И все же он знал: тот или те, кто следит за каждым его шагом, отправятся за ним и в квартал веселых домов.
В дни после визита Бранзарда он убедился, что друг детства прав и слежка не мерещится с пьяных глаз или с недосыпу. Нужно было решаться.
Бежать очень уж не хотелось. Вся предыдущая жизнь отучила Сигварда бегать. Но из Дома Трибунала не бегут вообще. Не было такого случая за всю историю этого учреждения. И Сигвард решился.
Первоначально он сплавил из города Ловела. Брать его с собой Сигвард не собирался, а губить парня тоже не хотелось. Ведь после побега Сигварда, если Ловел при том будет в городе, его заметут в первую очередь. Поэтому Сигвард отправил Ловела с письмом к одному из старых армейских приятелей, проживавших в окрестностях столицы. Если за парнем проследят, да еще письмо вскроют – не страшно. Там пустые слова. А после – не пропадет Ловел, не младенец.
С собой он мог взять только деньги и оружие. Ничего иного дворяне при себе не носят. И одеться следовало так, как одевается человек, который отправляется на Канальную и не желает, чтоб его узнали. То есть одеваться-то можно как угодно, но сверху накинуть плащ подлиннее и попросторней да надвинуть шляпу на самый нос. А вот коня придется оставить в конюшне «Трилистника». Канальная – не та улица, куда ездят верхом.
Он вышел из гостиницы засветло. Нате, любуйтесь, пока зенки не лопнут.
Днем ни одно заведение на Канальной не работало. Труженицы отсыпались. А к вечеру, еще до того, как веселье вступало в свои права, двери гостеприимных домов начинали распахиваться.
С Канальной, помимо стражников, много народу имело навар. Посетителям же нужно было выпить, закусить, а то и отдохновением душу потешить – потому на Канальной еженощно отрабатывали свой хлеб музыканты и певцы. Ну а о тех, кто обирал на улицах пьяных гуляк, а также о своднях и сутенерах и речи нет.
Вообще же заведения на Канальной были на любой вкус, вернее, кошелек. От самых паршивых до сравнительно чистых, где и господа дворяне не брезговали проводить свой досуг.
То, куда направлял стопы свои Сигвард, называлось «Шалунья Пуцци» и официально считалось гостиницей. Вывеска, изображавшая красотку в самой зазывной позе и платье ядовито-апельсинного цвета, не оставляла сомнений в том, чем здесь на самом деле занимаются. Впрочем, переночевать и поужинать в «Шалунье» и впрямь можно было, тут содержатель заведения не врал.
Это был большой двухэтажный дом с черепичной крышей – большая роскошь, у большинства строений квартала крыши были соломенные. Изначально дом был выкрашен ярко-желтой краской, но та облупилась от сырости. Сказывалась близость канала. Когда-то, еще при королях, здесь была граница города Тримейна, и именно здесь, за городской чертой, велено было селиться гулящим девкам. Город с тех пор разросся, а Канальная осталась Канальной. Суше, правда, не стала. Мостить ее никто не собирался, разве что доски могли положить посреди улицы, чтоб дорогие гости в грязи не утопли.
Сигвард толкнул дверь и вошел в зал «Шалуньи». Внутри тоже были заметны попытки кое-как приукрасить помещение. Балки были увешаны пучками травы и цветов – жалкое подобие цветочных гирлянд, украшавших дома богатых городских особняков. Пол был вымыт – хотя не оставалось сомнений, что до утра его заплюют и заблюют.
Народу в зале было пока немного, и первые заспанные девицы только начали спускаться к гостям. Музыканты в углу – трое угрюмых испитых парней с мандолиной, виолой и флейтой – настраивали свои инструменты. Посетители, очевидно, полагали свои инструменты в полном порядке. Они, раскинувшись за столами, тянули пиво или вино. Табак не курили – эта зараза в Тримейн, в отличие от южных портовых городов, еще не проникла. Ставни были прикрыты, и зал освещали масляные плошки.
