– Да, теперь вижу…
– Лечит время, – ответил Карл. – Оно, проклятое, лечит все. Просто живи дальше. И не отставай от войска. Мы зачем здесь, в этой чертовой пустыне?
– Освободить Иерусалим, – ответил Тангейзер глухим голосом.
– Вот об этом и думай, – посоветовал Карл.
Промчались легкие всадники, прокричали, что уже скоро впереди большой оазис, там можно дать передохнуть коням, напоить, самим перевести дыхание.
Тангейзер видел, как все взбодрились, эта дикая жара и палящее солнце сводят с ума, уже все крестоносцы научились укрывать головы поверх шлемов бедуинскими платками, но все равно доспехи раскаляются так, будто их держат на огне.
Конь Тангейзера брезгливо ступал по иссохшей, как шкура перелинявшей змеи, истоптанной земле, сухой и звонкой, по бокам то и дело проползают ржавые ковриги древних гор, везде белеют, как мелкие бараны, круглые обкатанные камни, словно потоп носил их не сорок суток, а сорок тысячелетий, наконец впереди в самом деле показалась зелень.
Из солнечно-мглистой дали выступили небывало роскошные для пустыни финиковые пальмы, богатырские оливы…
Легкие сарацинские конники унеслись туда, спеша поставить шатер императора в тени. Вальтер, не выдержав, послал коня следом, но Карл и Константин продолжали держать рыцарский строй, словно в любой момент готовы отразить нападение. Карл перехватил взгляд Тангейзера, сказал рассудительно:
– Всевышний позволил, чтобы было о Нем сказано, что Он создал Свой мир за шесть дней и отдыхал на седьмой. Если даже Он, который не знает усталости, позволил, чтобы о Нем было так написано, насколько же больше нужен отдых на седьмой день человеку, про которого сказано: «А человек рожден для забот».
Константин горько засмеялся:
– Ты отдыхал все шесть дней недели, которые надо трудиться, и вот только на седьмой выехал из города! И уже хочешь отдыха?
– Ты молчишь лучше, – сказал Карл сердито, – чем говоришь.
Глава 12
Тангейзер жадно всматривался вперед, там из зарослей выметнулось целое стадо легконогих антилоп и унеслось огромными прыжками, а над деревьями взлетели ярко раскрашенные птицы.
В этом оазисе три домика и много садов, ему было непривычно видеть, что плодовые деревья растут всюду, в обычных диких рощах, там созревают плоды и, переспев, падают на землю, где их либо подбирают дикие животные, либо они высыхают, а то и вовсе гниют.
Между садами, за которыми уход, посажены раздутые колючие растения диковинного вида, но люди попрятались в дома и закрыли окна, словно это может спасти.
Он напоил коня, войско начало устраиваться так, словно получило приказ остаться здесь и на ночлег, а он, не утерпев, выехал из финиковой рощи и пустил коня вокруг оазиса, стараясь ухватить памятью странную красоту этих диких и одновременно самых древних на свете мест.
Молчаливый Райнмар, присутствие которого Тангейзер обычно даже не замечал, ехал сзади и, как обычно, ничем не выдавал своего присутствия, чтобы не мешать хозяину мыслить и складывать слова в стихи, но на этот раз именно он привстал в стременах, прислушался.
Тангейзер мерно покачивался в седле, погруженный в вихрь танцующих и дразнящих слов, из которого так трудно выдернуть самые нужные, в то время как в руки сами лезут те, которые легче поймать. Он не сразу услышал, как оруженосец вскрикнул:
– Мой господин!.. За этой рощей… идет бой?
Тангейзер очнулся, повел головой. Со стороны большой группы деревьев доносятся яростные крики, звон металла и конское ржание.
– Похоже! – крикнул он и, пришпорив коня, послал туда галопом.
Деревья отодвинулись в сторону, он увидел двух рыцарей, отчаянно отбивающихся от двух десятков конных сарацин. Один на глазах скачущего Тангейзера упал, обливаясь кровью, второй продолжал размахивать мечом с удивительным мастерством, щит его уже изрублен на куски, а стальные доспехи покрыты зарубинами.
– Держитесь! – заорал Тангейзер страшным голосом. – Помощь, помощь!
Несколько нападавших оглянулись в его сторону, кто-то подал коня навстречу, а Тангейзер, чувствуя, как в нем пробуждается бешеная энергия берсерка, наследие его отцов-прадедов, выхватил меч и врезался в толпу, раздавая удары.
Клинок его сверкал со скоростью молнии, сам он рычал и ревел, чувствуя, как во рту закипает пена, а глаза лезут на лоб, каждый взмах клинка без всякой нужды рассекал противника пополам, и сарацины сперва опешили, затем качнулись в ужасе назад, кто-то закричал испуганно и тут же захлебнулся кровью, меч германского рыцаря рассек его до пояса.
