Тут для Алексея и Меньшикова началась совершенно новая и очень хорошая жизнь, уже не в Москве, так что на следующее утро освободилось место у метро, на котором Алексей каждый день торговал игрушками. Человек по фамилии Газарян, который это место проплачивал, приготовился искать продавца, еще не зная, что его новый продавец прямо сейчас сидит в вытрезвителе и знакомится с небольшим, упитанным, приятным человеком в казенных штанах. Этого человека, то есть Котю, привезли в вытрезвитель совершенно голого, хотя он-то как раз был гораздо трезвее всех вокруг. Дело в том, что Котя ждал-ждал возвращения со службы младшего лейтенанта Меньшикова, чтобы хоть немножко отметить Новый год, пусть и в три часа ночи, но не дождался и заснул, свернувшись клубком у батареи и положив морду на лапы. Увы, примерно в половине второго Котя проснулся с невыносимым чувством, что вот прямо сейчас или псят-грам — или ему каюк. Растерянный и напуганный, бедный Котя заметался по дому, но младшего лейтенанта Меньшикова, всегда готового плеснуть Коте в миску и самому присоединиться, рядом не было. Сознавая всю безвыходность ситуации, верхунд Котя, которого от желания выпить уже трясло, принял единственно возможное решение: вопреки своим приличным собачьим принципам вспрыгнул на стол, столкнул вниз бутылку с водкой и жадно полакал из лужи. Потом был мучительный момент превращения, а потом успокоенный Котя вышел на морозный балкон покурить голый — потому что в рубашке и штанах он, конечно, не смог бы запрыгнуть на стол. Он пожалел, что в этот редкий человеческий момент, да еще и в такую прекрасную звездную ночь, когда повсюду слышится смех и хлопают хлопушки, рядом нет его друга младшего лейтенанта Меньшикова. После чего Котя лег на диван, завернулся в плед и очень сладко заснул, положив голову на локоть. Снилось ему, что Меньшиков вернулся домой, они сидят за столом и едят очень вкусную баранину, а потом занимаются любовью, и Котя как раз говорит Меньшикову, что всегда об этом мечтал, но не мог признаться, и что его новогоднее желание было — чтобы Меньшиков тоже этого захотел. Меньшиков в ответ что-то очень тихо и красиво пел, Котя попросил его спеть погромче и, к сожалению, проснулся.
Оказалось, что, во-первых, Меньшикова все еще нет дома, а во-вторых — красивое тихое пение все еще продолжается. Котя заглянул под кровать и увидел там трех мышей, которые сидели вокруг огрызка бублика, потерянного младшим лейтенантом Меньшиковым во время просмотра футбольного матча Россия-Испания в прошлую пятницу. Мыши теплили свечечку и пели «Таганку», и именно от их свечечки у Коти была такая нагретая кровать, в которой ему так хорошо спалось. Котя никогда раньше мышей не видел и несколько остолбенел, но мыши очень извинились и сказали, что они в их с Меньшиковым квартире, если можно, только до утра и посидят, а потом пойдут дальше, а то снаружи массовые гуляния и они боятся, что их затопчут. Эти мыши были паломники из Астрахани, они выращивали там мини-арбузы на протяжении многих поколений. Но в последнее время в Астрахань, так эти мыши сказали, повалило страшное количество столичных доброхотов, уверенных, что у России собственный путь, непременно лежащий через сельское хозяйство. Эти ублюдки сами ничего делать не умеют, развалили все, бахча не родит, и теперь настоящие арбузные мыши идут из Астрахани в Москву, потому что тут мыши живут по тюрьмам и страшно на своих песнях наживаются благодаря перекупщикам с радио «Шансон». Эти мыши у Коти под кроватью шли к родственникам в Матросскую тишину и надеялись успеть до Нового года, но застряли, и вот — приползли по батареям пересидеть ночь.
