– Что с тобой, Авл? – Октавиан с беспокойством взглянул на меня. – Ты не болен?
– Н-нет, не болен. – Я постарался улыбнуться. – Просто мне может изрядно достаться от сенатора Меммия за то, что я недоглядел за его сыном. Ведь на одежде Квинта остались пятна крови.
– Не тревожься, Авл, – сказал Октавиан. – Служанка Феба отстирает от крови одежду Квинта. Я дам Квинту одну из своих туник, пока его туника будет сохнуть на веревке. Квинт не болтлив, поэтому он умолчит о случившемся.
Вернувшись в дом Гая Меммия, я почувствовал не досаду от того, что не смог убить Октавиана, а скорее облегчение, что не запятнал свои руки кровью беззащитного мальчика.
Глава восьмая Поллия
Столица древних римлян с момента основания и до сего дня распадается на две части: Рим холмов и Рим низин, лежащих между этими холмами. Семь римских холмов непохожи один на другой, но они являются градообразующим началом. Воздух на холмах чище и здоровее, там много садов и парков, поэтому римская знать, всадники и богатые плебеи издревле облюбовали для себя все возвышенности Вечного города. На холмах проживают первые сановники государства, представители старых аристократических родов, обладатели огромных состояний – те, кто хочет и может обеспечить себе тихий досуг вдали от торговой толкотни, от шумной и деятельной суеты улиц, проложенных в низинах.
На Целийском холме стоял дом и куртизанки Поллии, лучшей подруги патрицианки Аттии.
С Поллией я познакомился уже на другой день, придя к ней домой специально с этой целью. Я вручил Поллии письмо от Аттии, в котором та уведомляла подругу о своих видах на меня и о том, что она намерена использовать жилище Поллии как дом свиданий.
Тридцатилетняя Поллия была заметно выше ростом Аттии. Природа щедро одарила Поллию телесными формами, но при этом она не страдала излишней полнотой. У Поллии были большие и очень выразительные глаза песочного оттенка, необычайно гармонировавшие с ее длинными волосами темно-русого цвета с вкраплениями отдельных более светлых прядей. В правильных чертах лица Поллии не было ни малейшего изъяна, если не считать ее холодно-оценивающего взгляда и вульгарной ухмылки, которая то и дело кривила ее полные, красиво очерченные уста. Поллия старалась держаться передо мной как знатная благовоспитанная матрона, но ее грубоватость и развязность так и прорывались чуть ли не в каждой ее фразе, чуть ли не в каждом жесте. С юных лет торгуя собой, Поллия, даже разбогатев, так и не избавилась от развязно-грубоватой манеры поведения, присущей проститутке.
Дом, в котором жила Поллия, достался ей от одного старого богатого любовника, которому она родила сына-наследника. Этот дом, возведенный из розового туфа, смотрелся очень нарядно как снаружи, так и изнутри. Стены комнат и даже потолки были расписаны изумительными фресками, пол повсюду был украшен красивой мозаикой из речной гальки и разноцветных мраморных плиток.
– Вот жилище, где я хотел бы жить до конца дней своих! – невольно вырвалось у меня после прогулки по роскошным внутренним покоям особняка богатой куртизанки.
– Тебе нужно сильно разбогатеть, дружок, чтобы я положила на тебя глаз, – небрежно усмехнулась Поллия. – К тому же ты не знатен, а мне нужен муж-всадник или муж-патриций.
Поллия показала мне свой дом с тем, чтобы я знал расположение всех комнат, знал, где находится запасной выход, которым мне и Аттии придется пользоваться, когда в гости к Поллии пожалует очередной воздыхатель.
– Учти, дружок, тебе придется загодя приходить сюда, чтобы приготовить к приходу Аттии постель, угощение и ванну с горячей водой, – сказала Поллия, вручая мне ключ от запасной двери. – Моя служанка и без того завалена работой по дому, прислуживать тебе и Аттии у нее просто не будет времени. Предупреждаю, если у меня в конклаве или в триклинии будет любовник, то вам с Аттией надлежит совокупляться очень тихо!
Показав мне свои апартаменты, задний дворик с цветником, где находилась узкая деревянная калитка, выходившая в боковой переулок, Поллия познакомила меня со своей рабыней-гречанкой, которую она звала Музой. Рабыне было чуть больше двадцати лет, она была недурна внешне и одета так же изысканно, как и ее госпожа.
Я уже собрался уходить, когда Поллия задержала меня своим замечанием:
– Кстати, дружок, если захочешь поиметь мою служанку, то тебе придется ей заплатить за это.
– Сколько? – спросил я.
– Это на усмотрение Музы, – ответила Поллия. – Муза молода и красива, поэтому имеет право раскошеливать мужчин, от которых одни бедствия в этом мире.
