– Ну что, как там на ГСМ? – спросил Арбузов, усаживаясь рядом с Дробышевым и ставя свой поднос с едой.
– Нормально, – ответил Сергей, хлебая из голубой пластмассовой тарелки суп.
– А я у Вербина в санчасти сёдня был. Похож, косит с-сука. Я ему сказал: «Короче, Вербин, сегодня вечером я наблюдаю тебя в роте, а то там Дробь с Вдовой на ГСМ пашут в две хари и совсем загнулись, тем более с Рыжим. Так что, говорю, давай… Если сегодня вечером, не будешь в роте, вешайся!».
– А как он там?
– Лафу гоняет. Иду, значит, сегодня. Смотрю – в курилке сидит, с медсестрой какой-то... Конфетами давится, сука.
– Слушай, Витёк, тут такое дело…
Пока Арбузов обедал, Дробышев рассказал ему про сегодняшнюю «непонятку» с Лебедько.
– Да…– сказал Арбузов, ставя на поднос стакан из-под компота. – Как говорит наш старшина, погано дило. Похоже, нам с тобой сегодня вместе по бороде получать. Всех подколок за полдня ты всё равно не выучишь.
– Почему?
– Да потому что их просто нереально выучить.
– А если постараться?
– Даже, если постараться… Ладно. Всё равно делать что-то надо. Листок и ручка есть?
– Найдётся, – Дробышев полез за ручкой и блокнотом.
– Значит, так, записывай… Первый параграф: «Дед всегда прав»… Параграф два: «Если дет не прав, в действие вступает параграф первый». Параграф три: «Для деда слова «Нет!» и «не нашёл!» не существует». Параграф четыре: «Старого не будить, не кантовать и при пожаре выносить в первую очередь». Записал? Короче, дальше…
* * *
Записав под диктовку Арбузова все возможные ловушки-подколки, Дробышев отнес своей поднос к окну прима грязной посуды.
Выходил из зала вместе с Арбузовым, нёс бачки с едой и пакет с хлебом.
В вестибюле Арбузов остановился перед зеркалом, из кармана афганки вынул расческу, пригладил свои светлые, с небольшой чёлкой, мягкие волосы.
В этот момент «гуси» увидели выходившую, с лотком хлеба в руках, Любку. Следом, смеясь и заигрывая с ней, в поварском колпаке и поварской рубахе, накинутой поверх кителя, вышел солдат из наряда по столовой. Любка, держа лоток одной рукой, упирая в бок, другой – пыталась запереть дверь на ключ, но неугомонный солдат, пристроившись сзади неё, заигрывая, обнимал её за узкую талию, мешал.
– Володя, видстань. Та видстань, я тэбэ прошу! – говорила она.
Наконец, одержав победу над замком, она шутливо ударила солдата в грудь, протянула ему поднос с хлебом:
– На. Ты шо гадаешь, я його буду несты? – Любка искрилась весёлой улыбкой.
Когда она с солдатом скрылась в зале, Арбузов сказал:
– Не правда ли милая? Племянница Фомича. Около месяца у нас в столовой работает. Я бы ей впихнул… под хвост…
Выйдя из столовой, Арбузов с Дробышевым подошли к курившим невдалеке сослуживцам. В центре круга стоял тот самый весельчак, которого Фомич ошпарил компотом, рассказывал анекдоты. Солдаты смеялись.
Сергей поставил на землю бачки.
– А вот ещё один,– говорил весельчак, размахивая рукой с дымившейся сигаретой, – совершенно свеженький, буквально со сковородки. Сегодня утром возвращаюсь с вокзала, еду в часть. Народу в автобусе – битком, ступить некуда. Передо мной какая-то клава стоит…молодая, красивая, а перед ней – мужик. Короче, слышу разговор. Клава ему, значит, взволнованно, сладко, чуть слышным голосом: «Мужчина, что вы делаете?» – «Ничего». – «Да делайте хоть что-нибудь!»
