И только после этого на помост были выпущены молодые стиходрочц... то бишь, виноват - стиходромцы, первым из которых предстал перед публикой известный поэт-концептуалист Демьян Дрыгов, напоминающий своей внешностью облезлый череп с приклеенной к нижней челюсти бородкой и нацепленными на пустые глазницы очками-хамелеонами. Ощерив редкие кривоватые зубы, он прочитал заключительную главу из своей новой поэмы "П...здец во стане русских воинов", имеющую отдельное название "Сон полка":
...На блок-посты - Великая Дремоть
сошла, как наважденье, как химера.
И взять бы хлыст да спящих отпороть
(чтоб не нарушали Устав караульной службы),
да только нет в войсках Милицанера.
А потому, крадясь с большим ножом,
пришла к ним смерть - к таким, во сне сопящим
меж часовых протиснулась ужом
и, скорчив рожу, крикнула: "Ужо!
Ужо я вас почикаю тут, спящих!.."
Уже под конец выступления Дрыгова мне почудился льющийся откуда-то сверху тяжелый монотонный гул и, подняв голову, я посмотрел в небо. Пересекая озаренную солнцем синеву, там черной вороньей стаей тянулись в сторону Сенокосова восемь тысяч начиненных смертью натовских бомбардировщиков.
Я огляделся по сторонам. Подчиняясь всеобщему духу тусовки, толпа завороженно внимала выступающему, не обращая внимания ни на какие самолеты над головой. И я тоже стал смотреть на сцену.
Следующей к одетому в презерватив микрофону подошла украинская поэтесса и, как она сама о себе добавила - "прэдставныця ордэна куртуазных бубабыстив" - Роксана Забодужко, прочитавшая объемный рифмованный манифест под названием "Монолог Хохлуши", начинавшийся с такого признания:
Я хохлушка молода,
звать мэнэ Маруся.
Кажуть вси, що я - манда,
а я й нэ журюся.
Гляну в нэбо - дэсь бо там
Бог всих гришных судэ.
Ну так що ж! Я й Богу дам
З мэнэ нэ убудэ...
- Я - с вами! - прогремел, венчая её выступление, высоко над головами президентский голос. - Я - с вами!..
Глава GY (90).
ЧЕРВЬ тревоги, зашевелившийся во мне при появлении НАТОвских бомбардировщиков, разрастался все больше и больше, заслоняя все происходящее на эстраде и заставляя меня то и дело поглядывать в небо.
- Слушай, ты скоро выступаешь? - шепнул я на ухо Борису.
- Сказали, что в первой десятке. А что?
- Да так... Чего читать будешь, решил?
- Да уж не "Русь - не трусь". Есть у меня одно коронное стихотворение.
Я заставил себя успокоиться и принялся ожидать выхода Таракьянца.
- Я - с вами! - в очередной раз прогремел над головами бас гаранта Конституции. - Я - с вами!
"Лучше бы ты был сейчас с сенокосовцами", - подумал я, скашивая взгляд в сторону все ещё тянущихся по небу железных птиц...
А минут через двадцать - двадцать пять ведущий стиходрома объявил, наконец, и фамилию Бориса.
Глава Ш.
- ША, чуваки, я выступаю! - предупредил он и, легко вспрыгнув на доски помоста, направился к стойке микрофона.
Глава nm.
"ЩАстя - воно як лампочка у хати, щаслыву людыну за тры киломэтра выдно", - эти произнесенные когда-то мамой слова сами выплыли из недр моей памяти, когда я увидел лицо подходящего к микрофону Бориса. Он действительно сиял так, будто внутри его организма включили тысячеваттный светильник - казалось, свет прямо изливается из его глаз, из открывшегося в счастливой улыбке рта, стекает с курчавых смоляных волос...
"Ша, чуваки!" - словно бы говорил он, поднимая в приветствии руку.
Откликаясь на поданный знак, толпа тоже вскинула в небо растопыренные рожками пальцы, ответила тысячеголосым приветствующим ревом, и... И в это самое мгновение воздух вдруг наполнился каким-то непонятным, похожим на завывающий в печной трубе ветер, воем и свистом...
