А дальше как бы и все. Почему-то похерились отношения, почему-то похерились рабочие связи, я вдруг стал не нужен и не очень понимал, как это вообще возможно. Потому что я всегда воспринимал «Ленту» как свой проект. Не то что ты находишься у кого-то в подчинении – просто это был проект, который давал тебе свободу. А больше не давал.
Там было много разных разговоров про то, куда идем, зачем идем… Я, например, был сторонником того варианта, что все специальные репортажи нам нужно выносить на отдельный домен, ибо все это – политические риски. Пускай они похерят лонгриды, но у людей останутся новости. Я даже с этой телегой в «Афишу» ходил перед увольнением, что было расценено как предательство.
Потом я уволился, было очень неприятно и непонятно, почему я с моей главной школой потерял контакт…
Как-то мы до утра проработали с Ирой Меглинской по делам фонда «Выход», который помогает аутистам. Часа в два дня я проснулся, открыл ноутбук и обновил «Ленту. ру». Что я еще мог читать? А там на морде Тимченко, которую уволили. Я, конечно, ох*ел. А потом подумал: Галя, ну не идет тебе такая прическа, хоть и фотка хорошая. И мои самые близкие люди на протяжении последних десяти лет оказались в странной ситуации. В плохой. Ну – и вот он я.
История с биографией Артём Ефимов
Артём Ефимов – журналист, редактор, сценарист; в 2006–2012 гг. работал в «Ленте. ру» – новостным редактором, специальным корреспондентом, редактором спецпроектов «Дни затмения» и «Страна, которой нет»
Однажды мне все надоело. Я бросил работу в «Ленте» и уехал в Африку. Сначала был корреспондентом отдела «Культура и развлечения» в английской версии газеты «Репортер» в Аддис-Абебе, в Эфиопии; потом – как-то так вышло – поваренком в домашнем ресторане весельчака Али-Хиппи на острове Ламу в Кении. На завтрак воровал манго с ближайшей плантации, ужинал устрицами, которые собирал с прибрежных рифов по дороге с пляжа.
Посреди этого сказочного существования я как-то раз имел неосторожность вылезти в скайп – и попался Гале Тимченко. Через несколько минут стало ясно, что сказке приходит конец. «Тут работы много, и она интересная, – написала она. – Хватит там торчать – давай возвращайся».
И я вернулся – черный, как эфиоп, с бородищей, в масайских бусах, – новые люди, появившиеся в «Ленте» за время моего отсутствия, шарахались.
Начался, пожалуй, самый увлекательный период моей работы в «Ленте»: 18 августа 2011 года мы запустили «Дни затмения» – первую часть редакционного спецпроекта, посвященного 20-летию распада СССР.
1Некоторые редакционные спецпроекты «Ленты» приобретали почти культовый статус. Например, про чемпионат Европы по футболу 2008 года – на нем Саша Поливанов и Андрей Мельников довели до совершенства жанр текстового спортивного онлайна (а Россия выиграла у Голландии 3:1). Или про президентские выборы в США в том же 2008 году – тот проект назывался «Американские гонки», и его основным элементом был редакционный блог, где в комментариях тусовалась, кажется, вся русскоязычная Америка.
В 2011–2012 годах двуединый спецпроект «Дни затмения» + «Страна, которой нет» был следующим шагом. Помимо того что он сам по себе получился очень крутым, спецпроект еще и стал для «Ленты» своего рода лабораторией идей и форматов, в которой началась подготовка к перезапуску 2013 года. Во-первых, на «Днях» и «Стране» начали собираться люди, которые потом стали определять облик новой «Ленты», – прежде всего арт-директор Саша Гладких и фотодиректор Ира Меглинская. Во-вторых, мы совершенно по-новому для себя работали с дизайном, фотографиями и видео. И в-третьих, именно на «Стране» мы начали всерьез осваивать очерковую журналистику. Короче, мы научились делать полноценный онлайн-журнал.
На одну из первых летучек «Дней затмения» (не было еще ни дизайна, ни четкого плана, ни самого названия «Дни затмения» – только идея, сформулированная в самом общем виде) Меглинская привела Олега Климова – фотографа, который согласился отдать нам свой огромный архив снимков, сделанных в Москве 19–21 августа 1991 года. С его стороны это было смелое решение: мастера такого уровня тогда еще не работали для Интернета – считалось, что по-настоящему сильные фотографии должны прежде всего печататься на бумаге. Но потом за Климовым подтянулись Владимир Сёмин, Александр Гляделов, Валерий Щеколдин, Игорь Мухин, Олег Никишин – целая плеяда блестящих фотографов, чье искусство (да, это было уже не фоторепортерское ремесло, а самое настоящее искусство) расцвело в 1980–90-е годы.