Солдаты смеются. Весельчак подносит сигарету ко рту, затягивается.
– Здорово, Пух,– приветствует его Арбузов, тая в излучинах голубовато-серых глаз усмешку.
– А, Арбузов? Здорово булы. – отвечает весельчак.– Как дела?
– Как в курятнике. Да ничего, не жалуюсь. Говорят, Фомич тебя сегодня кипятком обогрел?
– Я Фомичу этому…– Пух наливается краской,– как на дембель уходить буду, по репе настучу.
Постояв немного с солдатами, Дробышев потащил бачки к грузовой машине - «пищевозке».
Глава 6
В пищевозке Дробышев встретил своего недруга из 2-ой транспортной роты – 2 ТР. Солдаты звали его Бардо. Фамилия – Бардовский.
Казалось бы, Сергей был в части всего неделю, но уже успел обзавестись неприятелем.
Впервые их дорожки пересеклись три дня назад…
На утреннем разводе начальник продовольственного склада попросил руководство части выделить ему трёх солдат. Двух дали из 2-й транспортной роты, а ещё одного надо было выделять от РМО. Старшина велел идти Дробышеву.
Начальник продсклада, построив солдат в колонну, повёл за собой.
Сергей ещё почти никого не знал в этой части. Он не мог сразу определить, кто его спутники по призыву.
У продсклада их ожидала грузовая машина-фургон с надписью «ХЛЕБ».
Солдатам приказали полезать в фургон. Прапорщик сел в кабину. Дорогой те двое с Дробышевым почти не разговаривали, общались между собой. В кромешном мраке фургона ярко горели кончики их сигарет, и, когда солдаты затягивались, красновато освещались их лица.
Минут через сорок приехали. Открылась дверь, и в фургон ударил свет осеннего ненастья.
Недавно прошёл дождь. В грязных лужах плавали опавшие листья осины. Солдаты вылезли из фургона, осмотрелись. Длинные мрачные склады. Окраина города. За складами, в прозрачной туманно-серой дымке, виднеется кромка тёмного леса.
На складе Дробышев очень быстро догадался, что Бардо одного с ним призыва – «гусь». Они носили ящики с тушёнкой к хлебовозке. Солдат-старослужащий грузил их в фургон. Бардо ходил неторопливо, вразвалку. Говорил он медленно, лениво, – обычно так говорят наркоманы.
Увидев, что Дробышев несёт два ящика, а Бардовский – один, «старик» рассердился:
– Бардо, я не понял. Ты что постарел? Ну-ка, иди сюда.
И, когда Бардо поставил свой ящик на землю, «старик» от души зарядил ему в грудь. Удар прибавил Бардовскому прыти. И после этого Бардо не шлагновал – носил по два ящика.
Загрузили тушёнку, комбижир, сгущённое молоко, сахар, несколько мешков перловки и гречки. Выкатили тяжеленную, двухсотлитровую, бочку с подсолнечным маслом. Вчетвером (вместе с прапорщиком) подняли её и задвинули в фургон.
Затем пошли на соседний склад, в холодильник за мясом. Кладовщик выдал им стальные крюки.
Стены холодильной камеры обросли толстым панцирем серебристо-белого льда; потолок голубовато искрился от пушистого инея; в углу лежала синяя гора мёрзлых располовиненных говяжьих туш.
Начальник склада указал, какую тушу следует взять, и солдаты, подцепив крюками тяжелую половинку говяжьей туши, распиленную вдоль хребта, понесли её на улицу. Бардовский со «стариком» оказались хитрее: они подцепили тушу вдвоём со стороны груди. Дробышеву досталась задняя нога. Сергей шёл, двумя руками с трудом удерживая крюк. Пот со лба катился градом.
С грехом пополам вытащили тушу на улицу. Взвесили на грузовых весах. Оказалось: весит сто тридцать два килограмма. Кладовщик вручил им двуручную пилу «дружба».
Пилить, понятно дело, пришлось Бардовскому с Дробышевым. Солдат-старослужащий стоял в сторонке, засунув руки в карманы, лениво покуривал.