Как будет объяснено потом в средствах массовой информации, у одного из пролетавших над Москвой натовских бомбардировщиков по чисто технической неисправности оторвалась из-под крыла ракета, которая и упала в момент проведения стиходрома за кремлевскую стену - примерно туда, где была установлена выдвижная крановая стрела с площадкой для Президента.
В моей оглушенной взрывом памяти, словно в замедленной съемке немого кино, до сих пор сохраняются кадры того, как из-за зубчато-красной стены Кремля вдруг вырастает черный, с проблесками огня, столб взрыва, и ссеченная его острой волной, от тела гаранта Конституции отделяется его седоволосая крупная голова и, описав в воздухе высокую дугу, падает прямо на голову подошедшему к микрофону Борьке. Я вижу, как сбитый с ног этим ударом, он валится на доски помоста, как в инстинктивном защитном движении приседает к булыжной мостовой стоящая на площади толпа, и как начинает медленно клониться в сторону Москвы-реки сносимое ветерком черное облако дыма...
Восприятие действительности возвратилось внезапно - я вдруг обнаружил себя, не заметив, когда, присевшим на корточки и обхватившим голову руками. В ушах у меня отчаянно звенело. Тряхнув головой, я попытался освободиться от этого звона, но ничего не получилось.
Тогда я оглянулся направо, налево...
И догадался, что это гудит не у меня в ушах, а вокруг.
Гул шел откуда-то сверху - со стороны Кремля, и прислушавшись, я понял, что это гудит большой колокол на Иване Великом - встряхнутый взрывом, он гудел, будто созывая народ на вече. Казалось, сейчас ему ответят звонницы храма Христа Спасителя, затрезвонят у Казанской, у Ивана Воина, у Спаса в Наливках, на колокольнях Марона Чудотворца, Григория Неокессарийского, Успения в Казачьей, Петра и Павла, Флора и Лавра, Иоакима и Анны... А там подхватят этот набат колокола Михаила Архангела, что в Овчинниках, Никиты Мученика, с Пятницкой, Воскресения в Кадашах, Николы в Толмачах, Преображения на Болвановке... Отзовутся у Троицы в Лужниках, у Катерины Мученицы на Ордынке, Николы Заяицкого, Николы на Барсеневке... А потом только слушай - Георгий Победоносец, что в Яндове, Никола Голутвинский, Косьма-Дамиан, Вознесения на Серпуховке, Воскресения Словущего, в Монетчиках, Спаса-на-Бору...
Трудно сказать, сколько висел над Васильевским спуском этот, похожий на шоковое оцепенение, звон, может, пять минут, может, десять - но вдруг Борька шевельнулся и сел. Затем медленно огляделся по сторонам и, протянув руку, поднял за волосы президентскую голову. Голова была аккуратной и чистой - ни вытекающей из оборванных вен крови, ни болтающихся сухожилий или лоскутов кожи - только однотонная гладкая плоскость шейного среза с круглым отверстием в центре. Держа её в своей руке, Борька осторожно поднялся на ноги и шагнул к микрофону. Брезгливо сдернул свободной рукой болтающийся на нем презерватив. И медленно, словно бы впервые осваивая речь, прочитал:
Среди бомбежек и тревог...
Я ничего не убоюсь...
Покуда есть на свете - Бог...
Покуда есть под Богом - Русь...
Затем со всего маху стукнул президентской головой об доски настила, и та подскочила от удара, как баскетбольный мяч, так что стало видно, что она резиновая, и, снова поймав её за искусственные волосы, он поднял её высоко над собой, показывая всей площади.
- Он - с нами! - прокричал Борька в микрофон. - Он - с нами!
