Ферреби. Мы очень удачно, с первого захода, вышли на цель. Я видел ее издалека, так что моя задача была простой.
Нелсон. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.
Джеппсон. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но, когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.
Тиббетс. Самолет вдруг бросило вниз, он задребезжал, как железная крыша. Хвостовой стрелок видел, как ударная волна, словно сияние, приближалась к нам. Он не знал, что это такое. О приближении второй волны он предупредил нас сигналом. Самолет провалился еще больше, и мне показалось, что над нами взорвался зенитный снаряд.
Кэрон. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище. Гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла город и растеклась в стороны к подножиям холмов.
Шумард. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: «Это души японцев возносятся на небо».
Бисер. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. «Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!» – раздался в шлемофонах голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок.
Кэрон. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю о полете. «Это похлеще, чем за четверть доллара съехать на собственном заду с горы в парке Кониайленд», – пошутил я. «Тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!» – засмеялся полковник. «Придется подождать до получки!» – ответили мы хором.
Ван Кирк. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.
Ферреби. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.
Тиббетс. Никакие условные выражения, о которых было договорено, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания.
Обезглавленный Христос
Прошла всего одна ночь после пресс-конференции в штабе 20-й воздушной армии, где полковник Тиббетс рассказывал журналистам об уничтожении Хиросимы, восседая рядом с командующим стратегической авиацией США генералом Спаатсом.
Экипажи семи «сверхкрепостей», участвовавших в операции, едва успели отоспаться, когда, к удивлению майора Суини, его вновь назначили в боевой вылет. Причем на сей раз вместо контейнеров с приборами бомбардировщику «Грейт артист» предстояло сбросить «Толстяка» – такую же плутониевую бомбу, что была взорвана на башне в Аламогордо. Как возможные объекты бомбардировки в приказе теперь назывались не три, а два японских города: главная цель – Кокура, запасная – Нагасаки.
Полет, намеченный на субботу, внезапно перенесли на четверг, 9 августа. Суини чертыхался, да и многие штабные офицеры недоумевали, к чему такая спешка. Зачем пускать в ход вторую бомбу, когда у Вашингтона не было времени оценить, как Токио прореагировал на первую?
Трумэн торопился, потому что в ночь на 9 августа Советский Союз вступил в войну против Японии. В то самое утро, когда в Маньчжурии под ударами советских танков обратилась в бегство Квантунская армия, Б-29 майора Суини вновь поднялся в воздух с острова Тиниан.
Второй полет с бомбой проходил вовсе не так гладко, как первый. Начать с того, что взрыватель «Толстяка» нельзя было собирать в воздухе, как это было сделано с «Малышом». Оставалось гадать, что произойдет с бомбой в случае аварии при взлете. По мнению специалистов, нельзя было исключить заражения большой площади радиоактивным плутонием, да и опасности мощного ядерного взрыва. Кроме того, буквально в последний момент в бомбардировщике майора Суини была обнаружена утечка бензина. Наконец, погода была отнюдь не самой благоприятной. Сводка предсказывала ее дальнейшее ухудшение. Тем не менее генерал Ферелл решил все же не откладывать операцию.
Ради экономии горючего основная тройка Б-29 должна была встретиться не над островом Иводзима, а непосредственно у берегов Японии. Во время полета над океаном исчез из видимости Б-29 майора Гопкинса, которому было поручено фотографирование взрыва. Выходить в эфир майору Суини было запрещено. Пришлось потерять целый час, пока все три «сверхкрепости» были наконец в сборе.
Самолеты метеоразведки сообщили о хорошей погоде как над Кокурой, так и над Нагасаки. Взяли курс на главную цель. Но в последний момент ветер над Южной Японией изменил направление. Густая пелена дыма над горевшим после очередной бомбежки металлургическим комбинатом Явата ушла в сторону и заволокла город.
Майор Суини сделал три захода, но прицельное бомбометание было невозможно.
– Ничего не поделаешь! Хоть горючего в обрез, идем на запасную цель, – объявил он экипажу.
Так решилась участь Нагасаки.
Над ней тоже было облачно, но в просветах все же просматривались контуры залива, вдоль которого тянется город. В 11 часов 02 минуты утра «Толстяк» взорвался над одной из многочисленных в Нагасаки церквей примерно на два километра севернее точки прицеливания.