Сергей, увлекшись процессом распила, не подрасчитал своих сил и дернул на себя рукоятку пилы.
Бардо вскрикнул от боли – острые зубья «дружбы», соскочив со скользкой туши, зацепили ему руку, оставив губокий разрез на левой кисти.
Бардо, с перекошенным от боли и злости лицом, крикнул Дробышеву:
– Ты что обурел? Ты как пилишь?
– Бардо, извини. Я нечаянно.
– Нечаянно, – передразнил Бардовский. – А если, я тебе по лицу нечаянно врежу?
– Ну, извини, брат, я не хотел, – искреннесказал Сергей, со страданием глядя на сочащуюся кровь из раны.
– Меня это не гребет, хотел ты или не хотел, – прижимая рук, говорил Бардо. – За тобой косяк. Будешь должен.
– Что именно?
– Пузырь водяры.
– Бардо, у меня нет денег на водку.
– Твои проблемы.
– Бардо, но я ж нечаянно, – попытался оправдаться Дробышев. – Ты ж сам видел, что я не хотел.
– Дробь, не скули. Я сказал: с тебя пузырь! Какие вопросы?
– Бардо, слушай, я не против выпить с тобой мировую, но у меня сейчас нет денег на пузырь.
– Короче, Дробь, не грузи меня. Это твои проблемы. Я сказал, чтоб завтра у меня на столе стоял пузырь водяры. И меня не гребёт, где ты его достанешь. А пить мировую я с тобой не собираюсь. Кто ты мне такой, друг, брат, сват?
– Бардо! – повышая голос, сказал Сергей и поднялся с корточек. – Твоя рана не дает тебе повода так со мной разговаривать.
Бардо, вскочив, здоровой рукой схватил Сергея за воротник шинели, рванул на себя:
– Ты что рыпаешься?
К ним бросился молчавший до этого «старик», с интересом наблюдавший за их разговором, словил Бардовского за руку.
– Так, гуси, закрылись. Хлеборезки на замок! Здесь разборняк устраивать не будем.
– Так, гуси, закрылись. Хлеборезки на замок! Здесь разборняк устраивать не будем.
– Серега, пусти, – возмущался Бардо, пытаясь из-за спины «деда» достать ногой Дробышева. – Дай, я этому гусю нижнеподольскому в хавло разок съезжу.
– Бардо, завянь! Успокойся.
– Я тебя в казарме урою, сука! Понял?! – крикнул Бардо Сергею, отходя в сторону. Достав из кармана носовой платок, стал обматывать им пораненную руку…
…Вечером, перед ужином, Дробышева вызвали в туалет на разборку. Там стояли Арбузов, Бардо и ещё человек восемь «гусей» с разных рот.
– Ну что? Шо ты там на складе дёргался? – Бардо насмешливо смотрел на Дробышева.
Сергей при виде такой компании стушевался.
– Ничего, – тихо выдавил он.
– Ты вину свою признаешь?
– На счет чего?
– На счет руки.
– Я ж сказал: я не специально.
– Да кого это гребет, специально или не специально, – вмешался в разговор Стиф, сослуживец Бардовского. – Ты пацану руку поранил, гони монету!
Сергей молчал.
– Короче так, – сказал Бардо тоном, не терпящим возражений. – Завтра к вечеру ты приносишь мне пузырь водки. Понял?
В этот миг Дробышева внимательно поедал десяток солдатских глаз.
На Сергея выжидательно смотрел Буреломов, здоровенный «гусь» из аэродромной роты.
– Добро, – согласился Дробышев, переведя взгляд на Бардовского: – Завтра я достану тебе водку.
– Гуляем, братва! – воскликнул Бардо, на радостях ткнув локтем в бок Арбузова.
Уже на ужине, сидя за столом с Вдовцовым, Дробышев жалел, что сразу после фразы: «Ну что ты там на складе дергался?» не врезал Бардовскому по зубам.
