– Где проходил матч? – спросил Гуров.
– В Ленинграде, – ответил Кепко.
– В Ленинграде, – задумчиво повторил Гуров. – Можно чуть назад? До изображения Краева и Анатолия Петровича.
– Сейчас. – Игорь побежал к киномеханикам.
– Анатолий Петрович, вы знаете Усольцева? Он в спорте на какой-то хозяйственной работе? – спросил Гуров.
– Сережу? – Кепко поморщился. – Мой ученик… к сожалению. Нехороший мальчик. В спорте был… в свое время. Я виноват, не справился… – Он резко повернулся и замахал на Гурова руками: – Глупости! Вздор!
На экране изображение побежало назад и застыло.
Лицо Краева… Лицо Кепко… Радостное лицо Усольцева.
– Я не ошибся? – спросил Гуров.
– Сергей, – кивнул Кепко. – Паша проиграл, а он радуется, паршивец.
– Спасибо. – Гуров поднялся. – Радуется, это хорошо. Интересно.
– Вы, конечно, профессионал, – бормотал Кепко, выходя из зала, – но тут вы загибаете.
– Возможно. Вы, Анатолий Петрович, пленку не видели и со мной не разговаривали, – прощаясь, сказал Гуров. – Мы еще встретимся. До свидания.
Вернувшись в управление, Гуров столкнулся с Борей Ткаченко.
– Здравия желаю! Какие будут указания, шеф?
– Меня зовут Лев Иванович. Если ты хочешь походить на строевого офицера, обращайся ко мне «товарищ майор». А сейчас, пожалуйста, сходи пообедай.
– Я обедал, товарищ майор! – Боря явно обиделся.
– Неважно. Сходи в столовую, выпей кефира, – сказал Гуров. – Мне надо побыть одному.
– Я могу посидеть в коридоре, товарищ майор!
– Посиди в коридоре. – Гуров вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
«Итак, Усольцев? Почему он? Просто больше у тебя ничего нет, майор. Все твои рассуждения притянуты за уши. Случалось, ты разрабатывал и менее бесперспективные версии».
Убийство милиционера Трифонова. Он был убит выстрелом в грудь в центре Москвы в восемь утра. У него забрали оружие. Казалось бы, мотив ясен: завладеть пистолетом. Но зачем стрелять в центре Москвы? Трифонов был богатырь, почти двухметрового роста. Чтобы добыть пистолет, можно поздно вечером где-нибудь на окраине подыскать милиционера – не гренадера, ударить сзади кирпичом по голове. И убийства на себя не вешать, и шума не производить. В центре Москвы? Стрелять? Могла проезжать патрульная машина, хотя бы такси. Убийство совершенно безумное, немотивированное, ухватиться абсолютно не за что. Для розыска убийцы создали бригаду, и Гуров получил безумную версию.
Когда Трифонову выстрелили в грудь, то, видимо, он сразу не упал, поэтому убийца ударил его в висок рукояткой своего пистолета. В его «ТТ» был последний патрон, пистолет был старенький, и обойма выскочила. Убийца этого не заметил, и обойму нашли. Лев Гуров получил ту обойму и отправился в Тулу на оружейный завод. По номеру на обойме установили, что эта партия пистолетов изготовлена в сорок третьем году и отправлена на 2-й Украинский фронт. Вернувшись в Москву, Гуров засел в военкомате и стал выбирать оставшихся в живых офицеров, которые в сорок третьем году воевали на 2-м Украинском фронте. Каковы шансы такого розыска? Пистолет только за годы войны мог сменить нескольких хозяев. А после войны? Говорят, один шанс из тысячи. Вряд ли он здесь был, этот шанс. Но ведь тогда Гуров работал! Сорок с лишним дней занимался обоймой, номерами, картотеками. Правда, он ничего не добился, и убийцу задержали спустя два года. Гуров к задержанию не имел никакого отношения.
