– Дашенька… – ласково произнес он. – Взрослая стала. Как быстро несется время. Послушай, Даша, не могла бы ты выполнить мою просьбу?
– Все, что хотите.
Это были не просто слова, это было обещание много больше слов.
– Мальчики… Огаревы… Разузнай, где они, что с ними.
– Я уже пыталась узнать, как только вернулась сюда. Ни одного человека не осталось, кто тогда работал в детском доме. Говорят, будто бы детдом готовили к эвакуации, стали вывозить, а тут город заняли немцы. Успели их вывезти или нет – неизвестно.
– Жаль, – огорчился он. – Я в долгу перед ними. Ну, ничего, выйду из вашей тюрьмы, попробую выяснить по своим каналам. Я рад, очень рад тебя видеть!
Теперь каждую свободную минуту Дарья бежала к Самойлову. Весь свет сошелся на нем клином. С мужчинами была большая напряженка, погибло-то их ого-го сколько, а женское счастье в них, мужиках. Только гулящие бабы, наподобие Василисы, не думая о завтрашнем дне, довольствовались временными утехами, но замуж таких не брали. Женщины в госпитале завидовали Дарье:
– Ну, отхватила ты мужика! Героя! Полковника! Жить будешь, как у Христа за пазухой. Держи только крепко, а то бабы нынче навроде фашистов – захватчицы.
– Вот еще глупости! – сердилась она. – Мы с ним давно знакомы.
Лукавила. Она втрескалась в него по самую макушку. А возможно, инстинкт самки проснулся, диктовал не упустить самца, а то другого может и не встретиться. Дарья тщательно готовилась к встречам, чтоб Фролу было с ней интересно, приносила газеты, помогала делать первые шаги, брила его. Ни разу он не спросил о Василисе, видно, вычеркнул ее из памяти. Вычеркнула сестру и Дарья. Прошло достаточно времени, а Фрол не переступал границ дозволенного, но всегда безмерно радовался, когда она появлялась.
Потом его выписали, он вернулся в свою квартиру, его дом тоже остался целым. Дарья взяла на себя заботу о нем, ведь Фрол был еще слаб – она драила полы, готовила, стирала. А как приятно гулять с ним по улицам, держать под руку! В полковничьей форме он был неотразим. Война сместила акценты в мечтах Дарьи, теперь ей хотелось не подвигов на благо страны, не приключений и путешествий, а тихого домашнего уюта, благополучия, которого у нее никогда не было. Самойлов подходил ей по всем статьям. Дарья все ждала хотя бы намека с его стороны, ведь она нравилась ему – определила это по взглядам, поведению, интонациям, – но намеков не было. Ох, так ведь и жизнь пройдет! Тогда она стала задерживаться у него допоздна, увлекая Фрола беседами, что начитанной Дарье было нетрудно делать, проникалась волнениями по поводу хода войны, не стеснялась высказывать свое мнение. И однажды он ее поцеловал. Однако внезапный порыв Фрола не вышиб у Дарьи мозги:
– Ты… решил посмеяться надо мной, Фрол?
До этого она называла его только на «вы», имя произносила всегда с отчеством. Строгий тон, одновременно дрожащий голос, символизирующий высшую степень недоумения, а также влажные глаза с растерянностью в них – все говорило: я порядочная девушка. В то же время она сказала «ты», тем самым поставила себя вровень с ним, а проще – дала понять, что их отношения перевалили за просто дружеские. Он не понял хитросплетений, мгновенно выстроившихся в головке Дарьи, смутился, буркнул извинение… Перегнула палку! Фрол наверняка не из тех, кому указали на место, а он все равно лезет с приставаниями. Дарья вмиг опомнилась, уткнулась носом в его грудь и едва выговорила:
– Только не думай обо мне плохо… Меня никто не целовал… мне… немножко страшно… и… понравилось.
