«Он меня что — вербует?» — удивился Томас, но напрямую спросить не решился.
— И жизнь эту вы начнете буквально с завтрашнего дня, — продолжал Юрий Янович. — Вернетесь домой, приведете себя в порядок, приведете в порядок свою студию и начнете новую жизнь.
— Я не могу вернуться домой, — напомнил Томас. — Меня там прихватят люди Краба.
— Это мы уладим. Забудьте о Крабе. А теперь можете выпить еще немного и задавать вопросы.
Этим разрешением Томас не замедлил воспользоваться. И задал главный вопрос:
— Почему я должен вести жизнь, про которую вы сказали? Я понимаю, конечно, что это очень хорошо, я всегда мечтал вести такую жизнь. Но почему — должен?
— А потому, дорогой Томас, что вы являетесь представителем одной из самых достойных фамилий Эстонии, — не без торжественности ответил Янсен. — Вы являетесь внуком полковника Альфонса Ребане, национального героя Эстонии.
— Я? — почему-то заволновался Томас. — Альфонса Ребане? Я не знаю никакого Альфонса Ребане. И мать не знала, я спрашивал.
— Ничего удивительного, — объяснил Янсен. — Жизнь полковника Ребане сложилась таким образом, что он был вынужден тщательно скрывать свои родственные связи, чтобы не навлечь опасности на дорогих ему людей. И особенно на своего единственного сына, вашего отца. Нам пришлось потратить немало времени на архивные изыскания, чтобы найти вас.
Томас успокоился. Все стало ясно. Этот прилизанный тип гнал откровенную липу. Он многое знал о жизни и семье Томаса. Но не знал главного: Томас носил фамилию матери, а ее брак с отцом Томаса так и не был оформлен. Но он постарался скрыть свои чувства и спросил, рассудив, что этот вопрос естественный и даже закономерный:
— А он... мой дедушка — он жив?
— Нет. Он умер в 1951 году. Его прах погребен на кладбище в старинном немецком городе Аугсбурге, в южной Баварии. Вместе с прахом вашей бабушки Агнии.
— Как это грустно! — проговорил Томас, придав лицу соответствующее выражение. — Мне так хотелось бы его увидеть. Скажите, а почему он — национальный герой Эстонии?
— Вы это скоро узнаете, — пообещал Янсен. — Об этом узнает вся Эстония!
Томас потянулся к бутылке, но Янсен решительно отвел его руку:
— Все. Пить вы больше не будете. Сейчас вас отвезут в вашу сторожку, а завтра вернетесь в Таллин и начнете новую жизнь.
— Обязательно начну, — заверил Томас. — Но ведь это завтра. А сегодня еще сегодня. И нельзя же так сразу, без перехода. Во всем нужна постепенность, разве нет?
— Нет, — отрезал Янсен. — И советую, молодой человек, серьезно отнестись к моим словам. Очень серьезно.
В голосе его прозвучала такая угроза, что Томас невольно поежился и быстро согласился:
— Нет так нет. Кто бы спорил. Я никогда не спорю. Когда мне дают хорошие советы, я всегда соглашаюсь. Вы сказали: нет. И я говорю: полностью с вами согласен.
На том же джипе в сопровождении тех же молчаливых охранников с каменными плечами Томаса отвезли на хутор. К счастью, запасы «сучка» еще не были исчерпаны, и Томас отвел душу. Но и в густом хмелю его не оставляла тревожная мысль: что все это значит? Он прикинул, что сможет, возможно, это понять, если найдет ответ на другой вопрос: кто такой этот долбаный полковник Альфонс Ребане, которому ни с того ни с сего вздумалось встревать в его жизнь?
