Разбудил меня вернувшийся водитель.
— Подъем, братан, вот-вот тронемся, а ты тут развалился, как барин. А ну, освобождай мое рабочее место!
— Не вопрос, — потряс головой, прогоняя остатки сна, я. — Сейчас сделаем!
Подвинулся сам, передвинул к себе баул, освобождая водительское сиденье.
— Вот, — одобрительно улыбнулся водила. — Другое дело. А то прихожу, а на моем месте кто-то внаглую рожу плющит. Непорядок! Ну, что, пассажир, поехали?
Колонна и вправду уже начинала выруливать со стоянки на дорогу.
— Поехали, — отвечаю я. — Давай хоть познакомимся. А то часов пять еще вместе култыхать. Меня Миша зовут.
— Сашка, — водитель жмет протянутую мною руку. — Это да, ехать прилично. Главное, до «стоп-колес» успеваем. Солдатики-молодцы, не тормозили. А то пришлось бы до завтрашнего утра тут торчать.
— А что не через Червленную едем? — этот вопрос у меня больной, поэтому решаю его прояснить.
— Да, говорят, из соображений безопасности. В Мертвых Землях опять неспокойно. На конвои пока не нападали, но стычки с патрулями Дорожной Стражи — были. Вот и решили через Горагорское гонять.
— А там трасса что, спокойнее? — недоверчиво хмыкаю я.
— Говорят — да, хотя к границе действительно ближе.
— Ну, пусть так, — соглашаюсь я, но в душе, будто в тот чертов день, когда я провалился из своего времени сюда, пока еще тихо, но вполне отчетливо заскребли коготки непонятной тревоги.
Хреново дело… Я поудобнее пристроил автомат на коленях и, сняв его с предохранителя, с лязгом вогнал патрон в патронник.
— Ты чего это? — оглянулся на меня Саша.
— Да так, привычка.
— Ну, в наших местах — далеко не самая фиговая привычка, — ухмыльнулся он в ответ.
Первая половина пути почти полностью повторяла наш приснопамятный маршрут в 2010 году. Вот только перед Ищерской колонна ушла вправо и мимо заброшенного Знаменского пошла на Горагорский. Разговор как-то сам собою заглох: я внимательно следил за обстановкой вокруг, Саша, поняв, что я к вопросу несения службы отношусь серьезно, крутил себе баранку.
Мимо Горагорского мы проскочили по объездной, почти такой же гравийке, что и возле Петропавловской, так что само село я толком и не разглядел. Видел только почти такие же, как в Червленной, Толстом-Юрте и Петропавловской, укрепления. А вот мелкие поселки, мимо которые мы проехали, Майский и Нагорное, оказались давно брошенными. Ничего, в общем-то, странного: сами себя они защитить не могли — слишком маленькие, вот и подался народ в крупные и хорошо укрепленные села да станицы. И остались от поселочков только обвалившиеся кирпичные коробки домов да рухнувшие или покосившиеся заборы. Хорошее место для засады. И «вещун» мой ноет, словно больной зуб…
Вот и донылся! Где-то между Радужным и Побединским нас и накрыли. Блин, и вроде место для засады не самое удачное: укрыться можно только справа от дороги в руинах, оставшихся на месте нескольких одноэтажных жилых домов. Слева, сразу за глубоким кюветом расстилалось ровное, как стол, поле. Несколько голых облетевших кустов да какие-то кочки, похожие на крупные кротовины, на укрытие никак не тянули. Однако именно тут нас и подкараулили. Сначала впереди гулко рванул фугас, высоко подбросив БТР охранения.
Потом дадахнуло позади, но кому именно не повезло, я уже не глядел: высунув ствол автомата в открытое окно, я искал глазами противника. Сашка, в отличие от погибшего тридцать лет назад в Алпатове водителя «КамАЗа», не растерялся и, зло выматеревшись, вдавил педаль газа в пол и пошел на прорыв. Но — не судьба… Что произошло с водителем идущего прямо перед нами грузовика, я так и не узнал, может — снял снайпер, а может — просто переклинило от неожиданности происходящего, но факт остается фактом: впереди идущий «Урал» вдруг резко сбросил скорость и замер, перекрыв собою почти всю дорогу. Сашка рванул было по обочине, но глубокий кювет поставил крест на его маневре. Наш грузовик, несмотря на все старания водителя, начал сползать вниз по осыпающемуся склону, а потом просто опрокинулся на левый бок.
