Командиры стрелковых дивизий приняли решение использовать приданные им танковые батальоны в качестве дивизионных групп непосредственной поддержки пехоты, поставив им задачу поддержать атаку полков первого эшелона, действовавших на направлениях главных ударов.
В операции предусматривались артподготовка тремя полками корпусной артиллерии, а также поддержка и прикрытие наземных войск авиацией. Пехоте и танкам и на этот раз запрещалось переходить государственную границу. Таким образом, «оригинальный и смелый план» Штерна в точности повторялся, только значительно более крупными силами.
Начало операции было назначено на 14 часов 6 августа. План предстоящего сражения утвердил лично нарком, разрешивший для пользы дела вторгаться на сопредельную территорию и бомбардировать японские артиллерийские позиции на правом берегу реки Тумень-Ула. На карте прекрасно видно, что заходящие фланги 39-го стрелкового корпуса – 95-й и 119-й стрелковые полки – были нацелены на высоту Черная, высоту Орел и корейское селение Хомоку.
Танковые части в это время готовились к бою. Ночь они использовали для перехода на исходные позиции, разведки местности, малопригодной для использования танков, и прокладывания гатей через болота. Никакой информацией о силах, огневой системе, особенностях обороны противника танковые командиры, впрочем, как и все остальные, не обладали, конкретные боевые задачи им поставили лишь под утро. Организовать радиосвязь с пехотой не удалось, так как стрелковые полки не имели радиостанций.
Из-за густого тумана, мешавшего действиям авиации, наступление задержалось на три часа. Ввиду того что сосредоточение войск происходило на виду у неприятеля, ни о какой внезапности не могло быть речи.
В 16 часов тяжелые бомбардировщики ТБ-3 под прикрытием истребителей нанесли удар по японским позициям. Более 250 орудий приступили к артиллерийской подготовке. Под ее прикрытием пехота и танки заняли исходное положение и в 17 часов пошли в атаку. Выдвижение к переднему краю 3-го танкового батальона 2-й мехбригады, поддерживавшего стрелковые полки 32-й дивизии, производилось тремя колоннами, по числу переправ, наведенных саперами через ручей юго-западнее Новоселки. Из-за болотистого грунта в пойме ручья танки двигались со скоростью не более 3 км/ч, подвергаясь сильному обстрелу со стороны противника.
Эффективность артиллерийской и авиационной подготовки оказалась низкой. Красноармейцы с трудом преодолевали заболоченную местность под плотным огнем неприятеля. Из 43 танков 3-го батальона переднего края обороны противника достигли только десять. Остальные застряли на переправах или были подбиты огнем противотанковых пушек. Ничуть не лучше были успехи у 32-го отдельного танкового батальона:
«В танке стояла неимоверная жара, нечем было дышать, – вспоминает генерал-полковник Д.А. Драгунский, командовавший 3-й танковой ротой, – снарядные гильзы обжигали руки. Через прицел я видел только ярко-голубое небо. И вдруг что-то рвануло в машине. Мелкие осколки иголками впились в щеки и нос. Дым и грязь пеленой застлали глаза. Танк развернулся влево, стал откатываться вниз. Я схватил водителя за плечо, закричал: «Остановись!» Напрасно! Неуправляемая машина помчалась вниз и, зарывшись по башню в болото, застыла в мертвой судороге… В танк попало два японских снаряда – первым водителю оторвало ногу, вторым пробило голову. Вышла из строя коробка перемены передач. В правом борту нашего Т-26 зияли две круглые рваные пробоины».
Незнание обстановки, неумение в ней ориентироваться, отсутствие связи, артиллерийского сопровождения, слабая подготовка личного состава, не тренированного вождению «в трудных условиях с закрытыми люками» и пользованию оптическими приборами, превратили атаку в хаотичное движение массы танков, которая в бою никем не управлялась. Потеряв большую часть машин, танкисты не смогли обеспечить продвижения стрелковых подразделений. Попытка овладеть высотой Безымянная провалилась. С наступлением темноты танковые батальоны были отведены, пехота зацепилась за южный склон. Подразделения 95-го стрелкового полка к 21 часу дошли до проволочных заграждений высоты Черной, но сильным огнем были отбиты.
На левом фланге корпуса действовала танковая рота разведывательного батальона 2-й мехбригады, атаковавшая противника девятнадцатью танками БТ-5 и БТ-7. Рота на большой скорости достигла заболоченной лощины между высотами Пулеметная Горка и Заозерная, где и завязла. Лишь двум машинам удалось преодолеть болото и прорваться к Заозерной.