Сигвард сомневался, что тот, кто следовал за ним, рискнет сразу же войти в блудилище. Должно быть, станет караулить снаружи, присматривать за дверями. А вот потом, когда в зал набьется побольше народу, тогда и появится.
Ну так нечего тянуть.
Он огляделся.
За столом рядом с музыкантами сидел парень, года на три моложе Сигварда, в коричневом джеркине эрдского сукна и берете, обшитом выцветшей тесьмой. Его острый нос явственно был перекошен влево – неправильно сросся после сокрушительного удара. Усы и борода были коротко подстрижены, на столичный манер. На боку у него была рапира, и Сигвард не сомневался, что это не единственное его оружие.
Сутенер и сутенер. Плюнуть и растереть. Но Бранзард описал именно этого человека.
Сигвард направился к столу и сел напротив кривоносого. Тот осклабился.
– Желаете поразвлечься, благородный господин?
Он и говорил как сутенер, но во взгляде его, хищном и цепком, не было ни приниженности, ни подобострастия.
– Прежде чем развлекаться, я бы хотел знать, на верной ли я дороге.
– Тут без выпивки не разберешься, – ответствовал кривоносый. – Желаете эля? Настоящий, эрдский. Или пива? У нас лучшее пиво в городе.
– Лучше что-нибудь покрепче.
– Есть славный рейнвейн, только что доставили. И мускатные вина.
– Это пусть ваши девицы пьют. А я хотел бы чего-нибудь… чего не подают в других заведениях. – Сигвард был уверен, что мелет полную чушь. Но на этом настоял Бранзард. – Например, «крови мучеников».
Кривоносый посмотрел на него не мигая.
– Это дорогое вино.
– Я готов платить.
– И оно не всякому по силам.
– Ничего, у меня голова крепкая.
– Что ж… – Со стороны лестницы послышался шум, смешки и взвизгивания. Это очередная партия девиц спускалась к посетителям. – Эй, Минни! – крикнул кривоносый.
К столу поспешно приблизилась изрядно сложенная девица, светловолосая, нарумяненная, в низко вырезанном малиновом платье с темно-синими вставками, с дутыми браслетами на пухлых запястьях. Несмотря на румяна и прочие краски, покрывавшие ее лицо, было видно, что она еще очень молода.
– Что, сударь, хороша? – осведомился кривоносый.
– Недурна, – отозвался Сигвард.
– Вот, Минни, отведи благородного господина к себе и развлеки его так, чтоб ни на что не было жалоб. А я пока спущусь в погреб и посмотрю, нет ли в запасе того вина, которое господин заказывал. Вскорости я поднимусь к вам, оставлю вино и прослежу, чтоб вас никто не беспокоил.
И, не дожидаясь ответа, он легко поднялся с лавки и прошел по залу, расталкивая новоприбывшую публику.
– Пойдем со мной, красавец. – Минни протянула Сигварду руку. Ногти у нее были обкусаны. Говорила она несколько в нос, как многие простолюдинки в Тримейне, но голос у нее был приятный.
Музыканты наконец настроили инструменты и грянули моррис. Несколько пар сорвалось с места и с топотом ринулось в пляс, так что, пока Сигвард шел за Минни к лестнице, его едва не сбили с ног.
– Ну и пруха тебе, Минни! – крикнула худая черноволосая девица в полосатом платье. – Вечер только начался, а у нее уже клиент.
– И на всю ночь, Фина, – ответила Минни. – Ступай, здесь тебе ловить нечего.
Обиженная Фина с выражением «не больно-то и хотелось» на набеленном лице отошла, одернув платье на тощем заду, а Сигвард со своей путеводительницей поднялся на второй этаж.
Комнатушка Минни находилась в самом конце коридора. Там было темно, но Минни извлекла из складок юбки огниво, выкресала огонь и запалила сальную свечу, закрепленную в глиняной миске на колченогом столе.
