Зевс снисходительно улыбнулся, как отец улыбается капризному ребенку:
- Гораздо раньше он уничтожит тебя, Орион. А пока считай, что живешь взаймы.
Я хотел возразить, но он исчез, словно растворившись в воздухе. А с ним исчез и далекий город, и золотое свечение... Все испарилось как роса, как струйка дыма, поднимавшаяся над свечой. Я вновь оказался в своем шатре, занималось утро того дня, когда ахейцы разделят добычу, захваченную в Трое, а боги получат жертвы - скот и пленных.
Жертвы, которые принесут по обету.
22
День выдался серым и хмурым. Изнуренные ночными излишествами ахейцы держались спокойно и торжественно. Солнце за облаками медленно ползло вверх. Ветер с моря сулил дождь, нес холодок приближавшейся осени.
Ни я, ни мои хетты не участвовали в жертвоприношениях. Политос казался озадаченным.
- Но ты же служишь богине? - укоризненно заметил он.
- Она мертва. И не сможет принять жертву.
Бормоча себе под нос что-то о святотатцах, Политос побрел к высоким кострам, которые рабы и феты складывали в центре лагеря из плавника и дров. Я оставался возле собственного костра у корабля Одиссея и наблюдал.
Следом за Нестором процессия жрецов обошла вокруг лагеря, за ними шествовали Агамемнон и прочие вожди ахейцев - все в самых дорогих доспехах, с длинными сверкающими копьями, куда более нарядными, чем подобает боевому оружию.
Вознося гимны Зевсу и прочим бессмертным, они торжественно обходили лагерь, тем временем к кострам сгоняли священные жертвы. Стадо козлов, овец и быков подняло столько пыли, что потемневшие руины Трои скрылись из глаз. Блеяние и мычание странным образом гармонировало с хором ахейцев, то распевавших, то выкрикивавших гимны. Сбоку стояли мужчины, назначенные в жертву: богам надлежало отдать каждого, кто был старше двенадцати. Даже со своего места я мог узнать старого придворного, провожавшего меня по дворцу. Молчаливые и мрачные, они прекрасно знали, что их ожидает, но не просили пощады и не оплакивали судьбу - ничто не могло изменить их участь.
День прошел в ритуальных убийствах. Начали с нескольких голубей. Наконец дошли до разъяренных быков, сопротивлявшихся даже со связанными ногами... даже с запрокинутыми головами... До тех пор, пока каменный топор жреца не рассекал им горло, откуда немедленно вырывался поток горячей крови. Последними принесли в жертву коней - целую дюжину.
Потом пришла очередь пленников. По одному их подводили к залитому кровью алтарю, бросали на колени и пригибали головы. Счастливчики умирали с одного удара, но не каждому так везло. Наконец все закончилось, разожгли костры... Жрецы были залиты кровью, а весь лагерь провонял запахом экскрементов и внутренностей. И когда солнце село, темноту прорезал свет тлевших костров, возносивших к небу дым, как считали греки, любезный богам. Тогда все ахейцы отправились к кораблям Агамемнона, стоявшим в середине песчаной косы, где высокой грудой лежали трофеи, добытые в Трое. Возле основания получившейся пирамиды теснились сотни женщин и детей, охраняемых горсткой ухмылявшихся воинов.
Поднявшись на грубый помост, служивший подножием трона, Агамемнон уселся в прекрасное резное кресло, вывезенное из города. Царь начал оделять награбленным каждого вождя, начиная с белобородого старца Нестора.
Ахейцы столпились вокруг, зависть и жадность сквозили в глазах каждого. Я оставался возле корабля Одиссея и следил издалека. Лукка и его люди остались со мной.
- А твоя добыча в сохранности? - спросил я Лукку.
- У нас хотели забрать женщин, но мы уговорили вестников Агамемнона оставить нас в покое, - недовольно буркнул он.
Я внутренне улыбнулся, представив себе, как ощетинился копьями отряд Лукки, встречая шайку пьяных ахейских вояк.
Церемония затянулась до глубокой ночи. Великий царь делил бронзовые доспехи, оружие, золотые украшения, великолепные вазы, драгоценные камни, кухонную медную утварь, железные треножники, одежду, ткани, женщин, девушек и мальчиков.
По праву великого царя половину он оставил себе. Но вожди и воины ахейцев проходили мимо меня, унося добычу к своим кораблям, и многие сетовали на жадность Агамемнона:
- Вот это щедрость... Жук навозный. Все знают, как нам досталось на стене. И что же мы получили за это? Меньше, чем его брат.
- Эти женщины должны принадлежать нам, говорю тебе. Жирный царь чересчур жаден.
- А что можно поделать? Он забирает себе все, что хочет, а мы получаем остатки.
Даже подошедший ко мне Одиссей не выказал удовлетворения. В отдалении тускло чадили жертвенные костры, но кострища лагеря золотыми искрами озаряли его темнобородое лицо.