— Мля, военный, а ну быстро выбей лобовуху и наружу! — заорал придавленный мною Сашка.
Да я и сам не дурак, через дверь, ставшую сейчас подобием люка, вылезать — дурных нема. Пока выкарабкаешься — будешь вылитая грудная мишень для любого, кто решит в стрельбе поупражняться. Долбанув ногой по потрескавшемуся стеклу и обрушив вниз, на матерящегося последними словами водилу поток стеклянного крошева, я выбираюсь наружу и пытаюсь сориентироваться. При аварии меня, похоже, неслабо приложило обо что-то головой: зрение плывет, бандана слева вся мокрая и кровь тонкими ручейками стекает по щеке. Сквозь оседающее облако пыли, поднятой многотонной тушей грузовика, видно, что колонне нашей досталось не слабо: машины стоят, два БТРа передового дозора густо коптят. На дороге лежит несколько трупов. Но нас еще не взяли. В хвосте колонны молотит по кому-то длинными очередями ЗУшка, грохочут автоматы, хлестко щелкают снайперские винтовки. Помогаю выбраться Саше. У того видок ничуть не лучше моего, но автомат он из кабины вытащить не забыл.
— Что делать будем?! — хрипит он мне.
— Воевать! — коротко бросаю я и, пригнувшись, бросаюсь в хвост колонны. Там ЗУ, там наши еще сопротивляются. Значит, есть шанс. На бегу замечаю шевеление в развалинах на противоположной стороне дороги. Вот вы где, голубчики! Попались! Ну, теперь держитесь!!! Вскидываю автомат к плечу… Это с открытого прицела попасть было бы трудновато, но сейчас на моем «сто третьем» — очень даже неплохая четырехкратная оптика, которая досталась мне от убитого Толей американского морпеха и которую я тщательно пристрелял в Ростове.
— Тылы держи! — ору я водителю и короткими очередями бью по мельтешащим в развалинах фигуркам. Две из них падают как подрубленные. Причем одному пуля попадает точно в голову, и содержимое его черепа пятном расплескивается по кирпичной стене. Позади грохочет автомат Сашки. Он явно заметил, куда бью я, и решает не отставать. Вот ведь, твою ж мать! Сказал же ему тылы прикрывать, а если оттуда… Над ухом мерзко взвизгивает пуля. Причем прилетела она со стороны нашего грузовика.
— Саня, сзади! — ору я, перекатом через плечо уходя вбок с линии огня.
А вот Сашка этого сделать не успевает и теперь его распластанное по склону кювета тело рвут пули.
— Да получите, суки! — сквозь зубы цежу я и швыряю в сторону обошедших нас с тыла боевиков гранату. Рвануло знатно и, судя по воплям, несущимся из-за перевернутого грузовика, не просто так. Ну, пока они там заняты, надо магазин сменить. Внезапно откуда-то слева слышу:
— Это он! Живым брать!!!
Последнее, что я успеваю понять, прежде чем меня вырубает, что слова эти были сказаны по-русски. А потом — вокруг враз становится темно.
В себя прихожу от мерного покачивания вверх-вниз и едкого неприятного запаха конского пота. Понимаю, что меня, словно какой-то куль, просто перекинули через спину лошади, связав под ее брюхом руки и ноги. На голове — плотный джутовый мешок воздух проходит, но ни черта не видно. Ясно только одно — судя по освещенности на дворе давно уже ночь. Судя по ощущениям всю экипировку с меня сняли, а вот одежда — на мне. Даже мои форсистые «Коркораны» не тронули. Вот это уже интересно. Уж чего-чего, а хорошие ботинки с меня сразу снять должны были. Непонятно. Кто и каким образом меня отключил — вспомнить не могу, ясно только, что снова прилетело по голове. И опять по левой ее стороне, и так при аварии пострадавшей. Болит — неимоверно, на роже кровь запеклась толстой коркой. Блин, хорошо все-таки, что голова у меня такая крепкая! Другому бы кому давно череп раскроили. А мне — ничего, как говорится: были бы мозги — было бы сотрясение мозга. Так, думаю, лучше всего мне пока продолжать делать вид, что я по-прежнему нахожусь без сознания. Как тогда, в Алпатово, вдруг и тут что интересное услышу? Интуиция снова не подвела.
