верхом, но я ведь притворялся принцессой, а стало быть, и должен был вести себя как принцесса. Поскольку в пути нам не встречалось ни одного поселения, в котором могли бы оказаться хоть какие-то pandokheíon или постоялый двор, таверна или корчма, нам постоянно приходилось ночевать, разбивая лагерь под открытым небом. Но в carruca я, по крайней мере, был защищен от холода и дождя, и — если только Страбон не приползал, чтобы позабавиться со мной, а это он проделывал каждую третью или четвертую ночь — мог спокойно спать всю ночь на ложе внутри повозки.
Временами мы натыкались на приличные римские дороги, которые тянулись с севера на юг. Одна из них оказалась той самой, проходившей через Шипку, или Тернистый перевал, дорогой, по которой мы путешествовали с Амаламеной и Дайлой. Однако Страбон не отклонялся с прямого пути, даже если путь в обход был легче и быстрее, мы постоянно двигались на восток. Я до сих пор так и не выяснил, какой именно городок или крепость являются конечной целью нашего путешествия, но понимал, что если мы все время будем двигаться на восток, то постепенно доберемся до Черного моря.
Так и случилось. Признаюсь, я был слегка разочарован, обнаружив, что Черное море не оправдывает своего названия. На самом деле это очень красивое водное пространство — голубое, с кружевом белой пены. Набегая на береговой песок, волны темнеют, и цвет воды может быть самым разным: от голубого до сине-зеленого и темно-зеленого (таким оно становится на глубине вдали от берега, а затем снова делается тускло-голубым и далеко на горизонте сливается с голубизной небес). В Черном море приятней купаться, чем в Средиземном, потому что оно и вполовину не такое соленое. Должен уточнить, что Черное море, несмотря на всю свою красоту, все-таки не напрасно получило столь мрачное название: иной раз, совершенно неожиданно, даже в солнечный день, оно вдруг может скрыться в тумане, таком густом, что лодочники приходят в замешательство и ничего не видят вокруг, как в самую темную ночь.