- Орион, - позвал он меня.
Я подошел к нему.
- Твой слуга Политос роет себе могилу, - заявил царь Итаки, - осмеивая щедрость великого царя.
Я заглянул в темные глаза Одиссея.
- Разве только он? - негромко спросил я.
Ответная улыбка чувств его не скрывала.
- Но никто не высказывается откровенно, если рядом Нестор, Менелай и другие - те, кто все доносит Агамемнону. Сходи-ка забери его. Старик сказитель заплыл на опасную глубину.
- Благодарю тебя, господин, я пригляжу за ним.
И я поспешил в стан Агамемнона, постоянно встречая недовольных ахейцев, уносивших свою добычу.
Политос сидел на песке у небольшого костра возле одного из кораблей великого царя, окруженный толпой воинов... Они ухмылялись и хохотали. Никто из них не принадлежал к знати, впрочем, чуть поодаль, в тени, как мне показалось, я заметил Нестора, который с кислой миной слушал Политоса.
- ...А помните ли вы тот день, когда Гектор загнал нас в лагерь? Тот день, когда он явился сюда в слезах, - а стрела-то едва оцарапала ему кожу, - и еще выл на весь лагерь, как баба: "Мы обречены! Мы обречены!"
Слушатели хохотали. Признаюсь, старый сказитель почти идеально воспроизвел женственный тенорок Агамемнона.
- А что же теперь делать Клитемнестре, когда наш щедрый храбрец заявится домой? - ухмыльнулся Политос. - Интересно, достаточно ли места под ее постелью, чтобы укрыть там любовника?
Мужчины катались по земле от хохота, из глаз у них текли слезы. Я стал протискиваться сквозь толпу, чтобы забрать старика.
И опоздал: дюжина вооруженных воинов разорвала кольцо слушателей Политоса.
Отряд возглавлял Менелай.
- Эй, сказитель! - крикнул он. - Великий царь захотел услышать твои побасенки... Попробуй-ка рассмешить его своей наглой болтовней.
Глаза Политоса расширились от ужаса.
- Но я только...
Двое вооруженных воинов ухватили его под руки и поставили на ноги.
- Пошли, - проговорил Менелай.
Я встал перед ним:
- Этот человек служит мне. Я сам позабочусь о нем.
Но прежде чем Менелай успел ответить, вмешался Нестор:
- Великий царь захотел видеть сказителя. Никто не может противиться его воле!
Более короткой речи от этого достопочтенного старца я еще не слышал.
Слегка пожав плечами, Менелай направился к лагерю Агамемнона. Слуги его волокли Политоса по песку, за ними следовали Нестор, я и все, кто слушал сказителя.
Жирный Агамемнон, раскрасневшийся от вина, все еще восседал на троне среди сокровищ Трои. Как только Политос появился перед ним, короткие пальцы царя впились в ручки кресла. На каждом его пальце - даже на больших - поблескивали кольца.
Сказитель трепеща склонился перед великим царем, с гневом смотревшим на небритого, лохматого и тощего старика.
- Ты рассказываешь обо мне всякую ложь! - рявкнул Агамемнон.
Политос напрягся и, оторвав взгляд от земли, обратился к великому царю:
- Это не так, великий царь. Я старый сказитель и говорю лишь то, что видел собственными глазами или слышал своими ушами.
- Ты распространяешь грязные домыслы, - пронзительно взвизгнул Агамемнон. - Ты врешь о моей жене!
- Если бы твоя жена, господин, была честной женщиной, я не оказался бы здесь вообще. Я бы сейчас сидел в Аргосе на торговой площади и, как всегда, рассказывал повести людям.
- Не трогай мою жену, - осадил его Агамемнон.
Но Политос настаивал:
- Великий царь, ты - высший судья в своей земле, самый честный и справедливый. Все знают, что происходит в Микенах... Кого ни спроси. И твоя пленница Кассандра, царевна Трои, предсказывает...
- Молчать! - рявкнул великий царь.
- Правду не скроешь, сын Атрея. Неужели ты считаешь, что сумеешь избежать участи, которую уготовила тебе судьба?
Теперь Агамемнон уже дрожал от гнева. Вскочив с кресла, он сошел на землю и остановился перед Политосом.
- Держите его! - приказал он, вытаскивая из-за пояса кинжал, рукоять которого была усыпана драгоценными камнями.
Стража схватила Политоса за хрупкие руки.
- Эй, сорока, я заставлю тебя молчать, разлучив со лживым языком! злобно закричал царь.
- Остановись! - закричал я, проталкиваясь вперед.
Агамемнон взглянул на меня, и его маленькие поросячьи глазки вдруг приняли беспокойное, едва ли не испуганное выражение.
- Остановись! - закричал я, проталкиваясь вперед.
