Бедный мой отец, откуда ж ему было знать, что его сапожник-сын останется однажды без обуви.
Я прошел мимо кладбища, которое было отделено от села каменной стеной, и стал взбираться в гору. На мое счастье, гора была покрыта синими цветами первоцвета и ласкающей глаз свежей зеленью.
Родника Сероба я нашел в каменистой лощине Немрута сидящим на скале. Сероб был более крепкого сложения, чем Арабо, выше его и куда как лучше вооружен. У Арабо была всего-навсего простая берданка, а Сероб держал в руках мосинскую винтовку. На нем был кожаный патронташ, перекрещивающийся на груди. Лицо смуглое освещенное большими глазами. Голова обвязана серым платком, концы которого свободно болтаются.
– Что, пришел пташек посмотреть? – спросил Родник, смерив меня взглядом с головы до ног.
В те дни «пташками» именовали тех армянских селян, которые, взбунтовавшись, уходили в горы, – имея в виду их бродячий образ жизни.
– Нет, пришел сам пташкой стать, – смело ответил я и, вытащив из-за пазухи табакерку с табаком, протянул ему.
Сероб взял табакерку, понюхал и говорит:
– Красного Дерева табак. Куришь?
– Нет.
– А что же делает эта коробка у тебя?
– Табакерку мне Арабо дал, а табак я в Красном Дереве взял.
– Ты знал Арабо?
– Ровно год служил у него, – с гордостью подтвердил я.
– Как звали его коня?
– Тилибоз.
– Ну раз так, оставь табакерку себе, а табак мне дай. – С этими словами Родник Сероб вытряхнул табак в свой кисет, а табакерку вернул мне.
– Молод ты еще, чтоб браться за оружие. – Ясное дело, Родник Сероб хотел отправить меня обратно.
Дай, думаю, скажу, что оружием пользоваться я умею, но тут он вдруг поглядел на ствол своей винтовки и говорит:
– Ежа можешь поймать?
– Отчего же нет, – отвечаю, – чего проще.
– Ну так пойди принеси мне ежа. Я тут же поднялся на холм, поймал несколько ежей и вернулся к нему.
– Молодец. Мне один был нужен, а ты сколько приволок. Ну-ка почисти салом ежа ствол.
У Родника Сероба ствол был длинный, кольчатый. Я тут же при нем освежевал ежа, отделил сало и стал чистить ствол. С большим усердием я работал, понравилась ему моя готовность.
Когда ствол заблестел, Сероб спросил:
– Значит, ты хочешь остаться у меня?
– После Арабо единственное мое желание быть с вами, – сказал я.
И я остался в горах Немрута у Родника Сероба.
О землеробе этом давно уже шла слава защитника простолюдинов. Он и его жена Сосе с шестнадцатью солдатами особенно отличились в знаменитой битве при Бабшене, с той поры в народе о них слагали песни.
Сероба и всю его семью преследовали люди султана. «Как бы сделать, лесенки такой нет – подняться да богу пожаловаться. Хотим не хотим, а в горы должны податься, чтобы честь свою и жизнь защитить», – сказала как-то Сосе и ушла в горы в отряд мужа.
Сосе я увидел на следующий день на заре. Мы с Серобом пришли к какой-то горной речушке, а на противоположном берегу в это время показались вооруженные мужчины – человек семь-восемь. Они закатали штанины, перекинули постолы-трехи через плечо и вошли в воду. Один из них держал за руку идущего следом молодого солдата – другой рукой он удерживал над головой оружие, – пытался противостоять волнам. Холодная вода захлестывала выше колен. Молодой солдат, дойдя до середины реки, остановился и еще немного закатал штаны. Два-три солдата при этом отвернулись, а тот, кто держал его за руку, прикрыл лицо рукавом.
