Однако был еще дом в Лесном с его странным обитателем. В течение недели, прошедшей после нашего с Милкой разговора, она эту тему ни с кем из девчонок не обсуждала. У меня нет ни одного факта, что ее гибель связана с Яковом Ивановичем. Только голос на пленке. Что могла узнать Милка за неделю? Этот вопрос не давал мне покоя. Я рассчитывала, что разговор с Берсеньевым кое-что прояснит, и откладывала его со дня на день, не надеясь на ласковый прием.
В среду меня вызвал следователь. Час я отвечала на вопросы, а когда отправилась домой, позвонила Агата.
– У меня есть адрес Чухонки, – сказала она. – Хочешь на нее взглянуть?
– Еще как.
– Менты с ней имели трехчасовую беседу. У девушки алиби. В ночь убийства она находилась в поезде, возвращалась от родителей, и оказаться в это время здесь при всем желании не могла.
– Вовсе не обязательно убивать самой, – напомнила я.
– Не обязательно, – согласилась Агатка. – Приезжай в контору, наведаемся к девушке вместе.
Пришлось звонить Славке и придумывать срочное дело. Последние дни мы виделись редко, и это его нервировало. Сегодня собирались поужинать вместе, но, видно, не судьба. За минуту разговора Славка умудрился задать дюжину вопросов. Я буркнула «пока», отключилась и вновь затосковала о тех временах, когда жила без мобильного. Славке пришлось бы звонить на домашний телефон и общаться с автоответчиком, а мне было бы не нужно ничего объяснять. Впрочем, зная его характер, нетрудно предположить, что в этом случае постоянным местом жительства для него стал бы мой подъезд.
В общем, ровно в пять я подъехала к офису сестры и тут же увидела Агату, она появилась в дверях, высматривала мою машину. В отличие от меня, сестрица пунктуальна. Сейчас это порадовало.
– Привет, – бросила она, устраиваясь рядом.
– Забыла вернуть тебе костюм, – покаялась я.
– Не беда, я с ним уже простилась. Паринов находится в следственном изоляторе. Адвокат по моей просьбе поинтересовался паспортом. Оказывается, он его лишился полгода назад. При каких обстоятельствах, не помнит.
– Ясно, – кивнула я. Новость удивления не вызвала.
Агатка достала из сумки блокнот и продиктовала адрес бывшей пассии Берсеньева. Кивнув, я тронулась с места.
– Почему она ее Чухонкой звала? – додумалась спросить сестрица. – Фамилия у девушки Фоминцева, зовут Наталья Дмитриевна.
– Милка покопалась в ее родословной.
– Я тоже покопалась. Она из Самары, какие там чухонцы?
– Может, и приблудился кто, – пожала я плечами.
– Девчонке всего девятнадцать, учится в медицинском колледже.
– Поближе к Самаре медицинского колледжа не нашлось? – удивилась я.
– Должно быть, не нашлось. Я сегодня со следователем доверительно поговорила. Создалось впечатление, что они рассматривают лишь одну версию: шантаж.
– То есть Чухонку в качестве подозреваемой они не видят?
– Одно другому не мешает.
– Мишку так и не нашли?
– Ищут, – вздохнула Агатка. – Вот только был ли мальчик? Ты, сестрица, мне, часом, мозги не пудришь?
– С какой стати? – удивилась я. Хотя сомнения Агатки понятны.
– Вот и я голову ломаю. Может, есть нечто такое, о чем ты предпочитаешь помалкивать?
– Нет, – подумав, ответила я.
– Точно?
– Точно.
Версия следователя строится лишь на моих показаниях, а подтвердить свои слова я ничем не могу. Вот что беспокоит сестру. Знала бы она, как это беспокоит меня.
Наталья Фоминцева жила в спальном районе. Панельная пятиэтажка с застекленными балконами, которые напоминали большие скворечники. Подъезд без домофона, ремонт здесь последний раз делали лет двадцать назад.
