Месяц постепенно превратился в полную луну. По утрам луну в небе сменяло солнце, по ночам солнце сменялось луной.
Где-то за ящиками и бочками плескалось море.
Геленджик зализывал перебитые лапы. Одежда не перестал кричать на собаку, на это подлое, неблагодарное животное, но каждое утро приносил Геленджику что-нибудь поесть.
Однажды он вынул из кармана халата кость, на которой осталось еще довольно много мяса.
Геленджик начал догадываться, что Одежда набивается к нему в друзья. Может, так оно и было на самом деле. Одежда давно уже забыл, что такое настоящая гордость. Он мог бы сторожить ящики и бочки и за это получать еду, но хозяину этого было мало. Одежда должен был сторожить ящики и бочки и еще низко сгибаться в поясе, только тогда хозяин соглашался давать ему еду. Он, человек, всю жизнь сгибается без всякой гордости и за это получает свой кусок пышки, а собака не хочет сгибаться, и он, человек, завидовал ей.
Как-то Одежда попытался погладить пса. Его твердая рука робко протянулась и осторожно провела по шерсти Геленджика. Пес сжался, как от удара. И когда Одежда ушел, Геленджик поднялся и на трех лапах заковылял прочь: четвертая лапа еще не зажила.
Пес отправился в противоположный конец порта, подальше от ящиков и бочек. И он уже не слышал, как кричал на другой день Одежда, что эта неблагодарная собака, которую, конечно, не аллах создал, а неизвестно кто, ушла, сбежала, обманула его. Съела два куска мяса с такой мягкой костью, что он и сам не отказался бы поглодать ее, и сбежала.
Одежда еще долго кричал, а Геленджик в это время медленно ковылял на трех лапах, знакомясь с портом, где он так неожиданно оказался.
4. Страна кошек. Старая знакомая. Чайка. Первый подвиг
Кошка, что прокралась на сейнер в то злополучное утро, оказалась в порту не единственной. Не оставалось ни одного укромного уголка, где бы не валялся обглоданный скелет рыбы или чайки. Геленджик то и дело натыкался на кошачьи следы. Множество кошачьих нор, обнюханных псом, подсказали ему, что здесь обосновалась целая колония диких кошек.
Вечером Геленджик увидел всех кошек сразу. В это время, когда солнце у дальней черты горизонта опускается так низко, что начинает купаться в море, возвращаются с уловом рыбацкие фелюги. Их было, этих маленьких лодок, похожих на большие пироги, так много, что они напоминали армию туземцев, которая со своими веслами и сетями вдруг решила напасть на порт, укрепленный современными пушками. Они стремительно приближались к берегу, обгоняя друг друга и радуясь, что вернулись. На берегу рыбаков поджидали с ручными тележками их дети и жены. Тележек тоже было много, так много, что все эти люди на берегу напоминали другую армию, которая тоже только что куда-то мчалась, обгоняя друг друга и немилосердно пыля, и вдруг остановилась, встретив на пути море.
Заслышав скрип тележек и радостные крики рыбаков, отовсюду на дорогу посылались кошки. Они выскакивали из земляных нор, спрыгивали с деревьев, с тюков, что были сложены под брезентовыми навесами. Много кошек, живших в городе, во весь дух неслось по дороге вслед за тележками.
Геленджик растерялся, увидев столько кошачьих морд сразу. Если бы он умел считать, он досчитал бы до ста и бросил, потому что сосчитать всех не было никакой возможности. Худые, общипанные, рыжие, черные, белые кошки дерзко пробегали мимо, не обращая на него никакого внимания. Сбежавшись, они выстроились по обе стороны дороги. Рыбаки с шумом разгружали фелюги, наполняли рыбой тележки. Изредка в пыль падала мелкая рыбешка, и она тотчас становилась добычей кошек, которые понахальней. Остальные терпеливо дожидались, когда рыбаки и их жены и дети станут сами разбрасывать часть рыбы. Здесь это было чем-то вроде обряда. Считалось, что кошки приносят рыбакам счастье, и поэтому в честь благополучного возвращения кошек одаривали рыбой.
У Геленджика рябило в глазах от быстро мелькавших хищных спин. Он начинал понимать, что мир состоит не только из людей и собак, но еще и из кошек.
Всю ночь пес ковылял на своих трех лапах среди пирамид, сложенных из ящиков с фундуком, среди бочек с рыбьим жиром, среди ящиков с табаком. Запах ящиков с табаком взволновал собаку Это был тот самый сорт табака, который курил капитан сейнера. Пес долго принюхивался. Он стоял, вытянув вперед узкую длинную морду, напружинив передние лапы, слегка присев на зажившую заднюю. Геленджик очень исхудал за то время, пока зализывал лапы. Пес не двигался, и его можно было принять за тень. Он так напряженно принюхивался, что уши у него время от времени подрагивали. Табак в ящиках, несомненно, был тот самый, но для того, чтобы получился капитан сейнера, не хватало многих других запахов.
