Тренеры вышли, щелкнул замок.
…Вечером в ресторане «Центральный» вновь гуляла молодежная свадьба. Так же, как неделю назад, за отдельным столиком сидела пожилая пара, за вторым столом расположились Усольцев, Ходжава и Гутлин.
Чуть в стороне электрики устанавливали диги, у кинокамеры возился Игорь Белан.
За свадебным столом чувствовалось напряжение, скованность, чего-то ждали.
Кахи Ходжава сделал официанту заказ, сказал:
– Сегодня все поровну платим, я не райсобес.
Усольцев взглянул на него презрительно:
– Тяжело достаются? – И, не ожидая ответа, продолжал: – Не понимаю, что за цирк здесь происходит.
Гутлин лишь втянул голову в плечи. Кахи махнул широко рукой:
– Зачем понимать, дорогой? Люди попросили: сделайте все, как было двадцатого. Нам нетрудно. Слушай, не землю копать!
Гутлин кашлянул и смущенно сказал:
– Тут еще один человек сидел. – И, как всякий не умеющий лгать, начал смотреть в сторону с фальшивым любопытством.
К ним подошел Гуров, кивнул, сел на свое место.
– Кино. – Он подмигнул Усольцеву. – Социалистический реализм.
Отошел от кинокамеры Игорь Белан и хорошо поставленным голосом, который так не вязался с его внешностью, сказал:
– Дорогие друзья! Для документального фильма, который готовит наша студия, необходима сцена молодежной свадьбы. Мы не хотели мешать вашему празднику двадцатого. Снимем ее сегодня. Спасибо, что вы пришли. Друзья, так как вы не профессиональные актеры и можете перед камерой оказаться скованными, я попрошу вас восстановить в точности обстановку прошлого. Сесть, как вы сидели, танцевать, как вы танцевали, выходить в вестибюль, если вы выходили. Прошу!
С шутками и смехом за столом стали пересаживаться.
– А я в другом платье.
– Петенька, – шептала невеста. – У нас на столе икры не было.
– Дура, это же кино.
Усольцев оглядел шумный зал, повернулся к Гурову и сказал:
– И все это для того, чтобы доказать, что Павел Астахов не убийца, а бог, а Сергей Усольцев – черт с рогами.
Гуров взглянул на часы, раздумывая: принять предложение Усольцева открыть карты или уклониться.
– А почему вы решили, что все происходящее имеет отношение к убийству Лозянко? – Гуров не смотрел Усольцеву в лицо – рано, они еще наглядятся друг на друга. – И почему решили, что происходящее имеет отношение к вам?
– Потому как не идиот. – Усольцев опрокинул в себя изрядную порцию. – Знаю, кто вы есть и чем занимаетесь. Известно, какие вопросы вы задавали моим бывшим, – он неумело рассмеялся, – приятелям. Я еще способен сложить два и два и удивляюсь одному…
Гуров никак не реагировал, словно не слышал. Ходжава хотел вмешаться, Гутлин ударил его по ноге.
– Я удивляюсь, – Усольцев снова наполнил рюмку, – почему я здесь сижу и принимаю участие в непристойном фарсе.
Самое страшное, если он встанет и уйдет, это конец, но Гуров подготовил ответ заранее:
– Ничего удивительного, вы, как всякий невиновный человек, не хотите, чтобы на вашем имени осталось пятно подозрения. Верно, Кахи?
– О чем говорить? – Кахи пожал плечами. – Я что угодно могу повторить, ничего не боюсь.
Подошла официантка, неловко улыбнулась, молча взяла бутылку со спиртным и так же молча ушла.
Гуров понял, что в игру включился Серов. Молодец, умница: это одновременно и удар, и перекрывает Усольцеву возможность напиться и начать бутафорить.
В глазах Усольцева мелькнуло недоумение.
– Положим, такого фортеля в прошлый раз не было.
– Арнольд, – обратился Гуров к Гутлину. – А куда из вашей машины подевалась игрушка?
– Понятия не имею, – пробормотал Гутлин. – Вчера была.
– Машину не взламывали? Больше ничего не пропало? – спросил Гуров.
