10
Последующие недели Реджан с увлечением выполнял инструкцию Вальмоска. Начали с самого простого: с золота, затонувшего вместе с кораблями на недоступных глубинах.
Реджану нравилось бродить по морскому дну в таких чудовищных безднах, куда не достигали еще даже самые совершенные батискафы. Перед ним раскрывался сказочный мир невиданных доселе животных, сохранившихся без изменений миллионы лет под многокилометровой толщей воды, в царстве вечного мрака и вечной тишины.
Он бродил под трассами старых морских путей в поисках затонувших сокровищ и находил их в несметном количестве. Кое-что для начала он насыпал к себе в железный ящик я выносил на берег, но за главными грузами Вальмоск снарядил потом судно, которое рейс за рейсом отвозило тонны добытого Реджаном золота.
В каждое плавание Вальмоск отправлялся лично и зорко следил за тем, чтобы никто из команды не разгадал цели его предприятия. Лебедка опускала под воду литую батисферу с завинчивающейся крышкой. Стальные троссы достигали порой длины десяти километров. Иногда они обрывались, и тогда, к удивлению матросов, оборвавшийся конец травили под воду со специальным грузилом; концы тросса каким-то чудом сами находили друг друга и соединялись в неведомой глубине прочными зажимами, а потерянная батисфера поднималась на палубу. Ее разгрузку в трюме совершали двое доверенных людей Вальмоска.
Последний месяц Реджан вообще не выходил на поверхность. Работа под водой нисколько не утомляла его. Она казалась ему забавой. В промежутках между рейсами он всячески развлекался, наслаждаясь своей полной неуязвимостью. Перед его подвигами бледнели все измышления досужих фантастов, все мифы и легенды о чудо-богатырях и титанах древности. А для него это были не подвиги, а просто шалости от нечего делать.
Он вступал в единоборство с гигантскими кальмарами неслыханных и невиданных размеров и всегда, поиграв с ними, убивал их с помощью обыкновенного кинжала. Однажды он умышленно позволил проглотить себя чудовищной рыбе с тысячезубой пастью, а потом вспорол ей брюхо и вышел из нее невредимым. Вокруг него в полном молчании происходила беспощадная борьба: одни чудовища пожирали других и сами тут же становились жертвой еще более ужасных созданий. Один Реджан был вне этой извечной борьбы и чувствовал себя неограниченным властелином океана.
Когда при одном из очередных спусков батисфера принесла в глубину прикрепленный к крюку небольшой якорь - условленный знак о прекращении работы, - Реджан почувствовал досаду и раздражение. Ему не хотелось покидать подводное царство, которое своим молчанием было очень сродни его собственному вечному безмолвию. Однако он не хотел пока порывать с Вальмоском, так как у него было еще на суше немало собственных дел. Подавив в себе досаду, он вошел в батисферу и задраил изнутри крышку люка.
На сей раз батисферу в трюме не вскрывали. Вальмоск приказал взять курс к порту. Судно развернулось и направилось к родным берегам. В океане разыгрались осенние штормы. Работы у команды было по горло. Про загадочную батисферу забыли. Сам Вальмоск пластом лежал у себя в каюте, страдая от жестокого приступа морской болезни.
По прибытии в порт Вальмоск распорядился разгрузкой судна, щедро расплатился с командой и лишь тогда спустился в трюм, где, заключенный в батисферу, томился Реджан. С трудом отвинтив тяжелую крышку, старик осветил внутренность батисферы карманным фонариком и помог Реджану выбраться.
На бессмертном не было никакой одежды, лишь пояс с кинжалом в ножнах и футляр с электрическим фонарем. Но ему это не мешало - холода он все равно не ощущал. Вальмоск провел его к себе в каюту, где для него было приготовлено отличное платье, соответствовавшее сезону и моде. Реджан быстро оделся и подсел к столу, на котором лежали бумаги и карандаш.
