— Девочка. Ей уже одиннадцать лет.
— Никогда бы не сказал. На вид вам меньше тридцати.
— Мне тридцать два.
— Вы говорите это с вызовом, словно вам шестьдесят два.
Элен улыбнулась.
— Нет, только тридцать два.
— Это так много?
— Но и немало для женщины.
— После тридцати женщины расцветают.
— Это комплимент?
— Нет, эту истину сказал Бальзак.
— Он жил в прошлом веке.
— Но вы живете в настоящем.
— Бальзак сказал еще одну фразу: «Счастье женщины в ее благополучии».
— «Как в туалетах ее красота», — закончил Шарль.
— Ну вот видите, вы знаете и это.
— А вы считаете свою жизнь неудачно сложившейся?
— Как вам сказать? Я жила, жила и не задумывалась, счастлива я или нет. Когда выходила замуж, мне казалось, что я счастлива, потом я поняла, что ошиблась. После развода мне было особенно тяжело, и я с радостью приняла предложение стать помощником координатора «голубых».
— Давно?
— Уже пять лет.
— Вы пытались забыться в работе?
— Да. Но меня постигла неудача. Мужчины умеют находить себя в работе, целиком и полностью отдаваясь любимому делу. Женщинам это не дано.
— Вы так считаете?
— Убеждена. Каждая женщина — это прежде всего женщина. В душе она мечтает о простом человеческом счастье, о своей семье, о своем муже. И не имеет значения, кто ты — премьер-министр или прачка. Они все женщины.
— И даже феминистки?
— И. даже они. В их рядах много отчаявшихся, заблудших, потерявших надежду на свое счастье.
— Никогда не думал об этом.
— А вы подумайте. Помните спор Марии Стюарт с Елизаветой? Мне всегда было жаль королеву больше, чем ее соперницу. Ведь женщина победила. Женщина Мария Стюарт, лишившись головы, торжествовала над королевой Елизаветой. Может быть, последняя отдала бы часть своего венца за радости, которые ей были не даны.
— Я всегда считал Елизавету бесчувственной женщиной и жалел Марию.
— С точки зрения мужчины.
— Разумеется.
— А Елизавета была женщиной. Как, впрочем, мы все. И она хотела простого человеческого счастья, детей, семейных радостей. Но, поняв, что это ей не дано, и почувствовав, что ее счастливой сопернице повезло больше, она не могла найти себе места. В политике победила Елизавета, в искусстве любви — Мария. И еще неизвестно, чья победа дороже.
— С вами интересно разговаривать. Вы открываете новый взгляд на старые вещи.
— А вы стараетесь очень незаметно польстить мне, и я должна делать вид, что этого не замечаю.
Шарль рассмеялся.
— Ну вот видите, я ж говорил — интересно. Не знаешь, что вы скажете в следующую минуту. Вы удивительный человек, миссис Дейли.
— Это опять комплимент? — подняла брови Элен.
— Нет. Святая правда. В конце концов, я могу сделать вам в течение трех дней пару комплиментов хотя бы за вашу хорошую работу?
Генеральный координатор посмотрела в глаза Дюпре.
— Вы знаете, что ждет вашу группу?
— Догадываюсь.
— Вы должны не только обнаружить лаборатории триады, вам поручат и проследить их связи.
— Конечно.
— Это очень опасно.
Дюпре улыбнулся.
— Я начинаю подозревать, что вы специально проверяете мою психологическую устойчивость перед предстоящей операцией.
— Не шутите — вы же знаете, чем это все может кончиться.
— Это работа.
— Вы можете не вернуться оттуда…
— Пятьдесят на пятьдесят, фифти-фифти.
— Что? — не поняла Элен.
— А можем и вернуться.
— Я хочу, чтобы вы вернулись, Шарль. Слышите? Хочу! — Что-то дрогнуло в ее лице. — Это очень страшно, Шарль, — прошептала она, — уходят друзья, знакомые, близкие и не возвращаются. Один, второй, третий… Я знала Таамме. Он был другом Чанга. Я встречалась с Фогельвейдом. А Моррисон? Вы, наверное, слышали о «Йоркширском Потрошителе» [20] и его поимке? Это работа Моррисона. А теперь они и его… Это были отличные люди, Шарль, добрые, мужественные, отзывчивые.
— Ничего не случится. Все будет хоро…
— Молчи, — Элен зажала ему рот рукой, — пожалуйста, молчи. Если ты не вернешься, мне будет очень больно. Слышишь — очень.
Дюпре осторожно взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. В тишине комнаты отчетливо прозвучал телефонный звонок.
Элен вздрогнула. Через десять секунд раздался еще один.
И наконец, когда телефон прозвучал в третий раз с прежним интервалом, Шарль, поняв, что на том конце набирают номер специально уже в третий раз, поднял трубку и передал ее миссис Дейли.