Агамемнон взглянул на меня, и его маленькие поросячьи глазки вдруг приняли беспокойное, едва ли не испуганное выражение.
- Этот человек служит мне, - проговорил я. - Я сам накажу его.
- Очень хорошо, - сказал Агамемнон, указывая кинжалом на железный меч у моего бедра. - Ты собственноручно лишишь его языка.
Я покачал головой:
- Слишком жестоко за несколько шуток.
- Ты противишься мне?
- Этот человек - сказитель, - заметил я. - Если ты лишишь его языка, то обречешь на гибель в голоде и рабстве.
На тяжелом лице Агамемнона медленно появилась злорадная улыбка.
- Сказитель, говоришь? - Он повернулся к Политосу, который висел на руках двух крепких стражников. - Итак, ты рассказываешь только то, что видишь и слышишь? Хорошо же, тогда ты больше не будешь видеть и слышать... Ничего! Никогда!
Когда я понял, что он намеревается сделать, судорога свела мои внутренности. Я потянулся к мечу, и тут же десять воинов с острыми копьями окружили меня... Бронза почти касалась моей кожи. На мое плечо легла чья-то рука. Я повернулся. На меня серьезно смотрел Менелай:
- Смирись, Орион. Старик должен быть наказан. Незачем рисковать своей жизнью ради слуги.
Взгляд Политоса умолял меня о помощи. Я шагнул к нему, но царапавшие кожу острия копий остановили меня.
- Моя жена сказала мне, что ты помог ей, когда мы брали дворец, негромко шепнул Менелай. - Я твой должник, но не заставляй меня платить кровью.
- Тогда беги к Одиссею, - попросил я его. - Прошу тебя. Быть может, он сумеет смягчить великого царя.
Менелай только покачал головой:
- Все закончится прежде, чем я успею добраться до первого корабля итакийцев. Гляди.
Нестор сам извлек из костра дымившуюся ветвь. Агамемнон взял ее, стражники развели шире руки Политоса, один из них уперся коленом в его спину. Великий царь схватил старого сказителя за волосы и откинул назад его голову. Острия копий снова прокололи мою одежду.
- Ходи же по миру в темноте, подлый лжец.
Политос забился, испытывая ужасные муки; Агамемнон выжег сначала его левый глаз, а затем правый. Старик потерял сознание. С безумной улыбкой на толстых губах Агамемнон отбросил ветвь, извлек кинжал и отрезал уши сказителя.
Воины бросили на песок обмякшее тело Политоса.
Великий царь окинул всех суровым взглядом и громовым голосом проговорил:
- Таким будет правосудие для всякого, кто посмеет искажать правду! - И, повернувшись ко мне, ухмыльнулся: - Забирай своего слугу!
Окружавшие меня воины расступились, держа наготове копья, чтобы сразить меня, если я сделаю хотя бы шаг в сторону их царя.
Я посмотрел на окровавленного Политоса, а потом на Агамемнона.
- Я слышал, что напророчила тебе Кассандра, - сказал я. - Ей не верят, но она никогда не ошибается.
Полубезумная улыбка сошла с лица царя. Он яростно жег меня глазами. И на какой-то миг я даже подумал, что сейчас он прикажет стражам заколоть меня на месте. Вдруг из-за моей спины послышался голос Лукки:
- Мой господин Орион, с тобой все в порядке? Не нужна ли тебе помощь?
Царская стража повернулась, услышав его голос. Лукка привел весь свой отряд в полном вооружении и готовым к бою - тридцать пять хеттов со щитами и железными мечами.
- Помощь ему не потребуется, - отвечал Агамемнон. - Только вам придется унести раба, которого я наказал.
С этими словами царь повернулся и поспешил к своему жилищу. Воины его разом облегченно вздохнули и опустили копья.
Я понес к нашим шатрам изувеченное тело Политоса.
23
Остаток ночи мне пришлось ухаживать за сказителем. Боль, терзавшую его, я облегчал вином, но успокоить его душу мне было нечем. Я положил его в моем шатре. Политос рыдал и стонал. Лукка привел целителя - достойного седобородого старца - с двумя помощницами: они смазали бальзамом раны, кровоточившие на месте глаз и ушей Политоса.
- Даже богам не под силу возвратить ему зрение, - грустно сказал мне лекарь негромко, чтобы Политос не мог услышать. - Глаза его выжгли.
Я знал, как страдал сказитель, - так, как меня терзал огонь ненависти.
- Пусть будут прокляты эти боги, - прорычал я. - Будет ли он жить?
Если слова мои и удивили врачевателя, он ничем не выдал этого.
- У него сильное сердце. И если он переживет сегодняшнюю ночь, возможно, впереди у него еще долгие годы жизни.
