Мы с Олежеком быстро хлопнули еще по рюмашке!.. Состояние образовалось близкое к невесомости – все же выпито уже было порядочно для интеллигентов, ответственных тружеников зримого фронта умственного труда… Первые пол-литра заканчивались, но мы не грустили, "да не оскудеет рука дающая – льющая"…
Мы извлекли из холодильника следующую порцию "Санкт-Петербургской", разлили и призадумались, "а сыр во рту держали"…
– Саша, скажи, открой тайну: куда двигаешься ты издалека? Ведь речь-то должна, если судить по названию книги, идти о масонстве?
Я должен был отвечать на прямо поставленный вопрос, хотя, если бы Олег не спешил, то все мог бы прочитать и сам в этой книге.
– Олег, все очень просто, как все гениальное… Ростки психологии масонства, которое созреет, как вид особой организации отношений между избранными людьми, были посеяны в ходе Крестовых Походов. Это мое категоричное убеждение! Тогда был посеян, а потом обобщен опыт адаптации к условиям существования избранного воинства в окружении бесчисленных врагов.
Я посмотрел на моего друга более, чем внимательно. Мне было нужно понять, что он знает о жизни, вообще, и о тайных ее сторонах, в частности. Я хотел измерить невидимой меркой то, сколько он горя успел хлебнуть после рождения на этой Земле, в процессе общения с себеподобными…
– Суди сам: 17 июля 1099 года, то есть через два дня после успешного штурма Святого Города бароны-рыцари выбрали себе вождя. Главная задача такой фигуры состояла в том, чтобы организовать охрану отвоеванных Святых мест – в том, собственно, и состояла главная цель Крестового Похода. Надо помнить, что многие рыцари собирались после удачной военной экспедиции возвращаться домой, в Европу.
Верещагин сделал попытку перебить меня каким-то частным вопросом, но я был тоже крепким орешком:
– Олежек, "не суетись под клиентом". До всего дойдем последовательно и постепенно – методом дедукции, как маститые пинкертоны. А пока заметь: Выбор рыцарей остановился на Готфриде Бульонском – на самом "благочестивом"! Бароны искали и нашли человека, обладавшего моральными достоинствами, умом, чистотой души, позволявшими его приравнять к воплощению рыцарского идеала. Это, как сказали бы нынче, был "стандарт" Рыцаря! Понятно, что такой образец не шел ни в какое сравнение с нынешними "государственными мужами" – говнюками даже по самому общему определению.
Верещагин опять засуетился, и я заподозрил новые интеллигентские происки с его стороны: опять пойдут малозначительные, частные вопросы. Я, видимо, не вовремя поперхнулся "Дунайским салатом", и Олег воспользовался временной вынужденной паузой.
– Саша, Саша, ты все время затыкаешь мне рот! А я считаю, что настало время выпить за избрание нового короля рыцарей, за Готфрида Бульонского…
Вот так всегда у Олега: он может размениваться на тостовые панегирики и пропускать суть – а суть состоит в том, что необходимо срочно "добавить"! Мы выпили, стоя – за "друга", за отца международного рыцарства – за Готфрида-благочестивого. Это вам не администраторы новой формации, больше говорящие, чем делающие. В Санкт-Петербурге они уже сумели провалить даже ремонт городского метрополитена на станции с символичным названием – "Мужество"… Пили мы, гордо запрокинули головы, но теперь уже, как славные рыцари, только что закончившие важное сражение. Тяжелые шлемы были сняты, характерным движением головы поправлены мокрые и спутавшиеся от благородного пота волосы, ниспадающие на плечи… Когда закусили и осознали, как смогли, что произошло сейчас и тогда – на выборах нового короля, я продолжил:
– Олег, дружище, ты меня уважаешь?.. или так себе?.. Тогда давай быстренько и без разговоров еще по одной!..
Что-то – какая-то очень важная мысль – мешала языку шевелиться во рту и строить связанную речь… Огромным усилием воли мне удалось все же изловить эту негодницу, собрать, как говорится, мысли в кулак:
– Олег, ты оцени, пожалуйста ситуацию! Кто из современных дельцов мог бы так поступить, как поступил Рыцарь Готфрид: он же отказался от звания Короля!..
Глаза у Олега полезли на лоб. Было понятно, что даже он – мой верный друг, благороднейший человек, ни при каких обстоятельствах не отказался бы от должности "Короля"…
– Олег, в том-то и состоят отличия истинного Рыцаря от самозванца, а таких самозванцев, как ты понимаешь, расплодилось сейчас огромное количество. Весь народ развратили большевики этой сраной идеей – "пролетариат – гегемон". Теперь выскочки из калачного ряда, из глухой провинции ринулись покорять "вершины власти"!..