Так почему Усольцев – так уж безнадежно? Если есть шанс, надо работать.
Гуров пошел к Серову. В кабинете опять находился следователь Фирсов. Снова они втроем, словно не расставались. По просьбе Левы оператор Белан сделал несколько фотографий Усольцева. Гуров молча протянул следователю и подполковнику по фотографии.
Следователь взглянул на фото Усольцева, перевернул, прочитал надпись на обороте, сказал:
– Я читал протокол допроса.
– Знаю, – сказал Серов. – Есть соображения?
– Когда вязнешь в трясине по горло, – ответил Гуров, – и за ниточку хватаешься, как за канат.
– Ну-ну, что за ниточка? – спросил Серов.
– Только не смеяться! – сказал Гуров.
Серов тяжело вздохнул, махнул на Гурова рукой:
– Лично я разучился.
– Усольцев двадцатого вечером был в аэропорту и ссору Астахова с Лозянко видел. В разговоре со мной Усольцев изображал простака, каковым не является. Усольцев единственный из всех, с кем я беседовал, якобы проговорился, что Астахов убить способен. Усольцев Астахова явно не любит. Конечно, это слабо. Но, возможно, он Астахова ненавидит. Усольцев неудачник и плохой человек.
– Допрашивая Маевскую, я коснусь взаимоотношений с Усольцевым, – сказал следователь. – А вдруг?
– Возможно, – без энтузиазма согласился Серов. – Усольцев? – Он хмыкнул, покачал головой. – Будем работать.
Серов начал быстро писать, говорил:
– Где работает? Кем? Как? Женщины? Где находился во время убийства?
– У Усольцева алиби, – сказал Гуров.
Серов и следователь переглянулись недоуменно.
– Алиби? Так ты чего?.. – Серов даже встал.
– Убийство с заранее обдуманным намерением. Оно готовилось. У убийцы и должно быть алиби. Фальшивое. – Гуров выдержал паузу. – Если мы докажем, что алиби Усольцева фальшиво, то козырной туз из его рук автоматически переходит в наши руки. В двадцать один сорок пять Усольцев находился в ресторане «Центральный».
– Кто может подтвердить? – спросил следователь.
– Два его приятеля. – Гуров улыбнулся. – И я. У ресторана стояли «Жигули». Машина не Усольцева. И за рулем сидел не он. Я сразу ушел. Они ужинали. Выходил Усольцев? Не выходил? От «Центрального» до дома Лозянко минуты три. Главное: у кого в этот момент находились ключи от машины? Допросить друзей Усольцева.
– Они давно договорились, – вздохнул Серов.
– Если Усольцев действительно убийца, они не могут договориться, – возразил следователь.
– Ты прав, Коля, я глупею. – Серов повеселел. – Он же не может сказать: ребята, если вас станут допрашивать, вы не говорите, что я из ресторана уходил и ключи от машины были у меня. Они не могут договориться! Это шанс!
– Шансик! – поправил Гуров.
– Николай, возвращайся к себе, мы этих ребят разыщем и к тебе доставим.
– Попробуем. – Фирсов кивнул и вышел.
Через полчаса в кабинете, кроме Серова и Гурова, находились человек десять сотрудников уголовного розыска. В основном это были молодые люди лет двадцати пяти, чуть старше.
– От вашей внимательности, терпения и терпения зависит очень многое. Вы приходите к человеку, а у него неприятности на работе, или он поссорился с женой, либо болен, возможно, у него просто скверный характер. Терпите, улыбайтесь, ищите подходы. Какой-нибудь бабушке, которая сидит целыми днями на крылечке, а вечерами у окна, надо в булочную или в аптеку. Сбегайте. Вывернитесь наизнанку, но Гутлина и Ходжаву разыщите и доставьте в прокуратуру немедленно. Об Усольцеве мы должны знать все, может быть, даже то, что он сам о себе забыл.