Котя видел, что мыши ужасно смущены, и, конечно, не собирался выгнать троих малюток в новогоднюю ночь на мороз, это ж верная смерть, лучше в полынье утопиться. Он сказал, что очень даже рад гостям. Мыши сказали, что он первый в Москве добрый человек, которого они встретили, и что завтра они тронутся в путь, хотя самое главное, что их мучает, — это непонятка, как попасть в тюрьму. Они, сказали мыши, специально совершили несколько преступлений на территории парка Сокольники, но преступления у них все получались какие-то мелкие. И тогда Котя сказал, что в новогоднюю ночь надо делать добрые дела, поэтому он сейчас наденет рубашку, куртку, шапку, носки и зимние ботинки, посадит мышей к себе в карманы, а трусы и штаны надевать не будет. И так, сказал Котя, он выйдет на праздничную улицу, под снег и треск хлопушек и фейерверков, притворится пьяным, и его вместе с мышами непременно заберут в тюрьму. К этому времени придет домой его друг младший лейтенант Меньшиков, забеспокоится, позвонит в милицию, найдет Котю и заберет прежде, чем Котя превратится в собаку. Мыши, конечно, начали страшно стесняться и очень Котю отговаривать от таких хлопот, но у Коти были свои отношения с новогодней ночью. Он надел на себя все, кроме трусов и штанов, посадил в карманы мышей, вышел наружу и через полчаса уже был в вытрезвителе, причем отлично успел отпустить мышей прежде, чем его заботливо приодели. Он не учел только того факта, что его друг младший лейтенант Меньшиков в этот момент под крики радующейся толпы говорил Алексею, что он, Алексей, — любовь всей его жизни, и что для Меньшикова с Алексеем жизнь с этого момента начинается совершенно новая, и что Меньшиков вот-вот будет пытаться звонить ему, Коте, из автомата, потом с вокзала, потом из поезда, но дозвонится уже только из Астрахани два дня спустя.
А пока Котя стоял посреди вытрезвителя в казенных штанах и знакомился с двумя людьми, одним из которых был Сергей, а вторым был волосатый мужик в серой рубахе. Сергей, который тогда работал психиатром, уже пятнадцать минут мучился ощущением, что где-то мужика в серой рубахе видел; ему показалось, что во время суда над Татьяной, но при каких обстоятельствах — непонятно. Сергей решил, что это может быть кто-то из бывших пациентов, и на всякий случай сказал, что его зовут Паша. Коте тоже показалось, что он этого мужика уже видел, но Котя, в отличие от «Паши», отлично помнил, где именно: возле полыньи, год назад, а зачем этот мужик там был — непонятно. Коте скрывать было нечего, поэтому он сказал, что его зовут Котя, а волосатый мужик в серой рубахе сначала ничего не сказал, потому что был, наверное, ужасно похмельный — все время держался за голову и стонал, а потом вдруг поднял голову и сказал:
— Сейчас я вам Все Объясню.
И тут он Коте и «Паше» действительно Все Объяснил. Он сказал:
— Весь год, весь год от зари до зари я пашу, как больная белочка. И только двадцать четвертого декабря, накануне моего дня рождения, я позволяю себе уйти от всех дел и отдохнуть. Может быть, даже прилечь дней на пять-семь и посмотреть на все, сделанное мною, и Увидеть, Что Это Хорошо. Так что же вы, уроды, начинаете сразу то щенков топить, то в полынью бросаться, то по улице бегать без штанов, то резать кого попало, то слушать радио «Шансон», а то и еще делать чего похуже?! И даже не говорите мне: «Предпраздничная депрессия! Предпраздничная депрессия!» Потому что это никакая не предпраздничная депрессия, а ужасное свинство по отношению ко мне.
Это был очень высокий момент. Котя с «Пашей» замолчали, и стало слышно, как мыши очень нестройно (мыши в вытрезвителе всегда поют очень нестройно) поют «О, малый город Вифлеем!» Но тут Котя сказал: «Ой, извините» и снова превратился в собаку, потому что от этого высокого момента он совсем и окончательно протрезвел. Мужик в серой рубахе застонал и опять закрыл лицо руками, а Котя ужасно испугался и заскулил, потому что еще никогда не превращался в собаку при чужих людях. Зато «Паша» почему-то совершенно не удивился, взял перепуганного Котю на руки и окончательно понял, что больше не может работать психиатром, поскольку явно профнепригоден. Тут их как раз пришли выпускать из камеры, потому что наступило утро. Человек по фамилии Газарян открыл дверь камеры, увидел «Пашу», держащего на руках собаку Котю (мужик в серой рубахе уже пять минут назад мрачно сказал, что — ладно, отпуск кончился, и просто куда-то исчез), и вдруг упал на колени со словами: «Спасибо тебе, Господи!»
