Вслед за Огурцовой мы тоже сделали заказ, после чего Пулька подозрительно спросила:
– А чего это тебя на квашеную капусту с солеными огурчиками потянуло?
– Жизнь пресная.
– Н-да? Ну смотри, – и Пулька перевела тему: – У меня, Икки, на работе похуже, чем у тебя, – пожаловалась она. – Это вообще ад кромешный. Если я раньше туда как на праздник ходила, теперь хожу, как на каторгу. Заведующий нашим отделением Абрам Львович Розенштольц, с которым у меня были прекрасные, дружеские отношения, все-таки эмигрировал в конце декабря, а после праздников на его место назначили круглую дуру – Людмилу Васильевну Черепову. Вы бы ее видели! Это умора! У нее голова маленькая такая – младенческая. И как там только мозги помещаются?! И растет... – сказала Пульхерия так, будто страшную историю в полнолуние рассказывала, – вот прямо ощущение такое, что минуту назад и котелка-то у нее не было – только что вырос прямо из плеч, без шеи! Сама как буйвол – центнера два весит, и лысая-прелысая – младенческий такой пушок на башке. И все ее побаиваются. Мне кажется, мои коллеги от ее внешности в ужас приходят. В гинекологии она вообще ничего не смыслит, только по палатам шастает да высматривает, у кого из пациентов на спинке кровати верхняя одежда висит и что в холодильниках лежит. Весь медперсонал загоняла: каждое утро чистоту рук проверяет да манжеты с воротничками на форме. А беременность не может определить на третьем месяце! Я навела справки, оказалось, перевели ее к нам из обычной районной женской консультации по блату. Я все усилия приложу, чтобы ее скинуть с этой должности! – Пулька была рассержена не на шутку, и мы-то знали – если она задумала кого скинуть с должности за незнание дела, обязательно сделает это. Так, в прошлом году она добилась, чтобы Динку, которая, проявив своеволие, неудачно прооперировала девяностолетнюю старушку, уволили по статье.
– Все как-то складывается нехорошо, – сетовала Икки. – Я хотела своим сотрудникам новую форму заказать, чтоб все в одинаковой ходили. Разве наша аптека хуже «Лекаря Атлетова»?! – Икки припомнила ненавистную аптеку, что располагается напротив «Моторкиной и Сº» и где она проработала несколько месяцев и много претерпела от коллег, которые были одеты в форменную одежду из синтетического материала.
– Так что тебе мешает? – удивилась я.
– Как что?! Я не знаю теперь, сколько комплектов заказывать! Я вообще не знаю, кто у меня будет работать! Иннокентий с Катей Кучкиной или Света!
– А ты уже решила, где будешь форму шить?
– Не-а. Я даже не знаю, как она будет выглядеть. Может, брючки с куртками?.. – призадумалась она, а я вдруг, совершенно не подумав, ляпнула:
– Слушай, а закажи Адочке. Она ведь модельер! – Я замолчала, почувствовав, что сказала что-то не то, и в свое оправдание добавила неуверенно: – В душе... – но было уже поздно – моя кузина в неистовом восторге подпрыгнула на стуле и воскликнула:
– Я уже придумала! Придумала! Придумала! Нужно сделать летний и зимний варианты! Зимой иногда отопление отключают, в щели дует! Холодно! Холодно! Надо всем связать полосатые гольфы и такие же полосатые треугольные колпачки с помпонами! Обязательно с помпонами и чтоб уши были закрыты, а то продует. Продует! Потом брючки широкие связать шоколадного цвета и кофточки тоже шоколадные с полосатыми рукавами! Да! С полосатыми! А летний... – Фантазия сестрицы забила ключом; я ощутила на себе укоризненный взгляд заведующей проктологической аптекой – взгляд этот был говорящим. А говорил он следующее: «Корытникова! И что у тебя за манера оказывать медвежьи услуги! То Иннокентия подсунула, от которого теперь не избавиться, теперь модельера в душе, который воспылал одеть весь персонал аптеки в шерстяные (!) брюки шоколадного цвета и полосатые колпаки с помпонами!»
