– У меня была Настя.
– Поэтому ты так паршиво выглядишь?
– Она боится за тебя и… ей здесь тоже не безопасно.
– Я велел ей оставаться в Питере.
– Ты, по крайней мере, мог бы отвечать на ее звонки.
– Тебе-то что до этого?
– Да пошел ты к черту…
– А ты изменилась, – помолчав немного, с усмешкой заметил он. – Раньше непременно бы сказала «извини». Настя хочет сама принимать решения, так ради бога.
– Стас, – тихо позвала я. – Она нуждается в тебе… она тебя любит.
– Да, – кивнул он.
– Она приехала, потому что боится за тебя.
– Девчонка вовсе не дура, как может показаться. И все понимает.
– Разбирайтесь сами, – поморщилась я.
Он молчал, продолжая меня разглядывать, а я подумала, что надо встать, выйти на балкон или в кухню, все равно куда, лишь бы не видеть его, не чувствовать рядом. Но сил подняться не было.
– Я понимаю, что тебе на мои слова наплевать, – произнесла я, вновь не выдержав долгой паузы. – Но… уезжай.
– Какой в этом смысл, если через неделю опять приеду?
– Стас… – прошептала я, вышло испуганно, и я в досаде покачала головой.
– Послушай меня, просто послушай… – Он оперся локтями на колени и теперь оказался совсем близко, так близко, что я чувствовала его дыхание. От его настойчивого взгляда было не уйти. Я взяла подушку, прижала к груди, чтобы не видеть, как дрожат мои руки. Уткнулась взглядом в пол. – Не было дня, чтобы я не думал о тебе. Выл по ночам, а утром говорил себе: все справедливо. Ее ты никогда не получишь, зато теперь бабла немерено, все как ты хотел. Что хотел, то и получил. Я знал, что приезжать сюда – скверная затея, и все-таки приехал. Ни на что не надеясь. Просто хотел увидеть тебя, а еще убедиться – все так и есть: я могу сколько угодно биться башкой о стенку, ничего не изменишь. Но все оказалось даже хуже. Для тебя тоже ничего не кончилось. Тебе так же больно, как и мне…
– Я прекрасно жила без тебя, – сказала я поспешно.
– Врешь, – резко ответил Стас, а я пожала плечами:
– Ну, может, не прекрасно, но ведь жила… И еще проживу.
Он ухватил меня за подбородок, больно дернул, заставив поднять глаза.
– Я люблю тебя, – сказал он, и сердце сделало безумный скачок, а потом остановилось. – Я люблю тебя. И ты меня любишь. Даже если скажешь «нет», я все равно не поверю. Посмотри мне в глаза и скажи… – Он смотрел в упор, а я пыталась уйти от его взгляда, не смогла и зажмурилась.
– Я не люблю тебя. Уезжай. – Во рту пересохло, голос звучал хрипло, чужой голос и слова чужие.
– Ты дурочка, Принцеска, – шепнул он и поцеловал меня. Он целовал меня, а я вцепилась в его плечи, мне казалось, я хочу оттолкнуть его, а прижалась еще теснее. Стас провел ладонью по моему лицу и сказал с печалью: – Как я тосковал по тебе…
И все перестало иметь значение. Лишь бы чувствовать его рядом, слышать его голос… «Я люблю тебя, я люблю тебя»… Даже если бы какой-то всезнайка успел шепнуть, что я пожалею, что за каждую минуту ворованного счастья я опять заплачу годами жуткой тоски и страха, меня бы и это не остановило. Я любила его, и не нашлось в моей жизни ни до, ни после ничего, что могло бы хоть чуть-чуть сравниться с минутами, когда он был рядом. Выходило неутешительно и безнадежно. Сама моя жизнь без него лишена ценности, и отдать ее за недолгое счастье не только не жаль – мне представлялось, что это весьма выгодный и разумный обмен. Вот так обстояли дела на тот момент, и не было у меня всплесков горечи или обиды, ничего, кроме невыразимой сумасшедшей радости.
– Как думаешь, в ресторан мы еще успеем? – спросил Стас. В комнате было темно, и я понятия не имела, который час.
– Могу приготовить салат.