– Ну, что стоишь? – сердито сказала она. – Скидавай скорей плащ и шляпу свою дурацкую.
Сигвард нахмурился, неуверенный, что правильно ее понял. Минни повернулась к нему. В полумраке она казалась даже лучше, чем прежде. Гладкая кожа, еще не успевшая испортиться от белил, румян и сурьмы, упругая пышная грудь, полная белая шея. В другое время он охотно поразвлекся бы с нею, но сегодня вроде нечто иное намечается? Или это тоже входит в услуги, предоставляемые Дорогой?
– Что выпялился? Ты же хвоста за собой привел как пить дать, – сердито пояснила Минни. – Вот и нужно обрядить человека под тебя, чтоб фискала от нас отвадить. Колин об этом позаботится.
– Колин – это… – Сигвард коснулся костяшками пальцев носа, – он, что ли?
– Нет, архиепископ Тримейнский! – бросила неласковая шлюха. – Кто ж еще!
Замысел был вполне разумен, ради него не жаль пожертвовать и плащом. Тем более что Сигвард собирался пожертвовать гораздо большим. Он швырнул шляпу на постель, покрытую лоскутным одеялом, и развязывал завязки плаща у горла, когда от двери раздалось:
– Воркуете, голубки? Я вина принес. Еще что понадобится, господин, только скажите, сей момент сбегаю!
Колин шагнул через порог, брякнул кувшин на стол. Зыркнул на Сигварда.
– Нечего копаться, парень. Или и впрямь решил поиметь Минни? Тогда ты выбрал неподходящую ночь.
– Сам-то болтай поменьше.
Плащ отправился вслед за шляпой. Колин подхватил их и спрятал за пазуху.
– Нечего копаться, парень. Или и впрямь решил поиметь Минни? Тогда ты выбрал неподходящую ночь.
– Сам-то болтай поменьше.
Плащ отправился вслед за шляпой. Колин подхватил их и спрятал за пазуху.
– Сейчас, господин, и ветчинка, и колбасы будут, только в погреб сбегаю! – заявил он, уже стоя на пороге, так чтоб его было слышно в коридоре.
Вернулся он действительно быстро. Но никаких яств не принес. Закрыв дверь, распорядился:
– Ну-ка, Минни, посвети.
Девица взяла со стола свечу, подняла повыше. Колин отдернул висевшее на стене пестрое полотнище, долженствующее изображать ковер. За ним обнаружилась еще одна дверь. Кривоносый распахнул ее.
– Все, идем. Минни, запрись на задвижку. Прости, подруга, что побеспокоили.
– Ничего. Хоть ночь просплю спокойно, без этих козлов. И не забудь про мой процент.
– Ну и кто сейчас воркует? – проворчал Сигвард.
Колин хмыкнул и шагнул в потайную дверь. Сигвард, пригнувшись, за ним.
Сразу за дверью начиналась лестница, узкая и крутая. Чтобы не поскользнуться на хлипких ступеньках, Сигварду пришлось держаться за стену. Кривоносый обходился без этих предосторожностей – наверное, привык. Столь же уверенно двигался он, когда они спустились и оказались в темном переходе. Сигвард пытался определить направление, в котором они двигались, но без особого успеха. Пахло сырой землей, под ногами чавкала глина. Еще хуже завоняло, когда Колин наконец открыл очередную дверь и они вышли из какого-то сарая на берег канала. А канал на Канальной, как известно, чистили чрезвычайно редко.
– Покойников тоже сюда спускаете? – спросил Сигвард, глядя на маслянистую воду.
– Соображаешь, – одобрил кривоносый.
Сигвард оглянулся, пытаясь определить, где они находятся. Огней с этой стороны не было видно, но сквозь тучи, обложившие ночное небо, порой проглядывали звезды. И даже их неверного света было достаточно, чтоб заметить – очертания здания, к которому примыкал сарай, ничуть не напоминали оставленный бордель.
– Мы порядком отошли от «Шалуньи», – пояснил Колин, угадавший мысли Сигварда. – А иначе зачем ходы рыть?