Выйдя из дома Поллии, я зашагал по узкой, мощенной камнем улице, идущей немного под уклон. В своей правой руке я сжимал длинный бронзовый ключ в виде стержня с кольцом на одном конце и с крючкообразным изгибом на другом. Находясь под впечатлением от общения с Поллией, я глядел себе под ноги и сдерживал рвущийся из меня смех. Непосредственность и развязность Поллии почему-то пришлись мне по душе. Где-то за каменной изгородью лаяла собака; неподалеку какой-то немолодой раб колол дрова у входа в высокий четырехэтажный дом с каменными арками, ведущими с улицы во внутренние дворы. Две женщины, стоя на балконах, весело и громко переговаривались друг с дружкой через разделяющую их улицу. Шумная ватага мальчишек играла в бабки на перекрестке двух улиц.
Внезапно в этот обычный городской шум, в звучавшую на улице латынь врезался изумленно-радостный возглас на русском языке:
– Андрюха! Черт возьми, вот так встреча!..
Я резко остановился и поднял голову.
Ко мне из боковой улицы подбежал Максим Белкин, одетый на римский манер в длинную тогу и плащ. На ногах у него были короткие шнурованные сапоги с обрезанными носками, так что были видны пальцы его ног.
– Макс?! – Я был удивлен и обрадован не меньше. – Глазам не верю! Давно ли ты здесь?
Схватив меня за руку, Белкин устремился в переулок. При этом слова из него сыпались как горох.
– Я уже шестой день торчу в Риме, все ищу тебя, Андрей. Слоняюсь по форуму и по Бычьему рынку, пишу объявления на стенах домов, как советовала мне Мелинда. И все без толку! – Белкин досадливо всплеснул руками, остановившись под развесистым платаном, протянувшим из-за каменного забора свои длинные ветви с пожелтевшей листвой. – Я и теперь шел на форум с той же целью. И на диво, столкнулся с тобой буквально в двух шагах от дома, где я снимаю квартиру. Может, зайдем ко мне, а?
Я охотно согласился.
Мне было понятно, что Белкин не случайно свалился сюда из далекого будущего. Наверняка профессор Пазетти направил его сюда с какими-нибудь новыми инструкциями для меня, или мне решили поменять задание. С этого я и начал разговор с Белкиным, поднявшись по мрачной каменной лестнице в его не слишком опрятное съемное жилище на третьем этаже огромного дома-инсулы.
– Нет, Андрюха, задание у тебя остается прежнее, – промолвил Белкин, сбрасывая с себя плащ. – Мне велено узнать, как у тебя продвигаются дела.
– Дела как сажа бела, – проворчал я, усевшись на скрипучий стул.
– Что, не удается выследить Октавиана? – спросил Белкин, выставляя на стол два медных кубка и небольшой глиняный сосуд с узким горлышком.
– Октавиана я выследил, но убить его не смог. – У меня вырвался тяжелый вздох. – Не поднимается рука на ребенка. Октавиану всего-то тринадцать лет.
– Ну и что, задание есть задание! – не то с осуждением, не то с возмущением воскликнул Белкин, наливая из сосуда в чаши темно-красное виноградное вино. – Времени и так в обрез, старик, а ты развел здесь какую-то достоевщину! Уж тебе-то известно, каким беспринципным негодяем вырастет Октавиан, сколько людей он загубит на пути к неограниченной власти! И Гитлер был ребенком, а вырос и превратился в чудовище!
– Все понимаю, Макс, – опять вздохнул я, – но поделать с собой ничего не могу.
– Давай выпьем за встречу, старик. – Макс протянул мне кубок с вином. – Тебе надо взбодриться, обрести душевную стойкость. Ты же был орел, Андрей, когда рубил римлян направо и налево в войске Спартака! А нынче тебе надо-то всего-то прикончить сопливого мальчишку! Ей-богу, ерундовое дельце!
– Ерундовое дельце, говоришь, – хмуро обронил я, осушив кубок до дна. – Макс, так, может, ты убьешь сопляка Октавиана вместо меня. Я дам тебе меч и устрою так, что ты окажешься с Октавианом один на один. Ну что, по рукам?
– Согласен, старик! – неожиданно заявил Белкин, расхрабрившийся после выпитого вина. – По рукам! Я ведь все-таки в долгу перед тобой.
* * *Тайно встречаясь с Аттией, я без особого труда смог просчитать все возможности для успешного покушения на ее сына, благо Аттия делилась со мной всеми своими домашними заботами. Рано оставшись без отца, Октавиан рос болезненным и довольно изнеженным, поскольку его воспитанием занималась мать и старшие сестры, окружавшие его излишней заботой. Аттия настояла на том, чтобы я хотя бы изредка занимался с Октавианом гимнастикой, борьбой и плаванием, так как со своим отчимом капризный сын Аттии никак не мог найти общий язык. На этом я и построил свой подлый план.
