Говорят, первое житие святой Октавии написал не кто иной, как Франциск Оллар. Неудивительно, что силы небесные поведали будущей королеве, что ее потомок станет Заступником и Ходатаем за грешных пред лицом Его, отвратит гибель мира и примет на себя все грехи человеческие. Без видения королю было бы трудно провозгласить себя главой Церкви… А вот у тех, кого убивали сегодня, ходатаев и заступников не нашлось. Разве что тот, медноволосый, пошедший с ножом против целой толпы. Он никого не спас, только отомстил. И сам погиб… Как глупо… Нужно было бежать, спасаться, его наверняка кто-то ждал, может быть, до сих пор ждет…
– «И будет его сердце исполнено Милосердия, а очи – света небесного, – читала Амалия, – и простит он то, что не прощают, и протянет руку прокаженному, и отдаст последнее…»
Медноволосый и отдал последнее, что у него было, – жизнь! Больше, чем жизнь, отдать нельзя, разве что душу, но ее никто не берет, даже даром.
Амалия закончила главу и закрыла книгу. Так было всегда – в канун праздников в доме Аглаи Кредон читали по одной главе из Святого Писания. Господин граф находил это очень трогательным.
Мать отложила кружево.
– Спасибо, Амалия, можешь идти. – Мать всегда благодарила чтицу, собственно говоря, это был единственный способ услышать от нее слова благодарности.
Амалия поднялась, собираясь пожелать бабушке покойной ночи, но не успела – в комнату ввалилась Дениза. То, что кормилица встревожена, Луиза поняла сразу. Неужели Арнольд? Явился?
– Дениза, в чем дело?
Мать недовольно сдвинула брови, в этом доме вопросы первой задавала она.
– Сударыня, – Дениза на госпожу Кредон даже не взглянула, – тут Жемена прибегала. Ейный хозяин с этим проклятущим пил…
– С кем? – Луиза спрятала руки под передник. На всякий случай, чтобы не дрожали. То, что беда все-таки пришла, она поняла сразу. Не поняла – откуда.
– Да с пекарем этим, что с вашей матушкой заелся!
– Прошу в моем доме об этом мерзавце не говорить, – в голосе матери зазвучали угрожающие нотки, но не на ту напала.
– Вы бы, сударыня, спервоначалу думали, кого обзывать и когда, – огрызнулась кормилица, – куда как хорошо было бы. А так поганец этот вас в еретики записал. Так что придут к нам… Они сегодня за святой Октавией орудовали, ночью у них дело в Новом городе, а с утреца за нашу улицу возьмутся.
За святой Октавией… Она видела, как там «орудовали». Что, если вина затоптанного старика была лишь в том, что он нагрубил трубочисту или мяснику, а тот оказался лигистом?
– Мама, – твердо сказала Луиза, – надо уходить. Лучше остаться без крыши над головой, чем без головы.
Аглая с возмущением посмотрела на дочь. Она еще не поняла, что за булочки можно заплатить жизнью.
– Мама, вы не поверили мне… Можете не верить и дальше, но я не дам сжечь своих детей заживо. Мы уходим.
– На ночь глядя? – возмутилась мать.
– Утром будет поздно. Амалия, Селина, возьмите мою шаль и нарежьте черных лент. Нужно их всем завязать. Я покажу, как.
– Алатскую шаль!
Нет, она ничего не понимает, да и откуда! Она просидела целый день дома… Ветер дул к Данару, здесь даже дымом не пахло.
– Да я душу разрежу, лишь бы выбраться. Собирайтесь, мама. В конце концов, это все из-за вас.
– Как ты разговариваешь… – начала Аглая и замолчала, встретив бешеный взгляд дочери.
Луиза Арамона и впрямь никогда раньше так не говорила и так не смотрела, но раньше она не знала, как толпа забивает неугодных, не пряталась по крышам от мародеров, не задыхалась в дыму.