И мелькнувшая надежда на то, что капитан где-то здесь, сменилась тяжелым собачьим унынием.
Геленджик заковылял дальше У него не было определенной цели, поэтому он не торопился. Пес начинал понимать, что остался один. Еще вчера с ним рядом сидел человек, он кричал какие-то слова, и Геленджик не чувствовал себя одиноким. Одиночество наступило сегодня. Никто больше не принесет даже лепешки. Эту лепешку надо добывать самому. Может, украсть, может, выпросить. Утром одну рыбешку бросили и Геленджику, пес долго обнюхивал ее, но так и не смог преодолеть отвращения. По его мнению, рыба в сыром виде была все-таки несъедобной. Другое дело, если бы кок сварил ее, остудил, вынул кости. Но верный друг Борщ далеко в море, а есть что-то надо.
Геленджик остановился и оглянулся назад. Там плескалось море, там осталось все: и солнце, и нагретое солнцем местечко на палубе, и занятия по чистописанию. Там осталась жизнь, которую Геленджик постепенно уже начинал забывать и которую он все-таки не хотел забыть. Та, старая, жизнь на сейнере мешала собаке начать здесь, в порту, новую, полную опасностей, железных палок, врагов, кошек. Его благородное воспитание, его хорошие манеры, которым он научился на сейнере, мешали ему стать бродячим псом. Геленджик все еще воображал себя образованной, уважаемой собакой, у которой есть свои принципы и идеалы. И все же впереди лежала бродячая жизнь. А начинал ее Геленджик на трех лапах, не умея ни воровать, ни хитрить, ни ловчить, не имея в своем активе ни одной порядочной драки с другими собаками.
Вдруг пес остановился. Запах! Запах той, самой первой кошки. Оказывается, запах этой непрошеной знакомой отличается от запахов, что оставляют после себя другие кошки в порту. Он затрусил по следу и через десять – пятнадцать метров увидел ее. Погрузив свою хищную морду в перья, она медленно тащила большую чайку. Одно крыло чайки все время цеплялось за песок и оставляло на нем легкую извилистую полосу и маленькие перышки.
Кошка заметила Геленджика слишком поздно. Он налетел на нее грудью и больно ударил лапами. Вывернувшись, она царапнула его когтями по носу и отскочила в сторону. А чайка осталась лежать на песке. Пес вгорячах погнался за кошкой, но быстро передумал и вернулся к чайке. Он вовсе не собирался отнимать у кошки птицу, он просто хотел ее проучить, а чайка… Это был хороший сюрприз для собаки, которая с самого утра ничего не ела. Геленджик лег поудобнее и принялся за чайку. Зубы его с жадностью впились и разорвали на две части маленькое тельце птицы. Ветерок подхватил и понес по берегу перышки. Мясо чайки немного припахивало рыбой, но Геленджик на такие мелочи уже не обращал внимания. Он аппетитно хрустел косточками, считая, что совершил свой первый подвиг.
5. Подобно грабителю. Тоска по человеческому голосу. Человеческий хлеб
По ту сторону дороги, там, где кончалась каменная набережная и начинался песчаный берег, чайки часто садились на песок и на большие гладкие камни передохнуть. Маленькие портовые хищники, охотясь за чайками, проводили целые дни среди прибрежных камней. Они умело маскировались и поджидали неосторожных птиц. Геленджик по примеру кошек тоже захотел поохотиться. Но всякий раз, когда он пытался подкрадываться, птицы замечали его еще издали.
Голод заставил собаку стать на путь прямого преступления. Хорошие манеры быстро забывались. Как только какой-нибудь кошке удавалось сцапать чайку, на ее пути, подобно грабителю на большой дороге, вырастал черный тощий пес. И птица, добытая кошкой с таким трудом, становилась его легкой добычей. Он съедал ее тут же, на глазах у кошки, торопясь и проглатывая мясо прямо вместе с перьями.
А потом долго ковылял по берегу, то и дело останавливаясь, пытаясь смахнуть лапой прилипшие щекочущие перышки.
Оставшись один на один с голодом, пес быстро стал забывать все, чему его научили люди. На сейнере он жил по человеческим законам, исповедовал человеческую философию о дружбе. Но оставшись один, среди таких же одиноких кошек и собак, с которыми Геленджик успел хорошо познакомиться на городских пустырях и помойках, он стал исповедовать ту философию, которую ему подсказал его звериный инстинкт.