Потом был еще поцелуй, еще. Потом была кровать… Кроме стыда и неприятных ощущений, Дарья ничего не испытала. Лежала рядом с Фролом, глядя на его профиль, и думала: «Почему бабы так за мужиков цепляются? Что в этом хорошего?» Куда делся тот трепет ожидания неземного блаженства, когда вспоминала Фрола и Василису голыми? Не понимала. Тем не менее Дарья была счастлива.
Через два с половиной месяца мамаша с подозрением спросила:
– Чего это тебя рвет по утрам?
– Отравилась, – сказала Дарья, не придавая значения словам мамаши. – Пирожок с ливером съела на работе.
– Угу, – многозначительно закивала та. – Каждый день, что ли, пирожками травишься? А не беременная ты? Гляди, девка, о Ваське дурная слава идет, и ты туда же?
Дарья аж поперхнулась: что, беременная?! Тихонько сбегала к врачу, преодолев жуткий стыд, ведь незамужняя, в то время это был чуть ли не смертный грех… И точно! Примчалась к Фролу – как-никак, а беременность не ветром надуло. Из потока слез и слов ему все же удалось вычленить главное – у Дарьи будет ребенок, что делать?
– Чего всполошилась? – пожал он плечами. – Распишемся, если ты не против.
От сердца отлегло. Дарья вышла победительницей в битве за мужчину своей мечты. Она уже смеялась, обнимая Фрола, говорила ему, что любит его. Правда, он не сказал того же. Не было свадьбы, цветов, шумного застолья. Отметили в тесном кругу немногочисленных сослуживцев Фрола, да мамаша пришла, которая не радовалась счастью дочери. Перемывая посуду после скромного торжества, мамаша вдруг сказала:
– Ваське-то что скажешь?
Ваське? Дарья о ней совсем забыла, будто и нет ее на земле. Воспоминания о сестре мелькали, но мимоходом, как о постороннем человеке. Самое интересное, Василиса долго не знала, что младшая сестра вышла замуж и за кого вышла, – мамаша скрывала, а Дарья не виделась с ней. Но шила в мешке не утаишь. От кого Василиса узнала, неизвестно.
Однажды под вечер – Дарья была на седьмом месяце, – открыв дверь на звонок, она содрогнулась: на пороге стояла старшая сестра. Шрамы сгладились, но лицо Васьки не приобрело прежней привлекательности, а кривизна на правый глаз сильно уродовала ее. Второй глаз исступленно сверкал, ноздри раздувались, губы кривила улыбка:
– Что ж ты, Дашутка, сестру не зовешь в гости? – Она оттолкнула Дарью, прошла в прихожую, захлопнув дверь. – А здесь ничего не изменилось, плохая ты хозяйка. Ну, и как тебе любится? Вижу, вижу… начинил тебя Фрол Пахомыч с усердием.
– Зачем пришла? – выдавила Дарья. Она чувствовала беспомощность перед злобой сестры, боялась за себя и ребенка, который забился в животе, видно, тоже испугался разъяренной тетки. Что она приготовила? Кислоту или нож?
– А пришла сказать тебе, змея подколодная, чтоб не радовалась, – процедила Василиса, наступая на нее. – За моей спиной, втайне от меня… ты, гадина, с Фролом… Разве не знала, что он со мной сделал? Да как ты посмела?!
– Вася, ты что? – лепетала Дарья, отступая. – Столько времени прошло…
– А я ничего не забыла. Ничего! Какая ж ты сестра после этого?! Сучка последняя. Вот сейчас как возьму нож да вспорю твое набитое брюхо, чтоб ты подохла вместе со своим выродком. Твой Фрол забудет тебя, как забыл Ленку, а о себе я ему напомню…
В этот момент в замочной скважине заскрежетал ключ.
– Фрол! – в панике закричала Дарья.
Дверь распахнулась, с минуту Фрол не сводил колючих глаз с Василисы. А она пружинила на каблуках – то ли в пляс надумала пуститься, то ли удерживала себя от искушения убить обоих. И загадочно улыбалась. С превосходством улыбалась.