Чтобы достойно представить всю эту красоту, тогдашний арт-директор дружественной «Афиши» Ирина Волошина посоветовала обратиться в молодую дизайн-студию Charmer. Пришел долговязый человек с непроницаемым лицом – Саша Гладких – и задумчиво слушал, как мы с Галей наперебой рассказываем, чего хотим. Честно говоря, мы и сами тогда не до конца понимали. И Саша, почувствовав это, показал нам некий чужой рекламный сайт, явно сделанный исключительно ради дизайнерского самовыражения – так там все было красиво и эффектно. «Давно хочу сделать вот такое», – сказал Саша, демонстрируя, как на этом сайте при скроллинге перекрывают друг друга контрастные страницы. Это было чем-то похоже на перелистывание глянцевого журнала, и в то же время в этом было ощущение ультрасовременности: такую штуку невозможно было воспроизвести в физической реальности – только в вебе. Мы опешили, но Галя сказала: «А давайте попробуем…»
Из всех ключевых элементов последним придумалось название. Подготовка спецпроекта совпала по времени с возвращением из «Слона» в «Афишу-Рамблер» Юрия Сапрыкина. Регулярно бывая на наших изнурительных летучках, он не столько фонтантировал идеями – с этим мы и сами неплохо справлялись, – сколько оценивал и конструктивно критиковал (Галя определила его роль как «арбитр вкуса»). И вот настал момент истины: Гладких нависает над нами коршуном, требуя названия – надо заверстывать его в макет, – а у нас его нет. Доска в Галином кабинете исписана вариантами, которые никому не нравятся. Уже собраны первые выпуски: воспоминания Климова об августе 91-го (кстати, в них, в цитате, впервые в «Ленте» появилось матерное слово без отточий), пронзительные фотографии Щеколдина, интервью с основателем «Эха Москвы» Сергеем Корзуном, видеозапись пресс-конференции ГКЧП с трясущимися руками Геннадия Янаева… Просматривая все это, Сапрыкин произнес: «Дни затмения». Мы переглянулись – и отправили Саше утвержденное название.
…18 августа 2011 года, когда запустились «Дни затмения», я в первый и последний раз в жизни спал на редколлегии. В последнюю ночь выяснилось, что в текстах повсюду стоят разные кавычки. Из-за каких-то технических сложностей автоматически привести их к общему стандарту было невозможно, и я всю ночь, сидя в Галином кабинете, выправлял их вручную. Успел. Выдохнул. Откинулся на спинку стула, прикрыл глаза – и когда руководители отделов пришли на утреннюю планерку, я спал, свесив голову и шумно сопя. Руководители отделов пожали плечами: ну, устал человек… и как ни в чем не бывало стали обсуждать новостную картину дня.
2Собираясь внедрить в «Ленте» какое-нибудь новшество или готовя очередной спецпроект, Галя Тимченко неизменно требовала «мантры»: предельно ясной формулировки, зачем и как это делается, достаточно короткой и «цепляющей», чтобы, столкнувшись с какими-то сложностями при реализации замысла, ее можно было тут же вспомнить – и искать решение, исходя из нее. У снобов это, кажется, называется high concept, но в «Ленте» снобские термины, как правило, не приживались.
Мантра «Страны, которой нет» была, на первый взгляд, неочевидной: «места и люди». В первом же нашем разговоре про спецпроект к 20-летию распада СССР – том самом, по скайпу, когда я еще торчал в Африке, – мы единодушно решили, что будем рассказывать «человеческие истории». Замысел, само собой, потом изменился почти до неузнаваемости, но эта основополагающая идея осталась – и мантра «места и люди» исчерпывающе ее выражала: мы не обобщаем – мы рассказываем про конкретного человека или конкретное место, история которого в том или ином смысле может послужить метафорой всего того, что случилось с народом и со страной в связи с распадом СССР.
Мантру «история против биографии» я придумал уже потом, когда в редакторской колонке подводил итоги «Страны, которой нет». Я понял, что главная линия напряжения в отношении к недавнему прошлому нашей страны – не между «демократами» и «коммунистами», не между теми, кто в период с 1985 по 1993 год (и далее) при тех или иных политических пертурбациях оказывался по разные стороны баррикад. Главная линия напряжения – между теми, кто пережил это все на своей шкуре, для кого это еще биография, и теми, кто, как я, был тогда еще слишком мал, у кого не осталось обо всем этом личных воспоминаний, кто судит о случившемся с чужих слов – то есть для кого это уже история.