Молодым солдатом оказалась Сосе, одетая в мужское платье. Все вышли из воды мокрые. Сосе отделилась, спустила брючины – а лодыжки синие-синие – и стала обуваться. Я заметил, как один из гайдуков, проходя рядом с Родником Серобом, покачал головой:
– Не дело это, паша, не дело.
Светловолосой, красивой женщиной была Сосе, стремительного роста, на румяном лице горделивая улыбка. Но еще краше и горделивей была она в своем наряде гайдука, с перекинутыми на грудь косами, с плотно охватывающим талию патронташем.
Родник Сероб присоединился к своим «пташкам», и отряд двинулся.
Не только Сосе, но и два брата Сероба, тоже землепашцы-ранчпары, и старший сын, убежав от султанского ига, обитали в горах. Воины Сероба были крестьяне из горных селений и долины. Имена некоторых из них в первый день даже навели на меня трепет: Лев Аваг, Усатый Карапет, Беспощадный Ованес, Молния Андреас, Лоло Аджи, Град Тадэ.
Оставшись на Немруте, я уже не расставался с «пташками» Родника Сероба, я и сам стал одним из них. Я вылавливал ежей в горах, чистил ружья товарищей, приносил для отряда хлеб и молоко – у пастухов брал.
Эти семь-восемь воинов всегда вместе держались, и Сосе тоже всегда с ними была. Иногда они группой исчезали. Я никогда не знал, куда они ушли, для чего.
Армяне-селяне частенько заявлялись в горы: «Сероб, хаснанские курды наше стадо увели, помоги нам», «Сероб, Арабо нету, ты наш защитник», «Учителя из Икны снова в тюрьму засадили, что делать, Сероб…» И Сероб, землепашец Сероб, фидаи Сероб, всюду поспевал. Всем сердечную жажду утолял. Потому и прозвище было дано ему Родник.
Однажды в февральский снежный день, когда мы находились в Согорде, воины султана вдруг окружили село. Искали предводителя повстанцев – Родника Сероба то есть. Сероб взял винтовку и покинул село, чтобы не стать причиной погрома. У него был белый балахон поверх одежды, и он спокойно пробирался по снегам. Султанские воины не поспевали за ним, потому что лошади по брюхо проваливались в снег. Время от времени Сероб оборачивался и стрелял. Три всадника султана были убиты. Сероб поднялся на Немрут и глазами искал меня, а я с мешком хлеба за спиной уже сидел на вершине горы и спокойно поджидал его. Жандармы, решив, что Сероб погиб в окрестностях Немрута, убрались восвояси.
Мы с Серобом достигли кратера горы. Широкая горловина была в клубах рыжего пара: из кратера били горячие источники.
Когда уже все – и армяне, и турки, и курды – считали Сероба погибшим, герой Согорда вновь объявился в хлатских селениях живой-невредимый, и народ начал слагать о нем легенды и прозвал его Немрутским Львом. Имя это частенько встречалось и в курдских песнях и даже дошло до слуха султана.
В сентябре этого же года снова надолго исчезла Сосе. Когда армяне Багреванда восстали против султана, Сосе поднялась в багревандские горы и руководила крестьянским восстанием.
Впрочем, воинам Сероба не нравилось то, что в их отряде находилась женщина. Сосе была храбрая. Но храбрейшему из храбрых не пристало водить с собой жену, пусть даже переодетую в мужское платье, пусть даже храбрую. Из-за Сосе несколько повстанцев уже покинули отряд Сероба, в том числе один из преданных его солдат Андраник.
Трое недовольных были самые любимые солдаты Сероба, его близкие друзья, один из них – Молния Андреас из села Шамирам, того самого, среди песков. Молния андреас всегда шел во главе отряда и отвечал за дорогу. Лицо его внушало всем ужас, он носил на голове громадную овечью папаху, а усы его доходили до ушей.