– Шутишь? Мне требуется что-нибудь посущественнее. Надевай свое лучшее платье, и поехали. Поужинаем где-нибудь. И снимем номер в гостинице. Твой диван – божье наказание, лежать на нем можно только солдатиком, а у меня большие планы в отношении единственной женщины на свете. – Он легко поднялся, включил свет. – Время детское. Где-нибудь нас накормят. Я в душ, а ты отдохни немного. Не возражаю против эротических фантазий, – весело подмигнул он. – И все обещаю осуществить.
– У тебя есть на это силы? – засмеялась я.
– Будут, как только съем большой кусок мяса. Лучше два. Тебе тоже не мешает подкрепиться, в последний раз ты откровенно халтурила. – Я запустила в него подушкой, и он поспешил убраться в ванную.
Стоило ему исчезнуть за дверью, я мгновенно почувствовала беспокойство, а еще страх. Так было и раньше. Пока он рядом со мной, все представлялось правильным, я не сомневалась в его словах и точно знала, что должна делать. Но оставшись одна, мгновенно терялась, впадала в панику и могла думать лишь о том, чтобы поскорее оказаться с ним рядом. Вцепиться в его руку покрепче и не отпускать. Я ненавидела эти минуты раньше, ненавидела их и сейчас. А еще боялась непрошеных мыслей, что являлись тогда и, как по заказу, возникли в ту минуту, когда Стас исчез за дверью. Вот бы повезло, окажись мы вдвоем во всем мире. Тогда препятствием стал Вадим, сейчас Славка и Настя. Почему в жизни все так по-дурацки и любовь приносит страдания, если не мне, так тем, кто дорог? К черту всех, главное, быть рядом с ним. Только это важно. Я вскочила и припустила в ванную.
И попятилась назад. Ты взрослый человек, вот и веди себя соответственно. Что он подумает, если ты начнешь ломиться в дверь? Решит, что я минуты не могу прожить без него… Так и есть. Не могу. Никогда не могла. Эти долгие годы… Ладно, ты терпела несколько лет, потерпишь еще десять минут, пока он стоит под душем. Я отправилась в кухню, то и дело поглядывая в сторону ванной, поставила турку на огонь, мысленно торопя Стаса. Накрыла на стол и даже что-то напевала. Вот, смотри, как я без тебя. Я научилась, я могу… пять минут могу, десять… да выходи же, наконец. А что я буду делать, когда он уедет? Шляться ночами по улицам в компании бродячих собак? Это мы уже проходили, этим нас не испугать… Кто сказал, что к боли привыкаешь? Ни черта… ее можно загнать поглубже, даже сделать вид, что ее нет вовсе, и знать, каждую минуту знать, что она здесь, явится внезапно, перехватывая дыхание. Я привалилась к стене и зажмурилась, отчаянно сжав кулаки. У меня нет сил пережить все еще раз.
Вода в турке закипела, я бросилась к плите, призвав себя к порядку, достала кофе и в этот момент услышала, как хлопнула входная дверь. Славка. Конечно, Славка. Идиотка, мать твою, даже дверь не удосужилась закрыть. Впрочем, какая теперь разница.
Славка заглянул в кухню, я стояла к нему спиной, боясь повернуться. Все даже хуже, чем могло быть. Я бы попыталась объяснить, хотя кому нужны мои объяснения. Разве только мне, чтобы не чувствовать себя последней дрянью.
– Привет, я подумал, даже если ты меня прогонишь, я все равно в выигрыше: хотя бы увижу тебя. – Славка обхватил меня за плечи, торопливо поцеловал куда-то в шею. – Ты теплая и очень сладкая.
– Я ведь просила не приезжать.
Он расцепил руки и повернул меня к себе. Я знала, как выгляжу: женщина с распухшими от поцелуев губами, в глазах которой счастье, а еще стыд. Жгучий стыд за это самое счастье. Провалиться бы сквозь землю…
– Ты… – Славка посмотрел в сторону ванной. Он, конечно, слышал, как льется вода. – Ты… – Он нахмурился, лицо вдруг как-то сжалось, а губы страдальчески кривились.
– Так вышло, – сказала я, отводя взгляд, чтобы не видеть его лица.
Если бы он ударил меня или хотя бы накричал, стало бы легче. Он молча смотрел на меня, так долго смотрел… Кофе, шипя, разлился по плите, шум воды из ванной больше не доносится. Скрипнула дверь, и Стас позвал:
– Принцеска… – Прошлепал босыми ногами по полу. Мокрые волосы падают на лоб, полотенце на бедрах. – Отойди от нее, – сказал Стас и шагнул вперед. – Отойди от нее…
Славка так и стоял, замерев, одна рука на моем плече, губы дрожат, словно он хотел что-то сказать и вдруг разучился говорить. Стас сбросил его руку с моего плеча, встал между нами.