Если «Дни затмения» были проектом историческим – они опирались исключительно на документы эпохи и были посвящены, в общем, той же Большой Истории, про которую пишут в учебниках, то «Страна, которой нет» была проектом антропологическим – она опиралась на живые человеческие свидетельства и впечатления и была сосредоточена на биографиях, на частных, «маленьких» историях.
Вот, например, Олег Кашин и Андраш Фекете сделали репортаж из Таллинского дома моделей – цитадели советского гламура, где издавали культовый журнал мод «Силуэт»; о том, как теперь там пережившие свою славу модельеры одевают отцветших эстонских красавиц. Петя Бологов и Ирина Попова нашли в Ташкенте Александра Шишкина – двойника Гитлера, выступавшего в свое время с «Коррозией металла», а ныне прозябающего в нищете и забвении. Ярослав Загорец и Настя Головенченко рассказали об Ивановке – молоканской деревне в Азербайджане, сохранившей после распада СССР статус колхоза. Илья Азар привез из Киргизии очерки о русской общине Каракола и о жителях Оша – киргизах и узбеках, у которых никак не получается наладить мирное сосуществование. Мы с Лешей Мякишевым съездили в Агдам – город на границе армянского Нагорного и азербайджанского Равнинного Карабаха, вот уже двадцать лет лежащего в руинах. Юля Вишневецкая встретилась в Риге с Йоханом Даношем – главой Балтийского немецкого общества, некогда дезертировавшим из Латышского легиона СС. Это все конкретные истории, конкретные люди и конкретные места. Тут не надо ничего обобщать – это надо просто рассказывать. Общая картина складывается сама собой. На ней латвийский композитор Раймонд Паулс и ереванская писательница Мариам Петросян, написавшая один из лучших русских романов последнего десятилетия «Дом, в котором…», присутствуют на равных правах с полоумной старушкой Жужуной из грузинской деревушки близ Гори и с безвестными донбасскими шахтерами с фотографий Александра Чекменева.
В этом смысле «Страна, которой нет» была прямой противоположностью «Дней затмения»: вместо бесстрастного голоса отстраненного рассказчика (тексты в «Днях», кроме мемуарных свидетельств, были без подписей) – полифония живых человеческих голосов; вместо компактности и четкости – нарочитая огромность и вечное ощущение недосказанности, открытого финала. Один финал, впрочем, сам собой «закрылся»: через несколько месяцев после интервью для «Страны, которой нет» «Гитлер» Шишкин умер.
Команда «Страны, которой нет» около полугода моталась по экспедициям. Все пишущие журналисты были штатными сотрудниками «Ленты», кроме Олега Кашина из «Коммерсанта» и Юли Вишневецкой из «Русского репортера» (она, впрочем, работала в «Ленте» раньше). Фотографов (сплошь фрилансеров) собирала Ира Меглинская – среди них были как признанные мэтры, вроде тех же Климова, Мякишева, Гляделова, так и молодежь – например Мария Морина, Ольга Кравец и Оксана Юшко, представившие в «Стране» свой мультимедийный проект «Грозный: девять городов». Организовать экспедиции для такой оравы творческих личностей было грандиозным административно-хозяйственным мероприятием. Где-то нужно было получать визы, где-то – договариваться с местными властями, где-то – с военными. «Лента» никогда прежде не делала ничего столь масштабного. Для этого нужен был человек с железными нервами – мы нашли его в лице Саши Суворовой, бывшего ответсека журнала «Афиша-Мир». В качестве менеджера «Страны, которой нет» она орала, кажется, только на меня, да и то всего пару раз. Так что если мне когда-нибудь надо будет придумать памятник невозмутимости – я просто предложу изваять Сашу, говорящую по телефону с очередным незадачливым корреспондентом.
3Финал «Дней затмения» и вся «Страна, которой нет» пришлись на бурное время – с декабря 2011 по май 2012 года: скандальные выборы в Думу, стотысячные митинги в Москве, возвращение Путина в президентское кресло… Только что созданный отдел спецкоров «Ленты» (он тогда состоял из Ильи Азара, Иры Якутенко и меня) делил рабочее время между «Страной» и текущей новостной повесткой.
Все те годы, что «Лента» оставалась преимущественно новостным изданием, больше 90 процентов редакционных усилий отдавалось тексту. Дизайн и верстка были неизменны и воспринимались как данность. Визуальный ряд считался вспомогательным материалом: проиллюстрировать, дополнить, разбавить длинное полотно текста – почти не бывало такого, чтобы, скажем, фотография в «Ленте» имела самостоятельную ценность (я помню единственный случай: фотогалерея из одной фотографии – Харрисон Форд 20 с лишним лет спустя снова надевает шляпу Индианы Джонса). «Красивость» текста была ограничена – негласно, но довольно строго: стилизация в общем случае воспринималась как маскировка содержательных изъянов.