И, ещё раз стукнув президентской голову об сцену, он поймал момент, когда та подпргынет над досками настила и, широко размахнувшись, будто пробивая пенальти, изо всей силы вмазал по ней обутой в кроссовку ногой, так что шар головы взвился над толпой, а затем опустился куда-то в центр площади, порождая неистовый вопль восторга, и, наткнувшись на выставленные над головами кулаки, опять взлетел в вышину и опять опустился на ожидающие его кулаки молодежи. И пошел гулять из конца в конец переполненной ревущим народом площади, подлетая и вновь опускаясь, и пошел кувыркаться, то удаляясь от эстрады, а то снова возвращаясь к ней по мосточкам торчащих навстречу ему над головами кулаков...
А Борька повернулся спиной к этому аттракциону и, глядя прямо перед собой, медленно двинулся прочь с помоста.
Глава Ъ.
- ...ЕРмак отечественной словесности - Виктор Едрифеев! - торжественно объявил за нашими спинами выход очередного гения очухавшийся от шока ведущий, и толпа взорвалась разгульным бандитским гоготом и свистом.
Глава R.
- ...ЕРЫжки да воры вокруг, а не государевы люди! - громко ругался, глядя со стороны на это действо, какой-то высокий худой старик с клинообразной черной бородой с проседью, одетый в темный затрепанный халат до пят и высокую остроконечную шапку с заломившимся набок верхом. - Видно, и впрямь Антихрист приближился, и Откровение Апостолово сбывется...
Глава Ь`/.
- ...ЕРЬков, мать твою, ты куда смотришь? Что у тебя за типы в центре Москвы шатаются! "Где, где?" В манде! Это ты постовой, а не я! Откуда, я спрашиваю, этот старик придурковатый у Кремля появился? Убрать его немедленно, вызывай машину!..
Глава h.
- ...Я, ТЬфу ты, ну ты, смотрю, а он прет на меня, как Т-34, да ещё и орет при этом: "Ты как стоишь, холоп, перед государем? Царя не признаешь, разбойничья харя?.." Мне аж не по себе сначала стало - ну вылитый Иван Грозный, прямо, как из кино вышел... Еле вшестером в машину затолкали, такой здоровенный оказался. Да ещё какая-то палка дурацкая в руках. Если бы Сидоров ему по яйцам ногой не вмазал, того и гляди, пораскидал бы нас...
Глава Ь`/.
- ...ЕРЬков, мать твою, ты куда смотришь? Что у тебя за типы в центре Москвы шатаются! "Где, где?" В манде! Это ты постовой, а не я! Откуда, я спрашиваю, этот старик придурковатый у Кремля появился? Убрать его немедленно, вызывай машину!..
Глава h.
- ...Я, ТЬфу ты, ну ты, смотрю, а он прет на меня, как Т-34, да ещё и орет при этом: "Ты как стоишь, холоп, перед государем? Царя не признаешь, разбойничья харя?.." Мне аж не по себе сначала стало - ну вылитый Иван Грозный, прямо, как из кино вышел... Еле вшестером в машину затолкали, такой здоровенный оказался. Да ещё какая-то палка дурацкая в руках. Если бы Сидоров ему по яйцам ногой не вмазал, того и гляди, пораскидал бы нас...
Глава Ю.
- Юродивый, что ли? - спросил я, оглядываясь на услышанные реплики милиционеров.
- Да тут теперь пол-Москвы юродивых, - откликнулся Чохов. - Не столица, а край непуганных идиотов.
"...И мерседесов, - вспомнил я слышанную уже где-то раньше остроту. Интересный получается набор..."
Глава IА.
- Яблочный Спас называется! - проворчал, выбираясь из толпы, Фертоплясов. - Ничего себя яблочко упало! Наливное!
- Ну так - август... Помнишь, Перехватов читал нам свой неопубликованный роман в стихах - "Моление о миллениуме"?
...Москву в те дни опять томил вопрос,
чего ждать дальше и что будет лучше:
обвал рубля иль оперетта путча?
Ведь для России август - месяц гроз!
О да, мы любим и медовый Спас,
и дух садов - до головокруженья...
Из года в год мы ждем Преображенья,
но, видно, вправду - Спас, да не про нас!
