Кем бы ни был мой отец, думаю, они с мамой выросли в одном городе. Mamma родилась на равнинах у подножия Везувия, где ее отец работал каменотесом. Еще совсем молодой она сбежала в Рим и теперь редко рассказывала о своей жизни до Трастевере. Но по некоторым признакам я догадывалась, что ее семья жила бедно: mamma терпеть не могла дешевое жесткое мясо, которое приходилось варить часами, залатанную одежду, посуду с отколотыми краями и подержанные вещи. Она любила все новое и блестящее, любила находить поводы для радости.
Расспросы об отцах никогда ни к чему не приводили. Больше всего хотелось узнать правду Кармеле. Ее восхищало все американское: музыка, актеры, даже туристы, которых мы видели на улицах.
– Когда-нибудь я обязательно найду своего папу, – любила повторять она.
– И где же ты станешь искать? – спрашивала я. – Ты ведь даже не знаешь, как его зовут.
– Ну, имя выпытаю у мамы.
– А вдруг у него есть другая семья и он знать тебя не захочет?
В ответ Кармела только пожимала плечами.
– Зачем беспокоиться об этом сейчас? Для начала его надо просто найти.
Раньше я не понимала, почему Кармела мечтает об отце. Разве я не счастлива и так, без него? Но увидев фотографию в «Конфиденце», я поняла, какой должна быть настоящая семья: все нарядно одеты и улыбаются, а родители держат детей за руки: Бетти – мальчиков, Марио – девочек.
– Пожалуй, мне тоже хочется найти своего папу, – призналась я Кармеле.
Мы сидели, прислонившись к перилам крошечной террасы, и грелись в лучах вечернего солнца. Кармела красила ногти ярко-красным лаком, который без спросу взяла с маминого туалетного столика.
– Как думаешь, какой он?
Я закрыла глаза и попробовала нарисовать портрет мужчины с серо-зелеными глазами, который идет по улице рядом с мамой. Но лицо мужчины расплывалось, и я никак не могла представить, что он держит меня за руку.
– Не знаю, – ответила я наконец.
Кармела попыталась помочь:
– Ты красивая, значит, он тоже симпатичный. И высокий – ты ведь пошла не в маму. Ну как? Видишь его?
– Почти… нет, не вижу.
Мужчина почему-то превратился в Марио Ланца, а уж он-то никак не мог быть моим отцом.
Кармела приподняла руки, чтобы не смазать лак.
– Красивый цвет, – довольно сказала она.
– Тебе все равно придется снять лак, пока mamma не заметила.
– Посмотрим.
– Она разозлится, если узнает, что ты переводишь ее косметику.
– Почему это перевожу? – обиделась Кармела. – Между прочим, мне идет.
Далеко внизу громко предлагал свои услуги точильщик ножей. На улице становилось людно. Если выгнуть шею назад, можно увидеть, как mamma сидит за столиком перед баром и потягивает что-то из бокала – запасается силами на ночь. Она ушла примерно час назад, накрасив ногти тем же ярким лаком и надев новенький золотой браслет с брелоками, которым, наверное, уже успели налюбоваться все ее подруги.
– Думаешь, мы станем такими же, как mamma? – внезапно спросила Кармела.
– О чем ты? – удивилась я. Мне и в голову не приходило, что кто-то из нас может пойти по маминым стопам. – С чего нам становиться такими, как она?
– А mamma думает, что станем – я сама слышала. Они с подружками смеялись и говорили: «Вот передадим дела дочерям и уйдем на покой».
– Она ведь это не серьезно? – с ужасом спросила я.
– Почему не серьезно? Неужели ты ни о чем не догадывалась? Ты достаточно взрослая, Серафина, так что, думаю, ждать осталось недолго.
– Никогда, – ответила я. – Ни-ко-гда.
Кармела немного полюбовалась своими ярко-красными ногтями.
– А на что ты собираешься жить?