Серов внимательно оглядел присутствующих:
– Не у подъезда, но неподалеку от дома Лозянко двадцатого около двадцати двух часов стояли голубые «Жигули». Третья модель. В каком точно месте стояли? Кто видел? Кто видел мужчину, который выходил из машины или садился в нее? И не докладывайте, что свидетелей нет. Такого не бывает. Выполняйте.
Подполковник провел инструктаж в утвердительном тоне. Где-то неподалеку от дома Лозянко стояла машина… Не может быть, а именно стояла.
«А если я все придумал?» – Гуров взглянул на Серова.
– Это их работа, майор, – сказал тот. – Понимаешь? Когда они вырастут, научатся думать, как ты, бегать по улицам начнут другие. Если ты ошибся, то их работа не пропадет, они кое-чему научатся. Так что не бери в голову.
Арнольда Гутлина разыскивать, тем более доставать из-под земли не пришлось. Установили место его работы, позвонили в лабораторию и попросили приехать в прокуратуру, благо машина у него имеется.
С Кахи Ходжавой было немного сложнее, однако через час с небольшим его нашли в одном из кафе в обществе двух очень молодых и не очень трезвых девушек. Кахи как истинный рыцарь заявил, что бросить дам не может, тогда «дамам» шепнули: мол, на скамейке в сквере отрезвеешь быстрее, чем в отделении милиции. Они вышли в туалет и не вернулись.
Допрошенные Гутлин и Ходжава расписали вечер в ресторане «Центральный» по-разному. Но в главном они оказались единодушны. Сергей Усольцев дважды выходил звонить, потом увязался за какой-то девушкой, которая сидела за свадебным столом, и пропадал с ней чуть ли не час. Ключи от машины Гутлина в тот вечер находились у Усольцева.
Следователь умышленно не выяснял, как ключи попали к Усольцеву.
К вечеру Боря Ткаченко, по выражению розыскников, «зацепился», как и предсказывал многоопытный подполковник: нашлась старушка, которая любила сидеть у окна. И вот уже несколько часов Боря прогуливался у дома, а старушка торчала в окне первого этажа.
К вечеру Боря Ткаченко, по выражению розыскников, «зацепился», как и предсказывал многоопытный подполковник: нашлась старушка, которая любила сидеть у окна. И вот уже несколько часов Боря прогуливался у дома, а старушка торчала в окне первого этажа.
Тоскливо, явно не в первый раз, старуха сказала:
– Ну чего маешься, зайди поешь.
– Спасибо, я сыт.
– Цельный день не ел и сыт. Чайку попей. – И, не ожидая ответа, продолжала: – Вот служба у человека. Это же за какие деньги так уродоваться можно? Я же тебе сказала: не жди. Они за полночь придут, за полночь.
– Так ведь двадцатого они в десять пришли? – тоже не в первый раз спросил Боря.
– И тогдась за полночь. Шалапуты.
– А машина стояла?
– Как тебя вижу.
– Так она в десять здесь стояла.
– Чтоб тебя! – Старуха захлопнула окно.
И тут же за углом раздался дробный стук каблуков, шаги, голоса. В переулок вышли парень и девушка.
– Здравствуйте. – Боря преградил им дорогу, предъявил удостоверение, взглянул на часы, было ровно десять.
– Сознавайтесь, вам послабление будет! – Старуха высунулась из окна. – Я так все видела! Все!
Боря взял девушку и парня под руки и пошел с ними по переулку. Старуха вытягивала жилистую шею, услышать ничего не могла. Она хлопнула рамой и погасила свет.
В переулке было тихо, лишь шаги и приглушенные голоса.
– Мы видели его в спину. Он вышел из машины и быстро свернул за угол. Спортивный мужик, крепкий, – сказал парень.
– Светлый пиджак с двумя шлицами, – добавила девушка.
– Что? – не понял Боря.
– С двумя разрезами, – пояснила девушка.
– В лицо не видели?