Сначала совсем рядом двое заговорили на каком-то незнакомом мне языке, явно восточном, скорее всего — турецком. Потом их резко оборвал грозный начальственный рык:
— Кому было сказано, говорить только по-русски! Или кто-то хочет на такой ерунде, как акцент, проколоться?!
Ага, явно старший! Тарабарщина тут же обрывается и один из только что беседовавших на турецком отзывается уже по-русски:
— Извините, господин лейтенант, больше не повторится. Мы думали, среди своих-то можно…
— Можно будет, когда на базу в Эрзерум вернемся, а тут — только по-русски, иначе можно и не вернуться. Вон этот дерьма кусок, пока я его не выхлестнул и не спеленал, скольких наших положил?
— Да уж, — соглашается второй из говоривших по-турецки. — Четверых, гад, завалил да из раненых одного добивать пришлось.
— Вот, — продолжает свою мысль лейтенант. — И я о том же. Не люди, а бешеные шакалы. Таким только подставься — загрызут, пискнуть не успеешь.
— Вот, — продолжает свою мысль лейтенант. — И я о том же. Не люди, а бешеные шакалы. Таким только подставься — загрызут, пискнуть не успеешь.
Это ты, гнида, верно подметил, хотя за шакала, да еще и бешеного, малость обидно. Но вот в остальном согласен: только подставьтесь…
— Господин лейтенант, я вот понять не могу, — снова слышу я голос первого. — А почему мы вещички-то его не поделили? У него, вон, и автомат какой отличный, и «Стечкин», и побрякушка эта золотая… Опять же ботинки его я б себе забрал, как раз размер мой почти. Да и в сумке этой его брезентовой было чем поживиться…
— А вот это, боец, не твоего ума дело, — резко обрывает мародерские фантазии лейтенант. — Личный приказ полковника Кылыча — чтоб ни одной нитки из того, что у него при себе было, не пропало. Или ты хочешь расстроить Атмаджу-эфенди?
В голосе явно послышалась неприкрытая угроза и намек на возможные серьезные неприятности для ослушавшегося. Собеседник лейтенанта намек явно понял и тут же сдал назад:
— Да что вы, господин лейтенант, и в мыслях не было. Это я так… Помечтать…
— Ну, вот и мечтай молча.
Вот так вот все интересно. Ребятишки свободно владеющие и турецким, и русским, умеющие устраивать грамотные засады, имеющие, в отличие от Непримиримых, четкую организацию и пользующиеся армейскими званиями, подчиняющиеся полковнику с турецким именем, да еще и базирующиеся в Эрзеруме. Совсем идиотом надо быть, чтобы не догадаться, с кем судьба свела. Мамелюки… Ошибался, выходит, полковник Григорьев, уж больно живые и деятельные эти ребята для дезинформации. А вот интересно, куда они меня вообще везут? Неужели так до самого Эрзерума и потащат? Если да, то хреново, оттуда я точно не выберусь, а вот если куда поближе — может, еще и есть варианты. Надо только до места добраться, а там поглядим… Хотя, Миша, кому ты мозги паришь! На что ты там глядеть собрался? На то, как Непримиримые тебя за убитых родичей на куски живьем пластать будут? Вот ведь попал, а! Ладно, главное — без паники, как говорится: война тропу укажет.
На лошади меня везли довольно долго, часа три. Я уже начал подумывать о том, чтобы как-то обозначить свое «пробуждение»: тело затекло просто страшно, да и висеть вниз головой становилось все тяжелее, ей, бедной, и так сегодня дважды досталось, а тут кровь прилила, и совсем плохо стало. Но не пришлось. Лошадь внезапно остановилась, и кто-то начал резать веревку, которой были связаны мои руки и ноги. Я было собрался рвануться: если и не убегу, так, может, хоть пристрелят при попытке к бегству. В моей ситуации легкая смерть от пули — далеко нехудший выход. Ага, размечтался! Дураков среди мамелюков явно не было, оказалось, что разрезали всего-навсего веревку, соединяющую между собою путы на моих руках и ногах. Так что с лошади меня сняли, но я при этом все равно остался связанным. Когда мою тушку довольно грубо бросили на землю, я глухо матюкнулся.