На следующий день Томас на своей «двушке» вернулся в Таллин. Но домой не поехал. Вместо этого загнал тачку в переулок, из которого был виден вход в офис Краба, и стал ждать. Около пяти вечера из офиса вышла Роза Марковна. Она была в светлом плаще, надетом поверх черной хламиды. Охранник подогнал к крыльцу ее машину, небольшой синий «фиат-браво», и услужливо открыл перед ней водительскую дверь. Она отъехала от офиса и свернула к ратуше. Томас последовал за ней. Манера езды у нее была мужская, агрессивная. Томас очень опасался, что потеряет ее из виду. К счастью, она остановилась у табачной лавки купить сигарет. Воспользовавшись этим, он тормознул, подошел к ней сзади и негромко сказал:
— Роза Марковна, я Томас Ребане. Не оглядывайтесь. Мне очень нужно с вами поговорить. Вы сказали, что если что, я могу к вам обратиться.
Она все же быстро оглянулась, но тут же отвернулась и кивнула в сторону своей машины:
— Садитесь.
Томас шмыгнул на пассажирское сиденье.
— Только давайте отъедем в тихое место, — попросил он, когда Роза Марковна села за руль.
Она молча погнала «фиат» к Старому городу. В переулке, примыкавшем к Большой гильдии, заглушила двигатель, закурила коричневую сигарету «More», внимательно посмотрела на Томаса и констатировала:
— Вы похожи на человека, которого жизнь достала по полной программе.
— Я не похож на этого человека, — мрачно возразил Томас. — Я и есть этот человек.
— Что случилось?
— Меня подставили. И теперь достают.
— Вы имеете в виду историю с компьютерами? — предположила она. — Я слышала о ней. Хотите узнать у меня, кто вас подставил?
— Это я и сам знаю. Краб. Но не знаю зачем. И чем больше думаю, тем меньше понимаю. Не те бабки, чтобы городить такую сложную схему. Сами прикиньте: договориться с минчанами, купить сто нормальных «пентиумов», сделать сто муляжей, найти две совершенно одинаковые фуры, все рассчитать. А сколько людей им пришлось задействовать? Нет, тут что-то не то. У меня такое ощущение, что меня обложили. И обкладывали серьезно. Кто? Зачем? Не могу понять. Зачем в это дело ввязался Краб? Ничего не понимаю!
— Вы сообразительны, — одобрительно кивнула Роза Марковна. — Я отметила это еще при первой нашей встрече. Думаю, Крабу приказали.
— Кто?
— Тот, кто мог ему приказать. Вы, вероятно, сами поняли, что он — фигура несамостоятельная. И сделали правильный вывод: для него это не те деньги, чтобы так поступать со старым приятелем, который однажды спас его от тюрьмы. Его нравственность определяется нормой прибыли. Призн?аем это его положительной чертой, хотя в целом он не относится к людям, вызывающим уважение.
— Почему же вы работаете у него? — поинтересовался Томас.
— На мне большая семья. Парализованная тетка, она меня вырастила, две ее дочери, у них дети. А Краб — он не намного отличается от новых хозяев жизни. Разница между ними такая незначительная, что ею можно пренебречь.
— А свои дети у вас есть?
— Нет, — довольно резко ответила Роза Марковна. — И не спрашивайте почему. Давайте вернемся к вашим проблемам.
— Кто мог приказать Крабу? — спросил Томас.
— Точно не знаю. Могу только догадываться. Но своими догадками с вами не поделюсь. Чем меньше вы знаете о них, тем лучше для вас.
— Но зачем? Зачем?! — завопил Томас. — Кому я нужен?! Кому я помешал?!
— А вот об этом у меня нет ни малейшего представления, — ответила Роза Марковна. — Помешать вы вроде бы никому не могли. А кому вы нужны? И зачем? Нет, не знаю. Вы хотите, чтобы я замолвила за вас перед Крабом словечко? Я могу это сделать. Но ничего из этого не выйдет. Можете мне поверить, я знаю, что говорю. Это не его дела.