Вдовцов по-дружески заметил:
– Зря ты, Серег, им магар нести согласился. Тебе надо было сразу Бардо обламывать. Кулаком в хлеборезку. Бардо – крендель наглый. Он любит на других, кто послабее, ездить. Лично мне это по барабану, дело твоё, хозяйское. Но в туалете на разборе ты показал им свою слабину. Братва это видела.
– Я думал, что остальные гуси впрягутся за Бардо.
– Впрягутся в базаре. И впрягутся, если ли ты слабый. Против сильного духом впрягаться не станут. Очко сожмется. Сильных чувствуют. Сильных бояться. Каждый за свою жопу дрожит. Так что тебе надо было прямо там гасить Бардо. С пузырем ты лоханулся.
– А Буреломов? Он, кажется, приятель Бардо?
– Ну и что? Это ничего не меняет. Он бы не стал впрягаться. Бурелом – пофигист. Я его знаю. Месяц с ним в карантине был. Он надо мной на втором ярусе спал. Бурелому на всех глубоко насрать. Наоборот, ему было б прикольно узнать, кто из вас круче… ты или Бардо? Так что, брат, это твой косяк.
И сейчас, в эту минуту, Сергей лишний раз убедился: жизнь устроена таким образом, что человеку, проживающему в обществе, надо постоянно утверждаться в глазах других. Неважно, кем и чем ты являешься на самом деле. Для окружающих важно лишь то, как ты себя подаёшь. «Как себя поставишь, так оно и будет», – вот распространённая формула общества.
Необходимо добиваться к себе уважения. Среди солдатской массы это, как Сергею казалось в тот момент, необходимо было делать при помощи грубой физической силы. «Рассчитывать на помощь неоткуда, – со злобой на окружающий мир и, прежде всего, самого себя, думал Сергей, – только на себя, на свои собственные кулаки и голову. Будь агрессивен! Покажи себя волком, готовым перегрызть глотку любому, кто только посмеет тебе сказать неосторожное слово, и солдатская масса признает в тебе лидера».
Сергей вспомнил сейчас роман Джека Лондона «Мартин Иден». Как главный герой, простой парень из бедной рабочей семьи, работая грузчиком в порту, дрался с матросом. «Нужно действовать, как Мартин», – подумал Сергей. Он твёрдо решил для себя: при первой же возможности он врежет Бардо по зубам.
…Дробышев теснился в фургоне «пищевозки» с десятком солдат. Кисло пахло пролитыми щами. На ухабах машину трясло, бачки с пищей подпрыгивали. На одном из поворотов выплеснувшиеся из бачка щи ошпарили Сергею колено.
Солдаты курили и смеялись: Бардо рассказывал очередную комическую историю про своего старшину, старшего прапорщика Лымаря, по прозвищу Пупс.
Дробышев был хмур. Ему сейчас не до смеха. Стряхивая со штанины щи, он думал о предстоящем вечере.
Бардо, заметив, спросил:
– Дробь, чего приуныл? С Лебедем залетел?
«Откуда он знает?» – удивился Дробышев, поражаясь тому, как быстро любая информация распространяется по батальону. Впрочем, ничего удивительного не было. Бардовский был приятелем Арбузова. Наверняка, тот уже растрещал Бардовскому про сегодняшний случай на ГСМ.
– А как ты думал? В сказку попал? Это тебе не в учебке шариться. Здесь пацаны только успевают от старых тумаков отгребать.
Бардо поддержал сидевший рядом с ним Стиф, солдат с кривоватым лицом из 2-ой ТР.
– Сука, ненавижу всех этих, нижнеподольских! Шарятся там, падлы, в учебке с сержантами, пока мы тут вешаемся! Потом приезжают сюда, видят дедов всего полтора месяца и ещё чего-то ноют. Хули ты такой кислый сидишь? – с презрением глядя на Дробышева, спросил Стиф. – Ты службы ещё по-настоящему не видел. Небось, в учебке лафу гонял?
Дробышев смолчал.