– Нет. Ничего.
– Кахи, вы не брали обезьянку?
– Зачем обижаешь? – Ходжава даже привстал. – Зачем мне?
– Вам, – Гуров перевел взгляд на Усольцева, – незачем.
– Не смотрите в камеру, – крикнул Белан. – Расслабьтесь. Горько!
– Горько! Горько!
– Да они уже нацеловались за неделю.
– Хорошо, не развелись.
– Не дави на мозоль. Шампанское можно.
– Пойдем! – Девушка дернула своего соседа за рукав. – Тебе же необходимо позвонить маме.
Парень и девушка направились к выходу из зала.
«Пора, – понял Гуров, – теперь необходимо создать непрерывный темп движения, не останавливаться, не давать ему времени на обдумывание».
– Как вы тогда сказали?
Гутлин, предупрежденный заранее, ждал этого вопроса, как начинающий актер реплики, после которой должен из небытия шагнуть в историю. Не узнавая собственного голоса, сказал:
– Пойду звякну, у всех женщины…
Усольцев не почувствовал заготовки, решил, что Арнольд ляпнул от бесхитростности, просто так, но разозлился и подумал: мол, неплохо было бы врезать умнику по очкам. Но не врезал, даже не взглянул.
Гуров подхватил пас и повел игру дальше.
– Идите звякайте. – Он встал, невольно поднялся и Усольцев.
В вестибюле их ждали. Чуть в стороне стояли Кепко и Краев, эксперт с портативным киноаппаратом пятился, начал съемку.
Усольцев, увидев наведенный на него киноаппарат, остановился, заметил тренеров, театрально поднял руку.
«Действительно кино, – рассуждал он. – Интересно, что это им может дать? Звонил я, звонил, что дальше? Вот, черт, надо бы махнуть не рюмку, а стакан, не успел, горючее убрали».
Молодой человек крутил диск автомата, совсем молоденькая девушка стояла рядом, нетерпеливо постукивала туфелькой.
«Есть у них что-либо конкретное или нет, надо проверить», – решил Усольцев, равнодушно взглянул на автомат, на Гурова, зевнул и сказал:
– Подустал я сегодня, пойду-ка я домой, баиньки.
Гуров вздохнул, развел руками:
– Вольному воля. – Он увидел себя со стороны, никчемного, безоружного.
Принудить Усольцева участвовать в эксперименте Гуров не мог, так как все происходящее не являлось юридическим действием, а было самодеятельностью, то есть делом абсолютно добровольным. В данной ситуации закон защищал не его – майора милиции, а этого человека, который почти наверняка убийца. И хотя такой поворот событий Гуров, естественно, предвидел и ответный ход заготовил, он вдруг потерял веру в себя, в возможность успеха. Сколько людей поднял, шум, гам, прожекторы. «Фантазер ты, майор Гуров, и авантюрист».
И Усольцев почувствовал растерянность, слабость противника. Улыбнулся естественно, даже обаятельно.
– Спасибо за внимание. – Он поклонился и пошел к выходу.
Как и было оговорено, на первый план вышли тренеры.
– Сергей! – Краев взял его под руку. – Ты куда?
– Сережа, я же просил тебя. – Кепко заглянул ему в лицо.
– А я не желаю! – Усольцев хотел вырваться, но Краев тяжело навалился на него.
– Почему, Сережа? – ласково спросил Кепко. – Или ты мне не должен ничего?
– А что, собственно, происходит? – Усольцев несколько сник. – Объясните.
– Хорошо, Сережа, мы тебе все объясним, – сказал Кепко.
Этим «Сережей» старый тренер схватил Усольцева намертво и тянул туда, в голенастое прошлое, обезоруживал, возвращал свою былую власть.
– Объясни, Олег! – Кепко кивнул Краеву, так как сам врать еще не научился.
Краев был мужик многоопытный, тертый, в разных водах прополосканный. Он и не считал, что говорит неправду. Он осуществлял задачу и, легко, даже задушевно прижимая локоть Усольцева к своему объемному животу, заговорил:
– Я, Сергей, против анонимок. Однако, – он шмыгнул носом, – на тебя страшненький натюрморт нарисовали и мне, как старшему тренеру, подсунули. Некто полагает, что Игоря Лозянко порешил ты.
