– Интересно, – протянул Гоша.
– Да, расчет ее оказался правильным, потому что все девицы кругом одинаковые, она от них выгодно отличается. Мужики обалдевают – страшное дело! Вот теперь этот Каримов. Жениться на ней не может – Аллах не велит. Но так влюблен, что готов все отдать.
– Какие африканские страсти! – поразился Гоша. – Хоть роман пиши. Только я не пойму – тебе-то зачем ей помогать?
– По старой дружбе, – вздохнула Лика. – Ну, и еще… Вот если понадобится мне что-то из тряпок там, ведь на прием нельзя в джинсах…
– Понятно, откуда у тебя тот костюм взялся, в котором ты на приеме по случаю открытия выставки…
– Ну и что? – Лика не на шутку рассердилась. – Если я буду деньги на тряпки тратить, я вообще никогда никуда не поеду. Так и просижу всю жизнь в этой комнате. Знаю, что про меня сплетничают – девушка со странностями, мол. Зато я уже в Париже два раза была, в Италии, Бельгии, весной в Швецию поеду, а потом – в Испанию!
– Как ты там была? – Гоша тоже повысил голос. – Вырвалась на неделю, номер дали в какой-то захудалой гостинице под самой крышей. Сама говорила, что слышала даже, как в соседнем номере кровать скрипит. Хорошо, что утром в гостинице завтрак давали, потому что ты до вечера так и моталась по Парижу голодная – денег на рестораны у тебя нет. А вечером кипятильником супчик варила, из дому привезенный! На фиг мне такой Париж!
– Дурак ты, – внезапно успокоившись, ответила Лика. – Я в Париж ездила не для того, чтобы по ресторанам ходить, а чтобы город посмотреть…
– Посмотрела? Все успела?
– Нет, – вздохнула Лика. – Мне в Париже не денег хотелось побольше, а времени. Вот сидят они часами за столиками на улице и смотрят по сторонам. А я не могу себе этого позволить – времени жалко…
– Эх, Лика, – вздохнул Гоша. – Ладно, заболтались мы с тобой. Так сведешь меня со своей Лизаветой?
– Тебе срочно?
– Еще вчера надо было. – Гоша поднялся с пола и смотрел на Лику сверху вниз.
– Ладно, пойду позвоню, ты посиди здесь пока.
– И скажи ей, чтобы время подгадала, когда к ней этот Каримов придет!
– Ну, уж ты совсем обнаглел, Фиолетов! – донеслось до Гоши из коридора.
В ожидании Лики Гоша рассеянно рисовал оставленным карандашом на листочке бумаги. Он нарисовал Лику в ее обычном виде – в очках и свободной мужской рубашке. Потом рядом нарисовал Лику без очков в открытом вечернем платье. Представив, как угловатая худая Лика будет смотреться в платье на бретельках, Гоша приделал платью рукава и высокий воротник. Лика задерживалась, и Гоша пририсовал Лике вместо ее короткой стрижки пышную прическу. Затем оттенил глаза и чуть подчеркнул скулы, получилось вполне прилично.
– Ну, Фиолетов, уж и не знаю, как ты со мной будешь расплачиваться! – Лика появилась в дверях, протягивая ему бумажку с адресом. – Ее светлость разрешает тебе зайти сегодня на чашечку кофе. Каримов тоже у нее сегодня будет. Только ты не говори, что знаешь ее настоящую фамилию, а то у меня неприятности будут.
– Все понял, спасибо тебе огромное! – Гоша прикоснулся губами к Ликиной щеке и удалился скорым шагом.
Оставшись одна, Лика стала собирать разбросанные по столу бумаги и наткнулась на листочек, разрисованный Гошей. Она внимательно поглядела на рисунки. Не узнать ее было невозможно: определенно у Гошки есть талант рисовальщика. Еще раз сравнив оба рисунка, Лика вздохнула и убрала листочек в ящик стола.