2-й танковый батальон, достигнув переднего края японской обороны, также поначалу быстро продвигался вперед, увлекая за собой пехоту 40-й стрелковой дивизии. Однако к 17.30 половина танков застряла на подступах к высоте Пулеметная Горка. Многие машины были подбиты огнем орудий ПТО либо сожжены японскими «противотанковыми командами». Одними из первых вышли из строя танки командира, комиссара и начальника штаба батальона, а также танки двух командиров рот, выделявшиеся из общей массы своими поручневыми антеннами. Управление батальоном нарушилось, уцелевшие машины остановились и стали вести огонь с места. Командир батальона майор Меньшов часть танков направил к Пулеметной Горке с задачей уничтожить огневые точки, мешавшие продвижению 120-го стрелкового полка, а 12 машин вместе с пехотой 118-го и 119-го полков атаковали высоту Заозерная.
Танки, атаковавшие Пулеметную Горку, не смогли преодолеть ее крутых скалистых склонов. Атака Заозерной была более успешной – семь танков достигли ее юго-восточных склонов, а к 22 часам бойцы 118-го полка водрузили красное знамя на южной части гребня высоты.
Северная часть гребня Заозерной, высоты Безымянная, Черная, Пулеметная оставались в руках противника, сумевшего, несмотря на противодействие советской авиации, перебросить на левый берег подразделения 73-го и 74-го пехотных полков. Советская группировка была усилена 115-м стрелковым полком 39-й дивизии с танковой ротой.
Ожесточенные бои за две сопки в приморской степи кипели до 9 августа, выбить с них противника так и не удалось, хотя наши средства массовой информации раструбили, что «советская территория была полностью очищена от захватчиков».
10 августа японское правительство вновь предложило правительству СССР вернуться к переговорам. 11 августа 1938 года боевые действия были прекращены, войска отведены назад, гребень сопки Заозерная остался в нейтральной полосе, как оно и было до начала «провокации». Вот и пойми, мы отказались от «исконно российской территории» или все-таки нас выбили с «исконно маньчжурской»? Демаркацию границы в этом районе провели лишь в 1997 году, спорные 300 гектаров поделили с Китаем примерно пополам.
Советские потери, по официальным данным, опубликованным лишь в 1993 году, составили 960 человек убитыми, пропавшими без вести, умершими от ран и 2752 ранеными; японские соответственно – 525 и 913.
Согласно тем же официальным данным, общие потери в танковых войсках – 75 человек, хотя архивные отчеты только по 2-й мехбригаде дают цифру 106 бойцов и командиров, «вышедших из строя» убитыми и ранеными – 30 % «участвовавших в танковой атаке». По подсчетам И.М. Нагаева, цифра безвозвратных потерь РККА составляет не менее 1112 человек.
Всему миру объявили, что «агрессору был преподан суровый урок. Ему пришлось убедиться, что советские границы неприступны… Проба сил японской военщины, решившей прощупать твердость советских дальневосточных границ у озера Хасан, закончилась позорным провалом». Двадцать шесть участников боев получили звание Героя Советского Союза, 40-я стрелковая дивизия удостоилась ордена Ленина, 32-я – ордена Красного Знамени.Убежал от нас позорно
За кордон разбитый враг,
На высотах Заозерной
Гордо вьется красный флаг.
Итоги подвел приказ К.Е. Ворошилова № 0040 от 4 сентября 1938 года, в которым указывалось, что «боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава оказалась на недопустимо низком уровне». Войска выступили к границе совершенно неподготовленными, советские части были «раздерганы и недееспособны», снабжение их не организовано: «Начальники управлений фронта и командиры частей не знали, какое, где и в каком состоянии оружие, боеприпасы и другое боевое снаряжение имеются. Во многих случаях целые артбатареи оказались на фронте без снарядов, запасные стволы к пулеметам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок и противогазов».
Помимо этого, несмотря на «громадные запасы вещевого имущества, многие бойцы были посланы в бой в совершенно изношенной обуви, полубосыми, в таком рваном обмундировании, что, по сути дела, они оставались в нижнем белье».
Все рода войск обнаружили полное неумение действовать в реальной боевой обстановке. Артиллеристы не знали, куда стрелять. Танковые части «с именем вождя народов тов. Сталина» сражались геройски, но были использованы неумело, действовали большими группами на ограниченном пространстве и неподходящей местности, без взаимодействия с пехотой и артиллерией, прорвать вражескую оборону не смогли и понесли большие потери в материальной части. Так, во 2-й механизированной бригаде было подбито 49 боевых машин (43 %), из них восемь сгорело; еще 44 танка застряли в болотах и оврагах. В отдельных танковых батальонах выбыли из строя 85 танков Т-26. Специалисты докладывали, что в данной конкретной обстановке «целесообразнее было бы применять танки для атаки лишь отдельными подразделениями до взвода в теснейшем взаимодействии с пехотой, а остальную часть танков использовать как подвижные батареи, огнем с места используя складки местности и получая целеуказание от пехоты».