– Это ее квартира? – спросила я Агату.
– Снимает.
Мы поднялись на второй этаж. На лестничную клетку выходили четыре двери, та, что справа, была обита клеенкой, в нескольких местах порванной, из прорех торчали клочья ваты, номер квартиры висел как-то криво, вместо звонка – торчащие провода.
– Нам сюда, – кивнула Агата на эту самую дверь и принялась по ней барабанить.
Из-за обивки стук особенно внушительным не получился, я подумала, а не пнуть ли дверь ногой, и тут она открылась. На пороге стояла девушка в спортивных штанах с пузырями на коленках и очень короткой маечке. Мы смогли лицезреть пупок, украшенный тремя бусинами. Волосы у девушки темные, стриглась она коротко, под мальчика. Лицо приятное, но какое-то невыразительное.
– Привет, – сказала Агата. – Нам нужна Наташа Фоминцева.
– А вы кто? – хмуро поинтересовалась девушка.
– А ты? – последовал встречный вопрос.
– Соседка, – девушка еще больше нахмурилась.
– Наталья дома?
– Она плохо себя чувствует. Вы родственники или знакомые?
– Родственники. Близкие.
Девушка вдруг предприняла попытку закрыть дверь, но я этому воспрепятствовала.
– Да кто вы такие? – возмущенно спросила она.
– Объяснили ведь, свои, – с улыбкой заявила я. – Родня приказала: вперед на мины, мы по сто грамм для храбрости и в атаку.
– Чего? – растерялась девушка.
– Где Наташа? – вздохнула я.
– Вот ее комната, – с обидой сказала девушка, ткнув в дверь со стеклом, завешенным шторкой в горошек. – Она сама не своя. Второй день лежит, в стенку уткнувшись. И молчит. Мне на работу надо, а я боюсь ее оставить. Вы правда ее родственники?
– До чего молодежь пошла недоверчивая, – посетовала Агата и распахнула дверь в комнату.
Комната была совсем маленькой, метров одиннадцать. Я посмотрела на старые стулья, стертый пол, выцветшие занавески на окнах. Либо Берсеньеву все равно, где живет его возлюбленная, либо она не хотела принимать его помощь. Хотя был еще вариант: сюда она переехала после разрыва с ним. Возле стены стоял диван, занимая большую часть комнаты. Поначалу я увидела лишь подушку и плед в клеточку, фигура девушки с трудом угадывалась под ним. Девушка то ли спала, закутавшись с головой, то ли просто не желала реагировать на окружающих. Ее соседка протиснулась в комнату следом за нами и теперь позвала не без робости:
– Наташа…
– Ты иди, – сказала ей Агата. – Мы тут по-семейному потолкуем.
– А вы ей ничего не сделаете? – спросила девушка.
Агатка закатила глаза.
– Не сожрем же мы ее.
– Мы вегетарианцы, – сообщила я на всякий случай, видя, что Агаткин ответ собеседницу отнюдь не успокоил, скорее наоборот.
Потоптавшись немного, она вышла, но осталась стоять возле двери, должно быть, прислушивалась. Агатка села на стул, взглянув на него с сомнением. Я предпочла подоконник. Сестрица вертела головой, я насвистывала. Никто никуда не торопился.
Наконец плед был отброшен в сторону, и показалась девичья головка. Волосы льняного цвета до плеч, веснушчатая мордашка со вздернутым носом. Глаза покраснели от слез, оттого девушка казалась похожей на кролика. Маленького, несчастного и абсолютно беспомощного. Только извращенный мозг мог выдать идею, что подобное создание спланировало убийство.
– Твою мать, – брякнула Агата, которую, должно быть, посетила та же мысль. – Что скажешь? – повернулась она ко мне.
– Скажу, что рожать пора.
– Тебе или мне?
– Обеим. Материнский инстинкт зашкаливает.
Девушка между тем села, вытерла нос ладошкой и спросила:
– Вы из милиции?