О возвращении на Тиниан не могло быть и речи. Еле-еле, буквально на последних литрах горючего дотянули до запасного аэродрома на Окинаве. Посадочная полоса была занята, а на отчаянные радиограммы с просьбой освободить ее никто не отзывался.
Пришлось дать залп всеми имевшимися на борту ракетами. Лишь этот фейерверк (означающий по кодовой книге: «Дым в кабине. Идем на вынужденную посадку. На борту убитые и раненые») возымел действие. «Грейт артист» тяжело плюхнулся на бетон посередине полосы. К самолету со всех сторон устремились пожарные и санитарные машины.
– Где убитые и раненые? – выпалил санитар, вбежавший по аварийному трапу.
Суини из последних сил стянул с себя шлем и, показав рукой на север, мрачно произнес:
– Остались там, в Нагасаки…
Четыре с лишним века этот порт служил в Японии воротами христианства. Миссионеры строили там церкви, звали на путь истинный и пугали муками ада. Но всей их фантазии о дьяволе не хватило бы и на тысячную долю того, что сотворил с городом христианин Трумэн.
Атомная бомба взорвалась над собором, который воздвигли возле тюрьмы, чтобы звон колоколов помогал преступникам каяться. Взрыв, однако, не пощадил никого: ни грешников, ни праведников, ни самих богов.
Обезглавленный каменный Христос и доныне стоит там среди развалин, опровергая собственную проповедь о том, будто в мольбах можно обрести спасение.
Подтаявшая черепица
6 августа 1945 года в 8 часов 16 минут утра японская радиовещательная корпорация обратила внимание, что радиостанции Хиросимы в эфире не прослушиваются. Вслед за этим на токийском железнодорожном узле обнаружили, что телеграфная линия, проходящая через Хиросиму, вышла из строя. Полностью прервалась связь с этим городом и по военным каналам генерального штаба. Дежурные офицеры были озадачены, ведь сведений о крупном американском налете не поступало.
Лишь утром 7 августа в ставку верховного главнокомандующего поступило краткое донесение 2-го армейского корпуса: «Хиросима полностью уничтожена одной-единственной бомбой. Возникшие пожары продолжают распространяться».
Когда это донесение прочел заместитель начальника генерального штаба Кавабе, он тут же вспомнил о физике Иосио Нисине и других участниках проекта «Эн». За ученым послали офицера. Входя в дом Нисины, он столкнулся с репортером официального агентства «Домэй». Тому срочно требовался ответ: верит ли профессор сообщениям американского радио о том, что на Хиросиму сброшена атомная бомба?
Нисина уклонился от ответа. Но, ознакомившись в генштабе с загадочной депешей, пришел к выводу, что, судя по всему, так оно и было.
– Выходит, создать атомную бомбу все-таки можно! – укорял физика генерал Кавабе. – А раз так, нужно как следует взяться за нее и нам. О средствах доставки теперь можно вообще не думать. Мы бы позволили американцам высадиться на острове Кюсю, а потом взорвали весь плацдарм. Короче, хватит ли шести месяцев, чтобы создать атомный боезаряд? Мы постарались бы любой ценой продержаться такой срок…
Нисина отрицательно покачал головой.
– При нынешних условиях нам не хватило бы не то что шести месяцев, а и шести лет. У нас нет ни урана, ни электроэнергии. У нас вообще нет ничего.
– При нынешних условиях нам не хватило бы не то что шести месяцев, а и шести лет. У нас нет ни урана, ни электроэнергии. У нас вообще нет ничего.
– Какой же эффективный метод защиты от атомных бомб вы тогда можете предложить?
– Сбивайте каждый вражеский самолет, который приблизится к Японии! – вот единственный совет, который мог дать ученый.
Нисине было поручено вылететь в Хиросиму, чтобы обследовать положение на месте. Когда физик увидел испепеленный город с самолета, его опасения подтвердились. Ничто, кроме атомной бомбы, не могло причинить таких огромных разрушений.