– Герард, пойди, посмотри – легли ли соседи.
Сын кивнул и исчез. Девочки торопливо кромсали дорогой атлас. Надо одеться поскромнее, чтобы не соблазнять мародеров. Мать стара, она сама – уродина и тоже не девочка, а вот Селина…
– Мама, – Герард был очень бледен, – мы опоздали. У дверей сидят шестеро черноленточников, я смотрел из спальни. На доме нарисована крыса…
– Ничего, – Луиза улыбнулась, – уйдем черным ходом.
– Я тоже так подумал, – прошептал Герард, – там то же самое.
Булочник предусмотрел все. О черном ходе мог позабыть дворянин, но не обиженный ремесленник. Что же делать? Может, к утру появится стража или лигисты перепьются и уснут. Ты, моя дорогая, еще подумай о Ходатае. Вдруг да придет…
– Герард! – Сын поднял глаза. – Герард, найди себе нож или топор, чем ты лучше умеешь…
Сын кивнул и сразу же поднялся. Если и боится, виду не показывает. Непонятно, в кого он такой уродился? Арнольд уже трясся бы под столом, да и господин граф храбростью никогда не блистал.
– А я? – встрял Жюль. Он еще ничего не понимал, для него все было игрой.
– Ты будешь с девочками. Будешь их защищать.
– Я возьму свою шпагу.
– Конечно…
Сколько у них времени? Солнце встает около шести, но черноленточники вряд ли заявятся с рассветом. Булочнику нужно позавтракать и проверить тесто. Значит, жить им осталось часов десять…
3Издали донесся бой часов – полночь. Праздник святой Октавии начался. Отряд Рокэ быстро шел по тихим и темным кварталам Старого города. Пока самым страшным были наглухо закрытые ставни и погашенные огни. Прилегающие к Гербовой площади улицы казались вымершими, слаженный шаг множества обутых в тяжелые кованые сапоги ног отдавался в ушах грохотом.
Что было на уме у эра, Ричард не понимал. Ворон велел полковнику Анселу с Первым полком гарнизона ждать приказа в казармах, куда-то отправил стражу и Третий полк, разослал наблюдателей по всей Олларии и с тремя ротами ушел в город, хотя Ансел уговаривал дождаться разведчиков.
Мерный топот, рвущее тьму пламя факелов, запах дыма и отдаленный набат сводили с ума. Солдаты шагали сквозь ночь, распугивая весенних котов и огромных серых крыс, живо напомнивших Дику о Лаик. Это было хуже Барсовых Врат, там страшно не было.
В последнее время Дик много читал о старых битвах, но не о подавлении городских бунтов. Это была грязная работа, с которой при Раканах справлялась городская стража, а при Олларах в столице ничего подобного не случалось, только при сыне Франциска и Октавии восстал гарнизон, которым командовал граф Карлион. Но не сравнивать же тех, кто выступил против узурпаторов, с черноленточными убийцами!
Восстание подавил Рамиро Алва Младший, Карлион и его офицеры были повешены на стенах Старого Арсенала, за что сын предателя заслужил кличку Рамиро-вешатель. Дик знал о творившихся тогда зверствах, но хроники молчали о том, как Рамиро и кэналлийским стрелкам удалось победить. Ричарду хотелось верить, что справиться с хорошо вооруженным гарнизоном было труднее, чем остановить черноленточников. Юноша то и дело поглядывал на чеканный профиль своего эра, но заговорить не решался.
На первый труп они наткнулись на углу Винной улицы и Рыбного проезда. Солдаты неуклюже затоптались на месте, поглядывая на Рокэ. Шедший впереди Давенпорт раздраженно вырвал у кого-то факел и наклонил над убитым.
Полуголый пожилой человек лежал в маслянистой темной луже, нелепо разметав обнаженные руки и ноги. Череп разбился о камни мостовой, но смерть наступила не от этого – грудь и живот мертвеца были испещрены темными ранами. К горлу Дика подступила тошнота, и он, боясь опозориться, торопливо отступил назад.
