Однако едва Дукакис покончил с цветастыми вступлениями и перешел к делу, стало ясно, что отделываться от него не надо. А заодно начал проясняться источник странных векселей, выданных непонятными и никому не известными критскими греками, с которыми ему, Рабиновичу, и предложили поработать. Кто предложил? Ну как кто? Люди предложили. Простые такие, обыкновенные люди. Но не любые, а те, к просьбам которых принято прислушиваться. Вон, дедушка Моше однажды попытался с властями поспорить, так потом на всю жизнь зарекся. Так и тут, не стоит с ними спорить. И что с того, я вас спрашиваю, что люди эти не носят голубой мундир[23] и официально не имеют никаких постов? Все равно умному человеку понятно, чем они занимаются. И куда девается то оружие, которое через них проходит. Да, это-то понятно. Как понятно и то, что не ради денег указанные господа оружие поставляют. Интересы государства, только т-с-с-с!
А теперь оказывается, что частичную оплату векселями берут не только те контрабандисты, которые на этих господ работают, но и простые, так сказать, «честные» контрабандисты. Впрочем, если схема Рабиновича заработает, то эти векселя, которые многие считают пустой бумажкой, обретут ценность. Так что никак нельзя отказывать Дукакису во встрече. Напротив, Рабинович его обнадежил, что он, а значит, и компаньон его, Ян Гольдберг, такие векселя совершенно точно готов брать. С дисконтом, разумеется, но готов.
Нет, а что? Свою копеечку поднять с пола надо уметь. Вот те самые господа, к примеру, хоть «деньги для них и не главное», все же поинтересовались у Полтора жида, не готов ли он взять векселя за половину номинала. Это ведь говорить, что деньги – не главное, просто, а отказаться от них – труднее. И он, Рабинович, лучше большинства людей это понимал. Видел, и не раз, на что люди за ради денег идут.
Так что он, конечно, насчет половины цены этим господам отказал, а вот про четверть или треть – обещал подумать. Поторговавшись, сошлись на сорока процентах. Причем чохом. То есть выкупает он у них по этой цене все векселя, не глядя на надежность векселедателя. И потом уж сам разбирается, как свои деньги с векселедателя получить. Где-то выиграет, а где-то и проиграет… Ну так за риск и дисконт такой большой.
С Дукакисом же такого финта не получилось. Договорились, что векселя Рабинович и Гольдберг станут брать по шестьдесят процентов от номинала, но только если выписывать их станут старосты деревень. Впрочем, если расчеты Переса верны, то он и тут неплохо заработает!
Вот только… Присутствие этой самой Сарочки ломало все планы. Свои деньги в схему Рабинович вкладывать решительно не хотел, а чужие ему дадут только в том случае, если Гольдберг станет ему не просто компаньоном, а родственником.
Крит, Ханья, 21 октября 1896 года, среда
Люди по своей природе недоверчивы к чужим. И это правильно, иначе не выжить. Доверять надо с большим разбором, иначе мигом лишишься денег, имущества, свободы, а возможно – и жизни. Но, с другой стороны, ничего нового не создашь, не доверившись чужаку в той или иной степени. Семья, спортивная команда, научный коллектив – все это начинается с того, что кто-то и в чем-то решает довериться малознакомым людям и делает шаг навстречу. В бизнесе же умение договариваться ценится особо. Поэтому деловые люди лучше многих других владеют приемами установления контактов. Тут ведь хитростей особых нет. Узнай о человеке, каков он, что его раздражает, а что – нравится, и проведи с ним некоторое время за совместным, не раздражающим занятием, например за обедом. И лучше всего, чтобы на обед подавали то, что этот конкретный человек любит.
Перес Рабинович не пожалел времени и многое узнал о том человеке, которого пригласил на обед. Поэтому и угощение выбрал соответствующее. Пилав с бараниной им готовил настоящий мастер своего дела, наверное, лучший на всем Крите.
За едой мужчины вели обычные, ни к чему не обязывающие разговоры и присматривались друг к другу. Наконец, когда с пилавом было покончено, и они перешли к чаю, его сотрапезник, юзбаши местной Патриотической Сотни, сыто отдуваясь, сказал:
– Благодарю вас за прекрасный обед, уважаемый. А еще больше благодарю за интересные истории, которыми вы его приправили. Клянусь, они весьма забавны и поучительны. Однако я солдат, человек прямой, и скажу тоже без хитростей. Я не думаю, что столь занятой яхуди[24] поплыл за три моря только ради того, чтобы накормить меня обедом. Вам что-то нужно от меня, и я теряюсь в догадках, что именно? Говорите прямо, не стесняйтесь!