Дело в том, что этот человек не просто дежурил в вытрезвителе, куда мудрая милиция посылает дежурить в новогоднюю ночь только самых последних алкоголиков (чтобы сразу совместить две задачи). Этот человек и чуть сошел с ума, раздумывая, что он будет утром делать с мужиком без штанов. Котя поступил в вытрезвитель без штанов, и человек по фамилии Газарян должен был отобрать у него все казенное, в том числе штаны, и отправить сто обратно во всем своем, то есть без штанов. Но человека в таком виде тут же доставили бы обратно в вытрезвитель, к Газаряну, где Газарян должен был бы выдать ему все казенное, после чего удостовериться, что этот человек протрезвел, и выдать ему обратно все свое, забрав при этом все казенное — то есть штаны, и в таком виде снова выпустить наружу — что немедленно привело бы его обратно в вытрезвитель к Газаряну. Поэтому человек по имени Газарян провел новогоднюю ночь в посте и молитве, умоляя Господа исполнить его единственное новогоднее желание: решить как-нибудь проблему человека без штанов. Так что когда Газарян вошел утром в камеру, весь трепеща, и там не оказалось ни одного человека с неразрешимой проблемой штанов, Газарян упал на колени и сказал: «Спасибо тебе, Господи!»
Тут Газарян вдруг понял, что впервые за всю свою жизнь (то есть с тех пор, как ему исполнилось девять лет, если быть абсолютно точным) провел новогоднюю ночь в совершенно трезвом состоянии. Это потрясло человека по имени Газарян, потому что до этой волшебной ночи даже милиционеры считали его алкоголиком. Счастливый и трезвый Газарян решил, что больше не будет иметь дела с вечно пьяной ментовской сворой, а присоединится к бизнесу своего брата, тоже Газаряна, который по всей Москве торговал игрушками у метро и был в тайном «коричневом списке» журнала Forbes. Об этом списке никто не знал, кроме журнала Forbes, — там фигурировали настоящие богатые люди России, и брат Газаряна, тоже Газарян, шел там четвертым номером, сразу за старой мышью по кличке Суслик, которая давно потеряла голос, но вооруженным террором и угрозами держала все радио «Шансон» за яйца.
По стечению обстоятельств на следующее утро бывший психиатр «Паша», то есть Сергей, приступая к исполнению своих обязанностей в качестве продавца игрушек у метро, застал очень неприятную разборку между старшим из братьев Газарянов и мышью по кличке Суслик. В суть разборки он вникать не стал, но понял, что одного из подручных Суслика убили из игрушечного пистолета с присосками, проданного Газаряном. Сергей, видя, что дело идет к беде, все-таки вмешался и благодаря своему богатому психиатрическому опыту помог каждому из участников спора преодолеть ригидность их представлений о ситуации. Потом Сергей еще целый год прекрасно торговал игрушками у метро, а Газарян и Суслик приходили к нему за жизненными советами, но больше не ссорились, и не подгрызали друг у друга шлагбаумы, и не наступали друг на друга ботинками, а вместо этого запустили серию игрушек, среди которых была плюшевая лошадь, танцевавшая под песни «Жиган-лимон» и «Зеленый прокурор».
Мышь Суслик со своей охраной часто приходила к Сергею в гости, так что уже следующей весной «Паша» больше не успевал торговать игрушками у метро: ему пришлось фактически организовать для мышей психиатрический стационар, потому что Суслик очень часто кричал на свою охрану. Мыши плохо переносят грубость и впадают в депрессию, от которой их приходится лечить определенными соединениями фенолов (буквально по грануле). Так что Сергею приходилось дома проводить вручную пиролиз некоторых древесных пород, то есть запихивать в духовку куски ели и вытапливать из них смолу. А с другой стороны, была еще женщина Алена и ее дочка Наташа, которая оказалась совсем даже не с припиздыо, а прекрасным умным ребенком, убедившим мать бросить свинью по имени Женя и забыть дурацкого и жестокого юного пианиста Лелика, а вместо этого полюбить человека, который новогодней ночью помог ей привезти домой на санках целый поднос замерзших мыльных пузырей и тем самым, даже не ведая, прошел важный тест на право завоевать Аленину любовь.