— Это музей? — раздался голос Чанга.
— Нет, вы ошиблись.
— Странно. Скажите, пожалуйста, разве номер вашего телефона кончается не шестеркой?
Трубка выпала из рук миссис Дейли.
— Что-то случилось, — тихо пробормотали ее губы. Она изменилась в лице и, прочтя в глазах Дюпре немой вопрос, пояснила: — Это Чанг. Он сейчас приедет.
Шарль недовольно посмотрел на телефон.
— Может быть, все не так плохо.
— Это предчувствие, — прошептала Элен.
— Я не верю в предчувствие. Все будет хорошо. Вот увидишь. Все будет прекрасно. И не надо унывать. Сейчас я приготовлю еще кофе. Посмотришь теперь, как его готовит старый холостяк. Не волнуйся. Все будет хорошо, — повторил Дюпре.
От автораНа этот раз мы встречаемся с ним на румынском побережье Черного моря, недалеко от курортного местечка Мангалия, в отеле «Баллада». Он прилетел в Румынию два дня назад в составе туристической группы и, хотя он всерьез уверяет меня, что намерен здесь отдохнуть, я уже знаю от его коллег, что через несколько дней ему предстоит сложная операция, в детали которой он не может посвящать даже меня.
— У тебя жизнь настоящего Джеймса Бонда. Ты, наверно, читал эти произведения Флеминга?
— О похождениях агента 007? — он улыбнулся, — Представь себе, даже с удовольствием. Во время своим разъездов мне удалось приобрести несколько экземпляров приключений Бонда. Кстати, семерка мое любимое число. У меня и удостоверение под номером 07, нет не 007, а именно 07. Простое совпадение. Что все время делает Джеймс Бонд? Прыгает, стреляет, убивает. Не забудь, на убийство у него есть специальное разрешение секретной службы «М» и, конечно, его два нуля, дающие право на такую свободу действий. Нам такого разрешения никто не дает. За любое убийство в любой цивилизованной стране меня сразу арестуют и отдадут под суд. Но книги Флеминга мне нравятся. Там все описано точно, четко и достоверно — в конце концов сам Флеминг бывший разведчик. Недавно в Вене я прочел книгу, тоже бывшего директора ЦРУ Алена Даллеса «Искусство разведки». Вещь довольно занимательная и поучительная.
— А ваши приключения? Ты разве не чувствуешь себя Джеймсом Бондом?
— Нет, абсолютно нет. Хотя бы потому, что мы жертвуем большим, в отличие от агента номер 007, которому все удавалось. Наша голубая планета перегрета до основания, и даже миллион «голубых ангелов» не справятся с этой волной вакханалии и насилия, выплеснувшегося на страны и континенты. Конечно, мы пытаемся что-то делать, но, говоря откровенно, это капля в море. И никакой Джеймс Бонд здесь не поможет. Нужно не лечить раковую опухоль, а удалять ее.
— И вы пытаетесь это сделать?
— Отчасти. Но порой и нам не все удается. Это только в кино и книгах «Интерпол» всегда ловит преступников. А в реальной жизни все чаще преступникам удается скрыться от правосудия.
— Но тебе нравится твоя работа?
— Конечно. Однажды на курсах «голубых» инструктор сказал мне: «Мы ассенизаторы. От нас дурно пахнет, но без нас провоняет весь дом, и мы должны делать грязную работу, чтобы в нем не воняло». Грубо сказано, но тогда мне казалось, что очень точно.
— А сейчас?
— Сейчас нет. Мы не ассенизаторы. Мы скорее санитары, опрыскивающие дом ядовитыми химикалиями. Пусть от них гибнут вредители и грызуны, тараканы и крысы. Жителям дома наши химикалии не должны причинять вреда. И тогда все люди радостно распахнут свои двери, не пытаясь отвернуться от нас, зажимая носы. Ведь мы делаем нужное и полезное дело.
— Но «голубые ангелы» не входят в организационную структуру «Интерпола»?
— Скажем так — они с ним тесно связаны и возникли под эгидой «Интерпола». Дело в том, что помимо обработки информации, чем собственно и занимается «Интерпол», нужны люди, проверяющие эту информацию на местах, вот этим мы собственно и занимается. Если коротко выразить нашу суть — то мы специальный отряд международных правоохранительных служб по борьбе с преступностью. И заметь, в нашей организации только добровольцы. Мы не связаны обязательствами ни с одной правительственной или государственной службой какой-либо страны мира. Но наши действия не противоречат статусу международно-правовых организаций и сообразуются с нормами, утвержденными Организацией Объединенных Наций для ее международных специализированных учреждений.
Джакарта. День шестнадцатый
— Ваше имя?
— Хосе Жозеф Урибе.
— Год рождения?
