Машины не сдвинулись ни на миллиметр. Бог ты мой, когда же она попадет на работу? Пробки в Белокаменной просто дикие: автомобилей с каждым годом все больше и больше, плюс князьям императорской крови по закону от 1856 года полагалось добираться на работу в экипажах, запряженных пятериком лошадей. И этот факт ничуть не улучшал уличное движение. Когда слышишь в новостях: «около Триумфальной арки столкнулись два мерина», – уже не думаешь, что это были два «Мерседеса».
Нетерпеливый февральский ветер злобно трепал обрывки рекламного плаката на боку одного из шереметевских атлантов: блокбастер «Кошкодавъ» в стиле славянского фэнтэзи – мускулистый белокурый мужик разрывает пополам пасть саблезубого кота-мутанта. У трактира «Дягилевъ», славного своими блинами с икрой, выясняли отношения в стельку пьяные мастеровой и купец: напротив зиял разбитыми витринами закрытый суши-бар «Микадо».
Люди вокруг постепенно пропитались волнами ее настроения: былое спокойствие исчезло. Кто-то возмущенно размахивал руками, кто-то отчаянно сигналил, кто-то виртуозно матерился трагическим басом: похоже, это был тот самый коллежский советник, недавно сделавший ей замечание. Надо же, какой интересный герб на его машине – длинный язык под знаком доллара, обвивающий пушистого хомяка с набитыми щеками. Не иначе как в пиар-агентстве графа Синявского мужик работал, когда заслужил личное дворянство[2]. Хотя на соседнем черном джипе «Чероки» еще забавнее – перекрещенные селедки, а над ними луковица: водитель точно из астраханских купцов, никакой фантазии. Да что там купцы? Даже среди танцовщиц в стриптиз-трактирах дворянки не редкость – видала она одну такую фамильную эмблему: золотой шест и три серебряных лифчика.
Рассматривать гербы Алисе вскоре наскучило. Тряхнув копной рыжих волос, она взяла с соседнего сиденья книгу писателя Арсения Васильева «Полуостровъ Камчатка». Купила недавно: подруга Варвара очень хвалила, понравился прикольный сюжет – большевикам удалось захватить Камчатку, построить там настояший коммунизм со всеобщим сексуальным счастьем и обществом, свободным от моральных устоев. Натуральный кич: даже трехлетний ребенок и тот знает – у красных не было ни малейших шансов после того, как в апреле 1917-го Ленин на Финляндском вокзале сломал себе шею, поскользнувшись на мокрой башне броневика. Представить этого картавящего чувачка, метр с кепкой, грозным властителем камчатского Кремля – явный перебор. Женщина нерешительно повертела книгу в руках, и захлопнула ее с громким стуком. Может, лучше послушать радио?
Протянув руку к хромированному рычажку тюнера, Алиса включила станцию «Эхо Империи»: в салон машины ворвались возбужденные голоса известного монархиста, гофкурьера[3] Леонтия Михайлова и скандального писателя Эдварда Цитрусоффа, которого когда-то шеф Отдельного корпуса жандармов выслал за границу за повесть о групповом сексе с неграми.
– Я не понимаю, как можно нашего государя не любить, – яростно орал Михайлов, наседая на собеседника. – Государь – он же невероятная лапочка, такая прям весь из себя симпампулечка, котик несообразный пушистенький. Знаете, это просто офигительный и суперский государь! Кому самодержавная монархия не нравится – тот вообще говно. О чем бишь мы? Царь наш, храни его Господь, мягок с американцами. А я бы на его месте без разговоров высадил десант на Аляске и вернул заблудших эскимосов в лоно империи. Чем они нас напугают? Долларом своим паршивым? Баксы даже для сортира не годятся: их печатают на чертовски жесткой бумаге-с.
– Да пес с ним, с долларом, – встрял в разговор ведущий. – Наша валюта привязана к евро. Но у нас звонок. Слушателю из Улан-Удэ интересно, как вы относитесь к тому, что император собирается отречься?
Михайлов, как обычно, долго не раздумывал.
– Это катастрофа, – крикнул он, отпихнув метнувшегося к микрофону Цитрусоффа. – Согласно опросам, проведенным по заказу правящей партии «Царь-батюшка», у его величества-с рейтинг популярности – 75 процентов. Куда государь при таком раскладе денется от обожающего его народа? Придурки среди республиканцев распускают враждебные слухи-с, что император станет председателем совета директоров «Пчелпрома». Как такое возможно? Православный царь, помазанник Божий – и будет свои штаны протирать в компании по экспорту пчелиного меда, а любой смерд в чине коллежского регистратора[4] прикажет ему отчеты составлять?