– Иди в комнату, – приказал, не глядя на меня. А я была не в силах сдвинуться с места. – Чего глаза выкатил? Ты что, всерьез думал, что я тебе ее отдам? Ни тебе, никому другому. Выметайся. Ты понял? Если не понял, объясню по-другому.
– Я понял, – сказал Славка и усмехнулся. – Очень хорошо понял. Не дает покоя, что она сорвалась с крючка, да? Лишился своей ручной собачки? Слушай, Стас, а давай я тебе денег дам? Хочешь миллион? Два хочешь? Я и три дам…
– Славка, – испугалась я.
– Все нормально, Принцеска, – тихо произнес Стас. – Заслужил. Что еще скажешь?
– А что тут говорить? Сволочь ты, обычная сволочь. Ты ей жизнь исковеркал, ну так хоть в покое оставь. Но тебе ведь плевать на нее. Деньги у тебя уже есть, теперь она понадобилась, так?
Стас провел рукой по волосам, медлил с ответом, а заговорил очень тихо. В голосе его не было злости, скорее печаль:
– Я люблю ее. Ты можешь думать что угодно, но я люблю ее. И она меня любит. Всегда любила. Ничего бы ты не выгадал, даже если бы она не легла со мной сегодня. Ты это знаешь не хуже меня.
– Я люблю ее. Ты можешь думать что угодно, но я люблю ее. И она меня любит. Всегда любила. Ничего бы ты не выгадал, даже если бы она не легла со мной сегодня. Ты это знаешь не хуже меня.
– Нет. Не знаю. С чего ты взял, что я тебе позволю… Мы еще посмотрим…
Славка резко повернулся и пошел к двери, а Стас торопливо обнял меня. Капли с его волос падали мне на лицо, смешиваясь со слезами.
– Все нормально, Принцеска. Лучше сразу, для всех лучше.
Мы стояли так некоторое время, пока в прихожей не зазвонил телефон. Я от неожиданности вздрогнула.
– Я отвечу, – сказал Стас. – Это наверняка Настя. Мобильный отключил, так ей все равно неймется. Еще одна мятущаяся душа, мать их… – Он пошел в прихожую, а я, точно опомнившись, бросилась за ним.
– Стас, подожди… – Но он уже снял трубку.
– Да… да, здесь. И что? Поступай как знаешь. Меня это не волнует. Понятия не имею, что тебе делать, я же сказал, меня это не волнует. И завязывай звонить сюда. Появляться тоже не смей. Все.
– Зачем ты так? – тихо сказала я, когда он повесил трубку. – Она тебя любит.
– И что мне теперь? Нянчиться с ней до скончания века? Я же сказал: лучше сразу.
– Это неправильно, – испуганно пробормотала я.
– Заткнись, – прикрикнул Стас. – Жить большой дружной семьей, да? Ты на это рассчитывала? Так не бывает. Я свалял дурака, женившись на ней. Чем скорее мы разведемся, тем лучше для нее. Поревет немного и устроит свою жизнь.
«Он всегда был таким», – подумала я, то ли ему в упрек, то ли себе в утешение. Делал то, что считал нужным.
– Иди ко мне, – позвал Стас, подхватил меня на руки и стал целовать. – Все будет хорошо, поверь мне.
– Да, – сказала я. – Да.
Следующие два дня мы не расставались. Большую часть времени проводили в постели, совершая вылазки в ресторан. Мобильные были выключены, к домашнему телефону подходил Стас, впрочем, ни Славка, ни Настя нас не беспокоили. Я честно старалась не думать о них. Стас рядом, это главное. Иногда я ловила на себе его взгляд, внимательный, настороженный, от этого становилось не по себе.
– О чем ты думаешь? – спрашивал Стас, хмурился и, не дожидаясь ответа, точно знал все мои мысли, повторял: – Выбрось все эти глупости из головы.
Я старалась, гнала мысли, которые он называл глупыми, а они возвращались. Иногда мне казалось, что все вдруг вернулось. Не было этих долгих лет, и сейчас мы говорим не о Славке и Насте, а о Вадиме. Тогда тоже нельзя было поступить по-другому. Теперь все повторялось. Чушь… никого убивать не придется, что, в самом деле, за глупость лезет в голову. А боль… боль можно пережить, особенно чужую. Когда идешь по головам, проще думать, что обладатели этих голов не так уж и страдают.