– Сбросили с крыши? – предположил полковник Морен. – Пытался уйти, его догнали, убили и сбросили.
– Скорее всего, – рассеянно кивнул герцог. Впереди что-то рычало, выло и скрежетало. Раздался топот, из-за угла выскочили два человека с огромными тюками. Они смотрели не вперед, а назад и не заметили солдат. Длиннорукий Давенпорт ловко ухватил беглеца за плечо, тот задергался, как схваченный за уши кролик. Второй, бросив тюк, попытался удрать и угодил в объятия кого-то из кэналлийцев.
Пойманные оказались жалкими людишками, одетыми в разномастные лохмотья, а их ноша являла собой причудливую смесь дорогих бронзовых подсвечников, серебряных стопочек, пустых бархатных футляров и вышитых алатских шалей. Пленники лопотали что-то о Золотой улице, еретиках и «всех», которые «тоже брали и больше».
Рокэ брезгливо поморщился и спустил курок. Вырвавшееся из пистолетного дула пламя опалило лицо мародера, тот рухнул на спину. За первым выстрелом последовал второй, Алва бросил разряженные пистолеты Ричарду и обернулся к Морену:
– Лучше было бы повесить, но нет времени. Берите роту и ведите к восточному концу Золотой, я пройду к западному. Мы будем там одновременно. Там посередине что-то вроде площади, гоните своих мародеров туда, а я пригоню своих. Не забудьте проверять дома, мимо которых пойдете. Удирающих и лезущих в драку – убивать на месте. И вот еще что, пошлите человека к Анселу, пусть знает, где мы. Когда найдут Авнира, пусть сообщит. Немедленно! Три свежие роты на Золотую. В мое распоряжение!
– Да, монсеньор, – отдал честь полковник, подзывая рукой долговязого солдата. Ричард вернул Рокэ заряженные пистолеты. Святой Алан, что творится на Золотой улице, такой мирной и богатой? Что с мастером Бартолемью и… и с оставленным у него карасом?
– Спокойнее, юноша, – Алва ловко засунул пистолеты за пояс, – запомните на будущее – мародеров следует вешать на месте, если вы, разумеется, не желаете командовать шайкой грабителей. Сначала – мародеры, потом – все остальные, даже шпионы.
Ричард кивнул. Идти вровень с Алвой, когда тот спешил, и не сбиться на бег было трудно, так что стало не до размышлений. Шум становился громче, потом почти стих – отряд свернул в щель между высокими глухими стенами. Проход живо напомнил Дику место, где год назад на него напала шайка грабителей. В Олларии было несколько подобных мест – при Раканах Старый город от Нового отделяло «монастырское кольцо», изрядная часть которого позже была снесена. На освободившейся земле выросли аристократические кварталы, но часть аббатств уцелела и была приспособлена под самые разные нужды, а некоторые так и стояли пустыми, дожидаясь своей участи, как монастыри Святого Квентина и Святой Бернарды, между которыми Рокэ вел своих людей. Выхода на Золотую улицу со стороны старых аббатств не было, и Дик не представлял, почему Рокэ свернул именно сюда.
Ворон остановился неожиданно. Справа и слева тянулись глухие стены, за которыми темнели старые каштаны.
– Перебираемся.
Кэналлиец протянул своему герцогу свернутую в кольцо веревку. Бросок, и петля обвилась вокруг толстого обломанного сука. Рокэ поднялся на стену первым, за ним взлетели его стрелки. Через несколько минут сверху свешивалось десятка два веревок с навязанными на них узлами. Ричард торопливо схватил болтающийся конец. Взобраться на не столь уж и высокую монастырскую ограду оказалось довольно просто – в Сагранне приходилось труднее. Солдаты один за другим влезали наверх и прыгали в мокрую от росы траву. Алва, не дожидаясь последних, повел отряд сквозь лабиринт мрачных старинных зданий. Смолкший было шум усилился, впереди замаячила светлая стена. Церковь Блаженного Гэвина, как же он не сообразил!