– …Прусский-то кайзер небось пошел в «Пчелпром» работать как миленький, – вклинился Цитрусофф. – Бабло не пахнет: евро ему платят или наши червонцы, без разницы. Абсолютная монархия – это, сударь, отживший строй-с. Самые передовые в экономическом плане страны давно стали республиками, а мы так и плетемся в хвосте, рассчитывая исключительно на экспорт меда. Да вы только подумайте: если б не вирус, поразивший западных пчел, и не открытие ученых, что медом можно лечить импотенцию – что бы тогда с нами было? Высокие цены на мед развращают людей. Лучшие технические специалисты уехали в Америку – теперь мы даже свои телевизоры толком собрать не можем. Только и знаем, что мед вагонами на Запад гнать: и гречишный, и липовый, и цветочный. А культура? Противно смотреть, как государь приезжает в деревню, а мужики перед ним шапки ломают, кланяются в пояс и целуют ручку. Нам, ежели хотите знать, не царь нужен, а президент: он ближе, свой в доску рубаха-парень в пиджаке и галстуке, по примеру Северо-Американских Соединенных Штатов.
– Святая простота, – парировал Михайлов. – Думаете, заведем в нашей Раше республику, так сразу все мужички сядут с президентом курочку-с в майонезе вилочкой кушать? Скажу честно – когда я вижу светлый лик государев, у меня сердце трепещет: я тоже рад пасть ниц и к душистой ручке монаршей прильнуть поцелуем-с. Хотя не спорю – тупые репортажи по ТВ, когда его величество гуляет по коровнику в белом халате, накинутом поверх горностаевой мантии, это перебор. Опять же, царская корона весит четыре килограмма: сейчас конструкторское бюро в Кремле работает, чтобы кондиционер внутрь встроить. Однако помазанник Божий не может в пиджаке ходить, иначе его с клерком из салона сотовой связи перепутают. Либо военная форма с эполетами, либо мантия и корона. Третьего не дано.
– На третье вскоре будет революция, – гордо пообещал Цитрусофф. – А государя – в Сибирь. Можете ехать вслед за ним и обцеловывать, где хотите.
– Вы мурло, сударь, – вскипел Михайлов (из динамиков послышался сырой шлепок упавшей перчатки). – Я вызываю вас на дуэль за оскорбление его императорского величества. Мои секунданты прибудут к вам завтра утром.
– Да пожалуйста, – зевнул Цитрусофф. – Мы уже и так сорок раз на дуэли дрались, хули толку? Убивать оппонента официально запрещено монаршим указом-с. На днях певец Дима Иблан с певицей Зоsiмъ снова стрелялись из револьверов, заряженных холостыми. Или вы, сударь, шпагу выбираете? Тоже горе небольшое – подумаешь, опять мне семейные трусы продырявите.
Пространство наполнилось грохотом падающей мебели и звоном разбитых стаканов, после чего включился рекламный блок. Машины вокруг гудели в унисон: каждый считал нужным выразить протест против столь неприличной пробки. Кисло улыбнувшись, Алиса переключила радио на музыку – благо станций на FM хватало. Да уж, своим объявлением о скорой отставке его величество ввел в ступор высших сановников империи, включая и своего основного фаворита – министра двора графа Иннокентия Шкуро. Отрекается, уезжает жить в подмосковную деревню: будет спать в избе, выращивать кур и кроликов, настоящий Diocletianus Augustus[5]. Все аналитики на уши встали – да что ж у царя такое на уме? Может, и не догадались бы, но тут на ТВ вылез некий книжный червь и сообщил – в истории российской монархии подобный прецедент уже имеется. В 1575 году Иван Грозный отказался от короны в пользу крещеного татарина – Симеона Бекбулатовича и лично венчал его на царство, после чего играл комедию по всем правилам: снимал шапку, низко кланялся и писал челобитные со словами: «Холоп Ивашко, великий государь, челом тебе бьет». Однако через год этот comedy club Грозному надоел – он снял Бекбулатовича, посадив на кол тех глупых бояр, которые недальновидно выказали татарину респект и уважуху. Падкая на сенсации пресса окрестила грядущее отречение государя «Проект Бекбулатович»: стало ясно, что император не собирается уходить навсегда – через годик-другой он вернется в Кремль. Всем известно умение его величества делать сюрпризы – чего стоило только назначение премьером китайского поваренка с дворцовой кухни. Особенно возмущался «Проектом Бекбулатович» вальяжный обер-камергер Касимов по кличке «Миша два полфунта»: после того как у него отобрали за карточные долги служебный дворец и любимую конюшню, он заделался ярым республиканцем.