— 1951-й.
— Место рождения?
— Спаниш-Таун, Ямайка.
— Откуда прибыли?
— Оттуда же. С Ямайки.
— В Индонезию выехали с Ямайки?
— Нет. Из Соединенных Штатов.
— Когда?
— Дней пять назад.
— Где регистрировались?
— В Джакарте.
— Цель приезда?
— Коммерция.
— А конкретнее?
— Покупка каучуковой плантации.
— Что вы делали в публичном доме?
Он усмехнулся.
— А что обычно делают там мужчины?
Офицер разозлился.
— Мужчины обычно в таких местах не стреляют.
Гонсалес незаметно потер левую руку. Тогда, в доме, стоя над Хун Сюнем, он с трудом сдержал себя, чтобы не разрядить в того всю обойму. Однако, сумев разобрать в последний момент среди криков и визгов завывания полицейских машин, понял, что местные детективы успели найти машину китайца и теперь берут приступом дом. Единственное, что он сделал тогда, успев сообразить, как это необходимо, — вытереть тщательно оба пистолета и выбросить их в окно.
Через секунду после этого рухнула дверь, и в комнату ворвались полицейские. Щелкнули наручники, его обыскали и привезли сюда.
Ничего подозрительного они, конечно, не нашли. Ямайский паспорт не привлек их внимания. Сначала его не допрашивали, но Хун Сюнь, видимо, успел дать показания, и им стало известно, что стрелял именно он. Показания двух раненых членов триады и хозяйки заведения подтвердили правоту китайца, и все внимание полиции переключилось на него, столь ловко стреляющего ямайского коммерсанта. И вот уже теперь второй час, как они пытаются поймать его на противоречиях, задавая беспрерывно вопросы. И единственное, что его сейчас действительно беспокоило, — это куда пропал Чанг. Он его так и не увидел ни среди полицейских там, ни среди офицеров тут. А передать сообщение Дюпре очень нужно. Господин Муни может узнать об аресте Хун Сюня и исчезнуть из виду или обрубить все концы.
Рассуждая логично, он понимал — его участие в группе «Дубль С-14» и в ходе самой операции завершено. В лучшем случае через месяц, а то и два, его затребует «Интерпол» как международного преступника, и, если, конечно, власти Индонезии его выдадут, он сумеет вернуться домой. Ну а до этого ему, видимо, придется сидеть в тюрьме. Это тоже его работа. Не может же он рассказывать первым встречным о «голубых», не может же он доказывать полицейским, что он специальный агент.
Но сообщение о господине Муни надо передать обязательно и как можно скорее, иначе потом может быть поздно. А это пока единственно верная нить. А все-таки где Чанг? Неужели он не знает, что среди арестованных был коммерсант с Ямайки Жозеф Урибе? Пока, видимо, не знает. Но завтра к утру, в крайнем случае послезавтра, узнает и тогда, конечно, постарается с ним встретиться. Но будет поздно. Слишком поздно.
— Мы нашли пистолет, из которого застрелен гражданин Индонезии, под окнами той комнаты, в которой вы находились, — раздался голос. Его допрашивал офицер, видимо, неплохо владевший испанским языком. Двое других все время ходили по комнате.
— И вы думаете, стрелял я?
— Мы не думаем. Мы знаем. На вас показали четверо находившихся в комнате.
— Они меня оговаривают.
— Хорошо. А чем вы объясните тот факт, что на пистолете не найдено отпечатков пальцев? Вообще никаких.
— Никто не стрелял и никто не держал его в руках, поэтому и нет отпечатков.
— Не считайте себя умнее всех, Урибе, — раздалось над его головой. — Не надо. Это не в ваших интересах.
Он повернул голову к говорившему офицеру.
— Но я не стрелял.
— Что вы делали в Джакарте? — спросил офицер по-испански с заметным акцентом.
— Жил.
— Как?
— Как все нормальные люди. Ел, пил, спал…
— Где? Где конкретно вы спали?
— В гостинице. Мои вещи до сих пор там. Вы можете позвонить и узнать о них в отеле.
— Мы уже звонили туда. Вы спали там только три дня. А до этого? Где вы были до этого?
— Я большой поклонник женщин. — Гонсалес улыбнулся.
— Ну и что?
— Я провел ночь в одном из почтенных домов.
— Там вы тоже «гостили» со стрельбой?
— Вы напрасно смеетесь. Повторяю, я не стрелял. Это ошибка.
— Тогда укажите точно адрес. Где вы спали до того, как переехать в отель?
Мигель отлично помнил, что спал он на явочной квартире, но не говорить же этим ослам ее адрес.
— Я уже сказал — в одном почтенном доме. Я бы не хотел, чтобы вы тревожили эту женщину. Ее муж недавно вернулся из командировки, и у нее могут быть большие неприятности. — Дурацкая выдумка, шевельнулось в мозгу.