– Из сопредельной конторы, – ответила я, а Агатка добавила:
– Я адвокат.
– Чей? – испуганно пролепетала Наташа.
– Могу быть твоим.
– Зачем мне адвокат? Вас Сережа прислал? – стоило ей произнести это имя, как слезы полились сплошным потоком.
– Сережа – это Берсеньев? – спросила я.
Она дважды кивнула.
– А чего ревешь?
– Он… я… что мне теперь делать?
– Откуда нам знать, если ты ничего не объясняешь. Расскажи, в чем проблема, потом вместе подумаем, что делать.
– Он меня бросил, – заикаясь, произнесла она.
– Так ведь это было несколько месяцев назад. Ты что, с тех пор и ревешь? – Я подошла и протянула ей носовой платок. Она вроде бы его не заметила. Я вытерла заплаканную рожицу и подмигнула.
– Где вас черт свел? – сердито спросила Агата.
Этот вопрос и меня интересовал. В каком месте пересеклись пути этой девчушки и преуспевающего бизнесмена, оставалось загадкой. Худенькие плечи, ключицы торчат, грудь как у подростка. Рожица скорее забавная, чем симпатичная. Приходилось признать, что Берсеньев оригинал. Милкина обида теперь понятна: променять ее на девчушку школьного возраста…
– Где вы познакомились? – спросила я, решив перевести вопрос с Агаткиного языка на общедоступный.
– С Сережей? – вздохнула девушка. – В магазине. Возле кассы. Он за мной стоял. А мне денег не хватило. Кассирша товар пробивает, цифры прыгают, я вижу, что денег не хватит, а сказать стыдно. Я со скидкой все считала, а они пишут одно, а потом выходит совсем другое. Я хотела коробку яиц назад вернуть, а она упала и разбилась. Тетка стала возмущаться, а я… хотелось сквозь землю провалиться.
– Он меня бросил, – заикаясь, произнесла она.
– Так ведь это было несколько месяцев назад. Ты что, с тех пор и ревешь? – Я подошла и протянула ей носовой платок. Она вроде бы его не заметила. Я вытерла заплаканную рожицу и подмигнула.
– Где вас черт свел? – сердито спросила Агата.
Этот вопрос и меня интересовал. В каком месте пересеклись пути этой девчушки и преуспевающего бизнесмена, оставалось загадкой. Худенькие плечи, ключицы торчат, грудь как у подростка. Рожица скорее забавная, чем симпатичная. Приходилось признать, что Берсеньев оригинал. Милкина обида теперь понятна: променять ее на девчушку школьного возраста…
– Где вы познакомились? – спросила я, решив перевести вопрос с Агаткиного языка на общедоступный.
– С Сережей? – вздохнула девушка. – В магазине. Возле кассы. Он за мной стоял. А мне денег не хватило. Кассирша товар пробивает, цифры прыгают, я вижу, что денег не хватит, а сказать стыдно. Я со скидкой все считала, а они пишут одно, а потом выходит совсем другое. Я хотела коробку яиц назад вернуть, а она упала и разбилась. Тетка стала возмущаться, а я… хотелось сквозь землю провалиться.
– И тут вмешался Берсеньев, – подсказала я.
– Ага. Он сказал, что не ее дело замечания делать и вообще… высказываться. И заплатил за меня тридцать четыре рубля.
– И тем пленил ее сердце, – пробормотала Агата.
Девушка, увлеченная рассказом, этого не услышала. Я легонько пнула сестрицу, это подействовало на нее благотворно, в ближайшие пять минут она хранила молчание.