Сарацины попробовали взять его в кольцо, по доспехам защелкали стрелы, а он с невиданной даже для себя быстротой с каждым ударом повергал противников мертвыми.
Наконец они подались назад, он оказался рядом с пешим рыцарем, но не остановился, а с диким ревом ринулся на остальных, их еще с десяток, убил двоих, и тут остальные в ужасе перед этим безумцем повернули коней и ринулись вскачь в сторону пустыни.
Тангейзер погнался было следом, но его догнал Райнмар, ухватил за плечо и заорал громко:
– Все кончено! Все кончено, господин!.. Вы победили!
Тангейзер проскрежетал зубами.
– Да?.. Я хочу их всех убить!
– В другой раз, – заверил Райнмар. – А пока давайте вернемся к тем, кого вы спасли. Им наверняка нужна помощь… Или вы уже не христианин?
Тангейзер вскрикнул гневно:
– Как это не христианин?
Он торопливо повернул коня. Уцелевший рыцарь наклонился над павшим товарищем, снял с него шлем и, поцеловав в лоб, медленно проводил ладонью по мертвому лицу, закрывая глаза.
Тангейзер спрыгнул с коня и подбежал со всей торопливостью схватки.
– Доблестный рыцарь, – крикнул он, – мы можем чем-то ему помочь?
– Сейчас им уже занимаются ангелы небесные, – ответил рыцарь.
Он поднял забрало, на Тангейзера взглянули ярко-голубые глаза немолодого уже мужчины, сеть морщин вокруг, как у всех, кто долго и напряженно всматривается в даль.
– Кто вы, – спросил он, – так вовремя примчавшийся нам на помощь?
Тангейзер учтиво поклонился.
– Генрих фон Офтердинген из Тюрингии. Из рода Тангузенов. А с кем имею честь общаться?
Рыцарь с трудом снял обеими руками шлем, на котором остались следы ударов острых, но легких сарацинских мечей. Немолодой, как уже понял Тангейзер, с усталым лицом и кровью на левой брови, однако глаза острые и живые, тяжелая нижняя челюсть с сильно выдвинутым подбородком, высокие скулы и бешено раздувающиеся ноздри.
– Герцог Фридрих, – произнес он просто, – из рода Бабенбергов. Мы ехали с Куртом, моим оруженосцем… как вдруг на нас напали!
Тангейзер покачал головой.
– С вашей стороны было очень неразумно пускаться в путь только вдвоем.
Герцог возразил:
– Я слышал, наш император заключил с султаном мир!
– Не только мир, – ответил Тангейзер, – но поддерживает и личную дружбу. Однако, как вы могли бы догадаться, ваша светлость, не все этому миру рады как в Европе, так и в арабском мире.
Герцог вздохнул:
– Теперь вижу.
– Но особо не тревожьтесь, – сказал Тангейзер. – Я сообщу императору о нападении, тот скажет султану… Если этих людей отыщут, их повесят.
– Слабое утешение, – ответил герцог с горечью. – Этот храбрый юноша погиб.
Тангейзер оглянулся, Райнмар опустился на колени у тела оруженосца герцога и шепчет молитву, сложив ладони у груди.
Он перекрестился.
– Все под Богом ходим. И все в руке Господа.
Герцог перекрестился тоже.
– Аминь.
– Езжайте со мной, – предложил Тангейзер. – Мы доставим вас в лагерь, а оруженосца мы похороним. Вы еще не были у императора, своего тезки?
– Ехал к нему.
– Я проведу вас, – сказал Тангейзер, он чувствовал ликование, есть повод снова появиться перед императором и постараться, чтобы тот его запомнил получше. – Вы прямо из Австрии?
– Да, – ответил герцог и добавил, словно защищаясь от неких обвинений: – но я оставил хороших управителей.
– Не сомневаюсь, – ответил Тангейзер. – Бабенберги всегда отличались здравомыслием и скрупулезной точностью.
Герцог снова оглянулся на оруженосца своего спасителя, тот все еще на коленях и читает над мертвым заупокойную.
– Не думал… что его придется оставить в этих песках.
– Не убивайтесь, – сказал Тангейзер мягко, – сейчас он входит через Господни врата, ангелы Божьи принимают его ласково.
– Надеюсь, – сказал герцог. – Он был предан и… просто хорош.
– Его примут, – повторил Тангейзер. – Еще неизвестно, примут ли так нас.