* * *Елизавета Андреевна, предупрежденная охранником по домофону, отворила Гоше сама, по-простому. Однако прислуга в этой квартире, несомненно, много и тщательно работала – уж очень трудно было представить княжну, хоть и мнимую, с половой тряпкой и пылесосом в руках.
Очевидно, по меркам богатого человека квартира была небольшая – по Гошиным подсчетам, комнаты три, не больше. Претензии хозяйки обнаруживались еще в прихожей. На стенах висели две акварели, изображающие сцены гулянья в Павловске. Гоша с удивлением обнаружил, что акварели весьма приличные, начала девятнадцатого века, и понял, что тут не обошлось без Лики. На круглом столике стоял старинный телефонный аппарат, а в углу, на консоли красного дерева, – большая фарфоровая расписная ваза.
«Восемнадцатый век, – тотчас определил Гоша. – Франция, Севр, сделана под китайскую…»
Гоша отдал хозяйке букет роз, который купил в фирменном магазине на Литейном – там гарантировали, что розы срезаны в оранжерее всего час назад, – разделся и поискал глазами, куда повесить пальто. Вешалка отыскалась в стенном шкафу.
Кивком головы, хозяйка пригласила его в гостиную. Там тоже все было подобрано с большим вкусом – антикварная мебель, окно красиво задрапировано бархатными занавесками, картины на стенах и живые цветы на столе. Чувствовалось, что и над этой комнатой Лика хорошо потрудилась.
Наконец Гоша счел неприличным разглядывать комнату и перевел взгляд на хозяйку. Перед ним была очень красивая женщина. Видно было, что красота ее природная, что косметика лишь слегка подчеркивает ее черты, а не скрывает изъяны. Светло-карие глаза глядели на Гошу приветливо, где-то в глубине их прыгали задорные искорки. На Елизавете Андреевне было довольно скромное платье темно-серого цвета, отливавшего лиловым. И хотя платье выглядело очень просто, по тому, как оно облегало фигуру мнимой княжны, Гоша понял, какое оно дорогое.
– Итак, – хозяйка кивком пригласила Гошу сесть на диванчик канапе напротив окна, – итак, кем вам приходится Лика?
– Мы с Ликой очень старые и очень большие друзья, – ответил Гоша, подлаживаясь под ее тон.
– Мы тоже, – живо отозвалась она.
– Я очень надеюсь, что и с вами мы подружимся, – нахально продолжал Гоша.
Она не стала жеманничать и закатывать глазки – ей совершенно не нужно было кокетничать с Гошей, он абсолютно ее не интересовал. Вместе с тем она совершенно на него не рассердилась за слишком смелый тон, то есть даже если и рассердилась, то не показала вида.
«Еще бы, – подумал Гоша, – у княжны должны быть аристократические манеры, она не может кричать и возмущаться. Всегда ровный спокойный тон, особенно любезный с прислугой, уж этому-то Лика ее научила».
– Лика говорила, что у вас ко мне дело, – нарушила хозяйка затянувшееся молчание.
– Не совсем к вам, – неуверенно начал Гоша и замолчал.
Елизавета Андреевна встала и прошлась по комнате, затем остановилась у окна красивой полукруглой формы. Ее стройный силуэт четко выделялся на фоне заходящих лучей солнца.
– Ах, Лика, Лика, – вдруг заговорила она совершенно другим голосом, этот был ниже, живее и лишен ровных искусственных интонаций. – Ах, Лика, наговорила все-таки обо мне лишнего. Вижу, многое вы про меня знаете, чего не должны бы…
– Как вы догадались? – смутился Гоша. – Лика просила не говорить…
– Догадалась по вашему лицу, – с досадой ответила она.
– Лика не виновата, – начал Гоша. – Это доказывает только, какие мы с ней большие друзья. Я вам совершенно не опасен, не собираюсь болтать на всех углах, что княжна Голицына…
Мнимая княжна одним прыжком подскочила к нему и прикрыла рот теплой ладонью.
– Даже слышать про это не хочу! Я так вошла в образ… Ладно, я познакомлю вас с Каримовым и сумею сделать так, что он вас выслушает. Но чтобы больше я вас не видела!