Другой был Лоло Аджи, еще его звали Аджи Гево, он участвовал в боях при Ханасаре и Бабшене. Лоло Аджи был верным телохранителем Сероба. И третий – Град Тадэ из сасунского села Фетара. Этот чуть ли не младенцем взял в руки оружие – вместе с отцом своим он участвовал в знаменитых битвах под предводительством князей Грко и Пето.
Беспокойным воином был Тадэ, страсть как нетерпеливым. Всегда он первым стрелял, не выдерживал. Битва еще не началась, а он палит.
Однажды он метнулся к скале, спрятался за нею и давай с невероятной быстротой открывать и закрывать затвор.
– Ты что там делаешь, Тадэ? – спросил Родник Сероб, приближаясь.
– Разбираю пули, паша, полую от полной хочу отделить, – ответил Тадэ и, покусывая усы, дернул изо всех сил курок.
Сероб рассердился, отобрал у него винтовку и пригрозил, что выгонит из отряда, если Тадэ будет нарушать порядок и стрелять без приказа.
– Не дело это, паша, не дело… – всякий раз говорили Молния Андреас, Лоло Аджи и Град Тадэ, когда, переходя горные речки, вынуждены бывали по очереди переводить Сосе за руку.
И вот однажды они сказали Серобу:
– Отправь Сосе в Сасун, а сам оставайся на Немруте с нами.
– Воду когда переходим, какое она имеет право оголяться при нас? Стыдно нам на ее босые ноги смотреть.
– Не миновать нам беды из-за Сосе, увидишь, – сказали.
Душа Сероба была в Бабшене, а сердце в Сасуне. В сасунском селе Гели был у него старый друг по имени Тер-Кадж. Увидел Сероб, что правы его солдаты, взял Сосе и ушел в Гели.
И меня с собой взял.
Село Гели (или иначе Гелигюзан) находилось в ущелье. Речка делила село на две части. А вообще село состояло из множества кварталов, и каждый квартал имел свое название. Все дома построены были на покатом склоне горы Андок, каждый дом – на отдельной скале. Главные кварталы были – Тахврник, Харснгомер, Гарипшан, Мхитар, Тех и Гюх, что означает село.
Дом Тер-Каджа находился в Гюхе.
Постучался Сероб в дверь Тер-Каджа и сказал:
«Оставляю Сосе у тебя, а я ночь только заночую, на рассвете соберешь меня в дорогу».
Тер-Кадж сказал: «А давай-ка и ты оставайся в Сасуне. Столько времени в Хлате был, поживи-ка теперь у нас несколько лет».
И все крестьяне хутские повалились ему в ноги, говорят:
– Арабо нет, будь хозяином в стране Арабо.
И ночь Сероба сделалась неделей, а неделя – месяцем.
Видя, что Немрутский Лев запаздывает, воины его собрались и тоже пришли в Сасун.
У Сероба сын был, в Хлате жил, звали Акоп, и два брата – Мхо и Захар.
Все трое гайдуки были.
Они тоже пришли в Сасун.
Выстрел в селе Гели После смерти Арабо своими смелыми действиями прославился в Сасуне один молодой парень по имени Геворг.
Геворг был родом из сасунского села Мктинк, что в провинции Бсанк, воевал в отряде Арабо и Сероба.
Отец его был знаменитый охотник. Сына своего он отдал в монастырь Аракелоц, хотел из него монаха сделать. И вот однажды сын уходит из монастыря, идет домой. Приходит – видит: дома на стене ружье кремневое висит, а под ним на тахте богатырь спит, лицом к стене, одет в черную абу.
– Отец мой, не иначе, – говорит Геворг, не сводя глаз с оружия. Будит великана и говорит: – Я четыре года проучился в монастыре. Дай мне теперь ружье, пойду разыщу отряд Арабо, с ним и останусь.
– Прочь с глаз, щенок, куда тебе до Арабо! – сердится отец и велит сыну вернуться в монастырь и читать свои шараканы*.
____________________
* Шараканы – средневековые религиозные песнопения.
____________________
Геворг, обиженный, покидает родительский дом.