"Какова дальнейшая программа, Вальмоск?" - размашисто написал он.
"Пока никакой, - ответил профессор. - Я займусь восстановлением дома, а вы отдыхайте. Позже мы предпримем путешествие в земные недра. Это будет поинтереснее морских глубин, Реджан!"
"Хорошо, - согласился бессмертный. - Занимайтесь своим делом. Я тоже займусь своими делами. Мне пора уже навестить и устроить семью. Сколько вы можете ассигновать на мои нужды, Вальмоск?"
"Сколько угодно, дорогой Реджан! Десять миллионов вас пока устроят?"
"Устроят. Пока. Пишите чек!.."
11
Три месяца прошло с тех пор, как Реджан покинул семью. За это время он не подавал о себе ни единой весточки. Биолия кое-как перебивалась на случайных заработках, смотрела за двухлетним Аркифом и терпеливо ждала возвращения мужа. Она знала его характер и понимала, что не даст о себе знать, пока чего-нибудь не добьется.
Однажды ночью Биолия проснулась от стука в дверь. Вскочив с постели, она в одной рубашке бросилась к двери и спросила:
- Кто там?
Никто не ответил, но стук повторился, сначала просто, а потом в темпе "Марша трубадуров", который так любил насвистывать Реджан. Сердце Биолии сразу почувствовало, кто это стучит, и затрепетало от радости.
Повернув ключ и сняв цепочку, Биолия распахнула дверь. На пороге стоял Дориэль Реджан. Но ее ли это Дориэль? Откуда на нем такая богатая, дорогая одежда?! Впрочем, при чем тут одежда! Конечно, это ее родной Дор! Это его прекрасное мужественное лицо, его спокойные любящие глаза!..
- Милый! - тихо простонала Биолия и бросилась на грудь мужу.
Реджан подхватил ее на руки и внес в комнату, прихлопнув за собой дверь ногой.
С минуту он стоял посреди комнаты, держа жену на руках и глядя на нее каким-то странным - и нежным, и вместе с тем грустным взглядом. Потом, так и не поцеловав ее, хотя она именно этого ждала, он бережно опустил ее на кровать, а сам, по-прежнему молча, присел к столу, вынул блокнот, авторучку и принялся что-то писать.
- Дор, что с тобой?.. - с мольбой прошептала Биолия, испуганная непонятным молчанием мужа.
Вместо ответа Реджан протянул ей блокнот. Биолия с недоумением взяла его и прочла следующие строки:
"Не пугайся, Оли! Все хорошо! Я стал богат, как Крез, но за это потерял способность говорить и слышать. Я сделал это ради того, чтобы ты и Арик никогда ни в чем не нуждались. Напиши, как твое здоровье, как наш малыш?"
Он подал ей авторучку, знаками приглашая ее писать. Но Биолия вскрикнула, уронила блокнот на пол и бросилась к мужу. Она стала с лихорадочной горячностью ощупывать его, гладить его по лицу, рукам, исступленно целовать его, заливаясь слезами. Вскоре она заметила, что руки и лицо его холодны, как лед. В сердце ее шевельнулась страшная догадка. Она вдруг рывком распахнула на нем пальто и припала ухом к его груди, к тому месту, где должно было биться его сердце. Но грудь его была неподвижна, без малейшего признака дыхания, а сердце молчало, словно его не было.
- Ты мертв! Ты призрак! - крикнула Биолия и, отпрянув от мужа, забилась в угол кровати. Глаза ее расширились, наполнились ужасом.
Проснулся в своей постельке и громко заплакал маленький Аркиф. Биолия метнулась к нему и, прижав его к груди, снова укрылась в своем углу. Она громко выкрикивала молитвы и какие-то бессвязные заклинания.