— Не надо за меня просить, — устало отмахнулся Томас. — Я и сам понимаю, что дело не в Крабе. Я хотел спросить вас совсем о другом. Кто такой полковник Альфонс Ребане? В первую нашу встречу вы спрашивали, не родственник ли он мне.
— Вы ответили: нет, — напомнила Роза Марковна.
— Так оно и есть, — подтвердил Томас.
— Почему же спрашиваете об этом снова?
— Мне сказали, что он мой дед.
Роза Марковна насторожилась:
— Вот как — дед? Кто сказал?
— Какой-то валуй в штатском. Юрген Янсен. Разрешил называть себя Юрием Яновичем. По всему — «контора». И квартира была — в обычном доме, но такая, казенная. Явочная. Или как там у них — конспиративная.
— Юрген Янсен? — переспросила Роза Марковна. — Не хотела бы я иметь с ним никаких общих дел. И он встречался с вами на конспиративной квартире?
— Ну да.
— Это заставляет задуматься. Вы — не его уровень. Если он снизошел до встречи с вами, это означает только одно: важность дела. Даже, пожалуй, чрезвычайную важность.
— Да кто он такой?
— Вы правильно сказали: «контора». В советские времена был полковником КГБ, курировал эстонскую госбезопасность по линии ЦК. Сейчас — член политсовета и оргсекретарь Национально-патриотического союза. Финансы, служба безопасности, стратегическое планирование. Де-юре второй человек в союзе. А по влиянию первый.
— Кагэбэшник у национал-патриотов? — удивился Томас. — Как он у них оказался? Их же отовсюду мели.
— Как видите, оказался. Помните большой процесс над молодыми эстонскими националистами? Впрочем, вряд ли вы о нем знаете, у вас был другой круг общения.
— Почему, знаю, — возразил Томас, задетый такой пренебрежительной оценкой его вовлеченности в общественно-политическую жизнь республики. — Тогда многих наших ребят посадили. Из университета, и вообще. Меня тоже вполне могли посадить. Но я в то время уже сидел.
— Почему, знаю, — возразил Томас, задетый такой пренебрежительной оценкой его вовлеченности в общественно-политическую жизнь республики. — Тогда многих наших ребят посадили. Из университета, и вообще. Меня тоже вполне могли посадить. Но я в то время уже сидел.
— После этого процесса Янсен дал интервью радиостанции «Свободная Европа». Заявил, что это было позорное судилище в духе Ежова и Берии.
— Да ну?! — поразился Томас.
— Представьте себе. Его, конечно, сразу отовсюду погнали, но это открыло ему путь в Национально-патриотический союз. Он успел соскочить с тонущего корабля. Тогда многие уже понимали, что корабль тонет, но мало кто сделал практические выводы. Юрген Янсен сделал.
— Не дурак, — оценил Томас.
— Да, этого у него не отнять. И он сказал, что Альфонс Ребане — ваш дед? — повторила свой вопрос Роза Марковна.
— Даже доказывал. И пер, как бульдозер.
— А он не ваш дед?
— Сто процентов. Он просто однофамилец.
— Вы это знаете наверняка? Или только предполагаете? Я хотела бы, Томас, получить на этот вопрос точный ответ. Он гораздо важней, чем может вам показаться.
— Да как он может быть моим дедом? Как? — загорячился Томас. — Они, конечно, хорошо покопались в моем досье. Но главного не раскопали. А в чем главное, я вам скажу. Ребане — это фамилия моей матери, с отцом они так и не расписались. Фамилия у моего отца была Кюннапуу, а не Ребане. И внуком этого Альфонса Ребане, кем бы он ни был, я не мог оказаться ни при каких раскладах. Теперь верите?
— Теперь верю. Но вы ошибаетесь, если думаете, что они не докопались до вашего отца и не знают, что вам дали фамилию матери. Не та фирма, дорогой Томас. Юрген Янсен — профессионал, в этом нужно отдать ему должное.
— А тогда какого же...
