— И ты полагаешь, что мы с тобой сумеем спасти мир?
— Я полагаю, что не только мы с тобой думаем в этом направлении. Так ты поможешь мне?
— Да, разумеется, только скажи, что я должен делать.
— Этого-то как раз я и не знаю!
***
Симпатичная пиццерия, куда я регулярно захаживал еще с тех пор, как впервые попал в Париж, ныне стала частью моей биографии: именно в этом заведении я решил отметить вручение мне ордена Наук и Искусств, которого удостоило меня французское Министерство культуры, — хотя многие сочли, что для такого торжественного случая лучше подошел бы ресторан подороже и поизысканней. Однако хозяин пиццерии Роберто был для меня чем-то вроде талисмана — всякий раз, как я приходил к нему, в моей жизни происходило что-то хорошее.
— Я бы мог начать с общих фраз, рассказывая о том, какой успех имеет моя книга «Время раздирать и время сшивать», или о том, какие противоречивые чувства обуревали меня во время вашего представления.
— Это никакое не представление, — поправил Михаил. — Это — встреча. Мы рассказываем истории и танцуем ради Энергии Любви.
— Я бы мог начать с чего угодно, чтобы дать вам время освоиться. Но ведь мы оба знаем, что свело нас за одним столом.
— Не «что», а «кто». Ваша жена, — произнес Михаил с вызывающим видом, свойственным людям его возраста: сейчас он не напоминал робеющего любителя автографов или духовного лидера на «встрече».
— Ошибка. Моя бывшая жена. И я обращаюсь к вам с просьбой — мне нужно увидеться с ней. Пусть она сама, глядя мне в глаза, объяснит, что побудило ее уйти. Только так я смогу отделаться от моего Заира. В противном случае я буду круглые сутки, днем и ночью думать об этом, в тысячный раз осмысляя эту историю, пытаясь определить, когда же именно я допустил ошибку и наши с ней пути стали расходиться.
Михаил засмеялся.
— Прекрасная мысль — переосмыслить историю. Именно так и происходят все перемены в мире.
— Весьма вероятно, но давайте оставим философские дискуссии. Уверен, что у вас, как у каждого молодого человека, есть точный рецепт усовершенствования мира. Но, как и каждый молодой человек, вы станете старше, достигнете моих лет и тогда поймете, что перемены даются нелегко. Впрочем, сейчас об этом говорить бесполезно... Итак, вы можете выполнить мою просьбу?
— Сначала позвольте спросить — она простилась с вами?
— Нет.
— Сказала, что уходит?
— Ничего она не сказала. Вы и сами это знаете.
— И вы считаете, что такая женщина, как Эстер, способна была оставить мужа, с которым прожила больше десяти лет, вот так, ничего не объяснив, не поглядев ему в глаза?
— Именно это и не дает мне покоя. Но что вы имеете в виду?
Наш разговор прерван появлением Роберто. Михаил заказывает себе неаполитанскую пиццу, я прошу хозяина принести мне что-нибудь по своему вкусу — не тот сейчас момент, чтобы терзаться сомнениями: что бы такое мне выбрать на обед? А вот бутылка красного вина требуется безотлагательно и как можно быстрее. Роберто спрашивает, какого именно, я что-то бормочу в ответ, и он понимает, что должен удалиться, принимать все решения сам, ни о чем меня больше не спрашивать, позволив мне сосредоточиться на разговоре с моим юным сотрапезником.
Через тридцать секунд подают вино. Я наполняю стаканы.
— Что она делает?
— Вам непременно надо это знать? Отвратительная манера отвечать вопросом на вопрос.
— Непременно.
— Ткет ковры. И дает уроки французского.
Ковры! Моя жена (моя бывшая жена, пора бы привыкнуть!), у которой денег было столько, сколько нужно, которая окончила университет и говорит на четырех языках, теперь вынуждена зарабатывать поденщиной?! Но мне приходится сдерживаться: нельзя задеть мужскую гордость Михаила, хотя это позор — не суметь обеспечить женщину!
— Я прошу вас понять, что происходит со мной вот уже больше года. Вашим с Эстер отношениям ничего не грозит. Мне нужно всего два часа. Или час.
Михаил, похоже, смакует мои слова.
— Вы забыли ответить на мой вопрос, — говорит он с улыбкой. — Итак, я повторяю: неужели вы считаете, что такая женщина, как Эстер, способна была оставить мужа, даже не попрощавшись и не объяснив, почему уходит?
— Нет, не считаю.
— Ну так зачем же все эти слова: «Она меня бросила...», «Вашим отношениям ничего не угрожает...»?
Он смутил меня. И одновременно пробудил во мне надежду — хоть и сам не знаю на что.