Касаемо конструкции танков, то в первую очередь строевые командиры предложили убрать поручневые антенны, демаскирующие командирские машины; усилить бронирование, установив броневые листы под рациональными углами наклона; уменьшить удельное давление на грунт «путем уширения гусеницы»; переделать систему вентиляции так, чтобы башня тоже вентилировалась, а не представляла собой место «сильного скопления газов» и высокой температуры; обеспечить экипаж внутренней связью и дополнительными смотровыми щелями. К моторной части претензий не было. Выявилась необходимость дополнить танковые подразделения самоходной артиллерией на гусеничном ходу, поскольку автомобильные артустановки СУ-1-12, ввиду своей малой проходимости, сопровождать атаку не могли.
Иностранные наблюдатели отмечали «слабость русской тактики, недостаток инициативы, отсутствие организации и связи различных родов войск. В одной из сводок Военного министерства Франции сообщалось о явном превосходстве советской стороны в военной технике, о полном ее господстве в воздухе, но одновременно – и о некомпетентности командного состава: «Артиллерия вела стрельбу, руководствуясь картами, и не смогла обеспечить пехоте необходимую поддержку. А главное, массированные танковые атаки носили неподготовленный характер и не были поддержаны. Советские артиллерия и танки, несмотря на свой перевес, не сумели скоординировать свои действия в ходе танковых атак и обуздать в нужный момент противотанковую технику японцев. В конечном счете вышеуказанные неудачи советских войск объясняются неумелым командованием».
Так что Сталин тоже получил урок, поняв, что «исторический момент» еще не наступил, Красная Армия не способна к проведению крупномасштабных операций. К аналогичному выводу с большим удовлетворением пришел императорский Генеральный штаб, готовивший наступление на Ухань и опасавшийся вмешательства СССР в японо-китайскую войну. Бывший начальник оперативного отдела полковник Масадзуми Инада впоследствии признал: «Мы исходили из того, что, даже если будет разгромлена целая дивизия, необходимо выяснить готовность Советов выступить против Японии». Можно сказать, что итогами Чангуфэньского инцидента «самураи» были вполне удовлетворены.
Маршал Блюхер был отстранен от командования Дальневосточным фронтом, а сам фронт расформирован в две отдельные армии. В приказе не было упоминания о том, что непосредственно перед началом боев, в ходе боев и по их окончании производились аресты комбригов и комбатов – чекисты работали по собственному плану, они занимались ликвидацией «военного заговора», одним из фигурантов которого оказался командир 15-й кавалерийской дивизии К.К. Рокоссовский. Сразу после первого приступа Заозерной командование 39-м стрелковым корпусом принял лично Г.М. Штерн. В последующем были отстранены от должности и арестованы командующий 1-й Краснознаменной армией К.П. Подлас и начальник штаба армии А.П. Помощников. Комдивом 40-й стрелковой дивизии стал полковник С.К. Мамонтов, а 40-й танковый батальон повел в бой старший лейтенант Ситников.
Полковник А.П. Панфилов принял под свою руку 2-ю механизированную бригаду за две недели до начала конфликта; два предыдущих ее командира – полковники И.Д. Васильев и В.Г. Бурков, начальник штаба, военный комиссар, начальник политотдела, начальники служб, комбаты, ряд других командиров уже обживались на нарах. Командный состав бригады был обновлен на 99 %. Панфилов руководил соединением 11 дней, затем взяли и его. В итоге 45-километровый марш танковой бригады в район боевых действий длился 11 часов.