– Нет, нет, нет! У нас помещение теплое, и вообще шерстяная одежда в аптеке запрещена – это негигиенично, – воспротивилась Икки, все еще продолжая недобро смотреть на меня. – Пулька, ну что же ты молчишь?! Скажи, что шерстяная форма в медицинском учреждении недопустима! – в отчаянии призвала она подругу на помощь, прекрасно понимая, что отвязаться от Адочки ей будет не так-то просто.
– Совершенно недопустимо, – категорично отозвалась Пулька.
– Тогда из акрила! Из акрила тогда! – не отступала кузина.
– Давайте обсудим это потом. Это очень сложный вопрос, нужно все продумать как следует, – пошла я на попятную. – Я просто хотела помочь и тебе, Икки, и тебе, Адочка.
– Спасибо, – прошипела Икки.
– Почему же потом, когда можно сейчас?! Все равно сидим, ничего не делаем! Не делаем ведь ничего! – настаивала сестрица.
– Мы отмечаем старый Новый год. Я не понимаю, почему нас не обслужат-то никак! – Я изо всех сил пыталась переключить Адочку на празднование старого Нового года, в то время как она уже изрисовала четыре салфетки с летними и зимними вариантами формы для сотрудников «Моторкиной и Сº».
– Ну ладно. – Она неохотно запихнула изрисованные салфетки в сумку-сардельку и важно проговорила: – Но учти, Икки, это будет эксклюзивная коллекция форменной одежды от Ады Корытниковой, а следовательно, и стоить будет недешево. Да! Эксклюзивная!
– О! Может, мы с тобой в цене не сойдемся, – с надеждой и облегчением сказала Икки.
– Думаю, договоримся. Да, договоримся! Можно будет в кредит приобрести коллекцию, можно выплатить деньги потом, когда появятся. Мы же с тобой подруги! Вы мне тут все друзья! Что ж я, друзьям не помогу, что ли! За кого вы меня принимаете?! За кого?
– А Маня самая класивая! Как снезная кололева! – вдруг заявил Кузя, глядя на серебристую мишуру на моей голове – видимо, ему надоело слушать о шерстяных и акриловых униформах.
– Какая она тебе Маня?! – прокричала Огурцова и снова хотела было отвесить несостоявшемуся дарованию подзатыльник, но вовремя остановилась и опять сделала вид, что поправляет прическу. – Она для тебя, Кузенька, – с наигранной назидательностью молвила родительница, – тетя Маша. Тетя! А самая красивая для тебя должна быть мама – и больше никто. Понял, ирод? – Анжелке не хватило самообладания.
– А вот эта слиском худая! Отчего она такая худая? – И Кузьма ткнул в воздух указательным пальчиком в Адочкином направлении.
– Она не худая, а стройная, – поправила я его.
– Смотри-ка, три года, а он уже на девок засматривается! – рассмеялась Пулька.
– Все они кровопийцы, вампиры, изменщики и подонки! Да! Они уже из утробы вылезают хамами и бабниками! – возмущалась моя сестрица.
– Ада, прекрати при ребенке такие вещи говорить! – возмутилась Икки.
– А что, что я такого сказала?! Он уже разглядывает в три года, кто толстый, а кто худой! В три года! – негодовала Адочка.
– А мама толстая! – не успокаивался Кузя. И тут Анжелка отвела душу – она все-таки отвесила ему крепкий подзатыльник и заорала на весь зал:
– Да что ж это такое! Эти сволочи-адвентисты мало того, что моего отца из семьи увели, еще и ребят против меня настраивают! Им это просто так не пройдет! Я буду действовать через суд и заберу детей к себе! И ты у меня тогда получишь, гад! Будешь с утра до вечера на горохе стоять!
В ответ Кузьма показал матери язык и отвернулся, а Огурцова изловчилась, протянула руку и треснула ему по губам.