– Не узнал, Фрол, любовницу? – наконец спросила она.
– Узнал, – угрюмо ответил он. – Что нужно?
– Проведать родственников, а мне они не рады… – хохотнула Василиса, направляясь к выходу. Фрол отступил, давая ей дорогу, но она задержалась на пороге. – Запомните, спокойно жить я вам не дам. Хорошенько это запомните, родственнички.
После ее ухода Дарья в изнеможении опустилась на стул:
– Боюсь я ее.
– Много чести – бояться. Да и уедем мы скоро, я назначение получил. Хотел тебя здесь оставить, но, вижу, Дарья, придется тебе испытать все тяготы жены военного.
– Я тягот не боюсь, – обняла она мужа. – Лишь бы с тобой.
Через неделю поезд помчал их в Белоруссию. Победу праздновали на новом месте, а через несколько дней после долгожданной Победы Дарья родила сына.
– Георгий! – держа младенца на руках, дал сыну имя Фрол.
– Почему Георгий? – сияла от счастья Дарья.
– Потому что Победоносец! Потому что так звали полковника Огарева. Пусть мой сын будет и его продолжением.
Потекли годы, а они, как известно, вносят коррективы. За сумасшедшей влюбленностью Дарья не заметила угрюмого нрава Фрола. Он оказался суровым, зачастую жестким человеком, особенно по отношению к сыну. Да и с женой не рассусоливал. Возможно, разница в возрасте – Фрол был старше Дарьи почти на двадцать лет – отдаляла их на значительное расстояние, но с годами, как ни странно, это расстояние увеличивалось. Возможно, разный жизненный опыт принижал Дарью до уровня школьницы, а Фрола возвышал до профессора. А может, привычка быть командиром и постоянная ответственность делали его таким несносным, не терпящим возражений. Проще говоря, Дарья не получила от замужества ожидаемого счастья, однако ее это не угнетало – мужа она любила. При всем при том он не возражал против ее учебы сначала в медицинском училище, потом в институте.
После смерти Сталина они вернулись в город, ставший обоим родным, поселились в четырехкомнатной квартире. Самойлов стал генерал-лейтенантом, у него был личный и служебный автомобили. Дарья красиво одевалась, работала врачом-терапевтом, воспитывала сына, который мечтал стать военным, как отец. Мамашу Дарьи Фрол разрешил взять к себе по причине болезни и немощи тещи. О Василисе ничего не было известно, мамаша говорила, что старшая дочь умчалась на заработки за Полярный круг, не писала. В шестидесятом она умерла, но хоть на склоне лет пожила без забот и в достатке. С трудом тогда отыскали Василису. Сделал это Фрол через ведомство госбезопасности, чтобы она приехала на похороны. Приехала. От былой Васьки не осталось и следа – перед Дарьей предстала потертая баба, пропитая насквозь, злющая и циничная. Однако тело у нее было завидное, сочное, красивое. Ненависть так и осталась ее главной чертой, и она не преминула заявить сестре на ухо, сидя за поминальным столом:
– Не пора ли, сестричка, сосчитаться?
– О чем ты? – будто не догадываясь, спросила Дарья. – Если о наследстве, то у мамаши нет ценностей… один подвал, можешь забрать его себе.
– Дура ты была, Дашка, дурой и осталась, – прыснула Василиса. – Твой-то постарел, постарел… В постели он как, а? Слабенький небось стал?
– Прекрати, – стиснув зубы, прошипела Дарья.
– А… понятно. – В ее тоне прозвучало сочувствие, на что Дарья презрительно фыркнула: – Ну, гляди, Дашка, мужик к постоянству не очень-то расположен, ему новшества нужны. Поверь уж мне, я-то знаю, как от жен-красавиц мужья ко мне бегают. Бегает и Фрол, ты просто не знаешь. Уж извини, а я пригрею и его. Думаю, не забыл он, как мы с ним этим делом баловались. А ты же пресная, правильная, такая жена быстро скучной становится.