«Ага, так я тебе и сказал прямо, не стесняясь! – усмехнулся про себя Полтора жида. – А ты, милый, человек вспыльчивый, обидишься, достанешь из ножен свою чудесную саблю, да тут же меня ей и напластаешь. И ничего тебе за это не будет. Нет, тут надо тоньше!»
– Понимаете, уважаемый, я человек небогатый… Кручусь, стараюсь, но своих денег у меня мало… Приходится крутиться: тут в долг возьмешь, там в рост разместишь, вот на разницу и живу…
«Презренный ростовщик! – тут же прочел в глазах собеседника Рабинович. – Ну конечно, чего еще ожидать от иудея!»
«Что ж, одна из слабостей сотника подтвердилась! – удовлетворенно отметил Перес. – Человек негибкий, впитавший в себя все запреты ислама!»[25]
Ростовщик же тем временем продолжал «журчать»:
– Но своих денег у меня, повторюсь, мало, и терять их я ни в коем случае не могу. Однако так случилось, что один из моих партнеров недавно прогорел, не рассчитавшись с долгами. Нам, его кредиторам, досталось его имущество.
Юзбаши всем видом показал, что он, конечно, сочувствует горю столь достойного человека, но все еще не понимает, при чем тут он.
– И тут, к своему ужасу, я выяснил, что мой партнер по делам, казавшийся столь осторожным и рассудительным, буквально сошел с ума! Он зачем-то скупал векселя критских греков. А вы, уважаемый господин Мехмет-оглы, знаете, наверное, что критские греки доверия не заслуживают и в мирное время, за ними глаз да глаз, иначе обманут!
Сотник при этих словах энергично кивнул, подтверждая тем самым и вторую свою слабость – нелюбовь к аборигенам, доходящую до презрения.
– Вот видите? А что же они сделают сейчас, во времена, когда многие из них втайне поддерживают мятеж против законной власти? Разве есть шанс стребовать с них хоть что-то?
Карабарс, нахмурясь, кивнул.
«Вот и третья твоя слабость, дружок! – улыбнулся про себя Полтора жида. – Ты любишь воображать себя опорой законности, хотя на самом деле всего лишь любишь власть и не любишь аборигенов! А поскольку ты, кроме этого, еще очень нуждаешься в деньгах, на этих слабостях мы и сыграем!»
– К счастью, срок уплаты по этим векселям еще не скоро, – размеренно продолжил ростовщик, – по одним полгода, по другим и вообще год. И когда я узнал, что в Ханье возникла надежная опора порядка в лице вашем, господин Мехмет-оглы, и вашей Сотни, ликованию моему не было предела!
С этими словами Полтора жида изобразил широкую улыбку.
– Уж вы-то, я уверен, сможете призвать этих негодяев к порядку и заставить расплатиться! А я, разумеется, оплатил бы расходы.
Карабарс немного обдумал сказанное и уточнил:
– Но ведь сейчас, если я вас правильно понял, срок оплаты еще не наступил? Как же я могу требовать с них, чтобы они расплатились с вами сейчас? Это будет нарушением закона!
– Ни в коем случае! Ни в коем случае, повторю, я не говорю о нарушении закона, что вы! – живо отозвался Рабинович и тут же немного польстил: – Я знаю, что вы – верный страж закона и порядка в этом городе! Я говорю не о востребовании сейчас, а лишь о том, чтобы вы выступили авалистом по этим векселям. Ваша блистательная репутация дошла и до России, так что кредиторы вполне согласятся ждать и полгода, и год, уверенные, что теперь-то с ними расплатятся сполна!
– Авалистом? – недоуменно переспросил сотник. – А кто это?
– Это тот, кто ставит свою отметку вот в этой части векселя. Вот тут, посмотрите! – размеренно рокотал Рабинович, одновременно ткнув в лицевую часть векселя. – Отметка называется «аваль». И тот человек, или организация, который ее ставит, гарантирует, что тот, кто выписал вексель, расплатится по нему полностью и в срок. Иначе авалист расплатится за должника. Ну а потом взыщет эти деньги с лица, выписавшего вексель. Дело в том, что авалист, как правило, пользуется куда большим доверием на рынке. И имеет влияние достаточное, чтобы проследить, что должник не будет уклоняться от оплаты.
– Это тот, кто ставит свою отметку вот в этой части векселя. Вот тут, посмотрите! – размеренно рокотал Рабинович, одновременно ткнув в лицевую часть векселя. – Отметка называется «аваль». И тот человек, или организация, который ее ставит, гарантирует, что тот, кто выписал вексель, расплатится по нему полностью и в срок. Иначе авалист расплатится за должника. Ну а потом взыщет эти деньги с лица, выписавшего вексель. Дело в том, что авалист, как правило, пользуется куда большим доверием на рынке. И имеет влияние достаточное, чтобы проследить, что должник не будет уклоняться от оплаты.