Собрав куски оплавившейся черепицы, Нисина вычислил температуру взрыва. А силуэты людей и различных предметов, которые отпечатались на гладких каменных поверхностях, позволили ему довольно точно определить высоту, на которой взорвалась бомба. Ученый собрал образцы почвы на разных расстояниях от эпицентра, чтобы определить их радиоактивность.
Четыре месяца спустя, в декабре 1945 года, все тело у Нисины покрылось волдырями. Как он и предполагал, это был результат остаточной радиации.
Ученые, участвовавшие в Манхэттенском проекте, настоятельно просили генерала Гровса разбросать над Японией листовки, которые предостерегали бы об опасности радиоактивного излучения, возникающего при атомном взрыве.
Американские военные власти не хотели этого делать. Они опасались, что такое предостережение побудит людей сравнивать атомное оружие с химическим.
Поэтому Пентагон пытался поначалу попросту отрицать, что атомные бомбы способны вызывать у людей лучевую болезнь.
12 августа 1945 года министерство обороны США опубликовало официальный доклад о применении атомного оружия. В нем, в частности, говорилось: «Военное министерство подчеркивает, что бомбы были взорваны на такой высоте, чтобы сделать воздействие ударной волны максимальным и чтобы радиоактивные вещества захватывались восходящими потоками раскаленного воздуха и рассеивались на больших пространствах, не нанося никому вреда».
Исчезновение улик
3 сентября 1945 года, на другой же день после капитуляции Японии, нахлынувшие в Токио иностранные журналисты услышали следующее: «Все, кому выпало умереть, умерли. И от последствий взрывов в Хиросиме и Нагасаки больше не страдает никто».
Это заявление сделал генерал Томас Ферелл, заместитель начальника Манхэттенского проекта. Хотя оснований для такого утверждения у Ферелла не было никаких (он сам ступил на японскую землю лишь накануне и даже издали не видел испепеленных городов), слова его разошлись в печати как официальное мнение американских ученых.
Между тем в первые дни после катастрофы Хиросима не походила на безжизненное кладбище. Она была городом мук и страданий, полным беспорядочного, хаотического движения. Все, кто мог ходить, ковылять или хотя бы ползать, чего-то искали. Одни – глотка воды, другие – помощи врача, третьи – родных и близких, чьи муки уже кончились.
Такой увидел Хиросиму прогрессивный публицист Уилфред Бэрчетт, представлявший тогда лондонскую «Дейли экспресс». Он оказался первым и единственным иностранным корреспондентом, который побывал в разрушенном городе до пресс-конференции генерала Ферелла.
Вместе с японскими репортерами Бэрчетт обошел бескрайнее пепелище, окутанное странным, незнакомым запахом, побывал на уличных пунктах первой помощи, полных умирающими. Он писал об увиденном среди развалин и стонов, закончив свой репортаж фразой, которая потом стала крылатой: «Нельзя допустить новых Хиросим!»
Получилось так, что правду о лучевой болезни, порожденной атомным взрывом, впервые раскрыла своим соотечественникам одна из красивейших женщин Японии – актриса Мидори Нака. Прославленная исполнительница главной роли в «Даме с камелиями» гастролировала в Хиросиме с театром «Цветущая сакура». Актеры жили в гостинице, находившейся всего в 700 метрах от эпицентра взрыва.
Из семнадцати членов труппы тринадцать были убиты на месте. Мидори Нака чудом осталась цела. Выбравшись из развалин, она доползла до реки, бросилась в воду. Течение отнесло ее на несколько сот метров от пылающего города. Люди, которые вытащили женщину из воды, порадовались за нее: ни единого ранения, даже царапины!
Актрису узнали. Благодаря содействию ее почитателей она была первым же военным эшелоном отправлена в Токио. 16 августа Мидори Нака была доставлена в клинику Токийского университета. Ее взялся лечить профессор Macao Цудзуки, крупнейший в Японии специалист в области радиологии.
У больной стали выпадать волосы, резко снизилось число белых кровяных шариков, тело покрылось темными пятнами. Ей многократно делали переливание крови. Но 24 августа Мидори Нака скончалась.
До профессора Цудзуки уже доходили слухи о загадочных последствиях трагедии Хиросимы и Нагасаки. Но то были отрывочные сведения, полученные из вторых или третьих рук. Теперь же он стал непосредственным свидетелем участи Мидори Нака. Течение ее болезни, результат вскрытия тела окончательно убедили японского радиолога, что атомный взрыв может вызывать лучевую болезнь.