Проходя по селу, он видит, как два багревандских курда зверски трясут орешину во дворе церкви, Геворг в сердцах набрасывается на них. Завязывается драка. Испуганные односельчане прячутся по домам, и Геворг, изрядно побитый, с проломленной головой, уходит из села.
Армяне, беженцы из сел Бсанка, основным своим прибежищем избрали город Алеппо, там они работали большей частью в пекарнях и на мельницах. Арабы, чтобы отличить сасунских армян от прочих, называли их сусани.
Геворг находит двух путников-торговцев, следующих в Дамаск, и присоединяется к ним, а самому ему в Алеппо нужно.
Дойдя до городских ворот, торговцы говорят:
– Вот тот город, что называется Алеппо, а мы дальше идем.
Геворг стоит у входа в незнакомый город и не знает, что делать.
Вот и Арабо, думает он, точно так же стоял, растерянный, перед городскими воротами, когда шел в Алеппо наниматься на работу.
Из-за плоских кровель показывается купол церкви.
– Как название этого храма? – спрашивает он у какого-то араба.
– Сорока Святых Младенцев.
– Кто построил?
– Один сусани.
– Строитель жив?
– Строение есть, а кто построил, того давным-давно уж нет. Тысяча лет этой церкви. Великий халиф Дамаска, – продолжает рассказывать старый араб, – пришел однажды в Алеппо. Никто не встретил его, один только сасунский мастер-кожевенник оказал почести. Халиф растрогался и спрашивает сасунца:
«Что мне сделать для тебя, добрый человек?»
«Я родом из села Гомк Бсанкской провинции. В Сасуне это, великий халиф, – говорит кожевенник. – В нашем селе церковь была Сорока Святых Младенцев. Если хочешь сделать мне милость, дай клочок земли, я построю здесь такую же церковь для живущих в Алеппо сасунцев».
«Сколько земли тебе надо?» – спрашивает халиф.
Сасунец под мышкой держал кусок сыромятной кожи. Бросает на землю и говорит: «С эту вот шкуру бычью».
«Если сравнить с тем, что ты сделал, слишком мало просишь», – замечает халиф и, взяв у него кусок кожи, разрезает на тонкие ремешки и, связав их, получает нужную меру и дает сасунцу в самом центре города клочок земли.
И сасунец строит там свою церковь. …Утром звонарь, направляясь к колокольне, видит: лежит перед храмом юноша с перевязанной головой.
– Кто ты, парень? – спрашивает звонарь, разбудив спящего юношу.
– Я бсанкский Геворг.
– Странник, значит?
– Странник, и голова у меня, видишь, разбита.
Приходят на утреннюю службу алеппские армяне. Выясняется, что два-три человека знают родителей Геворга. Окружают его, спрашивают, зачем, мол, он в эти края пришел.
– Заработаю денег, куплю ружье, пойду спасу страну от султана, – говорит Геворг. Потом рассказывает про то, что случилось с ним в родном селе.
Несколько пекарей и мельников родом из Сасуна думают: от нас проку никакого не было, может, этот чокнутый что сделает? Складываются, покупают для Геворга ружье и отправляют в Сасун – обратно, значит.
– Что ж, ступай спасай армянскую нацию!
Один старый пекарь выражает сомнение.
– Этот парень, – говорит он, – явился сюда с разбитой головой. Избитый двумя курдами из-за каких-то орехов – как мажет такой человек целую нацию спасти?
– А ты поверил бы, если б тебе сказали, что какой-то несчастный кожемяка Гомка попадет в Алеппо и в одиночку целую церковь построит в центре города? Пока человеку не разобьют башку, он боль народа не поймет, – возражает ему другой пекарь.
– Храбрый, видать, парень, пусть пойдет испытает судьбу, – вступает в разговор третий.
А отец с матерью ждут Геворга неделю-другую – сына нет и нет.