– Что? – Усольцев рванулся, а Краев его отпустил, и Усольцев, отлетев на несколько метров, сел на пол. Быстро поднявшись, он бросился к Краеву.
– Как смеете? Клевета! Беззаконие!
– А мы, Сережа, не закон, – тихо сказал Кепко. – Мы родители твои. И нам необходимо знать, виновно наше дитя или нет.
– Мы обратились к властям, – вступил Краев и указал на Гурова. – А они ответили: мол, мы против гражданина Усольцева никакими материалами…
– Уликами, – подсказал Кепко.
– Вот-вот, – Краев закивал, – не располагаем. Гражданин Усольцев в вечер убийства находился в общественном месте и у него, таким образом, алиби.
– Так и было! – обрадовался Усольцев. – Так чего вам надобно, отцы?
– А мы попросили проверить, – ответил Краев, – есть у тебя это самое алиби или так, липа одна. Сам знаешь: случается, парень в деревне карасей ловит, а в протоколах – на соревнованиях участвует.
«Лишнее, лишнее говорят, – думал Гуров. – Заигрываются, сейчас все развалится. Его надо в непрерывном движении держать, не давать думать».
Гуров терял уверенность, словно кончился в механизме завод и пружина ослабла и повисла.
Краев вновь взял Усольцева под руку, прогуливался с ним по вестибюлю и что-то шептал.
Неожиданно Гуров услышал:
Неожиданно Гуров услышал:
– Вы вроде бы говорили, что борьба предстоит. – Кепко стоял рядом и улыбался недобро. – А сами со старта рванули и к бровке валитесь. Победителей только финиш определяет. Короткое у вас дыхание, – и быстро зашагал к Краеву и Усольцеву.
Гурову показалось, что этот маленький, плешивый, с глазами-льдинками взял его за шиворот, приподнял и отшлепал по голому заду при всем честном народе.
А Кепко подошел к Краеву и жестко сказал:
– Ты, Сережа, можешь домой отправляться и водку лакать. Это как твоей душеньке угодно. Только с этого момента ты не наш, ребята тебя не поймут. Тебя о малом просят: проживи сегодняшний вечер, как ты его прожил двадцатого. Ну?
«Действительно, не поймут, – понял Усольцев. – Видимо, правду говорят, и у них ничего конкретного нет. Иначе со мной разговаривали бы не здесь и не так. А может, у них что-то имеется, но мало, а если я откажусь и уйду, так будет достаточно? Провоцируют? Допустим, уйду и не арестуют, куда я пойду? В Городе мне оставаться нельзя, я уеду, сопьюсь в одночасье, впереди психушник».
– Ну вот что, товарищи. – Гуров подошел, решительно отстранил Краева и Кепко. – Вы мне работать не мешайте. – Он повернулся к Усольцеву. – Вы ведь невиновны?
– Естественно.
– Я рад за вас. – Гуров говорил быстро, решительно, без пауз. – Успокоим тренерский совет и спортивную общественность и закончим. Установлено, что вы в тот вечер звонили по телефону. Звоните.
Гуров вернулся к телефону-автомату, у которого продолжали стоять парень и девушка. Усольцев тоже подошел.
Вновь застрекотал киноаппарат.
Усольцев взглянул на молодую пару. «Точно, они и стояли», – вспомнил он и остановился. Любопытные взгляды и стрекот киноаппарата подталкивали. «Мне потом каждую заминку в ребра воткнут», – подумал он и заставил себя подойти к автомату ближе.
– Он был, был! – воскликнула девушка.
– Занято. – Парень повесил трубку.
Вспоминая, девушка слегка запнулась, затем радостно, чудовищно наигрывая, продекламировала:
– Твоя мамаша говорит часами. Мы так и будем здесь торчать? – Не зная, что находится за кадром, жеманно улыбнулась.
Гуров и эксперт с микрофоном приблизились, за их спинами вновь появились Краев и Кепко.
– Звоните, – сказал Гуров.
Усольцев усмехнулся и начал набирать номер, камера вплотную снимала его руку. Он растерялся, повесил трубку:
– Занято.
– В Городе шестизначные номера, а вы набрали только пять. Звоните, – быстро сказал Гуров.
Все происходило так, словно брали у знаменитости интервью. Микрофон оказался около губ Усольцева, кинокамера с пристрастием рассматривала его.
«И зачем я опять втянулся в эту идиотскую игру? А сейчас вновь отказываться – все равно что признаться». Усольцев напрягся, вспоминая номер телефона какой-нибудь девушки. Мозги словно прополоскали, там не то что номера, там ничего не осталось.
А микрофон стоял у губ, и камера стрекотала. «На дерьме ловят-то, на дерьме, – суетился Усольцев. Он думал, возникла короткая пауза, но ему казалось, что он стоит на всеобщем обозрении несколько минут. – Если я сейчас позвоню какой-нибудь девке, то они спросят ее и выяснят, что двадцатого я ей не звонил».
– Мне никто не ответил, и я повесил трубку, – наконец произнес он.
Гуров предвидел такой ответ, контрудар был готов.
Лева посторонился, девушка выступила вперед:
– Неправда, – сказала она кинокамере. – Вы разговаривали. Я помню, вы сказали: «Я сейчас заскочу на минутку».
Усольцев вытер ладонью лицо, представил, как выглядит на экране, пробормотал:
– Дозвонился я одной… Было…
– Так звоните, – быстро сказал Гуров, неинтеллигентно оттеснив девушку.
Появившийся из ниоткуда Серов увел девушку и парня в ресторан.
– Звоните, – торопил Гуров, пытаясь перехватить взгляд Усольцева.
Усольцев взгляда избежал, сказал прямо в камеру:
– Не желаю. Я не желаю втягивать порядочную женщину в эту грязную историю.
«Из телефонного звонка больше не выжать, – решил Гуров, – надо слегка отпустить».
– Ну хорошо, оставим телефонный звонок, – сказал он миролюбиво, – пойдем дальше. Вы повесили трубку и вернулись в зал? – Гуров взял Усольцева под руку, и они, словно двое закадычных друзей, вошли в ресторан.
– Молодцы, – сказал Серов, подходя к Краеву и Кепко. – Вы сработали как надо.
– И что это даст? – спросил Краев.
– Неужели действительно Сережа убил Игоря? – Кепко поморщился, казалось, он может заплакать. – Он хотел убить Пашу?
– Как дела? – Краев теребил Серова за рукав.
– Лева посадил его на крюк, теперь будет водить, – ответил Серов. – До подсадчика очень далеко, Усольцев способен сорваться в любой момент. – Он оглядел тренеров и, горько улыбнувшись, добавил: – Мне никогда в жизни не придумать такого, я уж не говорю организовать.
– А ваш парень, – Кепко кивнул на дверь ресторана, – в порядке. У него кислород кончился, а он вытерпел, удержался на дистанции.
А свадьба гуляла. Молодежь развеселилась, забыла про киносъемки. Лишь иногда раздавались реплики:
– Я с тобой не танцевала..
– Мало ли, что ты тогда меня целовал…
Никто, естественно, не подозревал, что Игорь Белан снимает лишь Усольцева.
Вернувшись в зал, он направился было к столу, вспомнил, что спиртное убрали, остановился, спросил:
– Я не арестован?
– Не говорите глупости, – ответил Гуров.
– Так я отойду на минуточку. – Усольцев решительно зашагал в сторону кухни.
Там находился ресторанный буфет.
– Клава, привет! – он пришлепнул на стойку десять рублей. – Стакан коньяку. Сдачу оставь себе.
– Не могу, Сережа, – зашептала буфетчица. – Видит Бог, не могу.
– Почему здесь посторонние? – За спиной Усольцева появился метрдотель.
– Ты что, Сашка, ошалел? – Усольцев схватил мэтра за атласный лацкан. – Ты пьян!
– Выйди, Сергей, отсюда, – отвернулся мэтр. – Ты ни за какие деньги не получишь ни капли.
Проходя мимо свадебного стола, Усольцев решил спиртное украсть. «Подойду, налью стакан и выпью, пусть думают, что хотят», – решил он. В бокалах поблескивало шампанское, остатки. Ни одной серьезной бутылки он на столах не увидел. «Ах так?» Он разозлился – не так слаб Сергей Усольцев!
Он занял за столом свое место, глотнул минеральной, вызывающе спросил:
– Следующим номером вашей программы?
Последовал выход Ходжавы.
– Блондинка! – сказал Кахи. – Какая блондинка! – В его черных глазах было недоумение. – Иди! Танцуй!
Усольцева одолевали два желания: выпить стакан и материться, кричать до хрипоты, до потери голоса. Бешенство в нем вызывал не милиционер, который, конечно, все и организовал – он зарплату получает. Все эти! Тренеры – «отцы родные», ресторанные холуи, еврейчик, служивший у него, Сергея Усольцева, шофером, наконец, чучмек рот разинул.
– Иди танцуй, – повторил Кахи.
Усольцев тяжело поднялся, пошел танцевать. Высокая девушка, действительно блондинка, уже ждала его. Неестественно приподняв руки, она походила на манекен. Усольцев вошел в ее объятия, танцевал, старался расслабиться, отключиться, думать о постороннем. Когда они все успели? Как разгадали? Чем конкретно располагают? Что произойдет дальше? Как себя вести?
– Скажите. – Гутлин тронул Гурова за плечо. – Неужели? И я как шофер…
– Год человека кормлю. – Кахи махнул рукой. – Слушай, начальник, людям надо верить?
Гуров на риторический вопрос не ответил, лишь вздохнул. И каждый только о себе. Никто не возмутился и не закричал: «Человека убили! За что?»
Оркестр замолк, блондинка выскользнула из рук Усольцева.
– В прошлый раз вы танцевали великолепно. Сегодня вы словно оловянный солдатик. И руки у вас холодные… Пошли. – Она направилась к выходу.
Усольцев шел следом, у двери девушка остановилась, обернулась:
– Что же вы? Открывайте!
– Да-да, конечно. – Он распахнул перед девушкой дверь, увидел киноаппарат, микрофон, но уже не реагировал.
Девушка чуть замялась, затем улыбнулась.
– Здорово! – Она повернулась к Усольцеву, который пытался вернуть на место соскользнувшую улыбку. – Ваша реплика, – шепнула девушка.
– Телефончик разрешите? – выговорил Усольцев.
– Не разрешу. – Блондинка улыбнулась в камеру и направилась в туалет.
Усольцев стоял в одиночестве, оператор снимал, со стороны за происходящим наблюдали Краев, Кепко и Серов. Все молчали.
Швейцар мялся у дверей, на которых висела табличка: «Ресторан закрыт».
Усольцев не знал, что секунды способны растягиваться в бесконечность. Он хотел вернуться в ресторан, дорогу ему преградил Гуров.
– Через тридцать минут, – сказал он. – Где вы были эти полчаса?
– Сергей! – позвал швейцар. – Ты вышел, – и открыл дверь.
Гуров выходил из ресторана последним, ноги слегка дрожали, в голове пусто и звонко, ладони вспотели, и он незаметно вытер их о пиджак. Лева готовился к сегодняшнему вечеру, как спортсмен к соревнованиям. Он выспался, поел не очень плотно, мало пил воды – знал, будет трудно. Однако, если бы не старый тренер, Гуров мог сорваться в самом начале. Почему? Он играл в игру, не имея никаких прав, не чувствовал за спиной державшей мощи. Он оправился, взял себя в руки, снова обрел зоркость. Сейчас он видел, что Усольцев плохо себя чувствует не только психологически, но и чисто физически, и не мог понять, что происходит. Гуров перекрыл ему спиртное, не давая возможности Усольцеву использовать коньяк как защиту: мол, я пьян и серьезных разговоров не способен вести. Можете меня оштрафовать, а пока я пошел спать.