Рабинович помолчал и вкрадчиво добавил:
– И вот за эту гарантию авалисту всегда платят за его отметку. Сразу, как только он ее проставил. Два процента, как правило. А поскольку авалист обычно пользуется уважением, то должники, как правило, платят. Так что эти деньги платят фактически не за то, что авалист делает, а за то, что ему ничего не приходится делать.
– Мне придется! – прервал его Карабарс. – Вы сами, уважаемый, отметили, что у нас на острове мятеж, и многие греки ему сочувствуют. Так что мне придется работать! Десять процентов, и ни одним пара меньше!
– Вы совершенно верно уловили суть, но ведь делать вам придется то, что вы и так должны делать – охранять закон и поддерживать порядок! Три процента!
– За этим идите к полиции! А наша задача – борьба с мятежниками и сепаратистами! Семь!
«Ага, к полиции! – ехидно подумал Полтора жида. – А то я не с них начал. Увы, этот Дениз-оглы слишком осторожен! И делишки по выбиванию долгов числит сомнительными. А если и станет выбивать, то лишь по закону, то есть очень медленно. И авалистом он стать не рискнет… Нет уж, ты – основная кандидатура!»
Но вслух он сказал совсем другое:
– Увы, но судя по тому, что я слышал, полиция тут порой покрывает даже явных смутьянов. Так что ожидать от них помощи нельзя! Четыре!
– Это вы верно отметили. На полицию надежды нет. И я бы согласился работать даже за один процент. Но ведь вы сами сказали, уважаемый, что если должник не расплатится, то авалист платит за него. А вдруг кого-то из ваших должников убьют? Или он за срок, оставшийся до уплаты, обнищает? Платить ведь, как честному человеку, придется мне, верно? Так что шесть!
– Я уверен, что такой не только доблестный, но и умный человек, как вы, найдет, что взыскать даже с нищего и мертвого! – впервые за весь разговор показал зубы Рабинович. И весь его вид намекал: «Да, я знаю о твоих делишках. И знаю, кому ты сплавлял реквизированное имущество, и даже каким торговцам ты продал так таинственно «исчезнувших» домашних Попандопуло. Да и не только их. Людей, братец, и их имущество всегда можно продать, если знать кому. А ты знаешь. И не просто знаешь, а продаешь. Так что мы оба можем быть уверены, что долг ты взыщешь, да еще и с лихвой!»
– Ладно! – уловив намек, оборвал торг Карабарс. – Пять процентов! Только для вас, такого приятного собеседника.
* * *Получив на векселя аваль Карабарса, Рабинович тут же пошел к тем самым загадочным «партнерам» Карабарса и продал им векселя по семьдесят пять – восемьдесят процентов (в зависимости от срока погашения). А почему бы и нет? Эти люди знали, что авалист заставит расплатиться по векселям в срок и в полном размере. Заставит всех, даже нищих и мертвых. А деньги, как известно, никогда не бывают лишними.
Сам же Полтора жида был доволен. С учетом расходов премия этого прохиндея составляла в среднем около двадцати процентов от номинала векселя. Или до половины от начальных вложений. Нет, решительно такую выгодную схему терять нельзя! Но чтобы «партнеры» Карабарса продолжали брать векселя с его авалем, был нужен кто-то, кто, во-первых, эти самые векселя будет принимать у Дукакиса и его «коллег по бизнесу», во-вторых, будет проверять, действительно ли вексель подписан старостой деревни, а не каким-то проходимцем, ну и, в-третьих, поскольку «партнеры» Карабарса соглашались работать только с Рабиновичем или его родней, будет Рабиновичу родственником.
Нет, решительно надо заставить Гольдберга жениться на Софочке. Он не может и не должен ради какой-то там эфемерной «любви» жертвовать интересами дела. А Сарочку, если хочет, пусть содержит как любовницу!
Из мемуаров Воронцова-Американца«…Постепенно нога проходила. И я договорился с Кареном, что в следующую субботу, предпоследнюю субботу октября, он проводит меня до синагоги и поможет поискать Сарочку. Он же, в свою очередь, настоял, чтобы я захватил оружие, так как в городе неспокойно. Пришлось обещать. И не просто обещать. Оба справленных мной костюма были совершенно непригодны для ношения револьверов. Поэтому я выпросил у Анны Валерьевны куртку, оставшуюся от моего предшественника, и, потратив на это вечерок, переделал карманы в карманы-кобуры[26]. Оба револьвера и так были полностью заряжены, но вдобавок к этому я рассыпал по карманам запас из двух десятков патронов. К этому времени я уже прочно усвоил, что патронов много не бывает, только очень мало, мало и «все равно мало, но больше не впихнешь». Кроме того, поскольку время стояло тревожное, я на всякий случай взял с собой полный дневник с лабораторными записями и комплект документов, приготовленный для меня начальником полиции.