— Иными словами?..
— Вот именно. Я говорю, что она вас не бросила. И меня не оставила. Она всего лишь исчезла — на какое-то время или навсегда. И мы оба должны уважать ее решение.
Словно каким-то светом озарилась эта пиццерия, которая всегда пробуждает во мне отрадные воспоминания. Мне отчаянно хочется поверить словам этого юноши — всеобъемлющий и вездесущий Заир пульсирует вокруг меня.
— И вам известно, где она?
— Разумеется. Однако, если она не хочет отзываться, я обязан уважать ее волю, хотя мне самому ужасно не хватает Эстер. Поймите, я и сам в растерянности: то ли она удовлетворена тем, что встретила Пожирающую Любовь, то ли ждет, что один из нас пойдет ей навстречу. Может быть, она встретит нового мужчину, может быть, удалится от мира. Если вы решитесь встретиться с ней, я не смогу вам помешать. Однако думаю, что в этом случае вам предстоит найти не только ее плоть, но и душу.
Мне хочется смеяться от радости. Мне хочется обнять Михаила. Или задушить его — чувства сменяют друг друга с быстротой неимоверной.
— Вы с ней...
— Хотите знать, спал ли я с ней? Ей это было не нужно. Я нашел в ней товарища, которого давно искал, человека, который помог мне начать исполнение возложенного на меня поручения, ангела, который отворил мне двери, указал дороги и тропы, а по ним с Божьей помощью я сумею снова принести на Землю энергию любви. Она разделила со мной бремя этой миссии. А чтобы вы успокоились, скажу, что у меня есть возлюбленная — это та белокурая девушка, что стояла на сцене. Ее зовут Лукреция, она итальянка.
— Это правда?
— Именем Божественной Энергии клянусь, что говорю правду.
Михаил вытащил из кармана кусочек темной ткани.
— Видите? На самом деле он зеленый, а кажется черным потому, что на нем запеклась кровь. Какой-то солдат в какой-то стране мира попросил ее перед смертью разорвать его рубашку на несколько кусков и раздать их тем, кому может быть внятен смысл такого послания. У вас есть кусочек?
— Эстер ни словом об этом не обмолвилась.
— Когда она встречает того, кто должен принять послание, то передает и толику крови этого солдата.
— Что же это за послание?
— Если она не вручила вам лоскутик, то я вряд ли имею право распространяться об этом, хоть Эстер и не просила меня хранить молчание.
— А у кого еще он есть?
— У всех, кто стоял вчера на сцене. Мы вместе — благодаря Эстер.
Надо было действовать осторожно — не вспугнуть, не встревожить. Установить с ним контакт. Внести вклад в Банк Услуг. Расспросить Михаила, кто он, чем занимался, разузнать о его стране — ведь он рассказывал о ней с такой гордостью. Выведать, правду ли он говорил или скрывал свои истинные намерения. Убедиться, поддерживает ли он связь с Эстер или тоже потерял ее из виду. Да, конечно, он — из далеких краев, и там, наверное, другие ценности, однако я не сомневался, что Банк Услуг исправно функционирует в любой точке земного шара, ибо для этого учреждения границ не существует.
С одной стороны, мне хотелось верить словам Михаила. С другой — слишком много перестрадал я, слишком сильно кровоточило мое сердце, когда тысячу и одну ночь подряд ждал я, что вот сейчас повернется ключ в замке, войдет Эстер, молча, не говоря ни слова, приляжет рядом. Я поклялся самому себе: если это произойдет — я ни о чем ее не спрошу, только поцелую, скажу «Доброй ночи, любовь моя», а наутро мы проснемся обнявшись, словно всего этого кошмара никогда и не было.
Роберто подает пиццу. У этого человека — шестое чувство: он появляется в ту самую минуту, когда мне надо выиграть время и подумать.
Поворачиваюсь к Михаилу. Успокойся, заставь свое сердце не колотиться так, иначе получишь инфаркт. Выпиваю целый стакан вина. Он следует моему примеру.
Ему-то чего волноваться?
— Я верю вам. Давайте поговорим.
— Вы попросите меня отвести вас к Эстер.
Он разгадал мою игру, и мне приходится начинать заново:
— Да, попрошу. Я попытаюсь уговорить вас. Сделаю все возможное, чтобы добиться этого. Но я не тороплюсь: у нас с вами впереди — целая пицца. Расскажите мне о себе.
Заметно, что он с усилием сдерживает дрожь в руках:
— В этом мире у меня есть поручение. Покуда мне еще не удалось выполнить его. Однако у меня в запасе еще много дней.
— И, быть может, я сумею помочь вам.
— Сумеете. Каждый способен помочь мне, стоит лишь способствовать тому, чтобы Энергия Любви распространилась по свету.
