– Слышал я, что у мента жену убили, – продолжал Стас. – То ли в феврале это было, то ли в марте. У меня даже разговор с Дремой на этот счет был. Залетные какие-то наскочили... Ну да ладно, не о том разговор.
– А нам не разговоры городить надо, а Эдика выручать, – строго, но с проблеском теплого чувства посмотрел на Стаса отец.
– Семен у нас этим делом занимается. Он воду замутил, ему и расхлебывать...
– Чего это замутил? Давно разговор шел, чтобы Эдика приобщить!
Но Стас уже не слушал Семена. Он сказал все, что хотел сказать, и сейчас, не обращая ни на кого внимания, рассматривал свою вилку, как будто не было на свете важнее занятия, чем это.
Зато отец по-прежнему держал в руках все нити разговора и тут же отреагировал на выпад сына.
– Нормально приобщил, – кивнул он. – И дело сделал, и параши хлебнул.
– Ему же лучше, – буркнул Семен.
На этот раз Стас удостоил его своим вниманием – исподлобья одобрительно глянул на него. Действительно, небольшой тюремный геморрой пойдет Эдику на пользу.
– Что-то мы не в ту степь заехали, – тряхнул головой отец. – Начали за здравие, а кончили за упокой. Ну и убили у мента жену, и что?
– Как что? Мент потому ничего и не боится, что без жены остался. Переживать за нее не надо. А может, любил ее очень, а потому и смерти ищет...
– Я сейчас запла#чу, – хмыкнул отец.
Семен и сам не воспринял всерьез свою версию, но он заметил, с каким интересом смотрят на него Лера и Катя, жена Левы. Они хоть и пытались изображать из себя железных леди, но на деле были обычными женщинами и к подобным лирическим историям относились с интересом.
Он посмотрел и на свою жену, но Таня с отсутствующим видом помешивала сахар в чашечке кофе. Никифоров со своей женой ее нисколько не интересовал, сейчас ее мысли были заняты тортом, который подала горничная. Любила она сладкое. Поэтому за каких-то два года после свадьбы из юной тонкостанной красавицы превратилась в роскошную полнотелую даму. Семен заставил ее ходить в спортзал, но при всем старании ей только и удавалось, что держать вес на одном уровне. И все потому, что не могла отказать себе в сладком. Если бы не спорт, давно бы уже превратилась в отвратительную толстуху.
– Это еще что, – желая угодить Лере и Кате, протянул Семен. Да и отца не мешало бы встряхнуть, чтобы не умничал. – Этот мент в нашу Юльку втюхался.
Отец долго молчал, глядя на него удивленными глазами.
– Ты это зачем сказал? – наконец, спросил он. – На публику работаешь?
Иногда Семену казалось, что отец читает его мысли. А в детстве он всерьез полагал, что батя знает про него все. Даже побаловать себя ночью под одеялом боялся, потому что об этом мог узнать всевидящий отец, посрамить его перед братьями...
– Зачем на публику? Юлька наша на его жену похожа. Ну, ему так кажется... Как бы у них роман не начался.
– Какой роман? – поморщился отец. – Думай, что несешь! Чтобы моя Юлька с ментом?!.
– Мент он или не мент, но если любит – это сильно, – грудным с легкой хрипотцой голосом сказала Катя.
Худенькая, миленькая, изящная и даже нежная девушка... Но голос! Как будто она еще в животе матери в день по пачке сигарет выкуривала...
– Я же знаю, Эдик Юлю не любит. И Сашка ее не любил. А она страдает...
– Много ты знаешь! – недовольно покосился на нее отец.
Катя покорно опустила голову, а он все продолжал смотреть на нее, но уже сквозь ироничный прищур.
– Ну, чего замолкла, как невеста перед сватами? Что-то сказать хотела, говори.
– А что говорить? Может, Юля потому и воротит нос от семьи, что мужики ее не любят. Свет же не мил, если не любят...
Отец безмолвно хмыкнул и перевел взгляд на Леву.