– Слышь, Дробь, – хмуро заметил Бардо. – Не дай Бог за тебя Арбуз получит. Вешайся! Мы тебя уроем.
Морально-психологический настрой перед предстоящей встречей с Лебедько был подготовлен на высоком уровне.
Глава 7
После ужина Дробышев не находил себе места.
От «гусей» 1- ТР он узнал, что Лебедько сегодня «дежурный тягач» и что он пока не вернулся с аэродрома.
Чем больше проходило времени, тем становилось страшнее. Ожидание, особенно, когда ожидаешь неприятности, – одна из самых скверных штук на свете. «Господи, что ж сегодня будет? – думал Дробышев. – Кажется, я влип по уши. Наверняка, где-то проколюсь… Хуже всего, если пацанов подставлю…»
Дробышев стоял в туалете вместе с другими солдатами, курил. В туалете было весело. Он старался казаться беззаботным, равнодушным, но Вдовцов заметил, что у него твориться на душе.
– Не вешай нос, братишка! Тумаков получишь по-любому, но жив будешь.
Худощавый старослужащий с аэродромной роты, сидя на подоконнике, бренчал на гитаре.
Может, в Омске, а может, в Крыму
Встанут парни в солдатских шинелях,
Чтоб спокойней спалося тому-у,
Кто остался в гражданских постелях…
Чтоб спокойней спалося тому-у,
Кто остался в гражданских постелях…
Вошёл Арбузов, обращаясь к Дробышеву, сказал:
– Пошли. Лебедь приехал.
«Гуси» РМО один за другим понуро вошли в кубрик первой транспортной роты.
Их ждали…
На койках, длинным рядом стоявших у окна, лежали «деды» и «дембеля» 1 ТР. «Гуси» скромненько сидели на табуретках. И во взглядах у всех у них была какая-то пришибленность, затравленность.
На «представление» пришли «деды» из РМО – Куриленко, Ким и сержант Ржавин.
Дробышев подошёл к Лебедько. Тот, развалившись на койке, раскинув ноги в сапогах, забрызганных грязью, курил.
– Ну что готов?
– Вроде готов.
– Тогда присаживайся.
Дробышев скромненько присел на краешек соседней койки. У Лебедько во взгляде мелькнуло лёгкое удивление, и тотчас же небольшие серые глаза его вновь сделались спокойными, непонятно-сдержанными.
– Один, – холодно и тихо сказал он. – Гуси, объяснить!
С табуретки вскочил грязный, зачуханный солдат, по фамилии Сидор. Бойко и безжизненно, словно механический робот, протараторил:
– Гусям и шнэксам сыдиты на лижках нэ положэно. Сидиты можно на табурэтках. На лижко можно сидаты тильки з дозволення дедив.
Дробышев поспешно пересел на табуретку.
И начался «экзамен»…
– Дважды два?
– Дембель давай! – крикнул Дробышев, как его учили.
– Сколько вольт в розетке?
– Дембель, давай!
– Какого цвета потолок?
– Желтый! (Дробышев ответил так потому, что сейчас была осень. По Приказу, который 27 сентября 1994 года был подписан новым министром обороны Украины Валерием Шмаровым, Лебедько попадал под увольнение этой осенью. Если бы сейчас была весна, в этом случае следовало бы отвечать: «Зелёный!»)
– Что ты видишь в окне?
Привстав немного с табурета, Дробышев внимательно поглядел в окно. Там ничего не было видно, кроме черноты осеннего вечера и стволов берёз. Их батальон находился на третьем этаже. Но Дробышев с самым серьёзным и невозмутимым видом, на который был способен, ответил:
– Пионеров.
– Что они там делают?
– Собирают макулатуру и металлолом.
– Зачем?
– Макулатуру для приказа, металлолом – для дембельского поезда.
– Где сейчас Шмаров?
– В Африке?
– Что он там делает?
– Ловит страуса, чтоб выдернуть у него из жопы перо и подписать приказ для старого, – отвечал Дробышев.