«Журнальные» навыки, которые редакция начала нарабатывать на «Стране, которой нет», понемногу пошли в дело. Спецкорские тексты становились длиннее и прихотливее. Мы стали пробовать играть с версткой – хотя бы в тех тесных рамках, которые нам оставляли старые движок и макет. Стараниями обновленной фотослужбы (ее возглавила Ира Меглинская, из «Страны» пришла Катя Богачевская, из прежней фотослужбы – Паша Бедняков) визуальный контент из второстепенного стал равноправным с текстами.
В самом конце 2011 года, когда мы то ли праздновали Новый год, то ли отмечали завершение «Дней затмения», то ли толпой вернулись с очередного митинга, Сапрыкин привел в редакцию Ивана Колпакова – он только что перебрался в Москву после закрытия пермской «Соли» и приглядывался к потенциальным работодателям. Ему довольно сумбурно объяснили, что будет перезапуск, потом напоили. Сапрыкин вернулся через час и спросил: «Ну как?» – на что Ваня, слегка икнув, ответил: «Мне кажется, что я уже тут работаю…»
Именно Колпакову предстояло возглавить отдел новых медиа – уже не опытно-конструкторское бюро, а мощное медийное предприятие, которое производило «журнальный» контент «Ленты».
Некролог Елизавета Сурганова
Елизавета Сурганова – журналист, переводчик; в «Ленте. ру» работала редактором в рубриках «О рекламе», «Интернет и СМИ»; после «Ленты» – обозреватель Forbes
За два с половиной года в «Ленте» я написала много некрологов самым разным редакциям и СМИ. Для меня как для редактора отдела медиа время выдалось благодатное – с осени-зимы 2011 года в СМИ началась настоящая эпидемия. С легкой руки Филиппа Дзядко ее прозвали «гребаной цепью» – выражение, которое очень быстро начало вызывать у московских журналистов тошноту, так часто его пришлось потом произносить. Я писала о закрытиях по политическим и экономическим причинам, писала об увольнениях самых неприятных людей и об увольнениях друзей. Пространство вокруг сужалось и сужалось – об этом в редакции старались не задумываться, но было понятно, что мы остаемся живыми каким-то чудом.
Вскоре чудо закончилось. Александр Мамут, кивая головой на Роскомнадзор, уволил великого редактора Галину Тимченко, а «Лента» отправилась писать заявления об уходе. 13 марта, наутро после увольнения Гали, мы собрались на похмельную утреннюю летучку – уже без главного редактора. Обсудили темы на день и решили, что надо делать все то же самое, что мы делали прежде, – писать текст о все той же «гребаной цепи». Теперь уже последний. Но некролог этот был написан чужими словами – мы заняли отстраненную позицию (не плакать же, право, по самим себе на своих же страницах) и просто собрали реакцию медиасреды.
Но если бы я писала его своими словами, я бы сказала в первую очередь, что успех «Ленты. ру» во многом объяснялся тем, что это было СМИ дилетантских профессионалов. В «Ленте» всегда было мало людей с опытом работы в больших серьезных СМИ или со специальным журналистским образованием. Десять лет «Лентой» руководила Галина Тимченко – главный редактор без диплома журфака. В самой же редакции работали люди с самым разным бэкграундом – филологи, математики, историки, переводчики, врачи. Само наличие высшего образования, как и опыт работы в журналистике, были, по сути, никому не важны.
Я пришла в «Ленту» из интернет-редакции RT, работавшей по сильно отличавшимся от «Ленты» канонам. По меркам «Ленты» я не знала ничего. Хотя вакансия, на которую я шла, была в рубрике «О рекламе», мечтала я, конечно, об отделе медиа. Но когда на собеседовании Галя с гневом рассказала мне про девочку-стажера, которая написала статью про Сергея Доренко, не выяснив толком, кто он такой, я поняла, что лучше я помолчу. Кто такой Доренко, я тоже тогда представляла с трудом. Через два года мне пришлось брать интервью и у него.
Чтобы начать работать в «Ленте», не нужно было заранее уметь писать новости или статьи. В каком-то смысле было даже лучше, если вы не умели их писать – тем проще было научиться. Самым важным было умение адекватно воспринимать информацию и быстро ее обрабатывать. «Ленту. ру» нередко называли агрегатором, который просто занимался «переписыванием чужих материалов» и не создавал оригинального контента. Так говорили люди, которые не понимали, сколько важной и непростой работы стояло между исходной новостью и итоговым материалом на «Ленте». «Лента» не только искала и дополняла новости важными подробностями, она их вставляла в контекст, потому как многие события ничего сами по себе, без бэкграунда, не сообщают читателю.