Оставшись один на один с голодом, пес быстро стал забывать все, чему его научили люди. На сейнере он жил по человеческим законам, исповедовал человеческую философию о дружбе. Но оставшись один, среди таких же одиноких кошек и собак, с которыми Геленджик успел хорошо познакомиться на городских пустырях и помойках, он стал исповедовать ту философию, которую ему подсказал его звериный инстинкт.
Собаки, хозяева городских помоек, прогнали чужака обратно в порт. Геленджик не мог с ними драться, потому что чувствовал себя неуверенно на трех лапах. Четвертая лапа уже почти зажила, но пес боялся на нее наступать. А может, больная лапа – это была только отговорка, и он просто трусил? Поджав хвост, Геленджик с позором отступил и грустно заковылял по пыльной дороге в порт. В этот день, пересилив отвращение, он съел первую сырую рыбешку. Она показалась не такой уж противной, как раньше. Геленджик стал есть каждый день рыбу. Теперь он был почти всегда сыт и, казалось, мог наслаждаться свободной жизнью.
Но Геленджик тосковал. Его бессознательно тянуло к людям. Как-то пес дремал под перевернутой лодкой на остывающем песке. Вдруг он проснулся, оттого что услышал песню. Геленджик сразу вспомнил, что ему надо от людей. Ему надо было, чтобы они с ним разговаривали. Пес выполз из-под лодки и по остывшему песку медленно побрел на голоса. Была уже ночь. Где-то далеко-далеко горел костер, пахло дымом, слышалась песня, тягучая и грустная. Костер горел ярко, и люди вокруг него сидели, раскачиваясь в медленном песенном ритме. Подкравшись совсем близко, пес лег и неслышно пополз к людям. Ему хотелось, чтобы они повернулись и сказали ему что-нибудь. Борщ всегда с ним разговаривал. Потрепав собаку за уши, он рассказывал о своей девушке, которая ждет его на берегу, о том, какие красивые он ей слова скажет, когда вернется. С Геленджиком на сейнере все любили разговаривать: он был незаменимым собеседником, потому что умел слушать.
Пес стосковался по разговору. Он лежал на песке совсем близко от людей и слушал, как они поют песню. Ветер отнес в сторону дым, и Геленджик неожиданно услышал совсем рядом запах хлеба. Он судорожно глотнул и дернулся в ту сторону. Хлеб лежал немножко в стороне от костра. Зубы Геленджика легко проткнули тряпицу и вошли в мякоть. В следующую минуту, не скрываясь, во весь рост пес мчался от костра большими волчьими прыжками. Люди что-то кричали, но их крики удалялись все дальше и дальше. Геленджик остановился только тогда, когда почувствовал себя в полной безопасности. Он пришел к людям, чтобы услышать, как они разговаривают, и украл у них хлеб. Как это произошло, пес не понимал. Это было свыше его понимания. Последняя ниточка, связывавшая его с людьми, оборвалась. Он обидел людей, поступил с ними не по-дружески, и они ему этого не простят. Отныне он должен прятаться от людей.
Но это были последние угрызения совести. И они не долго мучали собаку. Разорвав тряпку, Геленджик насытился человеческой пищей и почувствовал себя счастливым.
6. Птицы улетают в Африку. Профессиональный вор. Пузатый корабль с домиком
Небо с каждым днем становилось все выше и прохладнее. По утрам длинноногие аисты в своих гнездах-корзинках, задрав головы кверху, все тревожней стучали клювами. Они готовились лететь в Африку. Вместе с холодными северными ветрами прилетели первые стаи диких уток и перепелов. Перелетев через море, они, обессиленные, опускались на берег и впадали в сонное состояние. Даже увидев кошку, они не могли быстро взмахнуть крыльями и взлететь. Кошки душили их, как цыплят.
Геленджик не отставал от кошек. Он, словно обезумевший, носился по берегу, сшибая лапами и хватая зубами диких уток и маленькие серенькие комочки перепелов. Лапа наконец у него зажила совсем. Но кости срослись неправильно, и он хромал. Портовые рыбаки и портовые грузчики прозвали его Хромым псом. Украв сверток с хлебом у рыбаков, Геленджик быстро становился профессиональным вором. Он научился скрываться от людей. Часами выслеживал рыбаков и, когда они отлучались из своей хижины, чтобы отнести весла к морю, прокрадывался в хижину. Найдя по запаху то, что ему нужно, хватал и скрывался. Его стали бояться и пробовали убить, но хромой пес научился увертываться от тяжелых камней.
В середине зимы выпал первый снег и на другой день растаял. В конце зимы он выпал еще раз и еще быстрее растаял. Зимы настоящей здесь не было. Природа выделяла немного снега и для этого теплого края, чтобы напомнить людям, что лето сменилось осенью, а осень – зимой, что скоро снова будет весна. Это был календарь природы.