– Так сзади…
– Нет, – перебила девушка. – Он повернулся, посмотрел на нас. Вроде приостановился, потом свернул.
– Так узнаете? – спросил Боря.
Парень с девушкой переглянулись и отрицательно покачали головами.
– Но он вас видел.
– Конечно, – ответила девушка.
– Голубые «Жигули», номер не запомнили. – Боря сделал пометку в блокноте.
– «Трешка», – сказал парень.
– Да! – вспомнила девушка. – За стеклом такая смешная белая обезьянка болталась.
– Спасибо вам большое. – Боря пожал молодым людям руки. – Значит, договорились: завтра к десяти в прокуратуру, восьмой кабинет.
Серов, следователь и Гуров выслушали Борю, отпустили домой, остались втроем. Молчали. Каждый понимал: с одной стороны, день прошел очень успешно, с другой– не только прямых, но и косвенных доказательств добыть не удалось.
– Надо исходить не из того, что плохо, а из того, что у нас хорошо, – сказал Серов. – Вчера мы не знали убийцу, сегодня знаем.
– Лично я ничего не знаю, – возразил следователь. – Есть версия и стечение некоторых обстоятельств. У меня нет оснований задерживать Усольцева хотя бы и на семьдесят два часа. Я могу его вызвать в прокуратуру и передопросить. Какой вопрос я ему задам? Куда вы выходили из ресторана? И он, слабонервный, начнет рвать на себе рубашку, рыдать и каяться?
Убийца
Как обычно, около четырех утра он проснулся. К щеке прилипла влажная подушка, он перевернул ее, лег на спину, вытер приготовленным с вечера полотенцем лицо, скинул одеяло, взглянул на уже серое окно.
Голова была ясная, еще не знобило, не корежило, похмелье наступало значительно позже. В тысячу какой-то раз он решил, что именно сегодня завяжет.
«Паше сейчас еще хуже, – подумал он. – Не пьет, рекорды, слава, ордена… Тюрьма. Я из своей камеры выберусь сегодня. Когда выскочишь ты, главное, кем ты в тот день будешь?»
Он поднялся, живот вывалился, еще год назад брюхо раздражало, сейчас привык, и, шлепая по прохладному линолеуму, прошел в кухню. У настоящего профессионала инструмент на месте – он вынул из холодильника бутылку кефира, из шкафчика валерьянку и элениум, все выпил и вернулся к койке. Перед тем как лечь, он расправил простыню, открыл форточку, задернул плотные шторы, чтобы день не ворвался, не разбудил. Лежа на спине, расслабившись, он ждал сон, стараясь разогнать мысли – даже приятные, например о Паше Астахове, который сейчас…
Сережа Усольцев родился в Городе, рос единственным и ненаглядным в здоровой интеллигентной семье. Мама – зубной врач, папа – в НИИ, сегодня кандидат наук, старший научный… Семья жила обеспеченно, любили принимать гостей, дом слыл хлебосольным, пользовался уважением. Водкой в доме не баловались, в пятницу и субботу к столу подавался бабушкин графинчик, ну, в праздники – как у людей, как положено.
Сережа однажды попробовал – не понравилось, он рос трезвенником. Увлекся спортом. Начинал он у Анатолия Петровича Кепко. Смешная фамилия вызывала у Сережи улыбку. Очень скоро улыбка пропала, тренер оказался мужиком серьезным. Начал Сережа с короткого спринта и прыжков в длину, но через год, когда уже и разрядником стал, тренер предложил ему пробежать полный круг, то есть четыреста метров. Результаты, как говорится, поперли.
Сережа окончил школу, поступил в педагогический, бежал четыреста за пятьдесят с десятыми, стал перворазрядником. В Городе Сережу уже знали, начали прогнозировать, какой результат при таких темпах роста он покажет через пару лет.
Пашка Астахов, пацан, бегал где-то рядом, Сережа его даже не замечал – он уже выполнил норматив кандидата в мастера спорта.