Нет слов, одни междометия! С горя мы с Олежеком, конечно, еще дернули по одной,.. потом – еще и еще! Но то было с огромного горя – от ощущения неотвратимого измельчания человеческой души, от поругания матери-родины… Рыдали мы с Олежеком, примерно, минут пятнадцать, запивая наше неутешное горе водочкой. Закусывать тогда, кажется, совершенно прекратили, и это скоро дало о себе знать… Я уже, как ни старался, никак не мог донести до моего друга мысль, высказанную достойным рыцарем Гвибертом Ножанским: "Благородный Готфрид просто не желал носить золотую корону там, где Христос носил терновый венец"!
Перед глазами все время менялись два лица – нынешнего губернатора и моего бывшего директора по части медицинского страхования. Я все время пытался взгромоздить на эти дурьи головы по "терновому венцу", и у меня ничего не выходило… Шутовской колпак или арестантская шапочка им подходили больше… Как-то незаметно, на исходе второй бутылки, мы ткнулись рылами в Дунайский салат и затихли, видимо, минут на сорок – пятьдесят! Было тихо, благодать ласкала наши буйные головушки, мы похрапывали в два голоса, отлетев душой вполне далеко – за границы социальных катаклизмов…
Когда винные пары несколько разбавились и перенасыщенная ими жидкость начала активно выводиться почками, обеззараживаться ферментами печени, "рауш-наркоз" ослаб. В голове моей стала постепенно выстраиваться простенькая концепция, тихо переползавшая в мозг Верещагина. Такой процесс называется в народе "гипнозом". Тогда мы оба попали в сферу виртуальной исторической динамики…
"С приходом крестоносцев на Святую Землю там начали возводиться монастыри, действующие по четко прописанному уставу. Готфрид Бульонский воздвиг в Иосафатской долине монастырь Святой Марии. Примерно в то же время основали монастыри на Сионской горе, в Оливьерском саду, у Храма, у Фаборской и Кармельской гор. В 1157 году цистерцианцы основали аббатство Бельмон к югу от Триполи. Был построен клуатр Дафны в Афинах, филиал бургундского монастыря в Беллево, основан монастырь Сен-Дени герцогов Афинских с их усыпальницей. Но не менее важно то, что были созданы специальные монашеские и рыцарские ордена – Святого Гроба, Тамплиеров, Мальтийский, Госпитальеров. Они процветали, развивались и выполняли свои тайные и явные функции, собирая вокруг себя стойких приверженцев".
Видимо, я углубился в "Дунайский салат", уложил лицо поудобнее в тарелке, – мне, скорее всего, стало покойнее, потому что я вдруг вспомнил интересную историческую байку: "Некто Саладин – очень влиятельное лицо в религиозной иерархии – пожелал сам лично проверить деятельность госпитальеров. Он явился инкогнито в одеянии паломника в иерусалимский госпиталь. Устроив больного со всеми удобствами, ему предложили пищу, но он отказался, заявив, что хотел бы отведать бульона из ноги Мореля. Надо помнить, что Морелем звали любимого коня Великого Магистра Ордена. Но Магистр, посокрушавшись, повелел отвести коня на бойню и приготовить бульон для настойчивого пациента. Только тогда Саладин открыл свое инкогнито и, тепло простившись с монахами, отбыл восвояси, переполненный восхищением от общения со святостью и жертвенностью".
Как-то ненароком мои губы почуяли кусочек мяса в тарелке, силой дыхания втянули его в рот, и челюсти получили работу. Подпитав мысль, я усилил фантазию, а с такого пружинистого трамплина опять скакнула в средние века: "Во второй половине двенадцатого века Великого магистра тамплиеров Эда де Сент-Амана обвиняли в дерзости и излишней агрессивности. Его даже окрестили "скверным человеком"! Жерар де Ридфор – приемник на этом посту Эда – снискал себе не лучшую славу. Но остальные рыцари их магистры всегда отличались воинскими и человеческими достоинствами. Во всяком случае, они умели с достоинством сражаться и принимать смерть. В уставе рыцарей были строго прописаны все каноны поведения. Предписывалось никогда не покидать своих боевых рядов за двумя исключениями: проверить в порядке ли лошадь и ее сбруя, да ради оказания помощи христианину, если ему грозит неминуемая гибель.
Достойные традиции перешли и в более поздние времена: Великий Магистр Фульк де Вилларе, завоевав Родос, первым делом основал на острове госпиталь. Больным этого госпиталя было суждено каждый вечер читать замечательную молитву:
Достойные традиции перешли и в более поздние времена: Великий Магистр Фульк де Вилларе, завоевав Родос, первым делом основал на острове госпиталь. Больным этого госпиталя было суждено каждый вечер читать замечательную молитву:
"Сеньоры больные, помолимся за мир, чтобы Господь послал нам его с неба на землю.