Обжигающий удар пощечины на мгновение лишил его зрения.
— Скотина. Будешь говорить правду?
— Я уже сказал.
На этот раз удар пришелся прямо в челюсть. Мигель почувствовал, что по подбородку стекают тоненькие горячие струйки. Он прикусил разбитую губу.
— А вот это напрасно, — проговорил он угрюмо. — Теперь я вообще не буду отвечать на ваши вопросы.
— Будешь, — пообещал один из офицеров. — Хочешь, я скажу тебе правду? Ты такой же ямайский коммерсант, как я епископ. Мы давно охотимся за людьми Ло Хсиня. Ты его человек.
— Но…
— Заткнись. Я предлагаю тебе подумать. Ты убил человека, ранил еще двоих. О том, что ты у нас, пока никто не знает. И может не узнать. У нас достаточно способов заставить тебя замолчать. Навсегда замолчать. Понял?
— Как будто.
— Я так и думал. Ты же не дурак. Подумай, что тебя ждет. А так ты все нам расскажешь и уедешь к себе на Ямайку, — хмыкнул говоривший. — Если, конечно, захочешь.
Уеду на тот свет, подумал Мигель. Что ж, играть так играть.
— Мне надо подумать.
— Много?
— Хотя бы до завтра.
— Думай, — неожиданно быстро согласился один из офицеров, нажимая кнопку.
За спиной раздавались шаги конвойных. Идя коридорами, Гонсалес приглядывался. Охрана внушительная, отсюда не убежишь. А надо. Судя по всему, его положение безнадежно. Передышка только до утра. Может, Чанг успеет найти его до этого времени? А если не успеет? Тогда надо будет тянуть время. И как можно дольше.
Его подвели к одной из камер. Старший конвойный достал ключи. Дверь открылась, и взгляду предстала пустая камера. Но стоявший сзади что—то быстро сказал, старший кивнул головой и, оттолкнув от дверей Мигеля, закрыл дверь. Они сделали еще несколько шагов и остановились у следующей. Загрохотали засовы, и его столкнули вниз, не дав времени опомниться.
Сзади захлопнулась дверь. Гонсалес огляделся. Две железные кровати, привинченные к стенам, маленький столик, два стула, тоже привинченные. На столе несколько мисок и тарелок. Справа сидит высокий азиат и сосредоточенно ест похлебку. На звук открываемой двери он даже не обернулся. Левое место пустовало. Это, очевидно, мое, решил Мигель, проходя к столу.
— Добрый вечер, — начал он по-испански.
Заключенный даже не повернул головы.
— Я говорю: добрый вечер, — сказал Мигель чуть громче. И снова никакого ответа. Вообще никакой реакции. Он что, вообще ничего не понимает? Мигель сказал еще несколько фраз. Словно стена. Не пробьешь. Вот дурак.
Неожиданно заключенный поднял глаза на Гонсалеса. Тупые и равнодушные глаза смотрели безо всякого выражения. Заключенный поднял руку и, показывая на горло, издал какие-то нечленораздельные звуки. Ах, он глухонемой, догадался Мигель. Что ж, прекрасное соседство.
Отказавшись от дальнейших попыток наладить контакт, он прошел к кровати и, сняв пиджак, повесил его на спинку своего ложа. Осмотревшись, осторожно прилег. Положение, невесело думал он. Вот я и заключенный. Поздравляю. Это в первый раз. Ну ничего, будем надеяться, что не в последний. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
Заключенный, закончив есть, поднялся и, пройдя к своей кровати, лег на нее, спиной к Гонсалесу. Чертов чурбан. А детина почти моего роста. Интересно, за что он сидит? Наверно, уголовник. Ограбил кого-нибудь. Во всяком случае, с таким лицом только двери ломать. Тоже интеллектуальный труд.
Раздался шум открываемой двери. Вошел один из надзирателей. Он посмотрел на полную тарелку Гонсалеса и показал на нее. Мигель отмахнулся. Пожав плечами, надзиратель собрал миски и тарелки. Дверь с шумом захлопнулась. Заключенный, лежавший на соседней кровати, даже не пошевельнулся, очевидно, уже спал.
Нужно будет что-то придумать, подумал Мигель, надо что-то придумать. Иначе можем не успеть. Самое главное сейчас — это господин Муни.
Это была его последняя ясная мысль. Усталость взяла свое, и он заснул на жестком топчане, проваливаясь в небытие.
Гонсалес проснулся словно от толчка. Ему почудилось… На него надвигалась какая-то масса. Вот совсем близко от кровати. Уже в последний момент он спружинился и, увернувшись в сторону, поднял обе ноги, нанося удар по этому большому темному телу. Шум падающего человека окончательно развеял все сомнения. Нет, это не сон.