Исполнявшая обязанности черного хода дверца была заперта двумя висячими замками, с которыми не стали возиться, а выворотили скобы. Вламываться ночью в церковь было кощунством даже с точки зрения олларианцев, но Алву подобные мелочи не волновали.
Внутри здания пахло куреньями и воском, у некоторых икон теплились лампады, сквозь цветные витражи пробивался тревожный мерцающий свет, подчеркивая ощущение отстраненности от внешней злобной суеты. Дику захотелось броситься на колени у алтаря и просить прощения за вторжение в обитель Создателя. Неважно, что храм был олларианским – от этого он не перестал быть храмом. Снаружи царили безумие и смерть, внутри, пока в церковь не ворвались святотатцы с факелами и оружием, было торжественно и покойно.
– В двери пройдет четверо, – Рокэ и не подумал приглушить голос, – строимся по четверо в ряд. Выйдем – перестроимся по двенадцать. Первый ряд с алебардами, затем – факельщики и мушкетеры. Без приказа стрелять только из пистолетов. Четверо к дверям, Ричард Окделл, не отставать!
Алва сам отодвинул два больших засова, солдаты налегли на тяжелые створки, те стремительно и вместе с тем величаво распахнулись. Рокэ вывел отряд на Глухую площадь, в которую впадала Золотая улица. Какие-то люди, тащившие что-то большое, при виде появившихся ниоткуда солдат замерли, не выпуская, однако, своей ноши, оказавшейся богатой кроватью. Кто-то, вспомнив слова Рокэ насчет мародеров, разрядил пистолет, и грабитель свалился рядом с осевшим на землю ложем. Товарищи убитого бросились врассыпную, что было с ними дальше, Ричард не увидел – перестроившийся на ходу отряд, ощетинясь предназначенными для отражения конной атаки гайифками[28], свернул на улицу, бывшую прибежищем городских ювелиров и торговцев заморскими редкостями.
Угловая лавка была разгромлена, болталась сорванная с петель дверь, на пороге лежали две женщины – немолодая и совсем девчонка, рядом были разбросаны уже знакомые бархатные футляры. Пустые – в этой лавочке драгоценности не продавали. Метнулась какая-то тень, показавшаяся Дику крысиной, хотя это, без сомнения, был человек с тюком на спине – таких больших крыс не бывает.
Рокэ шел впереди колонны, не вынимая шпаги, пламя факелов заливало атлас парадного плаща кровью. Первый маршал Талига был спокоен и собран. Огня, что полыхал в нем в Дараме, не было и в помине, напротив, от Алвы веяло зимним холодом. Оглядываться и проверять, идут ли за ним, эр не собирался, но солдаты шли – Ричард слышал их четкий уверенный шаг.
Первый дом от угла, второй, третий… Разоренные, страшные. Кто-то заорал «Ворон!», кто-то сверху что-то бросил. Горшок… Глиняный горшок, разлетевшийся при ударе о солдатский шлем. Рокэ, не поворачивая головы, бросил:
– Шестеро, проверьте. Пленных не брать.
Вдоль стены скользнул кто-то верткий и быстрый. В него выстрелили, но неудачно. Тень бросилась через дорогу. Второй выстрел оказался точным – человек упал… Человек… Оборванец с набитыми жемчугом карманами! Белые мерцающие зерна, каждое ценой в корову, рассыпались по мостовой.
Алва выхватил клинок, Дик последовал его примеру. Шестая рота Второго полка гарнизона Олларии быстро пошла вперед, мимоходом убивая зазевавшихся мародеров и тесня мечущихся меж разоренных домов людей в глубь улицы.