Реджан молча смотрел на нее, взгляд его был полон грусти, недоумения и горечи. Несколько мгновений он стоял в нерешительности, с беспомощно опущенными руками. Он понял причину ее ужаса и сначала совершенно растерялся, так как не ожидал ничего подобного. Но вот он поднял с пола блокнот, снова присел к столу и долго что-то писал.
Биолия тем временем несколько успокоилась. Призрак мужа был все же слишком материален, глаза его были слишком живы и по-земному добры. Нет, Дор не причинит ей вреда! Дор любит ее, любит Арика! Поэтому, когда Реджан вновь подал ей блокнот с густо исписанным листом, она с жадностью схватила его, уверенная, что узнает наконец всю правду.
И она узнала правду.
И тогда снова были слезы, снова Биолия гладила лицо мужа, снова целовала его. Потом она поднесла к нему сына. Мальчик узнал отца и потянулся к нему ручонками, но Реджан не посмел его приласкать, боясь, что ребенок испугается его ледяных прикосновений.
Наконец Биолия схватила карандаш и написала такие слова:
"Мне ничего не надо, милый! Пусть мы будем нищими, пусть мы будем голодными, только будь таким, как раньше. Отдай своему профессору все, но пусть он вернет тебе твой прежний облик, твою прежнюю жизнь!"
Реджан горестно покачал головой и ответил:
"Оли, это невозможно! Когда я согласился на операцию, я думал только о тебе и нашем мальчике. Я думал только о том, чтобы вырвать вас из этой проклятой нищеты! А теперь уже поздно! Но ты не отчаивайся, я все равно люблю тебя, только тебя одну, и никого больше! Я буду приходить к тебе. А потом, когда рассчитаюсь с Вальмоском, я останусь с вами навсегда".
Он писал все это совершенно искренне, сам еще не понимая, что уже не сможет быть для Биолии мужем, не сможет любить ее. А она это уже поняла и поэтому плакала безутешно, словно он в самом деле умер. Для нее он стал просто дорогим призраком, холодным, недоступным и далеким. В этом убедили ее прикосновения его холодных рук, его гробовое молчание, его каменная, бездыханная грудь, в которой она не могла уловить биение его сердца...
12
О доме Вальмоска снова заговорили. Развалина, которую муниципалитет уже занес в списки строений, подлежащих сносу, неожиданно преобразилась.
Всю зиму во двор свозили строительный материал и возводили леса. Весной начался капитальный ремонт, и в самый разгар лета леса убрали, и дом засверкал, как сказочный дворец. Старик Вальмоск, перебравшийся на время ремонта в лучшую гостиницу города, торжественно отметил свое вселение в обновленный дом. На званом обеде присутствовали многие видные горожане и сановники, среди них и Эрм Грунзолл Пятый, самый богатый человек в мире.
Шеренги отлично вышколенных лакеев подавали на серебре и золоте изысканно приготовленные яства. Дорогие вина искрились в хрустальных бокалах.
Профессора Вальмоска трудно было узнать. Он преобразился не менее чудесно, чем его дом: лицо его разгладилось и сияло довольством; он был пострижен по последней моде, гладко выбрит и надушен самыми тонкими духами; черный фрак и белоснежная манишка делали его изящным и ловким; на руках его сверкали перстни с брильянтами.
Открывая торжественный обед, Вальмоск произнес короткую речь, полную загадочных намеков. Он говорил о божественном провидении, которое помогло ему вырваться из полосы неудач и вернуться в высший свет, где он прежде занимал далеко не последнее место. Он вспомнил о дружбе с Эрмом Грунзоллом Третьим и в связи с этим произнес таинственную фразу о том, что прощает дому Грунзолла старый долг чести, который с процентами достиг к настоящему времени семисот миллионов суремов. Гости были удивлены, а Эрм Грунзолл Пятый, сидевший на почетном месте справа от хозяина, презрительно усмехнулся и, наклонившись к своей соседке, сказал довольно громко:
- Наш любезный хозяин, видимо, ошалел от радости. О прошлом у него сохранились весьма туманные представления!