– Плохая! – крикнул отважный мальчик ей в лицо. – И на елку с тобой завтла не пойду! Сама иди!
Анжела побагровела, и неизвестно, что бы она еще сделала, если бы к «Поликуткным» не подлетел официант с подносом и огненной шевелюрой под цвет длинному фартуку и не выставил бы на стол графин с водкой для мамаши, кувшин с компотом для Кузи, закуску из соленых огурцов и квашеной капусты, из которой торчали дольки моченых яблок, обильно сдобренных укропом. Анжелка тут же опрокинула рюмку и, захрустев огурцом, проговорила:
– Совсем матери нервы поднял!
– Какой милый юноша! – воскликнула Икки, очарованно глядя на огненного официанта. – И давно вы тут работаете?
– Я подрабатываю вечерами, а утром учусь на юридическом. Обучение платное, нужны деньги...
– Да, да, да, да, – с пониманием откликнулась Икки, глядя ему в глаза, и тут же спросила: – А что такой симпатичный мальчик делает по ночам?
– Икки! – прикрикнула на нее Пулька.
– Что? – легкомысленно отозвалась та и добавила: – Может, я ему чем-то могу помочь! Я все-таки заведую единственной проктологической аптекой в Москве!
– Молодой человек, обслужите нас поскорее, мы уже час ждем, – потребовала Пульхерия и, когда официант-огонь убежал на кухню с подносом, накинулась на Икки: – Ты совсем, что ли, ополоумела? Опять за свое? Не прошло и двух месяцев после развода, как ты к первому попавшемуся клеишься! Неужели не понятно, что все мужики – сволочи?! Или тебе мало было драгоценного Игорька, с которым ты промучилась восемь лет, зная, что он изменяет тебе со своими студентками?! Мало дурака Овечкина, который то в бабу решит переделаться, то на Марс слетать? Мне надоело лечить твои кандидозы после сантехников и случайных знакомых!
– Не лечи, обращусь к другому врачу, благо в Москве не одна ты – гинеколог, – надулась Икки.
– Все они изверги, вампиры и кровопийцы! Никого не хочу! Никого! – высказалась Адочка.
– Это точно! Мужик – он что геморрой – одно и то же. Живешь с ним – вроде ничего не беспокоит, все вроде нормально, а то ни с того ни с сего – на пустом месте – зуд, раздражение, слезы, боль, – многозначительно проговорила Огурцова, смешав симптомы варикозного расширения вен нижнего отдела прямой кишки с семейной жизнью.
– Надо же! Откуда такие познания?! – колко спросила Икки, которая, будучи заведующей единственной проктологической аптекой в Москве, знала о геморрое все.
– Тоже читаем! – не менее колко ответила Анжелка и, осушив еще рюмку, прикрикнула на Кузю: – Прекрати хватать огурцы руками! Вилка рядом! Это ужас какой-то! Они воспитают мне неандертальца!
Юноша-огонь снова прилетел с подносом и заставил почти весь стол салатами, дымящейся картошкой с бифштексами, графинчиками с водкой и бутылками шампанского.
– Вот, возьми на чай. – Икки не унималась и протянула официанту купюру, завернутую в салфетку, на которой что-то написала, попросив у Адочки ручку.
– Премного благодарен, премного благодарен, – смущенно пробормотал тот и снова метнулся на кухню.
– Что ты там нацарапала? – грозно спросила Пулька.
– Если его как-нибудь замучает бессонница, пусть звонит мне. У меня есть от этого недуга подходящие свечи, – съязвила Икки.
– Нет, это кошмар какой-то! – в сердцах воскликнула Пулька. – Ты соображаешь, что делаешь?
– Отстань!
– А сколько ты ему денег дала?
– Как раз хватит на резиновое изделие № 2!
– А что такое изделие № 2? Что? А? Что это? – оживилась Адочка, мучая дольку лимона – больше она ничего себе не заказала.
– Ха! Что это! Презервативы – вот что это такое! – усмехнулась Пульхерия.