В понедельник мы пили чай в моей кухне, когда Стас сказал:
– У меня завтра важная встреча, собирай вещи, поедем в Питер.
– Куда мне ехать? Идет следствие…
– Черт, забыл. Ладно, попробую встречу перенести.
– Зачем? Поезжай. Только возвращайся побыстрее.
– Одну я тебя не оставлю, – отмахнулся он.
– Почему?
– Потому, что дурацких идей в башке много.
– А не послать ли тебя к черту? – разозлилась я.
– Попытайся. Предупреждаю сразу: это бесполезно. Ладно, поживешь у родителей. Там тебе визитеры досаждать не будут. Подготовишь предков к замужеству и переезду в Питер, чтобы это не было для них неожиданностью.
– Я выхожу замуж и переезжаю?
– А ты как думала? Если уж я завтра буду в Питере, заодно подам на развод.
– Настя уехала?
– Понятия не имею. Чтобы развестись, ее присутствие не требуется.
– Она не сделала тебе ничего плохого. Почему бы не вести себя с ней немного помягче?
– В зал суда я внесу ее на руках. Так устроит?
– Скажи, зачем причинять человеку ненужную боль?
– Лучше заткнись. Мне нет дела до Насти, уясни себе это раз и навсегда. Куда больше меня беспокоишь ты. Останешься одна и бог знает чего напридумываешь. Когда ты на глазах, как-то спокойнее. Надо побыстрее тебе ребенка сделать, тогда на всякую ерунду просто времени не останется.
– Я думала, детей заводят по другой причине.
– Не цепляйся к словам. Я еще не уехал, а уже чувствую себя паршиво. Скажи лучше, скучать будешь?
– Еще как, – вздохнула я.
Не успела я проводить Стаса, как появилась Агатка. Взгляд исподлобья, губы поджала. Вопросов можно было не задавать, уже знает.
– Смотреть на тебя тошно, – заявила сестрица.
– Тошно, так не смотри.
– А куда деваться? Сестра ты мне. Послал Господь…
– Не повезло.
– Славка был у меня вчера. Значит, Стас в своем репертуаре? Пришел, увидел, победил? Ума у тебя не прибавилось.
– Откуда ему взяться?
– Это точно, – вздохнула Агатка. – Жена в Питере, ты здесь, полный комплект. Хотя, может, еще с десяток дур по городам и весям.
– Он разводится, – сказала я, зная, что Агатку это отнюдь не успокоит.
– Вот, значит, как, – покачала она головой. – И ты, конечно, на седьмом небе от счастья? Поздравляю. Годы страданий, и вот она, награда.
– Ты бы не могла свалить отсюда, дорогая?
– Охотно. Стас у нас теперь в роли светлого ангела? Уверена, любую роль он исполнит блестяще. Когда хочет. Только он не ангел, Фимка. Он дьявол, который стережет свою добычу. Цепко держит, хрен из лап вырвешь.
– Дверь там, – ткнула я пальцем за свою спину.
Агатка поднялась, постояла немного, таращась на меня, и в досаде махнула рукой. А я завалилась на диван, разглядывала потолок и думала о Стасе. Он вскоре позвонил, и я начала смотреть на жизнь оптимистичнее. Потом веселье пошло на убыль. Тут он вновь позвонил, и я опять заскакала веселой козой. Так и прошел весь день: то хандрю, то порхаю. Все влюбленные бабы стремительно глупеют или встречаются иные особи? Когда любишь, обманываешься весьма охотно, врешь себе самозабвенно, с готовностью оправдаешь все, что угодно, лишь бы милый в нужный момент шепнул «люблю». И подлость уже не подлость, а подвиг во имя светлого чувства. Стас, по мнению Агатки, сродни самому черту. А я, значит, невинная жертва. Мы все не те, кем кажемся. Взять хоть Ольгу. Я была уверена, она хранит свою тайну за семью печатями. Матери ничего не сказала, а на плече любовника разговорилась. А Милка? Чтобы помочь любимому… Мысль эта завертелась, закружилась и привела к неожиданному результату.