Баронесса хихикнула, а Вальмоск покраснел и скомкал конец своей речи...
Во время десерта и кофе, которые подавались в голубой гостиной и курительном салоне, гости, разбившись на отдельные группы, оживленно обсуждали этот прощенный долг в семьсот миллионов и замечание Эрма Грунзолла Пятого. Самая большая группа собралась вокруг престарелого Висторма, бывшего полвека назад мэром города. Этот девяностолетний крепыш во всеуслышание разглагольствовал о неудачной торговле бессмертием, на которой Вальмоск когда-то давно вылетел в трубу.
- Я ставлю десять миллионов против одного, что Вальмоску удалось-таки всучить свое идиотское бессмертие какому-нибудь доверчивому простаку-иностранцу! - пищал Висторм, брызгая слюной.
Бессмертие, бессмертие, бессмертие... Кто-то что-то слышал об этом, кто-то где-то читал... Висторму поддакивали, но общее мнение склонялось к тому, что Вальмоск просто получил наследство.
Однако, несмотря на это недоразумение, прием прошел благополучно, если не считать странного эпизода, происшедшего под самый занавес.
Вдруг среди гостей появился новый гость, которого никто не знал. Это был прекрасно сложенный молодой человек, одетый безукоризненно, но поведением своим смутивший очень многих. Дворецкий не докладывал о его приходе. Он явился об руку с хозяином, медленно прошел по всем залам, с нескрываемым любопытством осмотрел присутствующих и, не сказав ни слова, никому не поклонившись, скрылся неизвестно куда.
Когда Вальмоск, проводив странного незнакомца, вернулся к обществу, дамы окружили его и принялись наперебой расспрашивать о "прекрасном немом". Вальмоск пожимал плечами, блистал перстнями, расточал улыбки, но ответа так и не дал. Лишь Висторму он ответил более или менее правдиво. Бывший мэр оттащил его в сторону и спросил напрямик:
- Это человек, купивший у вас бессмертие, Вальмоск?
Взяв Висторма доверительно под руку, профессор вполголоса ответил:
- Да, старина, это несчастный, который никогда не умрет. Это единственный из людей, который переживет и Землю, и Солнце, и Галактику, и даже самого господа бога!
- Во сколько же это обошлось?
- Мне это обошлось в один ломтик сыра!..
Висторм выпучил глаза и поспешно отошел от Вальмоска.
13
Когда гости разъехались, а слуги, прибрав залы, удалились на покой, Вальмоск спустился в подземелье дома, в комнату, которую он недавно занимал сам и в которой теперь обитали Реджан, Ронги и Флипп. Обновление дома не коснулось этого глубокого подвала. Здесь все было по-прежнему: грязь, запустение и полная тишина.
Реджан сидел на диване, закрыв лицо ладонями. Ронги лежал на своем месте и пристально смотрел на пыльную люстру; Флипп, по своему обыкновению, прятался в темном углу, за кучей тряпья.
Входя в комнату, Вальмоск хлопнул дверью. Люстра чуть заметно дрогнула. Ронги отвел от нее взгляд и посмотрел на хозяина. Реджан даже не пошевелился. Он все еще был в вечернем костюме, в котором недавно приходил поглядеть на гостей Вальмоска. Профессор брезгливо оттолкнул ногой собаку и, схватив Реджана за волосы, резким движением запрокинул его голову. Реджан спокойно глянул на Вальмоска и легким кивком дал понять, что принял его приход к сведению.
Тогда Вальмоск заговорил, старательно двигая губами:
- Дориэль, слушайте меня внимательно. Вы два месяца провели на дне океана, три месяца в недрах земли и добыли за это время сказочные сокровища. Вы вернули мне в сто раз больше, чем я вложил в генератор абсолютного бессмертия! Что вы намерены делать дальше?