– Я дождалась, когда Сережа из магазина выйдет, и сказала, что деньги верну, как только получу стипендию. А он сказал «обязательно» и засмеялся, а потом предложил меня подвезти. И дал свой номер телефона, чтобы я могла позвонить, ну, чтобы деньги вернуть. Я все думала о нем, думала… и звонить боялась. Вдруг он меня уже забыл? Но деньги-то вернуть надо, и я позвонила. Я сказала, что звонит Наташа, и он сразу понял, кто я. И обрадовался. Вовсе не из-за денег, тридцать четыре рубля для него пустяк. Это он мне потом сказал. Мы встретились возле «Кругозора», вечером. Я долг вернула, а он говорит: «Давай я тебя мороженым угощу». Там кафе рядом, и мы пошли. А потом он меня домой отвез. Дождь начался, мы сидели в машине возле подъезда и разговаривали обо всем на свете. На следующий день он позвонил, и мы стали встречаться. В кино ходили, в зоопарк, иногда в кафе. Сережа говорил, что меня надо переводить на усиленное питание, потому что сквозь меня стены видно. А потом…
– Он затащил тебя в постель, – не удержалась Агата и заработала еще один пинок.
– И вовсе не затащил, – вскинулась девушка. – Я сама… Я люблю его, понимаете?
– Насчет любви – это вот к ней, – ткнула в меня пальцем сестрица. – У меня все просто: трахнулись – разбежались. Ну, что у нас было дальше?
– Дальше? Ничего. То есть все хорошо было. На мой день рождения мы в Москву ездили, он мне платье купил.
– Платье – это здорово. А когда любовь пошла на убыль?
– Что? – не поняла Наташа.
– Когда ты реветь начала?
– Он мне сказал, что в командировку уезжает. На две недели.
– В июне? – подсказала я.
– Да, в июне. Я домой поехала. Он звонил мне два раза, а потом перестал. Я ждала, ждала, потом сама позвонила, но мобильный был отключен. И я сюда приехала на месяц раньше. Беспокоилась очень. Позвонила ему на работу, мне сказали, что его нет. Я и домой звонила, и на мобильный, а потом он сам позвонил, сказал, что… что жениться собирается на другой девушке.
– Про аварию что-нибудь рассказывал?
– Нет, – ответила Наташа. – Еще спросил: «Надеюсь, у тебя все хорошо?» – Она вновь залилась слезами. – А у меня все плохо… Я не знаю, что мне делать…
Тут взгляд мой переместился на ее талию, и пришла догадка.
– Ты беременна? – спросила я. Наташа молча кивнула. – Родителям рассказала?
– Да, я домой ездила. Мама плачет, а отчим твердит, чтоб я к ним дорогу забыла. Он меня терпеть не может, у них с мамой двое детей, я там не нужна. Меня сюда учиться отправили, потому что здесь мамина тетка. Только она меня жить к себе не взяла, у нее квартира однокомнатная, пришлось снимать. Я в поликлинике подрабатываю и еще курьером, этих денег только на комнату хватает. Как я с ребенком буду работать? И где жить? Господи…
Она так отчаянно ревела, что могла бы разжалобить кого угодно, но только не мою сестрицу.
– Тошнит меня от этих историй: каждый раз одно и то же.
– Сюжет классический, – не стала я спорить. – Берсеньев о беременности знает?
Девушка стиснула руки коленями и кивнула. Признаться, такого ответа я не ожидала. Была уверена, девчонка изводит себя слезами, но гордость не позволяет рассказать все любовнику, который ее бросил.
– Знает? – переспросила я. Она вновь кивнула. – И как он к этому отнесся?
– Сказал, что это моя проблема.
– Ну, это он зря, – хмыкнула Агата. – Сотворили дитя на пару, так что проблема общая.
– Странно, – вслух подумала я. – Допустим, жениться он не торопится, но помочь просто обязан. Ты когда с ним говорила?
– Вчера.
– По телефону?
– Нет. Я позвонила, попросила, чтобы он приехал. А Сережа сказал, что у него нет времени. Я очень просила, тогда он сказал, чтобы я в офис пришла к двум часам. У него будет полчаса свободных, и я поехала. – Девушка замолчала, уткнувшись взглядом в колени.
– Дальше-то что? – не выдержала Агата.