Сеньоры больные, помолимся за плоды земли, чтобы Господь увеличил их число так, что и ему службу сослужили и христиан поддержали.
Помолимся за паломников, христианский люд в море и посуху, чтобы Господь им был поводырем и привел их спасенными телесно и духовно.
Сеньоры больные, помолимся за вас и всех недужных, какие есть во всем мире их христианского рода, чтобы Владыка Наш даровал им такое здоровье, какое необходимо для их души и тела.
Сеньоры больные, помолимся за души отцов и матерей ваших и всех христиан, которые перешли из этого мира в другой, чтобы Господь им даровал requiem sempitermam. Аминь".
Я перекачивал спящему Олегу мои видения легко и просто играючи, ибо как раз во сне человек склонен абстрагироваться от житейских мелочей и воспринимать самые важные откровения. А Олежек, полагаю, легко воспринимал мои интеллектуальные интеракции, потому что мило мурлыкал, елозил личиком по Дунайскому салату, удобно расположившись в тарелке. И я невольно продолжил сеанс гипнотического влияния на интеллект моего друга…
"Тамплиеры сумели сохранить до 1303 года остров Руад напротив города Тортоса за собой. Под командованием воинского начальника Гуго из Ампуриаса, что в Испании, тамплиеры мужественно отбивали атаки мусульман и лишь в результате подлого вероломства были поражены мамалюками. Те уговорами и клятвенными обещаниями завлекли руководство, якобы для переговоров, в свой лагерь, где и обезглавили.
У госпитальеров была долгая история пребывания на Востоке: после падения Акры, они укрепились на Кипре, а затем в 1310 году на острове Родосе. Здесь рыцари выдержали четыре осады в 1440 и 1444 годах под руководством Жана де Ластика. Когда в 1480 году после взятия Константинополя на них снова усилилось давление, то они оказали достойное сопротивление. Бои велись с Сулейманом Великолепным под руководством Филиппа де Виллье де л’Иль-Адана. Только 1 января 1523 года с военными почестями, вполне организованно рыцари ордена покинули свои укрепления. В 1530 году Карл V подарил госпитальерам остров Мальту"…
Вывел нас с Олегом из великого алкогольного забвения страшный шум и пламень. Трагизм давил на наши аналитические органы снаружи, с улицы, мешал нашему покою. Трудно было разобрать, что беспокоило больше и какая угроза благополучию возникла прежде. Пожалуй, все же сперва нас поразило яркое пламя, осветившее черепную коробку словно изнутри. Затем раздался взрыв и звон рассыпавшихся от давления воздушных масс, возбужденных взрывной волной, оконных стекол. А уж потом оглушил барабанные перепонки истошный женский крик. Казалось, что голосистую женщину резали медленно самым маленьким и тупым перочинным ножом. Но занимались такого рода экзекуцией не школьники, перебравшие наркотиков, а взрослые люди – большие специалисты по препарированию обнаженной натуры. К одиночному истошному крику вскоре примешался хор, но не имени великого мастера Пятницкого, а состоящий из нестройных и разрозненных голосов. Скорее всего, вакханалия голосов принадлежала всем сразу – детям, мужчинам и женщинам, не наделенным музыкальным слухом…
Мы мгновенно вынули сонные рыла из наших тарелок и в недоумении взглянули друг на друга. Я несколько секунд наблюдал, как Дунайский салат красной гомогенной массой стекал у Олежека по лбу, щекам, подбородку. Полагаю, что и ему пришлось наблюдать аналогичную картину, только отражаемую на моем лице. Глаза Олежека вроде бы просили объяснения у меня, а мои, видимо, – у него. Но глаза только спрашивали, не получая ответа…
К чести моей, я первым догадался сунуть физиономию под струю холодной воды, бьющей из крана, повернутого нетвердой рукой. Я надолго склонился над раковиной в кухне, силясь привести себя в чувство и хотя бы вспомнить приблизительно, где застигли меня неожиданные события. Наконец, пары алкоголя вроде бы прекратили метаться по клеточному пространству в одиноком организме, пришла издалека неуверенная способность хоть как-то соображать, соотноситься с внешним миром.
Я поднял Олежека под локоток и увел в ванную: он так и сидел – завядший и недоумевающий. Наверняка, мой друг мог бы сидеть так очень долго, изредка помаргивая выпученными глазами, словно сова после удара по ней лучом прожектора. Но я не позволил ему насладиться счастьем пьяного идиота. Пора было умыться и прекратить слизывать лохмотья сползающего через верхнюю губу кулинарного творения моей незабвенной Светланы. В конце концов, не для такого момента она старалась – тратила силы, время, овощные компоненты! Пришлось преодолеть сопротивление алкогольного ступора и склонить гордую головушку спортсмена под освежающую струю воды… Умытый Олежек выглядел более презентабельно и даже походил в темноте на вполне нормального человека.