— Да, попрошу. Я попытаюсь уговорить вас. Сделаю все возможное, чтобы добиться этого. Но я не тороплюсь: у нас с вами впереди — целая пицца. Расскажите мне о себе.
Заметно, что он с усилием сдерживает дрожь в руках:
— В этом мире у меня есть поручение. Покуда мне еще не удалось выполнить его. Однако у меня в запасе еще много дней.
— И, быть может, я сумею помочь вам.
— Сумеете. Каждый способен помочь мне, стоит лишь способствовать тому, чтобы Энергия Любви распространилась по свету.
— Я могу сделать большее.
И замолкаю, чтобы он не подумал, будто я собираюсь попыткой подкупа проверить его верность. Осторожно! Как можно более осторожно! Вероятно, он говорил правду, но не исключено, что лгал, пытаясь воспользоваться моими страданиями в собственных интересах.
— Я знаю лишь одну энергию любви, — продолжаю я. — Она возникает по отношению к женщине, которая ушла от меня... вернее сказать — отдалилась и теперь ждет меня. Если сумею вернуть ее, я стану счастливым человеком. И мир будет лучше, потому что одна душа обретет счастье.
Михаил обводит взглядом потолок и стол, и я не нарушаю бесконечно затянувшееся молчание.
— Слышу Голос, — произносит он, не решаясь взглянуть мне в глаза.
У меня есть огромное преимущество: в своих книгах я затрагиваю темы духовности и потому знаю, что всегда могу войти в контакт с людьми, наделенными тем или иным даром. Дар может быть истинным и настоящим, а может быть выдумкой. И одни люди пытаются им воспользоваться, а другие лишь испытывают меня. Но я на своем веку повидал столько удивительного, что теперь у меня нет ни малейших сомнений — чудеса случаются, все на свете возможно, а человек начинает снова овладевать позабытым было искусством применять свою внутреннюю силу.
Вот разве что сейчас — не лучшее время говорить об этом. Сейчас меня интересует только Заир. Мне нужно, чтобы Заир вновь стал зваться Эстер.
— Михаил...
— На самом деле я не Михаил, а Олег.
— Олег...
— Когда я принял решение возродиться для новой жизни, то выбрал себе имя архангела с огненным мечом, пролагающего путь для того, чтобы «воины света» — так, кажется, вы называете их? — могли встретиться. Таково мое предназначение.
— И мое.
— Разве вы больше не хотите говорить об Эстер?
Не может быть! Он вновь переводит разговор на интересующую меня тему?
— Мне как-то не по себе... — взгляд его становится блуждающим, отсутствующим. — Я не хочу говорить о себе. Голос...
Происходит что-то странное, очень странное. Как далеко способен он зайти в своем намерении произвести на меня впечатление? Неужели он, как многие до него, попросит, чтобы я написал книгу о его жизни и его даре?
Увидев перед собой ясную цель, я готов на все ради достижения ее — и в конце концов, не об этом ли я говорю в своих книгах? Разве можно предать их? Вот и сейчас передо мной цель — еще раз взглянуть в глаза Заира. Михаил предоставил мне новые сведения: он не любовник Эстер, она меня не бросила, и ее возвращение — лишь вопрос времени. Но совершенно не исключено, что наша встреча в пиццерии — это фарс: молодой человек, не слишком преуспевший в жизни, использует чужие страдания в своих интересах.
Я снова залпом выпиваю стакан вина — и Михаил тоже.
«Будь благоразумен», — твердит мне инстинкт.
— Да, я хочу говорить об Эстер. Но и о вас мне хочется узнать побольше.
— Ничего подобного. Вы хотите обольстить меня, заставить делать то, к чему я — в принципе — готов и сам. Страдание, которое вы испытываете, застит ваш взгляд: вы считаете, что я могу лгать, желая извлечь для себя выгоду из этой ситуации.
Михаил будто читает мои мысли, но говорит при этом громче, чем требуют правила хорошего тона. С соседних столиков на нас оборачиваются.
— Вы хотите произвести на меня впечатление, а того не знаете, что ваши книги предопределили мою жизнь и что написанное в них очень многому научило меня. Ваша боль ослепила вас, лишила ваш разум остроты. Вы одержимы одним. Заир не дает вам покоя. Я принял ваше предложение встретиться не потому, что меня тронула ваша любовь к Эстер — я не уверен, что это именно любовь, а не уязвленная гордыня. Меня привела сюда...
Голос звучит все громче, взор блуждает. Михаил явно не владеет собой.
— Свет... Свет...
— Что с вами?
— Меня привела сюда ее любовь к вам.
— Вам нехорошо?