Однажды я сказал Аттии, что хочу сходить с Октавианом в Эмилиевы термы, где есть огромный глубокий бассейн. «Это то, что нужно для мальчика, который хочет научиться плавать», – заметил я. В этих же термах имеется зал для занятий гимнастикой и борьбой. Аттия одобрила это мое намерение, не подозревая о страшной опасности, нависшей над ее дорогим чадом.
По пути в Эмилиевы термы я привел Октавиана в один из парков на Виминальском холме, якобы желая показать ему мраморные статуи гладиаторов, установленные там совсем недавно. Это была заведомая ложь с моей стороны, никаких мраморных гладиаторов там не было. Просто в этом густом, запущенном парке было сподручнее заколоть сына Аттии. Я велел Белкину поджидать нас с Октавианом в буковой аллее, укрывшись за каким-нибудь деревом. Белкин должен был напасть на Октавиана сзади и нанести ему смертельный удар в сердце.
Со своей стороны я сделал все, как было условлено у нас с Белкиным. Я водил Октавиана по парку, рассказывая ему разные истории из жизни гладиаторов. Оказавшись с Октавианом на буковой аллее, я сделал вид, что где-то обронил кошель с деньгами. Я велел Октавиану дойти до конца аллеи и подождать меня на мраморной скамье. Мол, я быстро добегу по тропинке до ворот парка, а потом так же быстро вернусь обратно.
Не заподозрив никакого подвоха, Октавиан не спеша двинулся по аллее по шуршащей опавшей листве, погруженный в какие-то свои думы. Задумчивая мечтательность довольно часто посещала сына Аттии.
Я посмотрел на удаляющуюся стройную фигуру подростка, укрытую длинным плащом, и подумал с тяжелой горечью в сердце: «Прощай, Октавиан! Не быть тебе триумвиром и императором!»
Побродив по тропинкам парка и потревожив ненароком влюбленную парочку, уединившуюся в зарослях мирта, я двинулся обратно к буковой аллее. Мне предстояло обсудить с Белкиным, где спрятать тело Октавиана и что делать дальше.
Уже почти дойдя до буковой аллеи, я столкнулся с Белкиным, сидевшим на траве рядом с тропинкой, опершись спиной на могучий корявый ствол дуба. Белкин был бледен как полотно. В своих руках он нервно вертел короткий меч в ножнах.
– Ну что, дело сделано? – тихо спросил я, присев рядом на корточки. – Где тело? Надеюсь, ты оттащил его с аллеи?
– Прости, Андрей, но я не смог… убить Октавиана, – не глядя на меня, пробормотал Белкин. – Я шел за ним до конца аллеи, держа обнаженный меч под плащом, но так и не смог нанести удар. Прости, старик! Я просто чмо и тряпка!
– Ты просто никогда не убивал людей, Макс, – сказал я и ободряюще потрепал Белкина по плечу. – Теперь ты знаешь, как это непросто.
Белкин поднял на меня глаза и произнес с какой-то внутренней силой:
– Если бы Октавиан бросился на меня с ножом или палкой, то я без колебаний зарубил бы его мечом. Клянусь тебе, я был настроен на убийство! Но убить мальчишку просто так… сзади… Это выше моих сил!
– В том-то и дело, Макс, что легче убивать вооруженных людей в сражении, чем взять и заколоть беззащитного мальчика, – промолвил я, выпрямляясь. – Иди домой, Макс. Да спрячь меч под одеждой! Встретимся вечером на твоей хате, обсудим наши дела.
Душа моя возликовала и тяжкий груз свалился с моего сердца, когда я увидел, что Белкину не хватило духу обагрить свои руки кровью пока еще ни в чем не повинного Октавиана. С приподнятым настроением я провел вторую половину этого дня, обучая сына Аттии борцовским приемам в гимнастическом зале Эмилиевых терм, а затем купаясь вместе с ним в роскошном бассейне из белого каррарского мрамора. Домой Октавиан вернулся усталый, но довольный. Прощаясь со мной в вестибуле, Аттия с улыбкой прошептала мне на ухо: «Завтра после полудня в доме у Поллии!» Я молча кивнул и поцеловал нежную руку обворожительной патрицианки.
Из дома Аттии я отправился на Целийский холм по темным пустынным улицам Рима. Поднявшийся промозглый ветер трепал полы моего плаща. Под конец пути заморосил дождь, поэтому в съемной квартире Белкина я появился слегка промокший и чуть-чуть продрогший.
Белкин был дома не один. В трущобах Субуры он подцепил молоденькую смазливую кифаристку, которую оставил у себя на ночь. Кифаристку звали Виния. Она была, как и Белкин, изрядно навеселе. Виния шла домой с какого-то пиршества, когда ее встретил Белкин, вот почему к нему домой она пришла вместе со своим музыкальным инструментом.