Мы не успели толком вытереться, а внизу уже бушевали милицейские сирены и хищно рыкали пожарные машины. Тушили пожар не из банального водяного брандспойта, а с помощью каких-то агрегатов, выбрасывающих пенистую струю. Потом, видимо, началось дознание: славная милиция опрашивала толпу выскочивших во двор плохо одетых жильцов. Именно в этот момент мы с Олежеком выглянули из окна: снизу на нас смотрели наполненные злобой многочисленные пары глаз, среди них были и спокойные, но коварные глаза милиционеров. Неприятных холодок задергался под ложечкой, сама собой родилась не поймешь в каком органе и всплыла в мозгу и сердце вездесущая тревожность… Лучше бы мы не показывали свои честные лица из окна! Хотя пьяный разум подсказывал: что может изменить осторожность – даже если она своевременная, обдуманная? Все равно каждому из нас все написано на роду. Чему быть, того не миновать!
Минуты через две раздалось вежливое постукивание ногой в дверь, и я пошел открывать. Нас навестили три милиционера: они не улыбались, а молча, без всякого приглашения втиснулись в прихожую, отодвинув наши слабые тела еще дальше вглубь. Начался допрос накоротке! Конечно, мы не смогли предъявить паспорта, потому что не носили их с собой каждый день, а хранили в укромном месте у себя дома. Но сейчас-то мы находились не в своем доме, а в квартире Владимира. Соседи нас толком и не знали, а те некоторые, может быть и видевшие нас когда-то, из-за следовой реакции испуга, не хотели даже припоминать редкие встречи на лестнице и во дворе. Милиция лишь кратко окинула взглядом остальные помещения квартиры – шмонать не стали! Но быстро сообразили, что наш внешний вид и состояние кухонного стола никак не вязались в один приличный узелок с респектабельностью обстановки и основательностью положения истинного хозяина квартиры. Милиционерам не без оснований показалось, что здесь "гудели" бомжи…
Нас под белы рученьки вывели, квартиру закрыли и опечатали. Подозреваемых, то есть меня и Олежека, усадили в "раковую шейку" и без спешки и музыки повезли в 27 отделение милиции, что расположено в переулке Крылова, рядом со славным Пушкинским театром…
Я успел сунуть рукопись и авторучку в карман, в надежде хоть как-то коротать за полезной работой время вынужденного заключения. 27 отделение милиции размещается в маленьком двухэтажном зданье и пользовалось дурной репутацией. Стражи порядка, там работающие, сильно грешили "ощипкой" знаменитой "Апрашки". Нас провели через главный вход вовнутрь мимо здоровущего сержанта с автоматом. В серпантине узких коридорчиков первого этажа я моментально потерялся. От волнения и вдруг наступившей вторичной фазы опьянения – лучше бы перед отъездом я не пил прохладительный напиток "Швепс" – меня снова развезло. Только через час я понял, что нас с Олегом сопроводили в "обезьянник". Олег остался верен кодексу рыцаря – "Бусидо", а потому все время дулся и молчал. Милиционеры сделали еще несколько попыток допросить нас. Но лично я даже не мог сообразить на каком языке с нами необходимо разговаривать, так отличается речь милиционеров от языка обычных людей. Мне кажется, что даже с уголовниками легче договориться.
Не помню сколько времени я спал, когда наконец почувствовал, что в плечо меня нежно толкает Олежек – ему сильно хотелось писать. При таком намеке на обыденные физиологические потребности и у меня защемило в соответствующем месте. Мы огляделись, заметили дежурного милиционера за столом напротив и обратились к нему с вежливой просьбой:
– Товарищ сержант, нам с другом страшно хочется "облегчиться по маленькому".
Мы, видимо, и сами показались ему "маленькими", особенно Олег строил унылые гримасы. Странно было, что сержант не стал напоминать нам, что только "тамбовский волк – наш товарищ". Он улыбнулся без всякого злорадства, отомкнул дверь "обезьянника" – странно, что мы находились в нем одни, – и повел нас по коридорчику в сортир. Все быстро выполнив и даже успев всполоснуть лицо и руки, мы убедились в том, что из наших пастей просто разит перегаром. Когда нас водворили на "плацкартное место", то в помещение вошел майор. Меня привлекли его довольно умные глаза – я поразился такому явлению, скорее всего, случайно занесенному в милицию. Видимо, как-то машинально, я сложил ладони в типичном жесте масонов – это было своеобразное "приветствие брата"… Майор и сержант отреагировали на тайный жест моментально: решетка была отомкнута и вместе с офицером мы направились в кабинет на второй этаж.