– Он стал совсем другим, – прошептала Наташа. – Я его сначала даже не узнала.
– Давай-ка поподробней, – попросила я.
– Ну, я вошла. Он сидел за столом. Лицо у него… Я так испугалась, а он улыбнулся и сказал: «Не удивляйся, это после аварии». Потом поднялся, посадил меня на диван и сам сел рядом. Спросил, как я провела каникулы, как родители. А я не знала, что ответить, болтала всякую чушь, потом попросила рассказать, что с ним случилось, ну, про аварию. Он сказал, что долго лежал в больнице, потом поднялся и говорит: «Рад был тебя видеть. Извини, у меня сейчас совещание». А я сказала: «Сережа, я беременна». Он так на меня посмотрел… Я испугалась, потому что сразу поняла: он меня ни капельки не любит. Он раньше так никогда не смотрел, даже если сердился. Он спросил, какой срок, потом спросил, что я собираюсь делать. А я сказала – не знаю. Он опять сел рядом и говорит: «Мне ребенок не нужен, тебе – тоже. Если решишь его оставить, буду выплачивать тебе по тысяче долларов в месяц, на большее не рассчитывай. Не согласна, значит, решать проблему будем в суде». Он потребует провести экспертизу, и если выяснится, что отец кто-то другой, то я не получу ни копейки.
– Ну и чего ты ревешь, дурища? – нахмурилась Агата. – Тысяча баксов – нормальные деньги. Если считаешь, что этого мало, тряхнем как следует твоего Берсеньева, заплатит куда больше.
– Мне его деньги не нужны, – прошептала девушка. – Он так сказал, как будто… как будто не верит, что это его ребенок. Как же так можно, ведь он… ведь я… у меня никого другого не было. Никогда.
– Может, он прав, и с ребенком торопиться не стоит? – неуверенно произнесла я.
– Вы что? – нахохлилась девушка. – Это Сережин ребенок.
– Но ему он на фиг не нужен, – буркнула сестрица. – Ты бы романтическую дурь из головы выбросила… «Сережин ребенок», – передразнила она. – Сереж этих – как грязи по осени, от каждого рожать замучаешься.
– Я не могу, – запричитала Наташа. – Я все думаю, а вдруг он вернется?
– Кто? – хмыкнула Агата.
– Сережа. Мой Сережа.
– Скажи-ка мне, грешное дитя: с тобой менты беседовали?
– Вы про убийство это? – испуганно пролепетала Наташа.
– Про убийство, про убийство.
– Беседовали. Только я про эту Людмилу ничего не знала и видела один раз. Пришла какая-то девица в колледж, посмотрела на меня и говорит: «Ты Наталья Фоминцева?» – я кивнула, а она мне: «Чухонка белобрысая», – и ушла. Я уже после разговора со следователем догадалась, что это, наверное, она была, Сережина девушка, потому и обзывалась.
– Когда она в колледж явилась?
– В марте, кажется.
Вопросов больше не осталось, зато возникла проблема: что делать с девчонкой?
– Реветь завязывай, – сказала я. – И как следует подумай. Ребенок – это серьезно, это на всю жизнь. А своего Сережу ты можешь и не дождаться.
– Понадобится помощь – звони, – добавила Агата и положила на стол визитку.
Мы направились к двери, когда Наташа спросила:
– Я не поняла, а вы кто?
– Снегурочка. Я. А вот она Дед Мороз, только переодетый, – кивнула я на Агату, и мы поспешили убраться восвояси.
– Столько времени псу под хвост, – ворчала сестрица. – А у меня его и так нет, по крайней мере, на личную жизнь хронически не хватает.
– Нет у тебя личной жизни, – хмыкнула я.
– Откуда ей взяться, если с утра до вечера слушаешь душещипательные истории одна другой бестолковей? Вот и сейчас: ничего путного не узнали, а геморрой нажили. Теперь вот думай, что с этой дурехой будет.