– А разве не изделие № 1? – удивилась я.
– Нет, изделием № 1 считается противогазная маска. – ответила Пулька. – Это уже нумерация изменилась. Очень уж нужное это изделие. Я про презерватив. Вот в народном сознании его номер и переехал со второго на первый.
– А тогда что значится под третьим, четвертым номерами? – спросила моя сестрица.
– Ты, Адочка, странная какая-то! Грелки, клизмы, груши и т.д. – ответила Пуля.
– Пзетевативы! Пзетевативы! – Кузенька от души радовался новому слову.
– Я т-те дам пзетевативы! Сядь прямо и прекрати цапать руками котлету!
– Пуль, а тебе Серапионович не звонит? – спросила Икки.
– Ты что, издеваешься, что ли?!
– А чего я такого спросила-то? Вот мне Овечкин не звонит, может, умер уже, – предположила Икки и, тяжело вздохнув, задала мне тот же вопрос касательно Власа.
– Нет, Иккусик, как в воду канул.
– Вы еще скажите, что очень по ним соскучились! – расходилась Пульхерия.
– Нет, я по Власу не соскучилась. Век бы его не видеть! Просто интересно, может, они и вправду померли с тоски, не пережили развода.
– Вот именно, нам просто интересно.
– А я хмыря своего... Я имею в виду отца этого ирода, – и Огурцова указала на Кузю, – ни разу после развода не видела. Когда к детям прихожу, он якобы на работе задерживается. Прячется! Думает, нужен он мне! Вот даже если б приплатили, в жизни с ним не сошлась бы!
– А что, если зимний вариант формы сшить из фланельки? Зимний вариант? Зимний, я говорю! Из фланельки! Разрезать ее сначала на кусочки, а потом крючком эти кусочки связать! Соединить эти кусочки крючком! Очень красиво! Очень! И тепло. Дуть не будет. Я говорю, дуть не будет! – Адочка пыталась доказать, как эффектно будет смотреться форма из фланельки на сотрудниках аптеки «Моторкина и Сº», но ее никто не слушал, только Икки закатывала глаза и метала в меня убийственные взгляды.
– Нет, вы только посмотрите, он и картошку руками жрет! Ужас! – Огурцова чуть было в обморок не упала, когда увидела, как Кузя пытается снизу подцепить пюре пальцами. – Нет, я завтра его не только ни на какую елку не поведу, я его и к адвентистам не повезу! Весь день будешь в углу стоять! Понял?
– Пезеватив ты! – беззаботно крикнул малыш и незамедлительно получил по губам.
– А можно из трикотажа! Из трикотажного материала зимний вариант сшить!
– Нет, все-таки Черепову я скину!
– И что мне делать с этим любовным треугольником идиотов? Кого увольнять-то?
– Ну кто там мне на ноги наступает?!
– Гав! Гав! Ав-ва-ва-вав! Гав!
«Тррррррр», «Тррррррр», «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям...» – задребезжал мой сотовый.
– Да! Але! – крикнула я.
– Ма-а-чка! Здра-ийи-вуй! Эт я, ма-а!
– Мамочка, здравствуй! Как ты там?
– Гов-й-ри гром... плох... слы-ыуо!
– Как ты там? – заорала я на все кафе, придя в состояние крайнего ликования и радости – это был первый звонок моей родительницы после того, как она проехала станцию Чашки на электричке и унюхала совсем другой воздух – не загазованный, как в Москве, а чистый и свежий.
– Я звоню тебе с самого высокого дерева в огороде! Забралась на яблоню – ту, что побольше! – отчетливо услышала я и тотчас представила себе, как мамаша приволокла стремянку к одной из двух уцелевших (после добычи Эльвирой Ананьевной на нашем огороде биотоплива) яблонь, поднялась сначала по ступенькам, потом вскарабкалась на могучие ветки и теперь сидит там, яко павиан. – Алшан есв икат отсем! Алшан!