– Монсеньор! – Полная молодая женщина в разорванной ночной сорочке выскочила из украшенного лепниной особняка и рухнула на колени, обняв сапоги Ворона. – Монсеньор!
– В чем дело, сударыня? – Алва сорвал свой щегольской плащ и ловко укутал покрытые кровоподтеками плечи.
– Там… Там… – Она не плакала, только тряслась всем телом, а слова словно бы разрывали ей горло.
– Проверить… Юноша, займитесь. – Алва толкнул дрожащую толстуху в объятия Дика. В указанный дом кинулось десять солдат во главе с еще незнакомым Ричарду носатым теньентом. Четверо помчались в дом напротив, двери которого тоже были выбиты, а ставни сорваны с петель. Незнакомка прижималась к Ричарду, юноша чувствовал ее тепло, грудь у женщины была большой, больше, чем у Марианны…
Алва поднял и резко опустил руку, слаженный мушкетный залп на мгновение прервал чудовищную возню. Десятка полтора фигур перестали метаться и повалились наземь. Стрелявшие отступили, чтобы перезарядить мушкеты, их место заняли готовые к выстрелу. Так же, как на Дарамском поле, только это не Кагета, а Талиг…
Из дома справа, спотыкаясь, друг за другом вышло девять человек, руки их были стянуты за спиной. В доме слева взяли шестерых. Ричард не представлял, что делать со свалившейся на его голову женщиной, но та вырвалась и с криком «Жанно» скрылась в черном проеме. Нет, ЭТО не походило ни на бой у Дарамы, ни у Барсовых Врат. Это вообще не было боем. Они просто шли и, не разбирая, убивали тех, кто попадался на пути. Сзади оставались разоренные здания с мертвыми разбитыми окнами, разбросанные вещи, человеческие тела.
Убийцы падали на тех, кого они убили. Толпа впереди густела, сбивалась в стадо – мародеры, ювелиры, слуги, мужчины, женщины, дети – все вперемешку. Ноги солдат топтали сорванные в спешке черные ленты, рассыпанные драгоценности, брошенные ножи и кастеты.
Показалась церковь Святого Хьюберта, за ней улица расширялась, превращаясь в небольшую площадь, посреди которой бил неизбежный фонтан, окруженный десятком здоровенных каштанов. По ту сторону площади жил мастер Бартолемью, которому Дик отдал кольцо, но в воющей, дымной ночи разобрать что-то дальше, чем за несколько шагов, было невозможно.
Ворон остановился. Тотчас остановились и солдаты. Ричард не понял почему, но спросить не решился. Из-за каштанов прозвучал слаженный мушкетный залп. Рокэ рассчитал правильно. Он и отряд полковника Морена подошли к площади Блаженного Хьюберта одновременно.
Глава 6 Оллария «Le Valet des Épées» & «Le Roi des Épées»
1Обтянутое алым бархатом высокое кресло на краю заваленной трупами и брошенной добычей площади казалось бредом, страшным своей нелепостью. Тем не менее оно гордо возвышалось посреди роскошного фельпского ковра. Рядом с креслом примостилась резная скамеечка для ног, а по бокам выстроились бронзовые жаровни с углями, отгоняющими ночной холод.
Рокэ Алва какое-то время созерцал выставленное на всеобщее обозрение роскошество, а затем опрокинул седалище точным ударом одетой в щегольской сапог ноги.
– Поймайте мне эту пакость.
Гарнизонный полковник, видимо, понял, что от него требуется, так как отдал честь и отошел, но Ричарду слова эра показались продолжением затянувшегося кошмара. Зная Рокэ, юноша готов был предположить, что тот усядется в так кстати подвернувшееся кресло и потребует вина, но Ворон, послав трех теньентов разделить согнанную на площадь толпу на горожан и мародеров, остался стоять, задумчиво глядя куда-то поверх темных лохматых деревьев.