Я никогда не заглядывала в будущее и думала только о том, чем занималась каждый день: подметала пол и заправляла постель, ходила на рынок и гладила белье, вместе с сестрами бродила по Риму и придумывала новые развлечения.
– Не знаю, – призналась я.
– Так пора бы задуматься, – заметила Кармела.
– А сама-то ты собираешься петь?
– Конечно. – Кармела серьезно посмотрела на меня. – Серафина, ты мне поможешь?
– Да, если смогу. Но как?
– Надо узнать, когда Марио Ланца приезжает в Рим. Я хочу спеть для него. Если ему понравится, кто знает… Вдруг он возьмет меня в свой фильм или даже поможет перебраться в Америку.
– Кармела, ты же еще маленькая… – начала было я.
– Я буду петь для него. Если ты мне не поможешь – что ж, справлюсь одна.
Я всегда завидовала ее уверенности. Даже в детстве сестра точно знала, чего хотела. Вряд ли она когда-нибудь встретится с Марио Ланца, не то что споет для него, но отказать ей я не могла и пообещала помочь.
Ночью, лежа в постели и вдыхая исходящий от сестер запах чистых волос и горячего молока, я размышляла о словах Кармелы. Неужели mamma и правда думает, будто мы согласимся жить ее жизнью – накрасим ресницы, подведем брови и отправимся вслед за ней на ночные улицы? С другой стороны, а на что еще я гожусь? Я ничего не умела – только убирать дом и присматривать за сестрами. Детство осталось позади, а я и не заметила, как оно кончилось, погруженная в грезы наяву.
Так я лежала и мучилась тяжелыми мыслями, пока в замке не повернулся ключ и не заскрипела входная дверь. Кармела вздохнула и пошевелилась, Розалина засунула в рот палец и зачмокала.
Я слышала, как mamma ходит по гостиной. Она налила что-то в стакан – скорее всего, красное вино, которое открыла еще за обедом, – потом щелкнула зажигалкой и подвинула стул. Mamma никогда не ложилась сразу, как бы поздно ни приходила. Сначала ей нужно было немного отдохнуть. А когда наконец она устраивалась на кровати, тесня меня бедрами, от ее кожи исходил острый чужой запах, часто смешанный с запахом табачного дыма и кислого вина.
– Mamma, – прошептала я, когда она открыла дверь в спальню.
– Серафина, ты до сих пор не спишь?
– Слишком жарко, – солгала я.
– Уже поздно, ты не выспишься.
– Mamma, где ты была?
– Где была? Да где обычно. Хорошая выдалась ночь. Завтра сходим купим тебе ткань на платье. – Она с трудом переложила Розалину на матрас. – Нужно сшить тебе что-нибудь нарядное. Может, зеленое, под цвет глаз?
– Да, может, и зеленое…
Мысль о новом платье была заманчива.
Mamma легла.
– Тонкие бретельки… – сонно пробормотала она, – вырез сердечком…
Той ночью я почти не спала. Когда мне все-таки удавалось задремать, меня мучили странные, тревожные сны. Наутро голова болела, во рту было сухо. Я то и дело срывалась на сестер: накричала на Розалину за то, что она слишком долго застегивала босоножки, и чуть не поругалась с Кармелой из-за лака.
– В школу ты в таком виде не пойдешь! – сказала я.
– А я и не собираюсь. Хочу попеть на Пьяцца-дель-Пополо, а потом погулять в садах.
– Не сегодня.
– Так не честно! – хныкала Кармела, пока я смачивала ватный тампон в жидкости для снятия лака. – Почему тебе можно не ходить на уроки, а мне нельзя?
– Потому что mamma так решила. Мы с ней идем покупать ткань на платье, и мне некогда шататься с вами по городу.
– Ну и ладно! Погуляем одни, правда, Розалина?
Упрямства Кармеле было не занимать.