Сам он, ступив на хлипкие мостки, сноровисто отвязывал лодку, покачивавшуюся на грязной воде канала.
– Давай сюда! – скомандовал он, берясь за весла. Когда Сигвард ступил в лодчонку, Колин оттолкнулся, и мостки, сарай и близлежащие притоны поплыли назад.
Даже ночная тьма не могла скрыть всей неприглядности этой стороны Канальной улицы. Если с фасадов дома как-то старались содержать в порядке, то на берег канала лили помои, валили мусор, нараставший здесь годами. Какой-нибудь бродячий проповедник не преминул бы использовать это обстоятельство в качестве метафоры, напомнив, что за разукрашенной наружностью здешних девиц скрывается грязь их греховности. Однако Сигвард не был проповедником. По правде говоря, он не склонен был даже внимать проповедям.
– Ты что смурной такой? – полюбопытствовал Колин. – Жалеешь, что Минни не успел попробовать?
– Нет, «кровь мучеников».
– А! Это не расстраивайся. Дрянь редкостная, одна слава, что вино, а на деле – ровно настойка кошачьего корня какая. Голову, правда, туманит не хуже южной дури.
В лицо ударил ветер, разгоняя канальную вонь. Лодка вырвалась на простор. Днем по реке Трим сновали перевозчики, тянулись груженые баржи. Сейчас река была свободна и пуста. Прохожих, днем заполнявших мост, об эту пору не было. Или они сами стремились никому не попадаться на глаза.
Они плыли по широкой воде, и слева медленно проплывала громада Королевского острова. Там, над зубцами стен, окружавших древние башни крепости, впоследствии ставшей Старым Императорским дворцом, пылали факелы. Но стражникам, обходившим стены, не дано было увидеть лодку, терявшуюся в тени замка.
– Они сторожат на стенах и улицах, – проговорил Колин. – И в портах заправляет треклятая Лига. Но на реке свои законы… Главное – успеть!
– Гребешь-то ты, как бабка спицами, – сказал Сигвард. – Если и впрямь нужно спешить, я сяду на весла, а ты указывай дорогу.
– Не боишься благородные ручки натрудить? – хмыкнул кривоносый, но весла Сигварду передал. Он и в самом деле, несмотря на свой восторженный отзыв о реке и ее законах, гребцом был неважным. А капитан Нитбек не всегда служил в жарких безводных краях, и бывали времена, когда его жизнь зависела от умения грести.
Колин перебрался на нос лодки, вглядываясь в темноту. Сигвард полагал, что они плывут к речному порту или к торговым складам, где, как он подозревал, многое можно было укрыть от глаз закона. Но Колин направлял лодку мимо складов, спускавшихся рядами к причалам на берегу Трима. У причалов на темной воде покачивались барки, торговые и паломничьи. Их вид заставил невозмутимого прежде спутника Сигварда заволноваться. Он привстал, завертел головой, всматриваясь то в очертания речных судов, то вперед, в гладь воды.
– Если до рассвета не успеем, плохо, – сообщил, не уточняя, куда они должны успеть.
Между тем ждать до восхода солнца оставалось не так долго. Даже осенние темные ночи должны когда-то кончаться. И Сигварду даже показалось, что на востоке над рекой он различает блеклый зеленоватый отблеск.
– А, вот они! – радостно сказал Колин. Именно этот отблеск позволил рассмотреть барку посреди Трима. – Греби давай! Нам туда!
– Почему они забирают нас не в порту? – вопрос не помешал Сигварду налечь на весла.
– Ты что, тупой совсем? Я ж тебе сказал – на реке свои порядки. Досматривают тех, кто в порту садится, и грузы шмонают. А отчалил – и плыви себе. Правда, выпускают из города только после того, как рассветет.