— Такого, — прервала Роза Марковна. — Им нужен внук Альфонса Ребане. И они почему-то решили, что на эту роль лучше всего подходите вы. И они заставят вас согласиться на эту роль. В сущности, уже заставили. Вот вам и объяснение всех ваших хорошо организованных бед. Цель? Об этом я только сейчас начинаю смутно догадываться. Очень смутно. И эти догадки не из веселых. У вас есть родственники, о которых никто не знает и у кого вы могли бы надежно спрятаться? Абсолютно надежно. Потому что искать вас будут люди очень серьезные.
— Ну, на Сааремаа, — не очень уверенно предположил Томас.
— Не годится. А где-нибудь в России?
— Нет.
— Плохо дело. Тогда у вас есть только один вариант. Я видела ваше досье. Ваше уголовное дело в Ленинграде не закрыто, а приостановлено. Мой совет покажется вам, возможно, диким, но я его дам. Поезжайте в Питер, отыщите следователя, который вел ваше дело, и потребуйте, чтобы вас отдали под суд.
— Я? Сам? — ошеломленно переспросил Томас. — Потребовать? Да мне же впаяют года три или все четыре!
— Думаю, меньше. Но даже если и три года, это будет для вас не худшим вариантом. Хуже другое: если они не захотят с вами связываться. Но тут вам придется проявить настойчивость.
— Вы не шутите? — с робкой надеждой спросил Томас.
— Нет.
— Но почему, почему?!
— Друг мой, вы влипли в очень плохую историю. В историю, от которой тянет смрадом могильного склепа. Впрочем, нет. Это слишком слабое определение. Вы сами поймете, чем от нее тянет, когда узнаете, кем был ваш однофамилец Альфонс Ребане.
— Кем? — спросил Томас.
Роза Марковна довольно долго молчала. Потом ответила:
— Ваш однофамилец не просто полковник. Строго говоря, он вообще не полковник. Альфонс Ребане — штандартенфюрер СС, командир 20-й Эстонской дивизии СС. Он был единственным эстонцем, награжденным высшим орденом Третьего рейха — Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Такие награждения подписывал лично Гитлер.
Господи милосердный! Пресвятая Дева Мария! Святая Бригитта, покровительница влюбленных!
Штандартенфюрер СС!
Командир 20-й Эстонской дивизии СС!
В критических ситуациях Томас всегда полагался на интуицию. А сейчас интуиция подсказывала ему, что Роза Марковна совершенно права: нужно немедленно делать ноги. Рвать когти. Смыливать. Сваливать. Отрываться. Сматываться. Убегать.
До чего же разнообразен и выразителен русский язык. Как жалко, что будущие поколения юных эстонцев не смогут этого оценить. А они не смогут, потому что для них он будет уже языком иностранным.
Да, делать ноги. И немедленно. Он влип в очень плохую историю? Как бы не так! Он влип в историю, от которой тянуло не смрадом могильного склепа. От нее тянуло какой-то доисторической жутью, рвами с тысячами расстрелянных, терриконами детских туфелек — всей этой дьявольщиной, сидящей в темных глубинах памяти даже тех, кто об этом только слышал или читал, кто об этом никогда не думал и не хотел думать.
Роза Марковна молча курила. Лицо у нее было тяжелое, темное, следы былой красоты проступали на нем, как чеканка проступает сквозь патину старинной бронзы.
— Чего вы ждете? — наконец спросила она.
— Нет, ничего. Я еще не очухался. Извините. Почему это вас так взволновало?
Томас не ожидал, что она ответит. Но она ответила:
— В этом человеке все зло мира. На его совести тысячи загубленных жизней. Вся моя семья, моя мать. Я не знаю, для чего Юргену Янсену и его национал-патриотам понадобилось оживлять этот труп. Они не понимают, что делают. Они ворошат заразный скотомогильник. Даже память об Альфонсе Ребане источает трупный яд. Поэтому я и даю вам этот совет: бегите, спасайтесь. Пока не поздно. Может быть, еще не поздно.