– Никуда вы не пойдете. – Я схватила ее за руку и принялась оттирать ноготь на большом пальце. – Я отведу вас обеих в школу, и даже не вздумай перечить. А в награду скуплю на обратном пути все журналы, на которые хватит денег. Тебе ведь хочется узнать новости о Марио Ланца?
– Пожалуй, – неохотно согласилась Кармела.
Она притихла, и мне удалось спокойно снять лак. Кармела дулась всю дорогу – не могла простить мне свои дочиста оттертые ногти, – и я была рада, когда она наконец исчезла в толпе одноклассниц: до обеда с ней будут маяться другие.
Избавившись от Кармелы, я отправилась за покупками на рынок Тестаччо. Я быстро переходила от прилавка к прилавку, выбирая что подешевле: перезрелые помидоры, годящиеся только на томатный соус, сухую корочку пармезана – для супа сойдет, – подгорелый хлеб, крошечные артишоки, которые надо будет съесть как можно скорее.
За обед всегда отвечала я. Все рецепты я знала от мамы. Она умела готовить и крестьянскую пищу – наверное, научилась когда-то у своей матери, – однако предпочитала блюда римской кухни. В такой тесноте, еще и на газовой горелке, особых изысков не сотворить, но я старалась, как могла: жарила соленую треску с луком, нарезала салаты с анчоусами и горьким цикорием, делала пасту с беконом и соусом из яичных желтков. Лучшей наградой за труды мне служили довольные улыбки сестер.
Путь от Тестаччо до дома всегда давался мне нелегко. Я тащилась с тяжеленной корзиной в руках и с завистью смотрела вслед девушкам, проносящимся мимо на мотороллерах. Они сидели боком, а их волосы развевались по ветру. Несколько раз приходилось ставить корзину на землю, чтобы передохнуть. Я уже успела пожалеть об обещании купить журналы, но все же взяла в киоске «Темпо», «Новеллу» и «Ла Сеттимана» – я ведь не знала, в каком из них могут оказаться новости о Марио Ланца.
В квартире было тихо. Mamma спала. Стараясь не шуметь, я поджарила на медленном огне лук вместе с жирными обрезками говядины, которые мясник отдал мне почти даром. Потом нарезала помидоры, спрыснула оливковым маслом и поставила тушиться, а сама разложила на столе журналы и принялась медленно их листать в поисках статьи о Марио Ланца, а лучше – еще одной фотографии.
Я старательно разбирала напечатанные слова, но далеко не продвинулась – отвлеклась на гороскопы и эскизы модных платьев. Примерно через полчаса появилась mamma в потрепанном халате из розового шелка. Вид у нее был разбитый. Впервые я заметила, что под глазами у мамы появилась сеть мелких морщинок, а в волосах серебрятся седые пряди.
– Свари, пожалуйста, кофе, cara, – сказала она хриплым голосом, протягивая руку за сигаретами. – И сделай мне бутерброд с джемом, если он еще остался.
Mamma пододвинула стул к открытому окну, со вздохом опустилась на него и закурила.
– Ты устала?
Я отрезала кусок хлеба и намазала его толстым слоем абрикосового джема.
– Ничего, просто надо поесть и принять ванну. Мы ведь, кажется, собирались купить красивую зеленую ткань и сшить тебе новое платье?
– Тонкие бретельки и вырез сердечком, – напомнила я.
Она потерла глаза и улыбнулась:
– Все верно. Ты будешь в нем такая элегантная!.. Чувствуешь себя взрослой женщиной, Серафина?
Serenade[7]
Я часто воображала, как встречу Марио Ланца, как его глаза весело заблестят, и из толпы девушек, жаждущих получить автограф, он выделит одну меня. Я грезила наяву, безвольно погружалась в мечты и не замечала происходящего вокруг.
– Смотри под ноги, Серафина! – отчитывала меня mamma. – Какая-то ты сегодня неуклюжая – совершенно на себя непохожа.