– Ох, пропал-погиб наш бедный сын, – говорят они и сокрушенно хлопают себя по коленям.
У отца Геворга было несколько братьев. Один из них высказывает предположение: племянник-де отправился в Алеппо. Решают одного из братьев отправить на поиски.
– Да с добрым утром, Христос ласковый, – говорит старший брат и пускается в путь на заре.
А Геворг, разминувшись с ним, приходит вооруженный в Сасун. По дороге Геворг убивает дикого козла и с тушей за плечами входит в дом. Дом, да какой дом – крепость целая из базальта. Кладет добычу на пол и ложится на тахту лицом к стене.
Входит в дом отец, видит: незнакомый человек спит на тахте, в изголовье ружье висит, на земле убитая дичь лежит.
– Не иначе, это сын мой, – говорит отец и будит спящего юношу.
– Плохой сосед вынудит человека взять в руки оружие, – говорит Геворг.
Взяв ружье, он в тот же день уходит в горы и, разыскав отряд Арабо, присоединяется к нему.
После смерти Арабо Геворг перешел в отряд Родника Сероба. В одном из сражений он убил самого влиятельного чауша султана, за что и получил кличку «Геворг Чауш».
Чуть пониже среднего роста был Геворг, смуглый и плечистый, с горящими глазами. Волосы черные, кудрявые, брови густые, красивого рисунка. Арабо часто рассказывал о нем, но в лицо я его никогда не видел. А Сероб говорил, что он пользуется большой славой среди курдов и так бойко говорит по-курдски, что не отличишь от курда.
В Сасуне настрого запрещается умыкать девушек – чтобы не нарушать мира в армянских деревнях.
– Бороды вам повырываем, если обвенчаете умыкнувшего, – предупреждали сасунцы своих священников.
Когда Родник Сероб гостил у Тер-Каджа, пришла весть о том, что один из дядьев Геворга Чауша умыкнул женщину из сасунского села Ахбик. Сельчане нагнали виновника и привели к Немрутскому Льву. Они пришли как раз в то время, когда я чистил винтовку Родника Сероба.
Ответчик был немолодой мужчина с большущими усами, в трехах из буйволиной кожи.
– Для кого умыкал эту женщину? – спросил Сероб.
– Для себя, – смело ответил мужчина, дядя Геворга.
– Где увидел ее впервые?
– В храме Аракелоц.
– Из какого села сама и почему пошла в храм?
– Из села, что в долине, а выдана замуж в Сасун.
Муж десять лет как ушел из дому, и никакой помощи от него нету. Бедная женщина обратилась в церковный приход Муша: дескать, трудно ей. Приход написал письмо варжапету Ованесу, чтобы тот принял ее в храм с условием, что она будет работать там прислугой и получать за это церковный харч.
– А ты что же в церкви делал?
– Я в церкви хозяйством ведал.
– Эту женщину из села увел или из церкви?
– Из села.
– Где находится село?
– На Цовасаре.
– Ахбикцы вас где настигли?
– На бсанкской дороге.
– У этой женщины муж есть, как смел ты умыкать ее? К тому же ты стар, а она молода.
– В нашей стране тысяча удивительных вещей происходит, паша, пусть это будет тысяча первая, – отвечал сасунец.
– Говори правду, для себя ты эту женщину уводил или для Геворга?
– Для себя, паша.
– Не знал разве, что в Сасуне закон этого не дозволяет?
– Знал, но вот же… получилось…
Человека этого отвели в сторонку. Привели женщину.
– Ты почему с этим человеком бежала? – спросил паша. – Для кого шла, для него или же для кого другого?
– Для кого же еще, паша? Муж мой десять лет меня вдовой продержал, осталась я на милость церкви.
На второй день их снова привели на допрос. Ахбикцы упорно требовали суда над ними. Сероб вызвал к себе старосту Ахбика, несколько князьев из Гели и Тер-Каджа. Они поклонились предводителю своего края и сказали в один голос: