Старик увидел «газик», поднялся и подошел к крыльцу.
Миша сразу начал ему говорить по-бирмански, стараясь не делать страшного лица, а остальные, вылезая по очереди из «газика», смущенно улыбались и всем своим видом показывали, что ничего плохого не случилось. В результате старый бирманец забеспокоился, подбежал к машине, заглянул внутрь, но тут молодцом себя повел Маун У. Он заговорил таким веселым голосом, что у старика, видно, отлегло от сердца.
Носилки внесли в дом и поставили их у возвышения, на котором лежали циновки и подушки. Старик включил фен, а Маун У тем временем перебрался с помощью Володи на циновки.
— Ну, все, — сказал Володя, — мы поехали. Работать надо, а то никто на площадке не знает, куда мы делись.
— Ни в коем случае, — сказал старик по-английски. — Я вас не отпущу. Вы спасли жизнь моему сыну. Пусть ваш шофер поедет обратно и расскажет, что я вас взял в плен.
— Оставайтесь, — сказал Маун У. — Побудьте со мной.
В конце концов остались только Володя с Игорем. Шурыкину надо было срочно возвращаться на площадку — он ведь оставил экскаватор без присмотра. С ним уехал и экскаваторщик.
— Ты за отца не беспокойся, — сказал на прощание Шурыкин Игорю, — я ему все распишу, как в фантастическом романе.
Заплаканная женщина, мать Маун У, принялась хлопотать возле сына. Старик ворчал на нее, видно, хотел, чтобы она заботилась о гостях, а Маун У уговаривал ее не волноваться. Наконец старик сам ушел на кухню помогать жене, а Игорь между тем рассматривал комнату, в которой они находились. Тут было что рассматривать. Наверно, отец Маун У был офицером. На стенах висели мечи, пистолеты и ружья, еще там было много портретов всяких людей в военной форме или старинных нарядах и картинки, на которых были изображены различные бои и стычки.
Маун У заметил интерес Игоря и объяснил:
— Мой отец еще в Первую мировую войну был капралом в английской армии. Потом в бирманской Армии освобождения дослужился до полковника, а теперь вот пишет историю войны за независимость.
Вернулся старик.
— Я говорю о твоих занятиях, — сказал Маун У.
— Ну, это все пустяки, — сказал старик. — Так, на досуге занимаюсь историей. Вот сейчас пишу о генерале Бандуле. Вы о нем слышали?
Зеленко кивнул головой, а Игорь сказал, вспомнив, что рассказывал Евгений Александрович:
— Он воевал с англичанами и погиб.
— Какой умный мальчик! — сказал старик. — И так хорошо говорит по-английски!
— По-английски еще плохо. Но я научусь, — сказал Игорь. — И по-бирмански тоже.
Он был в центре внимания, немного гордился тем, что не струсил, когда увидел змею, и вообще чувствовал себя настоящим мужчиной.
— Что же ты еще знаешь о Бандуле? — спросил старик.
— Он погиб в первую англо-бирманскую войну, в тысяча восемьсот двадцать пятом году.
— Правильно.
Мать Маун У принесла чай и всякие сладости. Володя и Игорь стали отказываться, но старик и Маун У и слушать их не хотели.
— Маун У должен отдыхать, — говорил Володя.
— Вот сейчас выпьете чаю и тогда поедете. Я договорился с Маун Чве, вашим шофером, что он за вами заедет через час. Так что вам все равно некуда деваться. В такую жару по улице не погуляешь.
Пришлось пить чай. Игорь совсем не жалел, что попал в этот дом.
— Отец, — сказал Маун У, — помнишь, ты хотел спросить у русских про твою картину?
— Конечно, конечно. Совсем забыл в суматохе. Если вас не затруднит, я хотел бы спросить вашего совета в одном историческом вопросе, — сказал старик. Он обращался одинаково и к Володе, и к Игорю, и Игорю очень хотелось, чтобы он смог ответить на этот вопрос.
Старик снял со стены старинную картину, раскрашенную акварельными красками. На ней был изображен бой. Солдаты в красных мундирах шли стройными шеренгами на невысокий холм. На вершине холма стояли маленькие пушки и около них полуголые артиллеристы. Среди них был один — ростом выше других, с желтыми волосами и розовым лицом. Человек явно командовал пушками, потому что он указывал на фигурки в красных мундирах зажатым в руке мечом. На поясе у него висели ножны от этого меча.
— Тут изображен бой под Рангуном в тысяча восемьсот двадцать четвертом году. В красных мундирах — англичане, — сказал старик, передавая картину Володе и Игорю, чтобы они ее получше рассмотрели. — На холме стоит бирманская батарея, которая отразила эту атаку. Сама битва известна, но в картине есть одна деталь, о которой я очень хотел бы узнать. Вот. — Старик показал на человека с желтыми волосами. — Подпись под картинкой гласит: «Артиллерист Иван и пушки генерала Маха Бандулы стреляют по англичанам». Я долго думал, кто мог быть этот человек. И имя Иван, мне кажется, встречается у русских. Вы ничего не знаете?
Игорю и Володе пришлось признаться, что они ничего не знают. Игорь припомнил разговор с Евгением Александровичем о том, что в России в 1824 году вряд ли многие знали о Бирме. Но все равно то, что говорил старик, было очень интересно.
— Обратите внимание, — сказал старик, — на меч в руке у артиллериста. Это очень дорогой меч, и художник постарался и нарисовал его в деталях. Особенно ножны. Такие ножны были у меча генерала Бандулы.
Игорь смотрел на меч и вспоминал, где же он видел такой же. Потом сказал:
— Я видел такой меч в Индии, в Дели, в магазине сувениров. Только у него ножны были не серебряные, а обтянуты материей.
— Такие простые мечи были у многих офицеров. Мне бы хотелось узнать, не русский ли это был артиллерист. В бирманских документах ничего не сохранилось.
— Конечно, конечно, — сказал Зеленко, — нам это тоже очень интересно.
Игорь никак не мог отделаться от мысли, что он видел этот меч не только в индийской лавке. Но где еще? В Москве, в музее? Нет. Но где же? И, казалось, в голове вот-вот родится нужное воспоминание, но в этот момент перед домом осторожно загудел автомобиль. Приехал Миша.
8 Сундук в Великом Устюге
Бывает, что вечером никак не можешь решить задачу. Бьешься, бьешься, и все зазря. А потом ночью она решается сама собой. Проснулся утром — и отлично представляешь себе и этот чертов бассейн с двумя трубами, в которые что-то вливается и что-то выливается, и понимаешь, что наполнится он именно через три часа двадцать минут, ни на минуту раньше.
Так примерно случилось и с Игорем. Он весь вечер думал, где он видел бирманский меч в серебряных ножнах, а как только солнечный луч добрался до его кровати и защекотал глаза, Игорь проснулся и, оказывается, вспомнил, где и когда это случилось. Даже странно, как он мог забыть об этом: о прошлогодней поездке к бабушке в Великий Устюг, о реке Сухоне и плотах на ней, о голубых лесах на низком, правом берегу, о городском парке с аллеей высоких лип у школы, о белых церквах над обрывом.
…Ехали к бабушке от Вологды на пароходе. Пароход «Достоевский» с трудом проталкивался по узкой реке Вологде, по каналам, построенным еще при царе Горохе, потом выбрался все-таки на широкую Сухону и мимо игрушечной деревянной Тотьмы, мимо спокойных деревень над обрывами доплыл до Великого Устюга, старинного красивого города, который раньше был еще больше, чем сейчас, и из него уходили в Сибирь землепроходцы Хабаров, Дежнев, Атласов и другие.
Бабушка живет на набережной, в одноэтажном деревянном домике с садом. У нее есть две кошки, одна из которых без уха, а другая всегда чихает, и пес, который, вместо того чтобы лаять, прячется по ночам в сени, и ничем его оттуда не вытянешь, пока не рассветет. Устюгская бабушка — папина мать. У Игоря есть еще одна бабушка, мамина, но она живет в Москве и часто бывает у Исаевых. Устюгская бабушка значительно интереснее, потому что в революцию она была поварихой на военном буксире в двинской флотилии и воевала с белогвардейцами. Теперь она стала старая и редко выходит из дому — только на базар и на заседания совета ветеранов при городском музее.
Из окна бабушкиного дома виден лес на том берегу Сухоны. В этот лес Игорь с соседскими ребятами ездил за грибами. Сам бабушкин дом старенький, и отец, когда приезжает домой в отпуск, всегда чинит крышу и забор, но на следующий год приходится начинать сначала. В комнате, где спит бабушка, стоит ее высокая железная кровать с блестящими шарами на спинке, толстый пузатый комод, два гнутых стула, круглый стол и сундук, покрытый белой кружевной накидкой.
Игорю всегда хотелось заглянуть в сундук — не потому, что ему было очень любопытно, а потому, что как-то бабушка достала оттуда старинные полотенца в подарок маме и заодно чтобы показать Игорю большую пожелтевшую фотографию. На фотографии дымил неуклюжий пароход с пушкой на носу, а у борта стояла молодая женщина в косынке. Это и была бабушка. Тогда бабушка сказала, что в сундуке много интересного и надо как-нибудь перебрать его, а то моль заведется. Сказала, что и сама уж не помнит, что там лежит. Как только Игорь узнал, что даже бабушка не помнит, в нем проснулся дух исследователя. Он несколько раз подходил к бабушке и канючил, что пора перебрать сундук, но бабушке все было недосуг — то пирог печь надо, то зубы замучили, то кошка опять расчихалась, надо к ветеринару нести.
Но однажды Игорю повезло: с утра шел дождь, идти было некуда, кошка не очень чихала, зубы у бабушки не болели, и пирог уже был испечен.
— Займемся, бабушка, — сказал Игорь. — Лучше нам времени и не найти.
— Может, как-нибудь в следующий раз? — сказала бабушка. — Я только что «Новый мир» получила, собиралась литературной критикой заняться.
— И вечером времени будет достаточно, — ответил на это Игорь. Он решил быть настойчивым. — Мне уезжать через три дня, а я так и не видел твоих революционных реликвий.
Бабушка притворно вздохнула — ей и самой хотелось покопаться в прошлом — и сняла накидку с сундука.
Сундук был велик. Он доставал Игорю до пояса, а в длину был такой, что, если бы не выпуклая его крышка, можно было бы на нем отлично спать вместо кровати. Он был обит железными полосами и запирался на два замка. Замки открывались без ключа — чего бабушке запирать сундук? Бабушка поднатужилась и с помощью Игоря откинула крышку.
Сверху лежали пересыпанные нафталином вещи. Они особого интереса не представляли. Игорь расстелил на полу рогожку, и они с бабушкой осторожно клали вещи на нее, чтобы не смять. Там лежало пальто, почти новое, несколько платьев и шаль вся в красных цветах. «Давно собираюсь Лидочке подарить», — сказала бабушка и отложила шаль в сторону. Лидочка — это мама Игоря. Под шалью обнаружилась праздничная скатерть — Игорь как-то видел ее на столе, когда папа в прошлом году приезжал. Потом снова были платья. И чем глубже забирались Игорь с бабушкой в сундук, тем стариннее встречались им вещи. Одно платье бабушка даже приложила к груди. Платье было все в блестках и очень мягкое.
— Это мне в двадцать девятом твой дед подарил, — сказала она.
Ниже шли какие-то вышивки, завернутые в древние газеты сапожки, разрозненные клубки шерсти, меховой воротник, подглоданный молью, и несколько шкатулок. За шкатулками приходилось уже перегибаться по пояс — так глубоко ушли в сундук Игорь с бабушкой.
Одну из шкатулок бабушка поставила на стол и бережно открыла. В ней было много интересных вещей. Например, удостоверение делегата Северодвинского съезда профсоюзов за 1922 год, старинные значки Осоавиахима и «Добролета», один из которых бабушка тут же подарила Игорю, множество фотографий, которые, к сожалению, были не очень интересными, например, маленький папа в ванночке. Тоже невидаль! Как будто Игорь не знал, что и отец когда-то был младенцем. Или сравнительно нестарая бабушка в Гаграх. Бабушка стоит на берегу моря в полосатом купальнике и неестественно закинула руку за голову — так, наверно, велел фотограф. Еще много групповых фотографий. Люди на них уставились в объектив, и все почти одинаковые, хотя бабушка как-то их различала и приговаривала:
— Вот этот, Петя, такой моторный был, на всех собраниях выступал. А Сергей Диомидович на войне погиб.
Бабушка углубилась в разглядывание фотографий, а Игорь тем временем снова подошел к сундуку, чтобы посмотреть, что там осталось. Он надеялся в глубине души, что где-нибудь на дне лежит бабушкин «маузер». Ведь если она была на Гражданской войне, то у нее должен быть и «маузер».
— Дай-ка мне рыжую коробку, — сказала бабушка.
Игорь достал коробку.
— Это еще от моего отца досталось, — сказала бабушка и вынула из коробки серебряный крестик на полосатой, оранжевой с черным, ленточке. — Егорий, — сказала она, — крест за храбрость. Мой отец, а твой прадед с турками воевал, в Болгарии. За Шипку получил.
Это уже была реликвия что надо. Игорь осторожно взял крестик в руку. Крестик был легким и почти не потускнел от времени. «Вот, — подумал он, — почти сто лет лежит». И он представил себе картину художника Верещагина, на которой генерал на белом коне скачет мимо рядов солдат и все кричат «ура».
В коробке лежало много писем и документов. Они были такими старыми, что даже не были напечатаны на машинке, а написаны от руки, писцами.
Игорь смотрел, как бабушка перебирала эти бумаги.
— Как-нибудь в другой раз, — сказала она наконец. — Тут чтения на целый месяц. Загляни-ка, Игорек, еще поглубже. Там должен сверток быть.
На дне сундука лежали два свертка. Один длинный, другой круглый и мягкий. Игорь достал оба.
— Вот этот, — сказала бабушка и взяла круглый сверток, — давно собиралась в музей отдать, да все некогда было в сундук забраться.
Она развернула сверток. В нем лежали старая выгоревшая тельняшка и бескозырка с неровной надписью «Упорный».