У Геленджика имелся свой календарь. Когда он впервые лег спать на голодный желудок, он понял, что пришла зима. Рыбаки не выходили в море, и красть у них стало труднее. А как только фелюги первый раз вышли в море и тощие кошки, с которых шерсть летела клочьями, получили по первой рыбешке в честь благополучного возвращения, как только Геленджик после нескольких месяцев голодной жизни первый раз досыта наелся, он понял, что пришла весна. Пес жил теперь только по тому календарю, который диктовал ему желудок. И зима ему не нравилась не потому, что зимой было холоднее, чем летом, а потому, что зимой было голодно.
В середине лета неожиданно разразился шторм. Рыбаки несколько дней не выходили в море. Кошки вплавь добирались до стоящих в заливе судов, забирались на них по якорным цепям и пытались найти на палубах еду. Геленджик бродил у самой воды, надеясь, что море ему выбросит на берег что-нибудь. Некогда умные черные глаза глядели теперь зло и затравленно…
Убедившись, что здесь ничего съедобного он не найдет, пес неторопливо затрусил в порт. И вот, когда он пробегал открытое место по каменной стенке, с моря, как вздох, прилетел голос:
– Геленджик!
Пес испуганно вздрогнул и остановился. Он озирался по сторонам, соображая, кто же это мог его позвать.
– Геленджик! Геленджик! Геленджик!
Звали с моря. Далекое воспоминание встряхнуло собаку. Это был голос единственного человека на свете, это был голос Борща. Пес повернулся лицом к морю и увидел недалеко от берега пузатый корабль с домиком посередине. А около домика стояли два человека и махали руками. Геленджик заметался из стороны в сторону. Он подбегал к самому краю стенки, жалобно взвизгивал и отскакивал назад, не решаясь прыгнуть в воду. В ушах у него звенело радостное: «Геленджик! Геленджик! Геленджик!» Люди на корабле перестали махать руками. Они спустили шлюпку и поплыли к берегу. И когда эта шлюпка подплыла совсем близко и пес увидел своих друзей, он все вспомнил, залаял и, не раздумывая больше, прыгнул в воду и поплыл навстречу.
Все были здесь: и Машинное масло, и Табак, и Борщ. За время разлуки они ничуть не изменились. От кока пахло вкусным борщом, от моториста – машинным маслом, от капитана – табаком. Пес стал кидаться то к одному, то к другому, жадно принюхивался к ним, чтобы лишний раз убедиться, что это не какие-нибудь чужие люди.
– Я говорил, я говорил, – повторял Борщ, – что мы можем его здесь встретить.
– Нет, ты смотри, бродяга, сколько времени прошло, а он нас узнал, – удивился Машинное масло. – Уроки чистописания небось забыл, ты, дефективный!
Борщ потрепал за холку своего друга:
– Видишь, старик, вот мы с тобой и встретились, Куда же ты тогда делся? Жаль, что ты не умеешь говорить. Ну, ладно, нет худа без добра. И шторм иногда бывает хорош. А?.. Как ты считаешь?
Геленджик просто обезумел от радости. Его мокрый хвост выделывал кренделя. А сам он весь извивался от переполнявших его собачью душу чувств.
7. Суматоха на сейнере. Встреча с глупым пуделем. Кусок мяса. Покушение
На сейнере поднялась веселая суматоха. Геленджик, высоко подпрыгивая, носился по кораблю. Иногда он останавливался и начинал принюхиваться. Медленно, откуда-то издалека к нему возвращалось его прошлое. Он быстро вспомнил людей, теперь он вспоминал себя.
И вдруг пес встретился нос к носу с другой собакой, с глупым мордастым пуделем. Он был до смешного кудрявый и стоял, приветливо склонив голову набок и высунув язык. Скитаясь по порту, прячась от рыбаков и портовых рабочих, Геленджик привык принимать решения мгновенно. Не задумываясь, не издав ни единого звука, он ринулся на пуделя и подмял его под себя. Тот испуганным визгливым комочком кинулся в ноги к капитану. Геленджик с налитыми кровью глазами ринулся за пуделем, но вынужден был остановиться, потому что дорогу ему преградили ноги в высоких сапогах. Этих ног оказалось так много, что они образовали целый забор. Глупый пудель прятался где-то позади этого забора. Он жался к ногам капитана и скулил.
– Да ты, брат, совсем одичал здесь, – грустно сказал Борщ.
Машинное масло присел на корточки:
– Ты что ведешь себя таким постыдным образом? За границей, что ли, научился?
– С кем поведешься, от того и наберешься, – капитан тоже присел на корточки. – Посмотрите, какие у него красные глаза. Может, он бешеный?