Бессмертный внимательно следил за губами старика. Он понял каждое произнесенное им слово. Вынув из кармана блокнот с золотым обрезом и дорогую авторучку, он написал на чистом листе:
"Я не знаю, Вальмоск, чем мне заняться. С вами я рассчитался сторицей, семью обеспечил. Жена и сын живут в собственной вилле и имеют отличный постоянный доход с капитала, который я положил в банк на их имя. У меня были враги, которых я ненавидел и хотел уничтожить. Теперь я могу это сделать, но у меня пропала охота заниматься врагами. Вальмоск, мне все доступно, но мне ничего не нужно! Когда я был на дне океана, мне нравилось там и казалось, что я смогу провести там многие тысячелетия. А в недрах земли, в причудливом кипении огненной лавы, мне даже миллионы лет не представлялись страшными. Но теперь мне и это кажется утомительно однообразным и недостойным внимания".
Вальмоск на это сказал:
- Равнодушие - это единственная болезнь бессмертного. Гоните его от себя, Дориэль! Разнообразие развлечений для вас неисчерпаемо. Вы можете прочесть все книги, написанные людьми, - у вас хватит на это времени. Вы можете осмотреть все культурные сокровищницы мира и даже сделать их своей собственностью! Более того, вы можете сами стать писателем, художником, скульптором - у вас достанет времени развить в себе любой из талантов! Или займитесь науками и станьте самым ученым, самым мудрым из людей. А если вам хочется почестей, славы, неограниченной власти, вам и это вполне доступно. За двести - триста лет вы можете исподволь выдвинуться и сделаться бессменным, вечным правителем! Словом, займитесь чем угодно, только не предавайтесь меланхолии, безразличию, скуке!
Реджан написал:
"Зачем мне все это, Вальмоск? Я чувствую, как во мне угасают желания. Люди не интересуют меня, и заботы людей мне чужды. Вот я сижу и думаю: кто я? Жив я или мертв? Может быть, права Биолия, которая считает меня призраком? Ведь живым принято называть того, кто двигается от рождения к смерти и стремится за это короткое время сделать как. можно больше. Я родился, но я никогда не умру, мне не нужно спешить. Значит, меня нельзя считать живым! Только мертвые пребывают в состоянии абсолютного постоянства. Но я и не мертвый! Я хожу среди живых, я двигаюсь, я мыслю, я чувствую, я вижу окружающий мир, я могу совершать поступки и переделывать этот окружающий мир по своему вкусу! Кто же я?.. Вы тоже ничего не знаете! Вы создали бессмертие, но даже отдаленно не представляете себе, что это такое!.. Знаете, Вальмоск, о чем я вспоминаю? Вы, думаете, о прежней жизни, о похождениях под водой и под землей? Нет, я вспоминаю вкус сыра, который съел у вас, прежде чем стать бессмертным. Это было последнее и самое яркое впечатление моей смертной жизни, и оно осталось во мне навсегда, чтобы преследовать меня бесконечно, миллиарды лет. В настоящую минуту я без колебаний отдал бы бессмертие за возможность съесть кусочек сыру!.. Молчите, ваш генератор несовершенен! Давая бессмертие, он должен одновременно убивать память о прошлом, то есть вынимать из человека его человеческую сущность... Впрочем, теперь уже все равно. Для себя, Вальмоск, я ничего не хочу, но для вас я мог бы еще кое-что сделать. Меня удивляет и забавляет ваша жадность и ваша страсть к обыкновенной жизни, которой у вас осталось не более десяти - пятнадцати лет. Вам нужны богатства, власть, слава? Хотите, я отберу у Эрма Грунзолла Пятого его идиотские миллиарды и отдам их вам?"
Вальмоск подумал:
"Пусть занимается чем угодно, лишь бы не предавался скуке. Эта скука может смениться приступом бешенства, и тогда он натворит такое, что и сам не рад будет. А человечество не много потеряет, если дом Грунзоллов перестанет существовать..."