– Андрюха, у меня есть отличное фалернское! – Белкин горделиво указал мне на амфору с вином. – Присоединяйся к нам! Оказывается, сегодня римские плебеи отмечают торжества в честь Тиберина, бога реки Тибра. Мы с тобой тоже вроде как плебеи, значит, нам сегодня можно напиться! – Белкин пьяно рассмеялся.
Поскольку Белкин в разговоре со мной то и дело перескакивал с латыни на русский и наоборот, Виния удивленно хлопала своими темно-синими очами, многое не понимая из нашей речи. А то, что Виния все же поняла, вызвало в ней тревогу и беспокойство. Белкин хандрил по поводу того, что у него дрогнуло сердце и не поднялась рука на мальчишку, смерть которого могла бы стать благом для римлян. Еще Белкин терзался из-за того, что срыв задания здесь, в далеком прошлом, может грозить катастрофой России в далеком будущем.
– Что такое смерть Октавиана по сравнению с гибелью миллионов россиян! Ничто, полнейший ноль! – размахивал руками Белкин, яростно жестикулируя перед моим носом. – Андрюха, пусть я чмо, но ты-то железный пацан! Ты можешь и должен убить сопляка Октавиана! Завтра же! Пообещай мне это, старик.
– Если сегодня праздник в честь Тиберина, давай не будем говорить о смерти, Макс, – сказал я, усадив Белкина на стул. – О делах потолкуем завтра на трезвую голову. А сегодня будем веселиться! – Я стал наливать в кружки вино.
– Черт возьми, ты прав, брат! – Белкин повернулся к кифаристке, сидящей на широком подоконнике. – Радость моя, спой нам что-нибудь веселенькое.
Так как пьяный Белкин произнес все это по-русски, мне пришлось перевести сказанное им на латынь, чтобы Виния смогла его понять. Согласно кивнув головой в ореоле белокурых пышных кудрей, Виния пересела на скамью, взяла в руки кифару и запела какую-то местную разудалую песенку в честь Бахуса, римского бога виноделия. Виния старательно выводила задорные рулады на оско-сабинском диалекте, аккомпанируя себе на кифаре. При этом Виния поглядывала на меня, видя, что мне нравится ее пение и умение музицировать. Представляя меня, Белкин сказал Винии, что я гладиатор, получивший свободу за доблесть. Простодушной кифаристке, видимо, было особенно приятно благосклонное внимание молодого гладиатора.
Однако захмелевший Белкин не дал Винии допеть песенку до конца.
– Это что за фигня, дорогуша?! – возмутился Белкин. – Этот унылый вой оставь для благородных квиритов, голубушка. Дай-ка сюда свою балалайку!
Белкин вырвал кифару из рук оторопевшей Винии. Имея музыкальный слух и изрядный опыт игры на гитаре, Белкин несколько раз пробежал пальцами по двенадцати струнам кифары, проверяя ее звучание. Затем Белкин начал подбирать на кифаре нужные ему аккорды, приспосабливая звуки этого древнего музыкального инструмента к рок-н-ролльной мелодии двадцатого века.
Я с интересом наблюдал за Белкиным, ободряющим взглядом дав понять Винии, мол, все в порядке. Сейчас ты услышишь нечто особенное!
Наконец Белкин уверенно ударил по струнам и громко запел хорошо знакомую мне песню из репертуара группы «Агата Кристи».
На миловидном лице Винии появилось выражение сильнейшего удивления. Она невольно открыла рот, изумляясь тем рваным хлестким музыкальным перепадам, из которых была создана песня, которую залихватски горланил Белкин, дергаясь всем телом. Белкин бренчал на кифаре и ерзал на стуле, старательно подбирая нужные по тональности октавы. Кифара звенела и брызгала каскадом необычных для Винии звуков.
А Белкин горланил, все больше входя в раж:
Меня стал разбирать смех не потому, что Белкин плохо исполнял эту песню, но при взгляде на Винию, для которой это знакомство с музыкальной культурой далеких грядущих веков поистине стало настоящим потрясением. По глазам Винии было видно, что она не понимает, как можно считать песней этот грубый набор звуков!
Часть вторая
Глава первая Тит Пулион
Коренастый широкоплечий центурион прохаживался вдоль шеренги новобранцев, сжимая в правой руке тонкую изогнутую трость-фухтель, которая была знаком отличия и вместе с тем орудием для наказания. Центурион был в панцире из кожаных пластин с прикрепленными к нему спереди медными и бронзовыми фалерами в виде больших круглых медальонов и лавровых венков. По этим фалерам можно было определить, как долго служит этот военачальник, в составе какого легиона числится теперь, сколько походов у него за плечами, как много у него наград за храбрость.