Герцог сказал со вздохом:
– Вы правы, дорогой друг. Он погиб красиво, защищая своего сюзерена. На небесах ему будут рады, а на земле я сам позабочусь о его родне… Помогите мне только поймать моего коня, а то слишком уж испугался их диких криков, вряд ли подойдет…
Тангейзер свистом подозвал своего коня, тот подбежал веселый, бодрый и послушный, герцог уважительно покрутил головой, Тангейзер повел своего четвероногого друга к убежавшему коню герцога, прячась с другой стороны.
Пока кони обнюхивались, Тангейзер ухватил повод, конь попытался рвануться, Тангейзер с укором погрозил ему пальцем.
– Теперь уже поздно. Рыцарский конь, как и его хозяин, должен с достоинством признавать поражение.
Райнмар завалил тело оруженосца камнями, чтобы погибший красивой смертью не стал добычей хищных зверей, так объяснили опечаленному герцогу, хотя они с Тангейзером обменялись понимающими взглядами.
Ночью гиены все равно разбросают камни и доберутся до трупа, но мертвому все равно, душа верного оруженосца уже наслаждается счастьем в небесном чертоге, но герцогу лучше не знать довольно жестоких местных реалий.
Вечером герцог сам вошел в шатер, где расположились Тангейзер и Райнмар, теперь он уже без доспехов, но выглядит так же подтянуто и собранно, словно готов ринуться в бой в любое мгновение.
– О, – сказал он, – у вас тут уютно.
– Мой оруженосец старается, – объяснил Тангейзер. – Он у меня… домашний такой. Садитесь вот сюда… Это почти кресло!
Герцог усмехнулся, сел с осторожностью, снова улыбнулся.
– В самом деле уютно, – повторил он. – С императором мы общались довольно долго… Сперва, конечно, о германских делах и трудностях в Священной Римской империи… потом поговорили, что здесь любопытного и почему.
Тангейзер сказал почтительно:
– Император знает больше, чем сто мудрецов!.. К нему приезжают ученые мужи из синагог и арабские муфтии из своих центров, они долго разбирают темные места из Ветхого Завета и Корана, а потом с такой же легкостью занимаются вообще непостижимой для меня… как ее… ах да, алгеброй!.. Язык сломаешь…
– Император и мне объяснял, – признался герцог, – но я, честно говоря, так ничего и не понял. Он сказал, что это ничего, завтра он может объяснить все снова…
– Хорошо быть герцогом, – ответил Тангейзер.
Герцог кивнул.
– Да, бывают и преимущества. Хоть и хлопот больше, чем у фрайхерра… вы ведь фрайхерр?
– Всего лишь, – ответил Тангейзер.
– Увы, – сказал герцог, – графом я вас сделать не могу, но вот подарить пару деревень… У вас где поместье?
– У меня его уже нет, – ответил Тангейзер.
Герцог спросил встревоженно:
– Что случилось?
Тангейзер сдвинул плечами.
– Ваша светлость, хорошие доспехи, настоящий рыцарский конь, меч и копье стоят дорого!.. Пришлось продать, иначе мне всю жизнь бы торчать в своем медвежьем углу. А так я здесь, вижу дальние страны, о которых раньше только мечтал…
Герцог подумал, посмотрел на него исподлобья.
– И не жалеете о потере?
Тангейзер подумал, ответил честно:
– Конечно, жалею. Но в одной ладони два яблока не удержать. Приходилось выбрать: либо – либо.
– Но сейчас, – спросил герцог, – если бы была возможность снова сменить коня и доспех на свадьбу… как бы поступили?
– Отказался бы, – ответил Тангейзер без колебания. – Мне пока нравится ехать и ехать, рассматривая новые страны, народы, удивляться иным обычаям, слушать странно звучащие языки… Потом да, конечно, я хотел бы вернуться в свое поместье. Но, увы, придется идти на службу к лорду, который не растратил, как я, землю и поместье.
Герцог не сводил с него острого взгляда.
– Мне нравится, – сказал он неожиданно, – как вы рассуждаете, фрайхерр. Ехать по странам и смотреть – прекрасно, но это путь вечного учения, однако когда-то нужно остановиться и либо работать, либо других учить. А если всю жизнь учиться самому… какая от вас польза? Господь не любит пустоцветов.
Тангейзер ответил вежливо:
– А мне нравится, как говорите вы.
Герцог кивнул, откинулся на спинку кресла, но все так же не сводил с Тангейзера испытующего взгляда.
– Хорошо, мы обменялись комплиментами, как воспитанные люди, а теперь я хочу предложить вам кое-что. Вы спасли мне жизнь, и с моей стороны будет черной неблагодарностью сделать вид, что ничего не случилось. Да и мои воины будут говорить обо мне, как о человеке жадном и недостаточно честном…
Тангейзер сказал с достоинством:
– Ваша светлость! Любой рыцарь точно так же бросился бы на помощь! В этом нет моей заслуги!