— Твоя? — спросил Игорь, и у него даже дух перехватило.
— Нет, — ответила бабушка. — Я одного парня любила, матроса нашего. Он погиб на Двине, когда мы с белыми дрались. Его когда хоронили, в новое переодели, а мне тельняшку на память дали. Он с Балтийского флота был. Господи, как быстро время бежит!..
Бабушка расстелила тельняшку на столе и пригорюнилась. Игорь не был с ней согласен, что время бежит очень быстро. Бабушка вон сколько лет на свете прожила, раз в семь больше, чем Игорь, можно устать столько жить. Он не стал приставать к ней с вопросами, а примерил перед зеркалом бескозырку. Бескозырка ему шла, только была велика. Если бы бабушка не собиралась отдать ее в музей, он бы обязательно ее выпросил себе и устроил музей у себя дома. Вот бы ребята на дворе лопнули от зависти! Потом Игорь снял бескозырку и развернул второй сверток. В нем оказалась прямая сабля, вернее, меч в серебряных, очень красивых ножнах. На них люди в незнакомой одежде мчались на конях за оленем и размахивали такими же мечами. Игорь потянул за рукоять, и меч легко вышел из ножен. Его лезвие было покрыто узорами.
— Сабля, — сказала бабушка довольно равнодушно. — Ты чего ее из ножен вынимаешь? Еще обрежешься.
— А откуда она у тебя? — спросил Игорь.
— Да давным-давно лежит. Дед твоего деда, а может, дядя его какой в матросах служил, вот и привез из дальних стран. Может, из Африки. Так и хранится в доме. Умру — тебе перейдет. А пока рано, заколешь кого. Положи на место.
Игорь с сожалением завернул меч обратно в тряпку, а бабушка между тем продолжала:
— Я когда молодая была, еще только Гражданская начиналась, пошла на пристань к нашим наниматься. Оружия-то дома нет никакого, вот я вспомнила про эту сабельку, достала ее из сундука потихоньку от матери и пришла в штаб. А там меня на смех подняли. «Куда, говорят, девка, пришла с таким вооружением? Ты, может, Добрыню Никитича обобрала? Лучше его на картошку сменяй». Но взяли все-таки. Поварихой. А саблю я обратно домой отнесла. Ну что, будем обратно складывать?
Игорь тогда дня два думал об этом мече, а потом как-то закрутился — дела были, — ну, и забыл про меч. И вот теперь вспомнил. Конечно же, у бабушки в Великом Устюге хранится бирманский меч. И, конечно же, прапрапрадедушка Игоря уже побывал в Бирме, и это именно он нарисован на картине в доме у старика! Вот это открытие!
Игорь вскочил с кровати и босиком побежал вниз, рассказать об открытии маме. Но мамы не было дома. Они с Шурой Шурыкиной уехали в магазин. Аппалсвами не поймет, Наташа тоже. Игорь подумал даже, не броситься ли ему к старому бирманцу, но он не помнил к нему дороги.
Ничего не делать в такой знаменательный момент было нельзя. Необходимо было что-то предпринять. Но что же? И Игорь придумал. Он достал из ящика стола мамину авторучку и сел писать письмо к бабушке в Великий Устюг.
«Дорогая бабушка! — написал он. — Как ты поживаешь? Мы живем хорошо и скоро вернемся домой. (Это он написал, чтобы бабушка не очень скучала.) Здесь жарко, но не очень скучно. Папа работает, мама тоже скоро начнет работать на строительстве чертежницей. Я хожу в школу. Бабушка, ты помнишь, как мы с тобой лазили в твой старый сундук? Мы тогда нашли там старый меч, с которым ты ходила в штаб революционеров. Этот меч оказался не африканский, а бирманский. И он очень важен для науки. Может быть, мой предок побывал здесь и сражался за бирманцев. Мне очень важно узнать все, что касается этого меча. Если можешь, пожалуйста, отнеси его сфотографировать и пришли фотографию мне. Это очень ВАЖНО!!! Дорогая бабушка, посмотри, пожалуйста, в старых письмах, нет ли там чего-нибудь связанного с этим мечом. Он относится к 1825 году. Если найдешь, пришли, пожалуйста. Целую. Игорь».
Игорь запечатал письмо и написал адрес. Он знал, что ночью из посольства уезжают дипкурьеры и, если послать письмо с ними, оно дойдет быстрей. А вечером Зеленко обязательно поедет в посольство играть в бильярд и письмо захватит с собой.
Игорь положил письмо на стол и снова вышел на улицу. В тот день в школе продолжалась дезинфекция, и спешить было некуда. Жалко, что Бригитты нет или Миши Богданова. Но ничего, он им завтра все расскажет. Тут он вспомнил, что как раз вчера решил заниматься английским языком и для этого познакомиться поближе с соседом Джонни.