Мобильник зазвонил так внезапно, что Алиса вздрогнула. Ну, если это бывший муж, скотина такая, она из принципа трубку не снимет. Сволочь проклятая, всю жизнь ей сгубил – вчера заявился домой в полночь, причем без запаха духов и помады на щеке: небось успел где-то помыться, хитрый подлец. Схватив трубку, Алиса едва не уронила ее обратно – на дисплее высветился номер ее непосредственного начальника, князя Павла Сеславинского. Сейчас ей определенно «вставят» за опоздание на брифинг, и ссылка на пробку не поможет. Как выражается на «разносах» безжалостный князь, «мадам, забудьте про ваши баронские понты и езжайте на метро».
– Алло, – пискнула она дрожащим голосом. – Пал Евгеньич, я…
– Баронесса? – голос Сеславинского дрожал не меньше, чем ее собственный. – Какое счастье, что я вас нашел! Вам нужно срочно приехать в управление департамента полиции, на Цветной бульвар[6]. Мне уже отовсюду звонили, включая и министерство двора, и жандармерию. Требуется ваша помощь.
Сердце Алисы упало – на самое дно машины, к каблукам туфель.
– Ваше сиятельство, – робко вопросила она, – а Каледин там будет?
– Сударыня, – в тоне князя появились металлические нотки. – Ваши семейные дела меня не касаются. Сегодня ночью произошло жестокое убийство, судя по почерку – серийный маньяк. Вы хоть догадываетесь, кто был убит?
Выслушав страшное сообщение, Алиса сразу забыла о возможной неприятной встрече в полицейском управлении. Швырнув мобильный на сиденье, она крутанула руль «Тойоты», выезжая на тротуар. Бампер с грохотом ударился о телефонную будку. К машине, махая саблей, оперативно бросился скучавший в отдалении городовой в белом полушубке. Чуть замедлив ход, Алиса на ходу сунула в его руку «шаляпинку» номиналом в пятьдесят золотых, и служивый сейчас же потерял к ней интерес. «Тойота» истерически взвизгнула изношенными тормозами, исчезая за поворотом…
Глава третья Артефакты (21 февраля, понедельник, позднее утро)
Закончив процедуру, я вернулся домой – усталый, но довольный. Первым делом сбросил прилипшую к телу одежду прямо на пол в прихожей – несмотря на холод, заполняющий пространство узкого коридора, я желал почувствовать кожу свободной от любого покрова. Времени у меня было в обрез, но я не мог отказать себе в любимом удовольствии: наполнил ванну и погрузился в экстремально горячую воду – настолько, что тело обжигало болью. Стало намного легче – напряженные мускулы расслабились, невидимые молоточки перестали стучать в висках: опустившись до подбородка в исходящую паром жидкость, я ощущал откровенное наслаждение, смешанное с томлением. Прошло десять долгих минут – нащупав пальцами ноги цепочку на дне ванны, я полностью выпустил воду и повернул рукоятку душа. Подставив свое нежное лицо под упругие струи воды, быстро намылился абрикосовым гелем – мыльные струйки потекли по моему великолепному животу, враз покрывшемуся белоснежным слоем, будто сливочный торт на Рождество. Как же я люблю себя – век не отрывался бы от зеркала, но не могу: стыдно признаться, иногда красота моего тела вызывает у меня самого смутные желания. Видел ли меня кто-нибудь на улице? Сомнительно: светает сейчас поздно – соседи наверняка проигнорировали мой визит. Да и самих-то соседей вокруг негусто – домишко куплен на отшибе, пускай и в престижном месте: неподалеку от Трехрублевского шоссе, где так любят селиться звезды купеческого и дворянского гламура. На вскрытие первого ларца ушло немного времени – хвала Всевышнему, опыта в этой области у меня достаточно. Городовые уже наверняка обнаружили сюрприз, который я оставил им в самом центре Столешникового переулка. Упакован ларец, как всегда, отлично – не пролилось ни единой капли драгоценного бальзама, да и нечему там проливаться. В переулке никого – шаром покати, только пьяный бомж, закутавшись в немыслимую кучу барахла, спал у церкви сном младенца. Помешать мне не могли, и я успел живописно разложить детали ларца – вышло безумно красиво, прямо натуральная картина Рубенса. Но, разумеется, самый лучший артефакт я заботливо приберег для себя.