– Есть, – ответил герцог. – Вы спасли мою шкуру. Я хочу вам подарить поместье и пару деревень при нем. Довольно живописное место, вам понравится. Пока там управляют от моего имени, но как только появитесь, вам передадут все бумаги на владение…
Тангейзер молча преклонил колено и поцеловал кольцо на руке герцога.
– Ваша светлость, – произнес он с чувством, – вы очень щедры.
– Ну, не очень, – засмеялся герцог, – вообще-то я человек прижимистый, но лорд должен быть щедрым, чтобы не растерять популярность среди тех, кто за ним идет… Хорошо, на этом я вас оставлю. Если что понадобится – обращайтесь. Двери моего кабинета для вас открыты всегда.
Он поднялся, дружески кивнул и вышел.
Райнмар зашевелился в углу, произнес с почтением:
– Хорошо быть рыцарем… Р-р-раз, и на поместье больше. Да еще с деревеньками!
– Тебе остался шажок до рыцаря, – утешил Тангейзер. – Только правила этикета выучи, а все остальное у тебя уже есть.
– Да? Я петь еще не умею.
– Это не главное, – пояснил Тангейзер. – За воинские подвиги в рыцари посвятят любого, кто первым поднимется на стену, прорвется в пролом или поднимет знамя на башне чужой крепости! Не говоря уже о победах на поле битвы… Ладно, пойди купи вина, нужно отпраздновать получение поместья.
– Вы его еще не видели! Вдруг там развалины?
– Герцог такое не подарит, – сказал Тангейзер, но тревога все-таки шелохнулась в груди. – Он сам сказал, что сеньор должен быть щедрым напоказ.
– Сказал, – согласился Райнмар. – Но в долг больше нам не дают!
– Тогда у Мазоха возьми!
– И Мазох не дает…
– А как Иеремия?
Райнмар покачал головой.
– Никто не дает. Все говорят в один голос, что надо сперва погасить прошлые долги.
Тангейзер задумался, потом Райнмар видел, как лицо его хозяина просияло, он сказал бодро:
– Пойду к императору и расскажу с восторгом, какие у него замечательные подданные в Священной Римской!.. Ему это понравится!
Райнмар спросил настороженно:
– Это заменит кувшин вина?
– Нет, но у императора всегда можно напиться!
Глава 13
С утра снова потянулась выжженная равнина, хотя когда-то здесь, если верить Библии, все было в роскошнейших садах.
Константин, что в последние дни не расставался с Ветхим Заветом, всякий раз находит там места, по которым идет войско, и с восторгом тыкал пальцем в строки.
– Смотрите, смотрите! «Деревья опускали цветы долу, воды цистерн выходили из краев и на всех ветвях пели птицы, приветствуя проходящую с младенцем на руках Марию…»
Карл сказал брезгливо:
– Это не те места.
– Откуда знаешь? – спросил Константин обидчиво.
– Мария несла младенца из Вифлеема, – заметил Карл. – А до него еще далековато.
Константин фыркнул.
– Далековато? Да я, если хорошо размахнусь, через всю Иудею переброшу камень! А то и копье.
– А я если хорошо выпью, – сказал Карл, – всю Иудею соберу в мешок и рассыплю на своем огороде. Ха-ха-ха!..
Вальтер послушал, обронил невинно:
– Из двух пререкающихся прав тот, кто умолкает первым.
Тангейзер сказал с отвращением:
– Что здесь за край?.. Все умничают, умничают… Уйду я от вас, поэтам мудрствования вредят. Я человек возвышенный, небом одаренный, а вы тут всякое говорите, что мне мозги вывихивает…
Они второй день двигались через Иудейскую пустыню, всю из каменистых и песчаных холмов, что тянется до самой Иорданской долины. Злой до остервенелости кустарник ухитряется запускать корни поглубже в поисках подземных вод, торчит между камней, истязаемый ветрами, а под ним часто прячутся змеи.
Колодцы – редкость, почти везде вокруг бедуинские стоянки, а когда ехали к колодцу святой Магдалины, там расположились шатры правильным кругом, все из серого войлока мышиного цвета. Всюду верблюжий помет, моментально высыхающий на этом зверском солнцепеке, да и вообще полно сухого помета от ослов, коз и собак.
Константин пробормотал:
– Посмотри на них… Не понимаю, у нас зимой так не одеваются.
Тангейзер пожал плечами.
– Может быть, у них вера такая?
– Шутишь?
– Ну почему же…
– Нет такой веры, – сказал Константин почти сердито, – чтобы такими мелочами занималась.
– Ну почему же? – возразил Вальтер. – Я слышал, Коран как раз и занимается бытом. Там в первой же суре сказано что-то типа того, что Аллах ничего не делает для себя, а все только для людей.