До дома Данелянов, расположенного на самой окраине Ханьи (удобно как для контрабандистов, так и для заговорщиков, оценил я), я добрался самостоятельно. А вот до синагоги меня уже проводил Карен. Как и предупреждал Тед Джонсон, найти Сарочку было совсем несложно. Молоденькая симпатичная еврейка, до удивления напоминавшая жену самого Теда в молодости. Впрочем, что тут удивляться, сестры же!
Вот только проку от этого не было. Сарочка наотрез отказалась покидать Ханью и повторила, что скоро выйдет замуж. После чего подхватила под руку своего спутника, молодого человека лет тридцати, и скрылась за воротами ближайшего к синагоге дома.
Кстати, молодого человека Карен опознал, это был некто Ян Гольдберг, один из самых богатых менял Ханьи, и дом, в котором скрылись они с Сарочкой, принадлежал ему. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы вычислить, кто жених. Впрочем, поскольку просьбу Теда я выполнил, сестру его Розочки нашел и убедился, что уезжать она не хочет, мне оставалось только вздохнуть с облегчением, откланяться и отправиться обратно в усадьбу Анны Валерьевны…»
Крит, Ханья, 24 октября 1896 года, суббота
Карабарс был вовсе не так наивен, как представлял себе Рабинович. Нет, он, разумеется, как и положено правоверному, не занимался ростовщичеством. И держался подальше от векселей. Но что такое аваль, как и любой житель Крита, занимавшийся в прошлом торговлей и контрабандой, знал. Пусть и в общих чертах. Но иногда бывает так выгодно представить себя невинной овечкой, обманутой хитрым прохиндеем.
Сейчас же правда заключалась в том, что ему действительно были нужны деньги. Именно ему самому, а не Сотне. Причем так, чтобы ребята из Сотни ничего о том, что деньги у него появились, не узнали. А то, что выданные авали на векселя потом, скорее всего, придется «отрабатывать», юзбаши не пугало. Напротив, в мутной водичке «наведения порядка» он рассчитывал получить при расчетах дополнительный куш. Ведь его «партнеры» имеют связи в верхах Империи османов. И наверняка сумеют прикрыть его. Так же, как прикрыли и в момент создания Сотни, и при последующих операциях.
А вот деньги, почти две тысячи лир, так неожиданно упавшие ему в руки, сотник посчитал просто подарком судьбы. Война вообще хорошее время для некоторых видов бизнеса, а для бизнеса, не совсем одобряемого законом, – и вовсе золотая пора! Сотник оценил выгодность бизнеса «своих партнеров». И давно хотел заняться тем же самым. Нет, о равной конкуренции он не помышлял, но хотел хоть «ручеек» отвести от текущей к ним «золотой реки». При этом противозаконность его не смущала. Вернее, он ее не видел. Сейчас он был здесь высшим законом, его олицетворением. Он и его Сотня! А он считал, что древние правила османов, позволяющие обращать побежденных на войне в рабство, справедливы! Куда справедливее той бумажки, что утвердил несколько десятков лет назад султан, пытаясь не слишком раздражать своих европейских партнеров по торговле и политике.
Нет, ни противозаконности, ни аморальности в своих планах Арслан не видел ни крупицы. Его останавливала опаска, да нет, даже не опаска, а твердая уверенность, что его «партнеры» не потерпят конкурента. Поэтому его участие в схеме должно было быть тайным. Встретил кого-то, передал партию «живого товара» и снова занялся делами Сотни. А торгует пусть партнер. Такого партнера, готового рискнуть головой ради бешеной прибыли, Арслан давно присмотрел. Разумеется, среди евреев. А где ж еще? Работорговлю в Империи османов издавна держало именно это племя. И осторожно с ним переговорил. Схема представлялась Арслану крайне простой. У него есть товар, партнер находит каналы сбыта, прибыль делят пополам… Но оказалось, что все куда хитрее. И, чтобы получить деньги, их сначала надо потратить. На взятки, на содержание «живого товара» во время пути, на транспортировку, кормежку, охрану… Нет, вложения были не так уж и велики, но проблема была в том, что потребной для начала бизнеса суммы не было ни у одного из партнеров. Теперь же эта проблема была решена. И сотник уже заранее пускал слюну, представляя размер грядущего барыша.