– Согласен, не увидите. – Гоша отвел ее ладонь от лица и почтительно поцеловал.
– Вот так. Сейчас мы выпьем кофе, и вы будете меня развлекать. Каримов появится минут через сорок.
За кофе болтали о пустяках. Гоша похвалил убранство гостиной и вид из окна. Убрав чашки, хозяйка ненадолго удалилась в спальню и вышла оттуда, прикалывая к платью бриллиантовую брошь в виде веточки.
– Его подарок, – пояснила она, – нужно носить.
– Вам разве не нравится? Такая ценная вещь, – удивился Гоша.
– Нравится. Но я предпочитаю носить старинные драгоценности. Вообще, если вы заметили, я предпочитаю окружать себе старинными вещами. Обожаю антиквариат!
Гоша, пока находился один в гостиной, успел хорошенько рассмотреть антикварную мебель и выяснил, что некоторые вещи не совсем антикварные, то есть удачный новодел. Но, разумеется, такое под силу было выяснить только специалисту, а княжну посещали в основном богатые нувориши, которые в антиквариате мало что понимали.
Елизавета Андреевна подошла к большому настенному зеркалу и поправила брошь.
– Расскажите мне что-нибудь о бриллиантах, – вдруг попросила она.
– К сожалению, я мало что знаю о бриллиантах. – Гоша развел руками и, заметив, как княжна недовольно свела брови, тут же нашелся:
– Но зато могу рассказать вам кое-что о зеркалах!
– Вот как? – Ее брови на этот раз поднялись в удивлении. – Что же такое можно рассказать о зеркалах?
– Ну… – Гоша пригласил ее присесть на диван и начал: – Вы никогда не задумывались, что такое, собственно, зеркало? К какому роду предметов, так необходимых нам в обиходе, его можно отнести? Чем является это чудо-стекло – предметом мебели? Деталью интерьера? Или произведением искусства?
– Но зато могу рассказать вам кое-что о зеркалах!
– Вот как? – Ее брови на этот раз поднялись в удивлении. – Что же такое можно рассказать о зеркалах?
– Ну… – Гоша пригласил ее присесть на диван и начал: – Вы никогда не задумывались, что такое, собственно, зеркало? К какому роду предметов, так необходимых нам в обиходе, его можно отнести? Чем является это чудо-стекло – предметом мебели? Деталью интерьера? Или произведением искусства?
Елизавета Андреевна посмотрела на Гошу с пробуждающимся интересом и глазами предложила продолжить.
– Если считать зеркало предметом мебели, как вон то кресло или этот шкафчик, то разве мы относимся к зеркалу так же, как к стулу, на котором сидим? Разве вы, женщины, так же предвкушаете встречу со стулом, разве бежите вы к стулу каждое утро в нетерпении? Разве спрашиваете вы у стула совета, идет или не идет вам эта прическа и не нужно ли добавить чуть-чуть румян или сменить тон помады?
Мнимая княжна слушала Гошу очень внимательно и серьезно, очевидно, так же слушала она Лику, когда та давала ей уроки хороших манер. Гоша на миг представил себе, как Елизавета Андреевна в спальне достает из укромного места тетрадку и аккуратным почерком записывает туда все, что говорит Гоша, чтобы потом выучить наизусть и разразиться монологом где-нибудь на выставке или презентации, имея своей целью произвести впечатление на сильных мира сего и поддержать свой образ княжны-аристократки. Гоша наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Вероятно, до тетрадки дело не доходит, но что она слушает его слова для того, чтобы запомнить и выдать потом за свои, – это несомненно.
– Довольно, если спросят меня, я никак не хочу относиться к своему зеркалу, как к стулу или шкафу, – смеясь, ответила княжна. – Что там у вас дальше – часть интерьера?
Гоша подошел к зеркалу. Оно было овальной формы в оправе из серебряных листьев.