Роберто замечает — что-то не то. Он с улыбкой подходит к столу, кладет руку на плечо юноши:
— Ну, вижу, пицца мне сегодня совсем не удалась. Я и денег с вас не возьму. Идите, раз не нравится.
Что же, это выход. Мы можем встать, уйти из ресторана, избежать прискорбного зрелища того, как человек изображает, будто обуян бесами, — изображает лишь для того, чтобы произвести на меня впечатление или смутить. Впрочем, я уверен — это нечто более серьезное, нежели простое представление.
— Чувствуете дуновение?
В этот миг я понял, что он не притворяется, напротив — с трудом сдерживает себя, впадая в панику, не сравнимую с той, которую испытывал я.
— Огни, огни! Появляются огни! Ради Бога, уведите меня отсюда!
Крупная дрожь стала сотрясать его тело. Теперь уже ничего нельзя было скрыть — люди за соседними столами начали подниматься.
— В Казахста...
Он не договорил. Оттолкнул стол — полетели в разные стороны бокалы, тарелки, приборы. Лицо стало неузнаваемым, глаза завращались в орбитах, он весь дрожал. Голова так резко откинулась назад, что я услышал хруст позвонков. Человек, сидевший рядом, вскочил на стол. Роберто успел подхватить Михаила раньше, чем он упал, и сунуть ему в рот ложку.
Все это продолжалось несколько мгновений, показавшихся мне вечностью. Я представил себе, как сладострастно опишут бульварные журнальчики эту сенсацию: знаменитый писатель, наиболее вероятный кандидат — что бы там ни говорили критики — на престижную литературную премию, устроил спиритический сеанс в пиццерии, и все для того, чтобы привлечь внимание к своей новой книге. Фантазия моя разыгралась не на шутку: потом проведают, что медиум — это тот самый человек, с которым бежала жена писателя. И все начнется сначала, но на этот раз у меня не хватит ни мужества, ни энергии вынести это достойно.
Можно не сомневаться, что за соседними столами есть люди, узнавшие меня, но кто из них окажется моим другом и промолчит о случившемся?!
Дрожь, сотрясавшая тело Михаила, унялась, он стих. Роберто, придерживая его за плечи, усадил на стул. Сосед пощупал ему пульс, приоткрыл веко, потом повернулся ко мне:
— Похоже, такое с ним случалось и раньше. Вы давно его знаете?
— Они часто приходят сюда, — заявил Роберто, видя, что я нем и недвижим. — Но такое произошло впервые, хотя подобные случаи бывали в моем заведении.
— Чувствуется навык, — ответил посетитель. — Вы не запаниковали.
Эта реплика относилась ко мне, потому что я, наверное, сильно побледнел. Он вернулся за свой стол, а Роберто попытался успокоить меня:
— Это врач одной очень знаменитой актрисы. Думаю, помощь нужнее сейчас вам, чем вашему гостю.
Михаил — или Олег, или как там еще звали этого человека — пришел в себя. Огляделся по сторонам и улыбнулся не без смущения:
— Извините. Я пытался овладеть собой, да не сумел...
Роберто вновь пришел мне на помощь:
— Ничего страшного. У нашего писателя хватит денег заплатить за перебитые тарелки. — И повернулся ко мне:
— Эпилептический припадок, только и всего.
Мы покинули ресторан. Михаил немедленно сел в такси.
— Но мы не договорили! Куда вы?
— Мне сейчас не до того. А где найти меня, вы знаете.
***
Есть мир мечты и мир действительности.
В мире мечты Михаил говорил правду, и вся история представала лишь трудным моментом моей жизни, недоразумением, без которых не обходится никакая любовь. Эстер терпеливо ждала меня, надеясь, что я определю, где была допущена ошибка в наших отношениях, приду к ней, попрошу прощения и мы возобновим нашу совместную жизнь.
В мире мечты мы с Михаилом после спокойного разговора выходили из пиццерии, садились в такси, звонили в некую дверь, за которой моя бывшая жена (или теперь как раз не «бывшая»?) ткала коврики, давала уроки французского, проводила одинокие ночи, как и я, прислушиваясь, не раздастся ли звонок, не войдет ли супруг с букетом цветов и не отвезет ли ее выпить шоколаду в отель на Елисейских полях.
В реальном мире каждая встреча с Михаилом происходила в напряжении, ибо я боялся повторения того, что было в пиццерии. В реальном мире все это было вымыслом, игрой воображения — он и сам понятия не имел, где обитает Эстер. В реальном мире я в 11:45 стоял на Восточном вокзале и встречал прибывающий из Страсбурга поезд, на котором должен был приехать крупный американский актер и режиссер, решивший снять фильм по мотивам одной из моих книг.