Дарья восприняла ядовитые слова сестры, как зудение неудачницы. Но яд на то и яд, что, попадая в душу, отравляет существование. Присмотревшись к мужу, Дарья заметила холодность с его стороны, которую раньше списывала на возраст и усталость, ведь работал он много. Да, ему исполнилось пятьдесят четыре, но разве это возраст для мужчины? А тридцатипятилетняя Дарья, как говорится, находилась в самом соку, была красивой, ухоженной, уважаемой и, казалось, благополучной. Но почему Фрол задерживался на работе? Почему предпочитал зачастую ночевать в кабинете? Почему по выходным уезжал из дома то на рыбалку, то на мальчишник? Прямо спросить она не решалась, это задевало ее гордость. Психологов, которые корректируют отношения и ищут причины охлаждения супругов, тогда не было, следовательно, посоветоваться было не с кем. Дарья осталась с невыясненной проблемой одна, полагаясь на время. Так прошло еще полгода – изменений в отношениях с мужем не происходило.
Однажды весной Дарья вышла из поликлиники и отпрянула от тени, бросившейся ей наперерез. Это оказалась Василиса.
– Пойдем, сестричка, потолкуем, – предложила она.
Загадочность интонации Васьки и лукаво-торжествующий взгляд единственного глаза заинтриговали Дарью. Однако она побаивалась необузданной сестры, которая с возрастом становилась злее, поэтому собралась отказаться: мол, некогда. Но тут та ее как холодной водой окатила:
– Расскажу, где твой муженек времечко проводит. Если, конечно, выпить нальешь…
Какая женщина способна пройти мимо заманчивого предложения разоблачить мужа? Даже самая благополучная в уголках подсознания не верит, что под ней твердыня, и, стоит кому-то заронить словцо, почва у нее расползается под ногами, ибо внутри сидит страх – верных мужей не бывает! Да какая же из женщин не захочет подкрепить свой страх и убедиться, что не все в жизни идет гладко? Эта готовность к плохим вестям и погнала Дарью в ресторан, так как за важную информацию следует платить щедро.
Василиса сначала выпила, принялась жадно закусывать. Дарья изучала сестру и поражалась, насколько они далеки друг от друга, будто неродные. К еде она не притронулась, лишь пригубила рюмку с коньяком и, стараясь, чтобы в голосе не прозвучал интерес, спросила:
– Что хотела рассказать?
– Ну, слушай, – вытерев рот салфеткой, сказала Василиса. – Фрол часто на могилу ходит к Елене. Цветы приносит…
– Ты хочешь, чтоб я ревновала к покойнице? – усмехнулась Дарья.
– Да это так, прелюдия, – в свою очередь усмехнулась Василиса. – Чтоб тебя удар не сразу хватил, хотя мне и охота поглядеть на мучения твои. Слушай дальше. Еще ходит он к женщине, Региной зовут. Живет она одна в однокомнатной квартире, которую, кстати, ей добыл твой муженек, то есть помог получить. Продукты ей привозит, подолгу у нее находится, особенно по субботам и воскресеньям. И самое интересное: безногая она. Видишь, не брезгует Фрол нами, калеками.
У Дарьи круги поплыли перед глазами. Она снова ощутила себя беспомощной девочкой на лошади, почувствовала, как падает вниз, под копыта. И это несмотря на то, что новостью слова сестры не были – за холодностью мужа она давно видела женщину, но отгоняла гадкие мысли. А тут вдруг… безногая?! Этого просто быть не может! Дарья с презрением бросила:
– Ты что же, следишь за моим мужем?