К такому же выводу пришел профессор Сейдзи Охаси, который, как и физик Иосио Нисина, был направлен в Хиросиму по поручению военных властей. 21 августа он представил правительству доклад. Там делался вывод о том, что рвота и кровавый понос, от которых страдали многие жители Хиросимы и Нагасаки, представляли собой не эпидемию дизентерии, как считали местные врачи, а симптомы лучевой болезни.
В ту пору правдивые вести об атомной трагедии стали появляться и в японской печати. «Хиросима – город смерти. Даже люди, оставшиеся невредимыми при взрыве, продолжают умирать», – писала «Асахи» 31 августа 1945 года.
После долгих лет милитаристской тирании тиски военной цензуры наконец разжались, но лишь на несколько недель. На смену пришла цензура американских оккупационных властей. С середины сентября всякое упоминание о жертвах атомных взрывов вдруг исчезло со страниц японских газет. Исчезло не на неделю, не на месяц, а на целых семь лет.
Около трехсот тысяч «хибакуся», то есть людей, пострадавших от атомных взрывов, стали как бы кастой отверженных. Люди не могли публично выражать им сострадание, призывать помочь им.
Даже в литературе и искусстве «хибакуся» стали запретной темой. Единственной посвященной им книгой, избежавшей цензуры оккупационных властей, был сборник стихов Синое Сиода (она впоследствии скончалась от лучевой болезни). А единственным местом, где стихи эти удалось напечатать без ведома американцев, оказалась городская тюрьма.
Женщина уговорила знакомого надзирателя размножить рукопись в 150 экземплярах на тюремном печатном станке. Так дошли до читателей строки:
Неподалеку от Хиросимы, в Удзине, в помещении бывшей прядильной фабрики группа японских медиков-энтузиастов оборудовала госпиталь для людей, пострадавших от атомного взрыва. Его главным врачом стал профессор Охаси. Теперь у него накапливалось все больше данных о том, что лучевая болезнь проявляет себя прежде всего как прогрессирующее поражение костного мозга и крови.
14 октября 1945 года в Удзину нагрянула американская военная полиция. По приказу оккупационных властей госпиталь был закрыт. Истории болезней и другая медицинская документация были конфискованы и отправлены в США.
По мнению историка Имабори, осенью 1945 года американцы умышленно использовали японских медиков для сбора научных данных на местах взрывов, так как считали эти районы еще опасными из-за остаточной радиации. Основания к тому, видимо, были, ибо два известных хирурга, долго работавших среди развалин Хиросимы и Нагасаки, вскоре умерли от белокровия.
С японскими кинематографистами оккупационные власти поступили так же, как и с врачами: поначалу не мешали вести съемки, а потом отобрали весь материал.
Группа операторов во главе с режиссером Акирой Ивасаки прибыла в Хиросиму вскоре же после взрыва. Всю осень трудились они среди развалин и пепла, а в декабре перебрались в Нагасаки. Съемки уже подходили к концу, когда операторы были арестованы военной полицией США и на самолете доставлены в Токио. Одновременно американцы совершили налет на киностудию, обыскали дом Ивасаки. Все материалы к фильму были конфискованы. Режиссера заставили под присягой подтвердить, что нигде больше не осталось ни метра отснятой пленки.
Не раз потом оккупационные власти повторяли обыски, засылали на студию своих агентов. Но они так и не узнали, что Ивасаки и его коллеги, рискуя жизнью, тайно отпечатали копию фильма и спрятали ее.
Охотники за трупами
18 ноября 1946 года министр обороны США Форрестол направил президенту Трумэну послание. Ссылаясь на доклады специалистов, побывавших в Хиросиме и Нагасаки, он предложил создать в Японии американский научный центр по изучению воздействия атомных взрывов на человеческий организм. «Такие исследования, – подчеркнул Форрестол, – будут иметь огромное значение для Соединенных Штатов как единственная в своем роде возможность проанализировать медицинские и биологические последствия радиоактивного облучения». В середине 1947 года мэру Хиросимы объявили, что правительство США решило разместить в городе персонал Комиссии по изучению последствий атомного взрыва.