Пока кривоносый произносил этот монолог, лодка успела приблизиться к барке. На борту кто-то махнул фонарем. Несомненно, это был сигнал. Колин прокричал в ответ несколько слов на «языке дорог», о котором Сигвард имел довольно смутное представление – тримейнские воры и бродяги, конечно, попадали в солдаты, но не так уж часто. А у южных контрабандистов, с которыми Сигвард имел дело в пограничье, жаргон был иной.
С барки сбросили канат.
– Полезай, я за тобой, – сказал Колин.
Это удивило Сигварда. Он предполагал, что, доставив его к барке, кривоносый отчалит.
Колин расценил колебания Сигварда по-своему.
– Да не бойся ты! Думаешь, подымешься на борт – а тебя по башке и в трюм? Конечно, каждый, кто не дурак, об этом думает. Но такое – не у нас, это на море… и вдобавок за тебя кто-то крепко поручился.
Разумеется, Сигварду приходила мысль, что Дорога Висельников может быть связана с работорговцами, и замечание Колина не отводило сомнений относительно невинности речников. Но Сигвард уже сделал свой выбор… и вряд ли те, кто там поджидают, сумеют легко с ним справиться.
Однако коренастый угрюмый тип в широких штанах, парусиновой куртке и войлочной шапке, встретивший Сигварда на борту, враждебных намерений вроде не имел. А вот спуститься в трюм все же пришлось. Барка была торговая, и пассажирские каюты в ней не были предусмотрены.
Колин, спустившийся вместе с ним, вольготно расположился среди бочек и тюков. Извлек из-за пазухи флягу, открыл, приложился. Протянул флягу Сигварду.
– Хочешь? Это тебе не «кровь мучеников» какая-нибудь. Тройной перегонки, из-за моря привезли…
После всех ночных происшествий выпить было не лишним, и Сигвард не стал отказываться. Может, превозносимую на Канальной «кровь мучеников» и гнали из кошачьего корня, но в этом напитке сок виноградной лозы точно отсутствовал. Хотя глотку он обжигал и кровь согревал изрядно.
Когда Сигвард вернул флягу Колину, наверху открылся люк.
– Прошли! – крикнули оттуда.
Колин шумно вздохнул и снова отпил из фляги.
– Все, цепь сняли, мы покинули богоспасаемую столицу империи. Не знаю, добрый человек, что и с кем ты не поделил, но до утра мы их от тебя отвели. После они, конечно, спохватятся, что тебя упустили, но к той поре, когда шум поднимется, мы уже будем далеко…
– Мы?
– Мне заплачено, чтоб я вывез тебя из Тримейна. Как только барка пристанет к берегу, я сойду. Лодчонку они пришвартовали, но я лучше пешим ходом потопаю, чем вверх по реке. Дальше у тебя будет другой проводник. Тебе скажут, куда двигаться и как расплачиваться. А сейчас можешь дрыхнуть спокойно, а можешь вылезти наверх, с Тримейном попрощаться.
Сигвард предпочел подняться. Он не был особо чувствителен, и Тримейн не был его родным городом. А вот наглость, с которой действовала Дорога Висельников, ему понравилась. И он решил покинуть Тримейн не прячась.
Барка шла вниз по течению и успела достаточно удалиться от окрашенных розоватым светом башен, обступивших реку. На ночь между этими башнями протягивали железную цепь, преграждавшую Трим, но сейчас ее уже сняли. Других преград не было. Хотя столицу окружали мощные укрепления, река Трим оставалась свободной. Речное судоходство было одним из источников благосостояния города. Тримейн столетиями не подвергался нападениям внешнего врага. Времена, когда эрды на лодках поднимались по Триму, грабили город и осаждали Королевский остров, давно канули в прошлое, и это заставило столичных жителей расслабиться. И совершенно напрасно, думал Сигвард. Но теперь это не его забота. Если б он согласился перейти в гвардию, когда приглашали, тогда, конечно… Тогда, возможно, все сложилось бы по-другому. Но что пользы думать о том, что могло быть? Ему никто не показывал будущее в хрустальном шаре, он не пытался обмануть судьбу, а просто жил.