Мыши из стационара очень ревновали Сергея к Алене, и это усугубляло их депрессию, так что определенного типа соединений фенола им требовалось гораздо больше, чем раньше. Сергею пришлось плюнуть на покупку еловых дров в супермаркете, пойти поздним вечером в расположенный совсем рядом парк Сокольники, спилить там целую ель — и вот, волочить ее домой. Но в остальном, конечно, Сергей не мог пожаловаться на свою жизнь, и даже его жена Таня, отсиживающая свой срок, конечно, была рада, что он теперь с Аленой, потому что сама она все равно Сергея не любила и очень за него переживала. В ту новогоднюю ночь, когда Сергей повстречал Алену, она, Таня, проснулась внезапно у себя на нарах совершенно счастливой, понимая, что Господь только что сделал ей какой-то очень большой подарок, а какой — она и сама не знала. Тюрьма, в которой теперь сидела Таня, была в Астрахани, ее водили работать в поля, это всем очень нравилось — воздух, арбузы. Между большими арбузами росли еще какие-то совсем маленькие арбузы, очень красивые и, говорят, очень вкусные, кто-то за ними явно ухаживал, выпалывал сорняки и все такое, а заключенные эти мини-арбузы не трогали — считалось, что это плохая примета.
Таня, кстати, очень хорошо пела, и мыши в астраханской тюрьме составили для нее совершенно самостоятельный репертуар, так что Таня выступала с ним в тюремном театре и собиралась подписать контракт с радио «Шансон» буквально завтра, когда ее тюремный театр приедет с гастролями в Бутырку. Сергей очень хотел прийти на Танин концерт, но при этом он пообещал себе проводить больше времени с мышами, так что он не мог долго рассиживаться с собакой Котей на ступеньках метро. Да и Котя не мог долго беседовать со своим другом «Пашей», потому что некоторое время все, конечно, почтительно стояли и ждали, но режиссер уже начал покашливать, и визажист несколько раз подходил поправить Котину шерсть, примявшуюся, когда «Паша» случайно влез в кадр и попытался протащить через Котю елку. Он, собака Котя, теперь был звезда — оперный отец Алексея позаботился о Коте, и теперь Котя играл роль Серого Волка в опере «Иван-царевич», а сейчас, в межсезонье, участвовал в съемках одноименного мюзикла. В тот вечер, когда «Паша» тащил мышам елку со всеми ее фенолами, Котю снимал для обложки журнал Time Out — как бы в его, Коти, родной среде, до театра, до славы. «Хотя, — сказал Котя „Паше“, уже снова взвалившему на себя елку, — по уму, снимать бы им меня в проруби». «Паша» с Котей понимающе улыбнулись друг другу, но тут режиссер Котиной съемки снова покашлял, и «Паша» понял, что ему пора идти, а Котин стилист спросил, не согласится ли собака Котя надеть на себя меховой жилет от Maison Martin Margiela, потому что жилет «совсем простой и отлично подчеркнет всю грубость Котиной уличной жизни». Котя посмотрел на «Пашу», а «Паша» на Котю, и они оба вспомнили человека в серой рубахе и как он им объяснял, что нельзя плохо себя вести, потому что это свинство, а надо помогать друг другу и любить друг друга. Так что Котя, несмотря на жару, сказал: «Давайте, давайте сюда свой жилет», а «Паша», несмотря на жару, взвалил на себя елку и пошел домой, к мышам, Алене и Наташе. Котя смотрел ему вслед, пока стилист причесывал на нем жилет так, чтобы шерсть блестела, думая, что мужик в серой рубахе был неправ, его, Котю, точно можно оставить без присмотра на пару дней, да и «Пашу», кажется, тоже, и Таню, Алену, Наташу, Газаряна, Алексея, мышей, младшего лейтенанта Меньшикова, еще одного Газаряна и наверняка еще каких-то людей, потому что они и сами прекрасно присматривают друг за другом. Но тут стилист спросил, не согласится ли Котя надеть еще и меховую шапку от Dsquared, потому что она «очень русская и здорово подчеркнет всю локальность Котиной тяжелой жизни», а Котя, закатив глаза, простонал: — Господи, и это в июле!
* * *