— Ты гляди, — раздался совсем рядом голос лейтенанта. — Очухался наш спящий красавец! Как самочувствие?
— А ты развяжи, — зло огрызнулся я. — Там и увидишь.
— Ага, щаз, размечтался, — глумливо хохотнул тот в ответ. — Хватит, ты уже порезвился. Как говорится: не все коту творог, иногда и рожей о порог. Вот я тебя и приложил. Как, нравится?
— Не льсти себе, бывало и хуже.
— Ничего, родной, у тебя еще все впереди. Вот Атмаджа-эфенди с тобой пообщается, уж не знаю, чего он от тебя хочет, да и отдаст Непримиримым из Ведено. А у них на тебя зуб такой, что подыхать ты будешь долго и погано.
— А кто сказал, что у Веденских именно ко мне претензии? Может, это кто другой им насолил?
— Слушай, дурака врубать не надо, тут тебе не суд и доказывать никому ничего не нужно. Ладно, славно поболтали, грузите его.
Меня подняли за руки и за ноги и, раскачав, просто закинули… Куда? Ну, судя по ощущениям — в кузов небольшого грузовика вроде «Газели» или «Бычка». Потом вокруг загрохотали сапоги, похоже, мамелюки будут ехать тут же, у них, наверное, лавки вдоль бортов. По крайней мере, ногами они меня утрамбовали именно в середину кузова, а сами разместились слева и справа. Оглушительно чихнул и неровно, с подвыванием, затарахтел движок, заскрежетало сцепление, поехали. Куда — неясно, но то, что впереди ничего хорошего меня не ждет, — факт.
Грузовик ехал куда-то всю ночь. Причем, судя по моим ощущениям и захлебывающемуся вою изношенного двигателя, мы все выше забирались в горы. Нет, они что, на самом деле меня в Эрзерум везут? Не, бред, скорее всего, загадочный турецкий полковник, фамилию которого я уже умудрился позабыть, сидит в каком-нибудь горном селе на юге бывшей Чечни, в том же Итум-Кале, например, или в Шатое. Хотя, чисто теоретически, может быть, и на севере Грузии. Уже утром, когда солнечный свет стал проникать сквозь плотную ткань мешка, грузовик внезапно остановился.
— К машине! — раздался снаружи зычный голос командира мамелюков. — Привал. Можно оправиться и пожрать чего-нибудь сообразить. Первое отделение — в боевое охранение. Сергей, ты остаешься у машины и охраняешь пленного.
— Есть! — отозвались сразу несколько голосов.
Да уж, сразу видно, что не банда, а армейское подразделение: приказали — выполняй, и никаких «почему я?» и прочих проявлений нестроевой вольницы.
— Эй, Сергей, мне б водички попить, — пытаюсь я наладить контакт со своим сторожем.
— Обойдешься, мразь. На место приедем — там тебя напоят, из ушей польется! — рыкает в ответ тот.
Вот и поговорили… И чего он такой добрый-то? Хотя… Скольких я вчера угрохал? Четверых, да одного подранка, видимо, самого тяжелого, они сами добили. И кто знает, в каких отношениях этот Сергей был с убитыми. Может, я вчера его лучшего друга в «страну вечной охоты» отправил.
Еще минут через двадцать откуда-то издалека прозвучал предостерегающий окрик, потом, уже рядом с грузовиком, послышались голоса:
— Господин лейтенант, местные какие-то, говорят, в Итум-Кале на базар едут. Вот старший их говорит, вас знает.
— Аааа, ас-салам алейкум, Ильяс-хаджи,[43] — лейтенант, похоже, действительно знает того, кого к нему привел караульный.
— Ва-алейкум салам, Али-аскер. Давно мы с тобой не виделись, — второй голос явно принадлежит человеку пожилому, причем по-русски он говорит очень чисто, почти без акцента.
— Ну, зачем же так официально, Ильяс-хаджи, можно просто Алексей.
— Да какой ты Алексей, лейтенант? — в голосе старика слышна ирония. — Все Алексеи — они по ту сторону Сунжи.[44]
— А хоть бы и так, — легко соглашается явно не обидевшийся на дерзость старика лейтенант. — Как ваши дела, уважаемый, как здоровье? Как дети и внуки?