– Сын, ты свою Катьку любишь?
– Люблю, – не задумываясь, ответил он.
Семен кивнул, соглашаясь. От своей жены Лева был без ума. Что, впрочем, не мешало ему иметь и содержать юную любовницу. Правда, об этом никто не знал. И сам Лева пребывал в наивной уверенности, что даже Семен ничего не ведает.
– И я его люблю, – сказала Катя. – Поэтому хоть к черту на рога за ним пойду.
– Пойдешь... Все мы туда рано или поздно пойдем, – махнув на нее рукой, скривил губы отец.
И внимательно, немигающим взглядом посмотрел на Семена.
– Что с ментом делать будем? – жестко спросил он. – Удалять его с поля надо. А как?
– Угрозами его не возьмешь.
– У него что, и детей нет?
– Есть. Дочка, восемнадцать лет. Так мент и здесь подстраховался. Сожитель у нее, так она с ним куда-то на юга умотала. Может, в Турцию, может, в Египет. Ждать, когда она вернется, глупо...
– Может, его самого в Сочи отправим, к жене? Турбюро у нас работает, чего бы путевочку ему не выписать?
– Не нравится он мне, этот мент. Очень не нравится, – покачал головой Семен. – Ничего не боится. Такой легко на живца согласится. Мы ему вручим путевку, а нас раз, и за руку... Да и Юлька нам этого не простит.
Майор Никифоров действительно очень ему не нравился. Но в тоже время этот опер смог внушить ему уважение – прежде всего своей внутренней силой, о существовании которой не нужно было догадываться: ее мощное излучение чувствовалось на расстоянии. А как он умел владеть собой, а какая голова... Цены б этому майору не было, если бы он вдруг стал работать на семью.
– А Юлька что?
– Что-что. Запала на него Юлька. Баба есть баба, любовь ей подавай.
– У них что, роман? – нахмурился отец.
– Нет... Он у нее дома один раз был, когда с обыском приходил. С тех пор ни разу не появлялся. Но я-то был у нее, вижу, что сохнет баба...
– Сохнет?! – удивленно посмотрела на Семена Лера. – Ничего себе – сохнет! Расцвела, прическа новая, даже губы накрасила...
– Цыц! – беззлобно осадил ее отец.
Он взял в пальцы зубочистку, задумчиво посмотрел на нее и вместе с пальцами глубоко засунул в рот, глубокомысленно поковырялся в зубах.
– С Юлькой я поговорю, – проглотив кусочек застрявшего в зубах мяса, сказал он. – А с ментом надо что-то решать, если он такой упертый...
– Есть у меня одна идея, – отозвался Стас. – Не знаю, выгорит она или нет, но попробую. А Эдик пусть пока за решками посидит, жирок стряхнет, ему полезно...
– Значит, с ментом пока решили, – выдержав паузу, решил отец. И, не сводя глаз со Стаса, резко спросил: – Тут у нас еще одна проблема, говорят, образовалась, или врут?
– Проблема. И ее надо решать...
Семен знал, о какой незадаче шла речь. В городе вдруг объявилась небольшая швейная фабрика. Все бы ничего, но владелец этого предприятия вышел на рынки города, открыл там фирменные бутики, начал продавать одежду. За аренду он платил исправно, но дело не в этом, а в том, что товар начал вдруг пользоваться повышенным спросом. Но закон сохранения энергии еще никто не отменял, и если в одной месте прибыло, то в другом – обязательно убудет. Склады на рынке чуть ли не под завязку забиты китайской контрабандой и контрафактом, и все это как-то нужно реализовывать. Но спрос на эту продукцию упал, а значит, Семья теряла в деньгах. И виновата в этом была чересчур активная и оттого успешная фабрика. Это проблема и беспокоила отца.