– Не могу не признать, что именно это зеркало несомненно украшает вашу гостиную и очень подходит к этой комнате. Но когда мы говорим о зеркале, не вспоминаем ли прежде всего того, что оно отражает? И как оно это делает?
– И как же оно это делает? – Было похоже, что Елизавета Андреевна перестала запоминать Гошины речи с целью их дальнейшего применения и по-настоящему заинтересовалась разговором.
– Оно это делает абсолютно правдиво, – серьезно ответил Гоша. – В самом деле: пускай подруги во весь голос твердят, что эта шляпка вам безумно идет, что вы должны ее носить как можно чаще, зеркало не станет врать и покажет вам, что шляпка эта вас простит, и выглядите вы в ней, как замученная непосильной работой поденщица с картины Сезанна.
Гоша очень сомневался, что княжна знала, кто такой Сезанн, но сравнение с поденщицей ей не понравилось.
– Пусть влюбленный мужчина уверяет вас, что вы свежи и прекрасны, как утренняя роза, возможно, он и сам в это верит. Но зеркало-то не станет врать и вовремя предупредит вас, что следует отменить спиртное поздно вечером и сигареты рано утром.
– Я вообще не курю, – холодно заметила Елизавета Андреевна. – Так что у вас там было третьим пунктом?
– Третьим пунктом было зеркало как произведение искусства.
Гоша подошел к ней, взял под руку и подвел к зеркалу.
– Мадам, – торжественно начал он, – позвольте сказать, что произведением искусства это зеркало можно считать только в одном случае: когда в нем отражаетесь вы. Поглядите же в зеркало: то, что оно в данный момент отражает – это образец совершенства.
Елизавета Андреевна засмеялась:
– Вы – дамский угодник! Но кто только что говорил про поденщицу?
– Боже! – в притворном ужасе Гоша замахал руками. – Неужели вы могли подумать, что я вас имел в виду? Вы же сами просили вас развлечь разговорами… Разрешите заметить, что зеркало долго будет вашим другом, и еще долго-долго вы сможете подходить к нему без страха увидеть, как красота ваша померкла…
Гоша взял ее руку и поцеловал. В такой позе и застал их вошедший в гостиную Каримов, очевидно, его впустила прислуга.
«Влип! – подумал Гоша. – Теперь точно никакого разговора не получится. Хоть бы ноги унести…»
Однако Елизавета Андреевна ничуть не смутилась. Она мягко отняла у Гоши руку и подошла к Каримову.
– Ах, Равиль! Ты опоздал… Разреши тебе представить Георгия Фиолетова, это мой друг… Гоша работает в Эрмитаже, и очень интересно рассказывал сейчас о зеркалах.
Каримов пожал протянутую Гошину руку и пробурчал что-то невразумительное. Елизавета Андреевна отвела его в сторону и прошептала на ухо несколько слов, Гоша расслышал только имя Лики. Каримов хмурился, но все же кивнул и оглянулся на Гошу.
– Я вас ненадолго оставлю, господа! – Мнимая княжна исчезла за дверью.
– О чем же вы хотели со мной побеседовать? – Каримов смотрел на Гошу с плохо скрытой неприязнью.
– Я знаю, какую картину вы хотите купить через посредничество Мусы, – начал Фиолетов, бросившись в разговор, как в омут. – Это украденный из Эрмитажа Жибер, картина «Бассейн в гареме».
* * *Гоша набрал номер и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться перед разговором.
– Привет, Муса, помнишь меня? – выпалил он на одном дыхании, услышав, что на другом конце сняли трубку. – Это Профессор беспокоит, по поводу нашего общего дела…
Он подождал немного, пока Муса придет в себя от его наглого тона, и продолжил:
– Узнать хотел, кто друга моего пришил, у тебя никаких сведений нет?
– Разбираюсь, – коротко ответил Муса.