Я не стал вытираться – мне нравилось после ванной ощущать на коже бархатистую гладкость геля и крошечные капельки воды. Оставаясь обнаженным, я подошел к целлофановой упаковке, где, умиляя душу своей потрясающей первозданной свежестью и деликатным запахом, лежал первый добытый мной артефакт, извлеченный из нутра ларца. Смежив веки и скрестив по-турецки ноги, я сел в самый центр голубой схемы, привычным движением задрав вверх подбородок. Осторожно, словно хрустальную вазу, я двумя руками почтительно поднял драгоценный артефакт. Дрожа от нетерпения, положил его на язык, пупырышки которого восторженно дрогнули, ощутив подзабытый терпкий вкус. Слегка прикусив податливую ткань, я положил артефакт в кружочек в виде черепа, начертанный голубым мелом посреди правильного большого круга: мои губы окрасились в приятный розовый цвет. Склонив голову вперед, я замер, превратившись в изваяние – моя грудная клетка почти не вздымалась: очевидно, со стороны казалось, что душа покинула мое бренное тело.
Через двадцать минут в комнате послышался утробный, тянущий звук на одной ноте, похожий на тибетскую молитву: он лился из меня, как густое подсолнечное масло. Я открыл глаза – комнаты больше не существовало. Я находился в другом измерении, в причудливых лабиринтах которого я был всего лишь гостем. Я видел черное пламя, поднимавшееся из земных глубин и достигавшее небес, вызывающих трепет чудовищ с перепончатыми крыльями, разверзшиеся от землетрясений долины и бурные волны взбесившихся морей, превращенных в кровь. Похожие на драконов птицы падали и разбивались насмерть – их перья облаками кружились в последнем танце. Я готов был поклясться, что слышу раскатистый хохот: однако не исключено, что это смеялся я сам. Огромный силуэт поднялся над хаосом, злобно блеснули глаза на покрытой шерстью морде. Черное пламя превратилось в ревущий шар, ударило мне в лицо миллионом искр, обуглив оскаленный от радостного смеха череп…
Перед моими глазами снова оклеенная потертыми обоями комната с железной кроватью и треснутым зеркалом. По лбу сбежала струйка пота, кожа на щеках подрагивала от нервного тика. Чем ближе финал, тем явственнее станут мои видения. Я все сильнее, до судорог в мышцах, буду ощущать нестерпимый жар пламени, обонять смрадное дыхание чудовищ, захлебываясь, тонуть в глубинах кровавых морей. Где гарантия, что в этот момент я и вправду не переношусь в потусторонний мир? Прошло всего четверть часа, но я чувствую себя так, словно неделю разгружал вагоны.
Процедура, а затем и сложная медитация отнимают много сил: наверное, то же самое ощущает лимон в соковыжималке. Дрожащей рукой я прикоснулся к волосам, мокрым то ли от купания, то ли от пота. Дело сделано. Первый шаг совершен. Осталось вскрыть еще четыре ларца – эта задача, откровенно говоря, не так уж и сложна… А вот с пятым, бальзам которого необходим для отдельной, финальной церемонии, придется потрудиться. Именно этот ларец до последней секунды финального таинства обязан оставаться в сознании, а его мозг – функционировать. Скажете просто? Да куда там: некоторые сразу умирают от разрыва сердца. Если б не мое терпение, достойное стойкости викингов, то я бы уже давно угодил в клинику с нервным срывом. Что скажет художник, если за час до окончания картины вспыхнет огонь и уничтожит его шедевр, любовно создаваемый целый год? То-то и оно. К счастью, на этот раз я запасся необходимыми медицинскими препаратами. Пара уколов – и все пройдет чудесно.
Вернувшись в продуваемый изо всех щелей коридор, я подобрал с пола прозрачный целлофановый дождевик, который надевал перед каждой процедурой. Бросил его в ванну и снова включил душ, сдвинув красный рычажок до упора. Чуть-чуть постоял, глядя, как розовые струйки стекают с целлофана на дно и радостно устремляются к сливному отверстию. От кипятка поднимался пар, зеркало в ванной запотело, скрыв мое лицо. Что ж, наедине с собой я могу побыть и без маски. Излишняя театральность, скажете вы? Вовсе нет. Меня некому похвалить, но я всегда подходил к процедурам очень ответственно, читая тонны детективов, просматривая десятки сериалов: я слишком многое ставлю на карту, и мне необходимо угадывать действия полиции. Стоит оставить у ларца один-единственный волос – и следователи вычислят его обладателя по ДНК. Ох уж мне все эти нововведения… Похоже, в Средние века правильно делали, сжигая на кострах ученых, конструирующих крылья: убивать этих поганых изобретателей надо, пока они маленькие. Жилплощадь куплена по документам другого человека, официально тут никто не зарегистрирован, соседи по дачному поселку – спившиеся до зелени бывшие земские чиновники. Само собой, когда-нибудь это жилище найдут. Но к тому времени я уже буду с другим паспортом и другим именем… Может быть, даже с другим лицом. А почему бы и нет?