– Я лично говорил с директором, – сказал Стас. – Цену, сказал ему, поднимай. Хватит, говорю, демпинговать. А он – какой демпинг? Закон рынка... Обрудование у него импортное, мастера классные, материал дешевый, отсюда и низкая себестоимость. Оборот высокий, вот и прибыль. А цена снизит оборот... В общем, невыгодно ему.
– Нас его выгода не волнует.
– Я ему сказал, что аренду в десять раз поднимем, он ответил, что площадь под магазин присмотрел, рядом с рынком... Магазины, сказал, откроет...
– Магазины еще зарегистрировать надо.
– Ничего, на откат у него денег хватит... Мы, конечно, можем его деньгой перешибить, но накладно это. Да и опять же, Пауку выгодно, чтобы фабрика работала и торговала. Он ее охраняет... Крыжов потому и быкует, что на Паука надеется. А Паук мужик умный. И смелый...
– Говорят, смелого пуля боится... – начал было отец, но замолк, глянув на Татьяну. – Перекурить нам пора. И на улице вроде бы распогодилось...
Савелий Федорович Бурыбин доверял женам своих сыновей и зачастую вел при них опасные разговоры, но когда дело касалось конкретных действий, старался обходиться без них.
Отец и сыновья вышли на открытую веранду большого дома, которая выходила на березовую рощицу, что спускалась к реке. С утра шел дождь, а к обеду небо просветлело, выглянувшее солнце просушило траву и листья деревьев.
Ждан зацепил по пути кресло-качалку и умудрился опрокинуть его. Но на это никто не обратил внимания. В семье все уже давно привыкли к его медвежьей неуклюжести.
Он действительно чем-то напоминал медведя: также шатко стоял на ногах, как тот – на задних лапах. Но это вовсе не значило, что Ждану нельзя было доверить важное дело. Как медведь в минуту опасности превращается в быстрого и пластичного зверя, так и он становился ловким и стремительным. Ему приходилось лично убивать людей, и при этом он ни разу не дал осечки...
Отец сел в кресло, закурил. Но компанию ему составил только Лева, он был единственным из братьев, кто совмещал здоровый образ жизни с табачным дымом.
– Хорошая погодка... – сказал отец, ладонью растирая грудь. – Все хорошо. Жаль, что матери нет, не видит она, какими вы стали. И дом она этот не увидела... Ну почему такая несправедливость?
Глаза его увлажнились, но слеза так и не выступила.
Семен едва достиг совершеннолетия, когда умерла мать. Для него это была трагедия, а отец и вовсе чуть умом от горя не тронулся. Горькую запил, а когда опомнился, бизнесом вдруг решил заняться. Велосипед они изобретать не стали, арендовали площадку на Северной окраине города, организовали рынок... И дело так раскрутилось, что сейчас каждый из сыновей жил в собственном особняке, рядом с отцовской виллой. Отец, правда, долго не хотел переезжать сюда из старого дома, где столько лет был счастлив с матерью, но Стас все-таки уговорил его.
Живет он себе здесь потихоньку на трехстах квадратных метрах, рулит семейным бизнесом, а чтобы не скучать, тешит себя время от времени своей не первой свежести, но вполне симпатичной горничной. Привязанность эта не сердечная, просто отцу нужно время от времени разгружаться, избавляться от излишков природной силы. Но Семен тщательно следит, чтобы горничная Инга вдруг не стала его мачехой. Остальные в семье даже не знают, что отец с ней спит. Может, и догадываются, но уж точно не судачат об этом.
– Смелого пуля боится, – вспомнив о деле, повторил отец. – Только что-то я в это не верю. Семен, ты как считаешь?
– Перед пулей все трусы.
– И Крыжов тоже должен трусом оказаться.
– Лучше без пули обойтись, – покачал головой Стас. – Говорю же, в этом деле проблема с Пауком вырисовывается. Ему не понравится, если фабрика перестанет доход приносить.
– Пусть приносит, только пусть подальше от наших рынков.
– Крыжов не хочет этого понимать.
– Значит, придется его напугать. Очень-очень сильно напугать.