«Ни черта ты не разбираешься, – подумал Гоша. – Если бы знал, кто Шмыгуна на самом деле приговорил, то не болтал бы так спокойно со мной по телефону. Да, мне бы в таком случае несдобровать. Нет, не знаешь ты ничего, Муса, и будем надеяться, что не узнаешь в ближайшее время. А там уже поздно будет…»
– Когда с покупателем меня сведешь? – спросил Гоша. – Не передумал-то покупатель? А то, знаешь, у меня тут встречная идея возникла.
– Ты откуда мой телефон взял? – прервал его Муса.
– Шмыгун еще раньше дал, – соврал Гоша, на самом деле номер мобильника Мусы раздобыл ему Штабель. – Так слушай мое предложение…
– Ты погоди. Ты скажи мне, что ты болтал Шмыгуну про какую-то девчонку?
– Какую девчонку? – удивился Гоша, еле сдержавшись, чтобы голос не сорвался. – Мы с ним много про баб трепались, покойный Андрюха это дело очень уважал. А конкретно про какую девчонку я тебе ничего сказать не могу. Да и не до того сейчас. Значит, Муса, слушай меня внимательно. Уж не знаю, какие у вас были планы, но опасаюсь, как бы они не сорвались. А мне, знаешь, зря рисковать неохота, охота деньги получить и оторваться на них в свое удовольствие.
Гоша представил, как при этих его словах Муса мерзко усмехнулся в трубку. Еще бы, он-то думает, что лох-профессор отдаст картину, а самого его можно спокойно пришить, он и пикнуть не успеет. В самом деле, кто Мусе помешает? Никто за профессором не стоит, никто его защищать не будет… Ошибаешься, басурман проклятый, профессор-то не лохом оказался! Только ты про это еще не знаешь…
– В общем, Муса, слушай мое предложение. Пока вы там прохлаждались, я тоже покупателя нашел.
– Кто такой? – прохрипел Муса.
– Один лох богатый, желает наш товар у себя дома иметь, на стенку повесить и тайно им любоваться. И, заметь, Муса, никто мне не помешает клиенту этому товар продать. Ты только не вздумай там волноваться, хватать меня под белы рученьки и везти куда-нибудь в уединенное место. Товара у меня в наличии нет, в этом ты убедился, и если что со мной случится, товар быстро окажется в полиции, а также сопроводительная записочка, а в ней – черным по белому сказано, какое участие принял во всем этом ты, Муса. Дело-то громкое будет!
– Ты меня не пугай, молод еще…
– Да я и не пугаю. И ссориться с тобой совсем не хочу. Есть у меня к тебе деловое предложение: устроить аукцион. Ты говорил, твой покупатель на картину сильно запал? Значит, должен согласиться на аукцион.
– Не знаю… – в сомнении протянул Муса.
– Боишься, что он с крючка слезет? – совсем разошелся Гоша. – Так поработай с ним, уговори его. А иначе: за что же тебе половина прибыли? Мы вроде так договаривались…
Гоша явственно услышал, как Муса на том конце скрипнул зубами, и удовлетворенно повесил трубку.
Однако через несколько минут, когда кураж прошел, ему стало очень неуютно. Только бы Каримов согласился на аукцион…
* * *Штабель закурил и пустил дым в потолок. Темноволосая головка Жени лежала рядом на подушке, ее ресницы щекотали его плечо. Штабель поморщился и чуть отодвинулся. Женя правильно расценила его жест, как переход от ласк к обычным отношениям, и села на кровати, завернувшись в простыню. Штабель лениво рассматривал ее полуприкрытыми глазами.
Так, внешне ничего особенного. Есть что-то в сухом блеске темных глаз, в тихом, воркующем голосе, а так – ничего особенного, обычная девица. С чего это он решил, что она умна? Пан профессор обдурил ее в два счета. Думала небось, что нищий искусствовед никогда шикарных девиц не видел, сразу раскиснет и все ей разболтает про картину. Ан нет, ошиблась, девочка! Профессор сам тебя использовал. Да и то сказать – откуда ум у проститутки? Была бы умная, нашла бы другую работу. Так что лучше использовать ее по прямому назначению, в своем деле она специалист.