- Славянское название августа - серпень, то есть месяц жатвы. Что ж вы удивляетесь тому, что Господь срезает колосья? - оглянулся на эти слова Берлинский.
- Посидеть бы где-нибудь, - мечтательно вздохнул вместо ответа Борька.
- Голова болит? - остановился Чохов. - Сильно?
- Да нет... Просто как-то не по себе.
- А тебя на Пушкинской тоже по голове долбануло? - повернулся ко мне Берлинский.
- Да. Сюжет один и тот же.
- Жизнь, как сказал бы не пришедший сюда Слава Бройлерман, любит цитировать сама себя, воспроизводя рифмующиеся между собой ситуации...
Глава L~.
- Едемте ко мне, что ль, - предложил Борис. - Попьем кофейку, отдышимся после случившегося.
- Я не могу, - вспомнил я предупреждение следователя. - Кругом сплошные проверки документов, я не хочу опять попадать в милицию. Мне бы скорей до Панкратия Аристарховича дойти.
- Ну потопали к деду... Лишь бы не сидеть сейчас одному в квартире...
- Только давайте не мимо милицейских постов, - попросил я на всякий случай.
- Да, менты после взрыва на Пушкинской прямо озверели. От них и до этого нормальным людям житья не было, а теперь вообще не дают никому шагу свободно ступить, - проворчал Фертоплясов.
Глава #.
- ЮСтиция и должна быть жестокой. Что это за государство, которое не умеет себя защитить? - аж остановился, услышав такие слова, Берлинский. Вот как мне поверить, что оно не даст меня в обиду внешним врагам, если оно не сумело как следует врезать даже своим собственным кухонным болтунам, развалившим его, словно карточный домик! А ещё говорят, что СССР был тоталитарным монстром, государством-концлагерем! Да будь я у руля власти, у меня бы все болтуны давно на Колыме парились! Зато попробовало бы какое-нибудь НАТО вот так запросто полетать с бомбами над нашими просторами, не говоря уже о том, чтобы безнаказанно вмешиваться во внутренние дела Отечества. Родина - понятие святое, и милиция должна пропагандировать и блюсти эту святость наравне с поэтами и Церковью...
Глава @.
- ЮСтиниан говорил, что когда государство начинает истреблять своих граждан, оно как раз и требует, чтобы его называли Родиной, - вздохнул Чохов, открывая перед Борькой и остальными отяжелевшую от дождей дверь пивогоровского подъезда.
Войдя в квартиру, все с таким чувством усталости поплюхались в кресла, как будто отпахали смену на лесоповале...
- Ты, дед, так и не выбросил эту рухлядь, - какое-то время спустя подошел Борис к этажерке, на которой стоял накрытый кружевной белой салфеткой старенький ламповый приемник "Рекорд" и, громко щелкнув коричневой клавишей включения, то ли от нечего делать, то ли чтобы забыться, принялся крутить колесо настройки...
Глава >.
...ЮСтас - Алексу: "По данным из высокопоставленных источников, инцидент с так называемым "случайным" падением одной из ракет на московский Кремль является пробным шаром НАТО в прощупывании готовности России применить адекватные меры. В дальнейшем планируется сымитировать "случайное" столкновение одной из американских субмарин с российской атомной подводной лодкой класса "Курск", взрыв ядерных реакторов которой можно будет использовать как причину для начала третьей мировой войны", вырвался вдруг из шипения радиопомех ледяной голос диктора.
- А ну постой, постой! - повскакивали все с мест. - Добавь звук, не слышно! Настрой получше! - отталкивая и мешая друг другу, мы кинулись к Борису и, торопясь подрегулировать приемник, он пошевелил колесо настройки, и голос пропал.
- Ты что? Ищи скорей! Давай назад! Крути! - завопили мы, но вращаемое Борькиными пальцами колесо выталкивало из дребезжащего динамика только обрывки каких-то несуразных мотивчиков, захлебывающиеся истерикой голоса певцов да бесконечные рекламные объявления.