– Под несчастный случай лучше сработать, – гнул свое Стас. – Чтобы Паук не всполошился. Нам с ним воевать не резон...
– Не резон, – согласился отец. – Но и бояться его не стоит. Нас должны бояться. Страх – это наш главный калибр. Уберем Крыжова по-тихому, никто ничего не поймет. Кто-нибудь возьмет его бизнес и будет дальше рулить против нас. Должна быть показательная акция... Ну не мне вам объяснять.
– Боюсь, Паук нас не поймет, – упрямо стоял на своем Стас.
– Значит, и Пауку ноги оборвем.
– За ним сила.
– За нами тоже... Не станет он с нами из-за какого-то деляги воевать.
– А я слышал, ему наш бизнес очень нравится.
– И нам очень нравится. И грызть за него Паука будем. Или нет?
– Будем. Но все-таки, лучше его не злить.
Отец долго и пристально посмотрел на Стаса, осуждающе качая головой.
– Я знаю, сын, ты не трус, но твоя осторожность нам дорого стоит. Кто охраняет наши рынки? Паук. Почему я не могу чувствовать себя на наших рынках, как дома? Потому что там везде люди Паука. У нас контрабанда на миллионы, мы ее продаем, имеем с этого деньги. И при этом мы не можем чувствовать себя спокойно. Почему? Потому что Паук в курсе наших дел, он знает структуры нашего бизнеса, он знает, где хранится товар, возможно, знает схему, по которой он к нам поступает. Хотим мы этого или нет, но мы зависим от него. Я это понимаю. Ты тоже должен это понимать. Паук это понимает. Ты, говоришь, ему нравится наш бизнес. Не сомневаюсь, что это так. Он Паук, а мы в его паутине. Пока что мы хозяева этой паутины. Но Паук уже подбирается к нам, чтобы вонзить нам в горло свое жало, высосать из нас кровь, оборвать крылья и распороть брюхо. Он не благородный сеньор, и ему не нужен повод напасть на нас. Но ему нужно знать, способны ли мы ответить на удар или нет. Возможно, Крыжов – та фигура, которую он поставил на кон против нас. Импортное оборудование, говоришь? Откуда оно взялось? Почему товар вдруг пошел валом? Не постепенно, а сразу, как будто метлой по морде, почему? Все это неспроста, сын. Это чья-то рука. И если копнуть глубже, выяснится, что за всем этим стоит Паук. А мы должны копнуть. И узнать. И ответить на этот вызов. А не ответим – Паук решит, что мы слабы. И нюх, скажет, потеряли, и силу... А у него нюх есть, и сила тоже. И он нападет первым. Тихо и по-быстрому передушит нас, и завладеет нашим бизнесом. Со слабаками не церемонятся, сын. По правилам играют только с сильными, с тем, кто может подняться после удара. Нам бросают вызов, и мы должны его принять. И если вдруг Паук объявит нам войну, мы будем готовы к этому. А если не объявит, мы сами сожрем его... Семен, у тебя неделя срок, подготовишь мне полный расклад по его силам – что, как и сколько.
– Да у меня, в общем-то, готово...
Семен знал расстановку сил, но только в принципе и в общих чертах. Надо было бы освежить информацию, еще раз прощупать болевые точки вражеской организации. Отец почувствовал его неуверенность, поэтому проигнорировал его реплику.
– А Крыжовым займется Лев. Пора тряхнуть гривой, сын, – распорядился он.
Лева попытался улыбнуться, но у него вышла грустная гримаса. Давно ему не приходилось участвовать в мокрых делах, всем этим в основном занимались Семен и Ждан, приобщив к этому неблагодарному делу братьев Леры. Максим и Валера уже, можно сказать, специалисты в этой области. Так что пусть Лева возьмет их себе в помощь. Они такие же посвященные члены семьи, как Семен и Ждан, поэтому на них можно положиться...