– Не те, кем кажемся, – ошалело повторила я и саму себя поправила: – Не тот…
Это было похоже на резкий щелчок. Будто что-то переключили в мозгу. Разрозненные факты вдруг выстроились в ряд, быстро, слаженно, как новобранцы на первом параде. Я схватила лист бумаги, авторучку и устроилась за столом, еще не видя ясной картины, но уже предчувствуя озарение. Не тот, кем кажется… Дом в Лесном… диктофон. Старик уезжает в Германию, а Милка с Берсеньевым в Венесуэлу. Авария… Обезображенное лицо, пластическая операция… Богом забытое место, где их нашли не сразу. Чужая страна, четырнадцать часов самолетом, достаточно далеко, чтобы их рассказ трудно было проверить. Да и кому придет в голову проверить? Отсутствие родственников, близких и дальних, правую руку собирают по косточкам, а потом изготавливают печать, чтобы Берсеньев штамповал документы. Покладистый Серега, который не в силах разобраться со своими бабами, вдруг обзаводится волевым характером, даже на мою сестрицу смог произвести впечатление. Единственная зацепка – неродившийся ребенок Наташи, но его Берсеньев своим не признал, и если ДНК не совпадет… Кто поверит глупенькой девчонке? Он ведь сказал мне, что не раз видел ее с другими мужчинами. Чем не повод усомниться в отцовстве? Любые несоответствия в поведении спишут на стресс: человек вернулся с того света, неудивительно, что он изменился. Не тусуется по ночным клубам – пересмотрел свое отношение к жизни… А как не пересмотришь в двух шагах от вечности?
Это у меня фантазия разыгралась или все так и есть? И в Венесуэлу отправился Берсеньев, а вернулся другой человек. И вовсе не в переносном смысле. Просто другой. Милка первой догадалась об этом и погибла. Милка… она была там, с ним, она не могла не знать. Берсеньев ее бросил… бросил в тот момент, когда она уже видела себя в подвенечном платье. Мендельсон гремит, все счастливо улыбаются, и вдруг… Коллеги злорадствуют, надежды улетучились, обида и стыд… Милка вынашивала планы мести, один смешнее другого. Они бы так и остались планами, вряд ли она всерьез собиралась их осуществить. Даже если бы могла… Многие думают о мести, а решаются далеко не все. Так что толкнуло ее? Догадаться нетрудно. После возвращения из Венесуэлы она смотрела на Берсеньева с откровенным обожанием. Потому что видела другого мужчину, который появился в ее жизни ранней весной, когда старик поселился в доме, стоявшем на отшибе. Милка начинает таскать с собой диктофон, пряча его от сослуживцев, а старик в Лесном старательно имитирует чужой голос. Старик, который носит стильные костюмы и пользуется дорогим парфюмом. Они должны быть с Берсеньевым примерно одного возраста, одного роста и комплекции. Рост и после аварии остается прежним. И голос. Впрочем, если голос звучит немного иначе, это поспешат списать на сломанную челюсть. Рост, цвет глаз и волос. Вот что должно быть общим. Случайное совпадение, которое и навело их на мысль, или Берсеньева он выбрал заранее? И поспешил превратить брошенную Милку в своего союзника? Действовал не спеша, постепенно приучая ее к мысли избавиться от бывшего любовника, или она согласилась сразу? Она его любила – вот ответ на все вопросы. Не Берсеньева, а того, другого. И, заранее оправдав его, старательно следовала плану. А когда план блестяще осуществили, Милка стала единственным свидетелем. Единственным и ненужным. Вряд ли ей это приходило в голову, ведь любимый был рядом и собирался на ней жениться. Они затеяли все это, чтобы фирма Берсеньева вместе со всеми его деньгами перешла к ним? Но Берсеньев, хоть парень и состоятельный, далеко не так богат, а чтобы завладеть чужими деньгами, можно придумать план и попроще. Им пришлось заранее найти клинику в Венесуэле, тщательно готовиться. Тот, кто заменил Берсеньева, пошел на то, чтобы себя изувечить. Ведь после возвращения на родину он еще месяц пролежал в больнице. Врачам могли заплатить за молчание, но человек, который с такой тщательностью продумал все детали, вряд ли стал бы рисковать. Выходит, дело не только в деньгах. Этому типу нужно чужое лицо и чужая жизнь, с ее прошлым, настоящим и будущим. Чужая взамен своей. И этому должна быть причина. Кто ты, сволочь? От кого ты прячешься?