Целитель размешал в вине какой-то порошок и заставил Политоса выпить. Тот сразу же погрузился в глубокий сон. Потом одна из помощниц приготовила чашу болтушки и показала мне, как намазывать ее на ткань, которой следовало покрывать глаза Политоса. Они молчали и изъяснялись со мною жестами, словно немые, и ни разу не посмели взглянуть мне в лицо. Целитель удивился тому, что я захотел ухаживать за человеком, которого он считал моим рабом, однако благоразумно промолчал.
Я просидел возле ослепленного сказителя до рассвета, меняя через каждые полчаса компрессы и не позволяя ему притрагиваться к ожогам. Политос спал, но и во сне дергался и стонал. Заря уже окрасила облака в нежно-розовый цвет, когда дыхание Политоса вдруг участилось, и он потянулся к тряпке, прикрывавшей его лицо. Я оказался проворнее и остановил руки сказителя прежде, чем он успел причинить себе боль.
- Мой господин Орион? - хрипло спросил он.
- Да, это я, - отвечал я. - Вытяни руки вдоль туловища и не прикасайся к глазам.
- Выходит, это и правда случилось... а не привиделось мне во сне?
Я приподнял его голову и дал глоток вина.
- Да, - подтвердил я. - Ты слеп.
Стон, который сорвался с губ старика, заставил бы зарыдать мраморную статую.
- Агамемнон... - сказал он после долгого молчания. - Могучий царь отомстил старому сказителю, словно это может повлиять на нравственность его жены.
- Попытайся уснуть, - посоветовал я. - Тебе необходимо набраться сил.
Политос покачал головой, тряпка соскользнула, открывая два свежих ожога на месте глаз. Я решил сменить повязку, заметив, что она подсохла, и смазал ткань болтушкой.
- Теперь, Орион, ты можешь просто перерезать мне горло. Более я не могу быть тебе полезен... Ни тебе, ни кому-нибудь другому.
- Здесь пролито уже достаточно крови, - устало сказал я.
- Теперь я бесполезен, - упрямо повторил он, пока я обрабатывал его раны. Потом я вновь приподнял его голову и дал выпить вина.
Скоро Политос снова уснул.
В шатер заглянул Лукка:
- Мой господин, царь Одиссей хочет видеть тебя.
Я вышел наружу и окунулся в свежесть наступающего утра. Приказав Лукке приставить кого-нибудь приглядывать за спавшим сказителем, я направился к кораблю Одиссея и полез по веревочной лестнице, спускавшейся с его борта.
Палубу покрывали награбленные в Трое сокровища. Я отвернулся от ослепительных трофеев и взглянул в сторону разграбленного города. Сотни крошечных фигурок маячили на укреплениях, сбрасывая со стен почерневшие камни, сравнивая с землей стены, так долго противостоявшие ахейцам. Мне пришлось осторожно передвигаться вдоль борта, чтобы не споткнуться о груды добычи.
Одиссей находился на корме корабля; обнажив широкую грудь, он грелся под ярким солнцем, а волосы еще отливали влагой после утреннего купания; на заросшем лице царя Итаки бродила довольная улыбка. Он посмотрел мне в глаза:
- Победа полная... Спасибо тебе, Орион. - Указав на разрушителей, трудившихся вдали, он добавил: - Троя никогда не возродится.
Я мрачно кивнул.
- Приам, Гектор, Александр... Весь царствующий дом Илиона погиб.
- Погибли все, кроме Энея Дарданца. Утверждают, что он побочный сын Приама. Тело его мы не нашли.
- Труп мог сгореть во время пожара.
- Возможно, - проговорил Одиссей. - Но едва ли жизнь Энея настолько значима. Если он жив, значит, прячется неподалеку. Найдем и его. Но даже если он ускользнет, все равно ему некуда возвращаться.
На моих глазах один из массивных камней парапета Скейских ворот стронулся с места, покоряясь усилию множества мужчин, налегавших на рычаги и веревки. В густых клубах пыли он рухнул на землю. Звук донесся до меня через мгновение.
- Аполлон и Посейдон не порадуются, узнав, что произошло со стенами, которые они воздвигали.
Одиссей усмехнулся:
- Иногда и богам, Орион, приходится склоняться перед волею людей, нравится им то или нет.
- Ты не боишься их гнева?
- Если бы боги не захотели, мы не смогли бы обрушить стены Трои.
Я задумался. Поступки богов всегда сложнее объяснить, чем деяния простых смертных, к тому же у творцов долгая память. Аполлон гневается на меня, но в чем проявится его гнев?
- Теперь твоя очередь выбрать себе сокровища. - Одиссей махнул в сторону огромной груды на корме корабля. - Забери пятую часть всего, выбирай, что понравится.
Я поблагодарил его и, наверное, целый час провел, копаясь в вещах. Я брал одеяла, доспехи, одежду, оружие и драгоценности, которые можно обменять на еду и кров.