– Если кто-то считает, что я излишне жесток, то пусть вспомнит, как мы шли к своей цели, – продолжал отец. – Мы начинали с нуля, и так бы и остались нулем, если бы не научились когтями цепляться за свои интересы и зубами вгрызаться в чужие. Мы шли через трупы, но мы шли и поднимались. Мы заставили азиков уважать наши интересы. Мы не даем развернуться Пауку, потому что он боится нас. Боится и уважает. И если он перестанет нас уважать, то нас просто сотрут с лица земли. А уважать он нас перестанет, если мы будем долго стоять на одном месте. А мы сейчас стоим, не лезем вверх, потому что успокоились. Дома у нас, машины, мир и благополучие. Жиреет и Паук, это ясно. Но он жиреет и смотрит, как мы деградируем. И думает, как нас поиметь... Он должен бояться нас. И уважать. Страх и уважение – два сапога пара. Одной ногой мы должны стоять на достигнутом, а другой – раздавить Паука. Или вы думаете, что он думает по-другому? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Мир все тот же, что и в древности. Ничего не изменилось. Кто первым бьет, тот и побеждает. Кто хитро бьет первым... Начнем с Крыжова. И как только Паук высунет свой хобот, обрубим его одним ударом. А потом начнем рвать его паутину...
Отец выговорился, смахнул со лба выступившую от напряжения испарину, откинулся в кресле и устало закрыл глаза. Старик засыпал... Жестокий, беспощадный старик. Но именно такого отца заслуживали его сыновья.
Глава 10
Лихопасов сидел на стуле в позе обреченного – ноги расставлены, локти на коленях, взгляд опущен, подбородок безвольно лежит на груди. Ему не нужны были наручники: он не способен был на мятеж. У него даже на истерику не хватало эмоций, настолько он был подавлен.
Ему еще на прошлой неделе предъявили обвинение, перевели в следственный изолятор. А сегодня доставили в прокуратуру. Павел узнал об этом и, пока Цветкова проводила допрос, подъехал к ней. Ульяна уже закончила работу и на двадцать минут освободила свой кабинет для него. Причем сделала это с довольно кислым видом. Не нравилось ей, что Павел так упорно настаивает на виновности подозреваемого в убийстве. Причем так настаивает, что судья отклонил прошение об изменении меры пресечения.
Лихопасов имел жалкий вид. Зато его адвокат выглядел бодро и вел себя заносчиво. Павел занял место Цветковой, а защитник обвиняемого и не думал освобождать кабинет. Впрочем, это его право...
– Виктор Емельянович, на улице прекрасная погода, самое время пройтись, – раздраженно посмотрел на него Никифоров.
– Но я должен присутствовать при допросе, – высокомерно смерил его взглядом адвокат.
– Не будет никакого допроса. Просто беседа, без всякого протокола.
– Боюсь, что Эдуард Михайлович очень устал.
– А вы не бойтесь. Ему здесь лучше, чем в камере. Ульяна Григорьевна не разрешила ему здесь курить, а со мной – пожалуйста. Мы с ним покурим, поговорим по душам, правда, Эдуард Михайлович?
Лихопасов поднял голову, тускло посмотрел на Павла и согласно кивнул.
– Да, я бы перекурил...
– А Виктор Емельянович у нас не курит, – многозначительно заметил Никифоров. – Травить мы его не можем.
Лихопасов перевел взгляд на адвоката и движением головы показал ему на дверь.
– Ну, если клиент считает возможным...
Платный защитник исчез за дверью, и Павел достал из кармана пачку «Мальборо», угостил обвиняемого.
– За сигарету меня купил? – горько усмехнулся Лихопасов.
– Я тебя купил?! – Павел удивленно откинулся на спинку стула. – А я думал, тебя Бурыбины купили. Кем ты был до них? Никем. А кем стал? Директором казино. И убийцей!.. В камере тебя, наверное, уважают, да? Убийца там звучит круто... Как там в камере, Эдуард Михайлович? Хорошо? А, может, все-таки плохо? Вонь, теснота?