Она ткнула сигарету в пепельницу и завела двигатель. Но прежде чем тронуться, проговорила:
— Вы хотели спросить, почему у меня нет детей. Я вам скажу. Потому что я не хотела быть разносчиком заразы. Я не хотела, чтобы в моих детях была хоть капля его крови.
Она помолчала и добавила:
— Потому что Альфонс Ребане — мой отец.
Роза Марковна довезла Томаса до табачной лавки, возле которой осталась его тачка, он пересел в нее и напрямую, не заезжая домой, рванул в Нарву. Он уже знал, что ему нужно сделать. Да, так он и сделает: поедет в Питер и постарается затеряться в многомиллионном городе. А если не удастся — что ж, есть выход и на самый крайний случай: найдет того ментовского капитана и потребует, чтобы его посадили. Черт возьми, он имеет на это право! Совершил он преступление? Совершил. Обязан понести наказание? Обязан. И никто не может ему отказать. Существуют же, в конце концов, права человека!
Но даже если в Питере не захотят поднимать старое дело, тоже неплохо. Пусть этапируют его в Таллин как уголовного преступника, причем рецидивиста. И тогда вряд ли он сгодится на роль внука национального героя Эстонии.
Штандартенфюрер СС!
Командир 20-й Эстонской дивизии СС!
Да что ж тебе не лежится в твоем Аугсбурге? Столько лет лежал, а теперь вдруг начал откапываться! С чего?
Ну нет! Пусть твоим внуком будет кто угодно, но он, Томас, твоим внуком не будет! На фиг, на фиг нам такое родство!
«Жигуленок» Томаса бодро бежал по подсушенному солн-цем шоссе, с каждым километром удаляя его от неведомой и от этого еще более грозной опасности. Но когда до Нарвы оставалось не больше получаса езды, над трассой вдруг появился вертолет и завис над машиной Томаса. Усиленный радиомегафоном голос приказал по-эстонски:
— Томас Ребане! Остановите автомобиль!
И Томас понял: его достали. Его достали не менты и не служба безопасности национал-патриотов. На размалеванной камуфляжной краской вертушке по его душу явилась сама муза истории Клио. Это она отжимала его «жигуленка» к обочине и бубнила по-эстонски через радиомегафон грубым голосом патрульного:
— Томас Ребане, остановите машину и заглушите двигатель! Томас Ребане, немедленно остановитесь!
Но почему, почему Клио? Почему не веселая Талия? Почему не изысканная Эрато? Пусть даже занудистая Полигимния, муза гимнов. А что? Он готов петь любые гимны. «Эстония, Эстония, тарам-там-тарара». Да хоть бы и «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Так нет же, именно этой стерве Клио взбрело в ее древнегреческую голову отметить его своим вниманием.
— Томас Ребане! Тормози, твою мать! — рявкнула на чистейшем русском потерявшая терпение Клио. — Или я раздавлю тебя вместе с твоими яйцами!
И как бы в подтверждение нешуточности угрозы опорные полозья вертолета замаячили перед самым лобовым стеклом.
Томас остановился. Его перегрузили в вертушку, а за руль его «жигуленка» сел один из давешних охранников. Через полтора часа на той же конспиративной квартире Томас предстал перед Янсеном.
— Позвольте поинтересоваться, куда вы направлялись? — сухо спросил он.
Томас неопределенно пожал плечами:
— Да так, прокатиться, туда-сюда.
— Вы направлялись в Санкт-Петербург! — тоном обвинителя заявил Янсен. — Зачем?
— Ну, на денек-другой. В Эрмитаже открылась выставка супрематистов. Сам-то я не поклонник этого направления, но все-таки интересно, — попытался отболтаться Томас. — А что? Я не знал, что нельзя.