— Хвала Аллаху, все в порядке. А у тебя что?
— У меня по-разному. Вчера людей своих потерял, зато хорошего пленника взял.
— Это кого же? — голос старика снова становится насмешливым. — Неужели Генерал-Губернатора из Ханкалы украл?
— Не совсем, но почти. Я того шайтана, что два месяца назад под Ведено бойню учинил, взял.
— Да ладно?! — Ильяс-хаджи снова стал серьезен. — Ай да Али-аскер, ай да красавчик! Слушай, а можно я на него хоть гляну? Будет что друзьям рассказать.
— Да смотрите, уважаемый, разве жалко, вон он, в кузове валяется. Только потом снова мешок этому шакалу на голову наденьте, незачем ему лица моих парней видеть.
Скрипит откидываемый борт, а потом сильная рука приподнимает меня за шиворот. Я послушно сажусь, опершись спиной на лавку. Та же рука сдергивает с моей головы мешок. Я сначала щурюсь и промаргиваюсь от яркого света, а потом… Твою ж ты мать! Быть того не может!!! Ошибся? Нет, по совершенно ошарашенному и сбитому с толку виду старика понимаю, что не ошибся. М-да, а не так уж ты изменился за эти тридцать лет: ярко-зеленые глаза все те же, и характерный, зигзагообразный шрам на правой щеке и скуле на прежнем месте. Вот бородищу отрастил аж до пупа, причем она уже давно не рыжая, а седая…
— Ну, здравствуй, Эли.[45] Как твое колено? — чуть слышным голосом шепчу я.
— Миша? — изумленным шепотом отвечает он. — Ты? Но как такое возможно?
— Машалла,[46] — коротко бросаю я в ответ.
— Что там у вас, уважаемый? — слышен снаружи голос моего сторожа Сергея.
— Да ничего, — уверенным голосом отвечает Ильяс и, окинув взглядом мою покрытую засохшей кровью физиономию и потрескавшиеся губы, добавляет: — Этот гяур, сын шакала, пить просит.
— Не обращайте внимания, Ильяс-хаджи, у меня тоже просил. Перетопчется!
— Ну, значит, перетопчется, — безразлично отвечает он, нахлобучивая мне на голову мешок, но, прежде чем выбраться из кузова, молча, ободряюще тыкает меня кулаком в плечо.
Командировка 2008 года была поначалу, можно сказать, спокойной. Ну, разумеется, по сравнению с другими командировками на Северный Кавказ. Занесло нас тогда на самый юг Чечни, практически на границу Грузии, до которой было всего двенадцать километров, в селение Шарой. Два десятка домиков, райотдел местной милиции да руины тейповой башни, обозначенные только на армейских крупномасштабных картах, на которых даже отдельно стоящие сараи и крупные камни обозначают. Одним словом — глухомань. И задачи соответственные: никаких тебе адресных проверок, никаких штурмовых операций. А вместо них — два блокпоста на горных дорогах, мимо которых если две-три машины в сутки проедет — уже событие, временная комендатура в соседнем поселочке Химой, что размерами был еще меньше Шароя. И, собственно, наша база, которую надо было охранять, и в периметре которой всегда нужно было что-то строить, копать и таскать. Тоска! На блокпосты с базы народ просто сбегал: там хоть какое-то разнообразие и не нужно с утра до вечера изображать бойца стройбата. Службу несли совместно с местными милиционерами. Поначалу, конечно, относились к ним настороженно. Что за люди — непонятно, внешность вполне бандитская: одеты кто во что, все бородатые… Словом, зеленую повязку-шахидку на голову — и вылитые боевики. Но довольно скоро отношения наладились. Как ни крути, что такое среднестатистический блокпост в горах? Это приземистый каменный сарай да шлагбаум. И неделя времени, которое придется провести бок о бок. Конечно, через неделю тебя сменят, и ты вернешься на базу, но пройдет еще неделя, и тебе снова придется возвращаться на тот же блокпост. К тем же чеченским милиционерам. В такой обстановке вариантов только два: или подружиться, или ночью друг другу глотки перерезать. И нам, и чеченским милиционерам первый вариант показался более подходящим.