Прошло еще два года. Сергею исполнилось двадцать три, Павлу – девятнадцать, оба были кандидатами, оба тренировались у Краева. Тогда и произошло первое столкновение. Тренировались, бегали голова в голову, но неожиданно на первенстве области Павел опередил Сергея на целую секунду, стал мастером спорта и уехал на первенство России.
Анатолий Петрович Кепко обнял тогда Сергея за плечи и сказал:
– Он убежал от тебя, и ты его никогда не догонишь. Не расстраивайся, парень, у каждого из нас своя высота, потолок, который никакой работой не прошибешь.
Астахов улетал и возвращался, снова улетал. Через год вернулся весь в золоте.
– Проведать родное гнездо, – сказал кто-то. – Завтра эту золотую птичку мы будем наблюдать только по телевизору.
«Кто-то» ошибся, золото Астахова тяжелело, появились правительственные награды, а он всегда возвращался.
Молодежь подпирала Сергея, обгоняла, он уже не попадал даже в сборную области. Астахов бегал за горизонтом. Усольцев почему-то винил в своих неудачах именно Астахова, именно его, первого, который отбросил его назад.
Сергей благополучно окончил институт, начал работать в спорткомитете, выступать перестал. Кому интересно с завистью, глотая желчь, смотреть в удаляющиеся спины?
Однажды, вернувшись с работы домой, Сергей застал отца у телевизора.
– Сережа! – позвал отец. – Смотри, наш-то Пашка что делает? Опять первый! Нет, не обеднела Россия талантами!
Спортивная передача кончилась, отец подошел к буфету, достал графинчик.
– Тебе не предлагаю, – отец налил рюмку. – Ты у нас мусульманин. – Он выпил, сочно хрустнул яблоком.
– По рождению я христианин. – Сергей внешне спокойно достал стакан. – За победу земляка не грех и крещение принять.
Отец смотрел недоверчиво, но с одобрением. Сергей наполнил стакан, выпил залпом, тоже закусил яблочком и сел ужинать, рассказывал о работе, загнул пару анекдотов. Выйдя из-за стола, отец внимательно взглянул на совершенно трезвого сына, хлопнул по плечу, сказал:
– Молодец! Настоящий русский мужик! – и пошел в кабинет работать.
Природа мудра, нам не дано заглянуть в свое завтра, иначе жизнь человеческая превратилась бы в пустую затею. Отец подтолкнул сына к пропасти и, увидев, как сын шагнул, похвалил. Кто сказал, что «настоящий русский мужик» должен, не хмелея, выпивать стакан водки?
И отцу и сыну лучше бы себе по руке оторвать, которыми они наливали, легче бы жилось на свете. Но они завтрашнего дня не знали. А когда этот день пришел, то сын во всем обвинил Павла Астахова, а отец вообще ничего не понял, а уж себя виновным не считал ни в коем разе.
Наступило завтра и послезавтра…
Всего через год уже пришлось Сергею среди своих приятелей искать врача-нарколога. Тот внимательно выслушал, дал какую-то коробку с карточками, на которых были написаны вопросы, предложил разложить налево, направо, по принципу «да» или «нет». Они еще долго беседовали. В заключение врач сказал:
– Сережа, должен тебя огорчить, но у тебя открытая алкогольная тропность. Ты выслушай, не горячись. Существует, к сожалению, масса заболеваний. Почему-то одни из них считаются благородными, другие – постыдными. К примеру, слабые легкие – в старину говорили «чахотка» – болезнь благородная. Сифилис, алкоголизм – постыдны. Глупости и предрассудки, любая болезнь – беда.
– Откуда тропность-то? – усмехнулся Усольцев. – Отец в конце недели да по праздникам двести-триста граммов максимум. Я его в жизни пьяным не видел.
– Случается, что человек очень быстро приучает себя к алкоголю и спивается, доводит себя до состояния полной зависимости от стакана.