– Слежу, – призналась та, вперив свой единственный глаз в лицо сестры. – Хотела убедиться, что и тебя он под ноги бросил. Это ж мне – как масло сливочное на душу. Думаешь, сына ему родила, так он тебя до самой смерти любить будет? Не надейся. За все, сестричка, приходит расплата. Я поначалу думала тебя достать, отомстить за поруганную мою жизнь, ведь ты влезла между нами, еще когда Ленка была жива. Не ее сторону ты должна была принять, а мою, мне помощницей должна была стать, потому что сестры мы. А ты…
– Не пора ли, Васька, успокоиться? – поднимаясь с места, сказала Дарья.
– На мою долю, Дашка, выпала ненависть, а она не успокоится, покуда вы в довольстве живете. Знаешь, как она душу скребет? Ничего, узнаешь.
– У тебя чехарда в мозгах, – процедила Дарья, наклонившись к сестре и опираясь о стол руками. Страшно хотелось врезать по ее изуродованной роже, но иногда больней кулаков слова. – Не хватило духу признать, что Фрол спал с тобой, потому что ты сама лезла к нему, а он мужик. Почему ты решила, что он должен быть твоим? Ну, не любил он тебя, не любил! А Елену Егоровну любил, и это было его право. Как и взять в жены меня, а не тебя. Покопайся в себе, найди, что ты делала не так. Когда найдешь ответ, твоя ненависть поубавится. Во всяком случае, запомни: во всем, что случилось с тобой, винить тебе следует себя, и нечего перекладывать собственную несостоятельность на чужие плечи.
– Больно мне было, до сих пор болит… – призналась Василиса, доставая из кармана свернутый листок бумаги. – Понять это невозможно, не испытав на своей шкуре. Но и ты теперь узнаешь, что такое боль. Не чаи гоняет Фрол с Региной, думаю, ты догадываешься. Вот адресок, сходи, убедись. Вы меня растоптали, теперь я посмотрю, как растопчете друг дружку. И посмотрим, кого ты винить будешь.
Дарья бросила на стол деньги за ужин, но записку прихватила. Две недели она шпионила за мужем, и оказалось, что Василиса говорила правду. Дарья испытала и боль, и обиду, она давила в себе ростки ненависти к сестре, к мужу, к безногой калеке. Именно то, что она была безногой, приводило Дарью в ярость. И только она собралась с духом, решившись потребовать от мужа объяснений, как… его убили. Семь пуль. Это случилось у дома его безногой любовницы.
10
Ну, вот и конец наступил душещипательной истории, которая не пролила свет на сегодняшнее покушение. Щукин озадаченно потер подбородок, перебирая услышанное в памяти, затем взглянул на Дарью Ильиничну, надеясь, что она скажет, кто убил ее мужа, ибо лично он не догадался. Старушка куталась в пуховый платок, щурясь, наверно, от сигаретного дыма, ведь Архип Лукич во время ее рассказа выкурил все положенные сигареты и за те три часа, которые не курил. Он загасил окурок, пристально изучая рассказчицу, а та не шевелилась. Кажется, впала в забытье с открытыми глазами, у стариков такое случается. Пришлось задать сакраментальный вопрос:
– И кто же убил Фрола Самойлова?
– Вы не догадались? – не выходя из своего состояния «забытья», спросила Дарья Ильинична. Затем посмотрела на Щукина и уверенно сказала: – Моя сестра.
– Неужели? Почему же следствие осталось в неведении?
– Я не рассказала им того, что сегодня рассказала вам. Не смогла этого сделать. Понимаете, в какой-то степени она была права, я во многом виновата перед ней. Я изуродовала ее, потом вышла замуж за человека, которого она любила, но который попользовался ею и бросил. Мне не следовало так поступать, а я, сама того не подозревая, влезла в шкуру Василисы, добиваясь Фрола, только действовала умнее.
– Мне кажется, вы зря себя корите. Ваша сестра избрала запрещенные методы по отношению к Самойлову и Елене Егоровне, это и оттолкнуло Фрола. А то, что вы ее тогда покалечили… случайность, досадная случайность.