– Мама! Ты что ругаешься? – вопила я, не понимая ровным счетом ничего из того, что говорила моя родительница, но слышала при этом ее очень хорошо.
– Аквал абыр тупак! Аквал абыр тупак! – напоследок выкрикнула она и отсоединилась. Страшные догадки закружились в моей голове: «Что, если любезная моя мамочка упала с ветки? Или сошла с ума? Или разговаривать разучилась вдали от цивилизации в обществе бессловесного кота Рыжика?!»
– Что случилось? – хором спросили меня члены содружества, а в глазах их я увидела страх, тревогу и недоумение.
– Мама звонила. С дерева. Но я ничего не поняла. Ничего! – отчаянно воскликнула я и собралась было уже плакать.
– Подожди, подожди, ты ведь как-то поняла, что она тебе с дерева звонит? – Икки произнесла эти слова таким тоном, будто еще не все потеряно.
– Это единственная фраза, которую я разобрала! А остальные... Мне вообще кажется, что мама с ума там сошла! – И я захлюпала.
– Вспомни, какие звуки до тебя донеслись, и прекрати реветь! – приказала Пулька.
– Алшан есв икат отсем! Алшан! Аквал абыр тупак! Аквал абыр тупак! – выпалила я.
– Точно? – с ноткой сомнения переспросила Икки.
– Точно. Это хорошо было слышно, – все еще всхлипывая, пролепетала я.
– И что это может означать? – тупо глядя на меня, спросила Анжела.
– Откуда я знаю!
– Нужно подумать.
– А может, твоя мама связалась с каким-нибудь восточным мужчинкой и разучилась по-русски говорить?.. – предположила Икки.
– Это ты от своего Овечкина понабралась – всякую чепуху молоть! – рассердилась Пульхерия.
– Можно форму, кстати, из гобелена сшить. Из гобелена! Зимнюю-то форму!
– Давайте на салфетке эти слова напишем, а то забудем, – предложила Пуля.
– Я писить хочу, – заныл Кузя.
– Да подожди ты! – отмахнулась Огурцова, словно говоря: «Тут дела поважнее!»
– Абыр, абыр... Что-то знакомое, – силилась разгадать тайну маминых слов Икки. – Это точно, девочки, какой-то восточный язык! – наконец вывела она.
– Да кто ж у меня по ногам-то ползает?! – воскликнула Пулька и посмотрела сначала на Кузю, потом на Афродиту.
– А можно сшить костюмчики из вискозно-шерстяной ткани! 50 на 50! Из вискозно-шерстяной, говорю!
– Адочка, такое впечатление, что тебе наплевать на собственную тетю! – вспылила я.
– Почему? Что случилось-то? Что? Пожар? Потоп? Я не понимаю ничего! Я-то тут при чем? Весь вечер голову ломаю, из чего им форму шить, а они меня еще и обвиняют! Хорошенькое дельце! Нет, ну надо же! Хорошенькое дельце!
– У твоей сестры мать с ума сошла, какой-то чепухи ей по телефону наговорила, мы все сидим, гадаем, что бы это могло значить, а она, видите ли, голову ломает, из чего ей форму шить! Потрясающе! Времени больше не будет! – взорвалась Пуля.
– А что она такое сказала-то? Что? Что такое можно сказать, что нельзя понять?! – вопрошала Адочка на весь зал.
– Вот что! – И Пульхерия сунула ей под нос салфетку с загадочным текстом.
– Господи! Да что тут непонятного?! Что? По-моему все понятно! Читаю для дураков! – И Адочка без запинки прочла то, что не вылетело из моей головы и было воспроизведено на салфетке: – Нашла все-таки место! Нашла! Лавка рыба капут! Лавка рыба капут! И чего тут непонятного? – Кузина уставилась на меня своими огромными, чуть выпуклыми глазами.
– Потрясающе! – после минутного молчания восторженно воскликнула Икки. – Абыр... Что-то знакомое! Абыр-валг! Это ж Главрыба! Как же я сама-то не догадалась! – И она с силой ударила себя кулаком по лбу.