События 1937–1938 годов происходили на фоне арестов и отстрела командиров и политработников с «неправильными черепами», в том числе и в бронетанковых войсках. Были расстреляны командир 45-го механизированного корпуса комдив А.Н. Борисенко и командир 11-го мехкорпуса комдив Я.Л. Давидовский, командир 7-го мехкорпуса комдив М.М. Бакши, командир 133-й механизированной бригады комбриг Я.К. Евдокимов, в Читинской тюрьме умер еще один бывший командир 11-го мехкорпуса комкор К.А. Чайковский. Вот неполный список арестованных командиров мехбригад: полковник А.Б. Слуцкий (6-я мхбр), комдив Д.А. Шмидт (8-я мхбр), полковник С.И. Богданов (9-я мхбр), комбриг М.Я. Колесниченко (12-я мхбр), комбриг Г.Ф. Малышенков (13-я мхбр), комбриг Н.С. Поляков (14-я мхбр), полковник В.П. Стольник (тоже 14-я, а сменивший его комбриг С.И. Кондратьев застрелился сам), полковник С.Н. Аммосов (16-я мхбр), комбриг В.Г. Грачев (18-я мхбр), полковники А.А. Ваганов, Б.М. Симонов, М.Б. Залкинд (все трое – командиры 19-й мхбр), комбриг Н.И. Живин (22-я мхбр), комбриг М.И. Болотов (25-я мхбр), полковник И.П. Корчагин (31-я мхбр). Само собой, брали под белы руки их заместителей, помощников, начальников штабов, политотделов и прочая, прочая, прочая. Только в 7-м механизированном корпусе были арестованы 75 командиров и политработников.
Истины ради отметим, что расстреляли не всех, кому-то дали срок, кого-то просто уволили из армии. К примеру, С.И. Богданова, будущего Маршала бронетанковых войск, промурыжив допросами и очными ставками полтора года, выбросили на улицу; за это время его жена публично отреклась от «врага народа».
Не забыли, поставили к стенке бывшего начальника советско-германских «Технических курсов Осоавиахима» полковника Н.Ф. Ерошенко, выросшего в начальника автобронетанковых войск Уральского военного округа, а также всех сотрудников школы, «завербованных немцами», вплоть до сантехников, официанток и дворников. За четыре года на «Каме» прошло обучение около 100 офицеров рейхсвера и не менее 65 советских курсантов: строевых командиров, преподавателей бронетанковых вузов, инженеров-танкистов, связистов, специалистов по оптике. Интересно, что немцы известны поименно практически все, среди них будущие преподаватели, командиры танковых дивизий, командовавший армиями и группой армий генерал-полковник Йозеф Харпе. Списком «русской части школы мы не располагаем» по сей день, смею догадываться, что карьера их оборвалась до начала Отечественной войны.К 1939 году СССР располагал четырьмя танковыми корпусами (10, 15, 20 и 25-й), двадцатью четырьмя отдельными легкими танковыми бригадами, четырьмя тяжелыми танковыми бригадами и несколькими десятками танковых батальонов и полков в составе стрелковых и кавалерийских дивизий. Весной этого года столкновение советских и японских интересов в Китае привело к прямому военному конфликту на монголо-маньчжурской границе.
Еще в марте 1932 года на территории трех провинций Северо-Восточного Китая японцы создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. У товарища Сталина на китайской территории была своя марионетка – Монгольская Народная Республика, по советской указке неуклонно двигавшаяся прямиком «из феодализма в социализм, минуя капиталистическую фазу». Кроме Москвы, ее никто не признавал. Насколько Народная Монголия была независимой, можно судить по тому факту, что Сталин запретил монгольскому правительству устанавливать дипломатические отношения с кем бы то ни было и даже пускать в Улан-Батор туристов.
Между двумя созданными с помощью иностранных штыков государственными новообразованиями, чьи отношения с самого начала не были омрачены дружбой, границы не существовало. Имелась лишь ничем на местности не обозначенная пустынная зона шириной от нескольких десятков до сотни километров, через которую свободно передвигались различные кочевые племена. Эта территория и превратилась в место постоянных стычек маньчжурских и монгольских пограничных разъездов, тоже «свободно кочевавших».
Ситуация еще больше обострилась с началом широкомасштабного вторжения японцев в Китай и их намерением проложить стратегическую железную дорогу из Гяньчжоу в Солунь, которая должна была пройти в непосредственной близости от виртуальной границы МНР. Шаставшие в районе планируемого строительства монгольские цирики нервировали самураев. В связи с этим и возник вопрос: кому, собственно, должна принадлежать полоса барханов восточнее реки Халхин-Гол размером 70 на 20 километров (характерна топонимика данного района: Большие пески, Дальние пески, сопка Песчаная) – то есть вопрос о демаркации границы. Монголо-маньчжурская конференция по проблеме спорных территорий продолжалась с перерывами два года (с июля 1935-го по сентябрь 1937-го), в ходе ее состоялось 35 заседаний, на которых не было решено ни одного вопроса. Непреодолимым препятствием и поводом для срыва переговоров стали принципиальные разногласия по поводу числа представителей в совместных пограничных комиссиях: маньчжурская сторона считала, что их должно быть три, монгольская – один. На самом деле Сталина не устраивал сам факт установления дипломатических и любых других отношений Монгольской Республики с Маньчжоу-Го. Несомненно, японскую позицию тоже никак нельзя было назвать конструктивной.