Пройдя раза три всю шкалу в оба конца, Борис расстроенно выключил радиоприемник.
- Что это было? - спросил я.
- Бог его знает... Может, радиоспектакль какой, - предположил Чохов.
- Ну да, - усомнился Берлинский, - кто бы его успел за это время написать да ещё и поставить? Двух часов не прошло...
- Да это просто прикол. Ведущие любят такие штуки, - решил Фертоплясов.
- Очень уж этот прикол на правду похож, - сказал, стоя в дверях, Панкратий Аристархович.
- Ладно, дед, не паникуй, - положил конец разговору Борис. - Сделай-ка нам лучше чаю, а то что-то аж в глотке пересохло! - и он демонстративно прикрыл радиоприемник накидкой и отошел в сторону...
Глава \.
"ЮСисапайл" ("Северное сияние") - армейский ежемесячный журнал, выходивший в 1858 - 1864 годах в Москве. Выражал просветительские демократические идеи. Издавался С.И. Назаровым", - вполголоса прочитал я, открыв наугад в ожидании чая лежавший на краю стола толстенный энциклопедический словарь.
- Сволочь, - так же вполголоса отозвался Берлинский.
- Кто? - не понял я.
- Да этот твой, С.И. Назаров.
- Ты о нем что-то знаешь?
- Первый раз слышу. Но разве можно выражать демократические идеи в армии? В армии надо выполнять приказы, тогда она - сила, и её уважают.
Глава k (60).
- К СИле надо относиться с уважением, - рассудительно поддержал его Чохов. - Что армия, что милиция - это основа порядка. Ксиву тебе, конечно, выправить можно, - обернулся он ко мне. - Ну, скажем, оформить регистрацию у того же Панкратия Аристарховича, отксерить кучу копий, чтобы ходить везде, не боясь проверок. Но зачем тебе, прости за оксиморон, эта грустная радость - спать над начиненными гексогеном подвалами?
- У нас, кстати, несколько дней назад как раз нашли в соседнем доме такой склад. Среди десяти мешков с ксилитом оказалось три - с гексогеном.
- Да ладно вам, ребята, успокаивать. Вы думаете я буду из-за всего этого горевать да кукситься? Окститесь, я не раскисну. Поеду вон обратно к себе домой, к синей Волге да горам Жигулевским. Это ведь вам здесь, для всех этих модернистских шабашей, необходимы эстрады да микрофоны, а нам там, в наших Кундерах, нужны только песня да костер Стеньки Разина. Мы ведь и доныне скифы, приявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикополова с поверием наших бабок, что земля на трех китах стоит. А у вас тут - все в основном романцы да западники...
- Ну, скажем, не все еще, - возразил Берлинский. - Но, может, это даже и хорошо, что ты уезжаешь. И что вообще Россия - это не только наша пропахшая хот-догами Москва, но и твои Кундеры, которые пока ещё никто не успел выменять на ксероксную коробку с долларами. Пускай хотя бы там сохраняется живая жизнь, где слово "берёза" вызывает в памяти шелест белоствольной рощи, а не лысину Бориса Абрамовича.
- Главное, чтобы он не увез отсюда изломанную психику, - назидательно поднял вверх узловатый палец Пивогоров. - А то будет потом всю жизнь при слове "Москва" голову в плечи втягивать.
Глава J (700).
- ПСИхика - штука опасная, - согласился Чохов. - Вон - почитайте повести Павлина Облыжного про карагандинскую караульную роту. Похоже, что его когда-то "деды" в учебке "опустили", так он им этого до сих пор простить не может - только про дедовщину и пишет.
- Это тот, что год тому назад в "Новом мифе" роман напечатал? "Казненная пляска", кажется? - уточнил я.
- Да ну какой это роман? Такие вещи назывались во все времена грязный пасквиль. Нашим ребятам сегодня в Чечне боевики головы отрезают, в Косово в них албанцы из-за каждого угла стреляют, а он всё никак не может с армией счеты свести, все на ней свою обиду вымещает!