Целое утро мы ходили по магазинам и разглядывали бесконечные рулоны скользких шелков самых заманчивых оттенков, и всякий раз я отрицательно качала головой. В конце концов mamma бросила со мной советоваться и купила ткань по своему вкусу – блестящую зеленую вискозу в белый горошек. В платье такой вызывающей расцветки я представляла себя с трудом.
– Да что с тобой такое? – ворчала мама. – Другая на твоем месте радовалась бы новому платью.
Я не могла признаться, почему мне больше нравится хлопок в цветочек и пастельные девчоночьи тона: пришлось бы говорить о многом таком, о чем мы обе предпочитали молчать.
От похода по магазинам настроение у мамы улучшилось. Она купила себе клипсы в виде ромашек, темные очки и открытые золотистые босоножки с ремешком сзади. Расплачиваясь, mamma доставала деньги из сумочки и тщательно пересчитывала, прежде чем отдать кассиру.
– Жарко становится, а у нас столько покупок! – вздохнула она. – Давай поедем на такси. Можно зайти в бар – вдруг кто-нибудь из девчонок уже там? Посидим, выпьем чего-нибудь…
– Мне надо забрать из школы Кармелу с Розалиной, – напомнила я.
Mamma моего беспокойства не разделяла.
– У них ведь есть ключи? – спросила она.
– Да…
– Ну, значит, Кармела справится и одна. Она уже достаточно взрослая и должна больше нам с тобой помогать.
– Они будут меня ждать – я всегда их встречаю.
– Ничего, Кармела сообразит, в чем дело, – стояла на своем mamma. – Не дурочка и дорогу домой знает. Не волнуйся ты так, cara!
Мама остановила такси. Я впервые ехала в машине, и меня совершенно пленили гладкие кожаные сиденья и белые занавески, которые можно задернуть, если хочешь укрыться от жары или посторонних взглядов. Когда мы подъехали к Трастевере, mamma принялась поспешно приводить в порядок лицо: припудрила нос и щеки, накрасила губы и пригладила брови.
У самого бара она опустила окно и громко окликнула своих подруг: пусть все видят, как мы выходим из дорогой машины, нагруженные многочисленными свертками.
Две мамины подруги сидели за уличным столиком, который считали своим, и потягивали темно-красный кампари.
– Ciao, bella! [8] – закричали они. – Иди скорей сюда и покажи, что вы там купили.
– Да так, разные милые вещицы, – улыбнулась mamma. – Как всегда, извели кучу денег.
Они подвинулись, освобождая место за столиком, чмокнули нас обеих в щеку, махнули официанту, чтобы принес еще напитков, и принялись восторгаться нашими сокровищами. Mamma сняла новые клипсы и продемонстрировала остальным.
– Ах, дорогая, что за прелесть! – воскликнула ее лучшая подруга Джанна. – Это ведь не настоящие бриллианты?
– Нет, конечно, просто бижутерия. Но все равно смотрится очень стильно. А теперь я покажу вам босоножки – вот где настоящий шик!
Остальные прекрасно сознавали, что mamma гораздо красивее их. Чужая зависть ее нисколько не смущала – скорее даже радовала. Если ночь проходила особенно удачно, mamma никогда не упускала случая это подчеркнуть: показывала подругам какую-нибудь новую побрякушку, подставляла понюхать надушенное запястье, один раз даже появилась в баре в зимней накидке, отделанной натуральным мехом.
Все свое богатство эти женщины носили на себе: золотые кольца, цепочки, платья по последней моде. Некоторые снимали квартиры намного беднее нашей; главное, выходя из дома, они должны выглядеть на все сто.
Золотистые босоножки привели всех в восторг. Джанна сунула в них ноги, надела клипсы в виде ромашек и приняла картинную позу фотомодели.
Среди маминых подруг мне было неуютно. Я не привыкла бывать в их обществе и не знала, как себя вести.
Наверное, они почувствовали мое смущение и попытались меня расшевелить. Джанна прицепила мне на уши мамины новые клипсы, потом сняла и протянула через стол несколько колец.
– Серафина, ты такая простушка, – объявила она. – Пора бы тебе обзавестись украшениями. На-ка, примерь. И еще, пожалуй, ожерелье. Нет? В твоем возрасте уже надо начинать заботиться о своей внешности. Мужчинам не нравятся женщины, которые за собой не следят, ты уж мне поверь!
– Джанна, – вполголоса сказала mamma. – Если она не хочет примерять кольца, не надо к ней приставать.
– Почему это не хочет? Любой девушке нравится хорошо выглядеть. Ну же, надень!
Кольца на мне смотрелись нелепо. Мои руки огрубели от домашней работы, кожа на них была шершавая и покрасневшая, а ногти обломанные.
– Надо бы сделать тебе маникюр. – Джанна продемонстрировала мне собственные руки. – Видишь, какие ухоженные? Я всегда подравниваю ногти пилочкой и крашу в красивые цвета, а в основание втираю немного оливкового масла. Такие мелочи очень важны – сама скоро поймешь.
– Маникюром ее не прельстишь, – сказала mamma и сделала официанту знак принести еще кампари: она уже успела прикончить первый бокал. – Серафина пока не готова к подобным вещам.
Джанна изумленно уставилась на меня:
– А сколько тебе лет?
– Девятнадцать, – призналась я.
– Ну, в девятнадцать можно позволить себе немного косметики и украшений, – безапелляционно заявила она. – В твоем возрасте я уже уехала из дома и…
– Не надо, Джанна, – тихо сказала mamma и покачала головой.
Джанна обиделась, что ее перебили, забрала кольца и нанизала их на пальцы.
– Если передумаешь насчет маникюра, предложение в силе, – буркнула она.
В ответ я улыбнулась, но только из вежливости. Mamma была права: мне никогда не хотелось намазать ногти блестящим лаком неестественного цвета, нацепить на руки и шею тонну металла и расхаживать в таком густом облаке духов, что можно попробовать на язык. Я никогда не мечтала стать такой – даже в глубине души.
Второй бокал кампари mamma смаковала медленно. Она неспешно прихлебывала вино и курила, а я старалась не думать о том, что сестры ждут меня на крыльце школы. Разговор я слушала вполуха. Женщины обсуждали, куда стоит пойти на Виа Венето и кого и с кем видели прошлой ночью.
Я обрадовалась, когда mamma наконец-то допила кампари и собралась идти домой.
– Надо раскроить материал Серафине на платье. Вечером увидимся, тогда и выпьем еще по бокальчику, верно, девочки?
Сестры добрались до дома без происшествий, как и обещала mamma. Особенно понравилось бродить по городу без присмотра Розалине.
– Мы прошли через Пьяцца-ди-Санта-Мария, и официант из кафе подошел к нам и подарил по леденцу, – щебетала она. – Мне попался лимонный. А еще официант просил передать тебе привет, mamma.
В ответ мама промычала что-то неразборчивое: она уже раскладывала зеленую ткань в белый горошек на столе, держа во рту булавки.
– А потом мы сразу пошли домой, – заверила Розалина. – Только остановились поздороваться с продавцом газет. Он сказал, что Серафина уже к нему заходила и купила целую кучу журналов.
– Очень хорошо, cara, – рассеянно ответила mamma. – Девочки, дайте мне спокойно разобраться с платьем. Посидите пока на террасе, погрейтесь на солнышке. Возьмите с собой журналы – заодно попрактикуетесь в чтении.
Мы послушно пошли на террасу. Розалина не могла разобрать мелкий шрифт и только притворялась, что читает. Кармела успела снова накрасить ногти – я заметила это, едва она перевернула первую страницу. Поймав на себе мой взгляд, она показала мне язык.