— Берегись! — проворчал Тетраид, подступая все ближе к противнику, который вертелся вокруг него, но не бежал.
Лидон ответил ему лишь презрительным взглядом. Тетраид нанес удар, сокрушительный, словно удар кузнечного молота; Лидон быстро упал на одно колено, и удар пришелся у него над головой. Он не остался в долгу: мгновенно вскочив на ноги, он ударил прямо в широкую грудь противника. Тетраид пошатнулся, и зрители громко закричали.
— Не везет тебе сегодня, — сказал Лепид Клодию. — Ты проиграл одну ставку, проиграешь и вторую.
— Клянусь богами, придется мне тогда продать мои бронзовые статуи! Я поставил на Тетраида не меньше сотни тысяч сестерциев. Но гляди, он нападает! Какой точный удар! Он разбил Лидону плечо. Тетраид! Тетраид!
— Лидон тоже не падает духом. Клянусь Поллуксом, он хорошо владеет собой! Погляди, до чего ловко он увертывается от этих кулаков, ужасных, как молоты! Отскакивает то в одну сторону, то в другую, прыгает вокруг противника… Ах, бедный Лидон! Снова удар!
— Три против одного на Тетраида! Что скажешь, Лепид?
— Идет — девять тысяч сестерциев против трех!
— Как! Опять? Лидон остановился, тяжело дышит. О боги, он упал! Нет, вот он уже снова на ногах. Молодец, Лидон! Но и Тетраид ободрился, смеется, бросился на него…
— Дурак, успех его ослепил, а нужно быть начеку. У Лидона глаза как у рыси, — пробормотал Клодий.
— Ага, Клодий, видал? Твой гладиатор шатается! Еще удар, и он падает, падает!
— Но земля влила в него силы. Он снова вскочил, хотя все лицо у него в крови.
— Клянусь Юпитером-громовержцем, Лидон победит! Гляди, как он наседает! Этот удар в висок свалил бы быка! Тетраид упал. Вот он упал снова, не может встать — готов, готов!
— Готов, — повторил Панса. — Уведите их, пусть наденут доспехи и возьмут мечи.
— Благородный эдитор, — сказали служители, — мы боимся, что Тетраид не сможет оправиться. Но мы постараемся привести его в себя.
— Ступайте.
Через несколько минут служители, которые унесли оглушенного и бесчувственного гладиатора, вернулись с неприятной вестью. Они опасались за жизнь Тетраида: он был решительно не способен вернуться на арену.
— В таком случае, пусть Лидон будет запасным, — сказал Панса. — Он займет место первого павшего гладиатора и сразится с победителем.
Зрители криками выразили свое одобрение, потом снова притихли. Громко заиграла труба. Четверо гладиаторов встали друг против друга, суровые, готовые к бою.
— Ты знаешь этих римлян, мой милый Клодий? Они знаменитые гладиаторы или какие-нибудь неважные?
— Эвмолп хороший фехтовальщик, но не из числа самых первых, милый Лепид. А Нёпима, того, что пониже ростом, я и сам вижу в первый раз. Но он сынодного из императорских гладиаторов и обучался в хорошем гимнасии; без сомнения, они покажут ловкость. Но я потерял вкус к игре — мне уж не отыграть мои деньги, я разорен. Будь проклят этот Лидон! Кто бы мог подумать, что он так ловок или так удачлив?
— Ну, Клодий, ладно уж, пожалею тебя, поставлю на одного из этих римлян столько, сколько ты сам скажешь.
— Десять тысяч против десяти на Эвмолпа?
— Как! Ведь Непим в первый раз на арене! Нет, нет, это уж слишком.
— Ну, десять против восьми?
— Идет.
В это самое время на одной из верхних скамей сидел человек, который следил за поединком с мучительным волнением. Старый отец Лидона, несмотря на свой благочестивый страх, не мог в отчаянной тревоге на сына не прийти взглянуть, как он будет сражаться. Один среди чужих, жестоких людей, среди грубой толпы, он ничего вокруг не замечал, никого не видел, кроме своего храброго сына. Он не издал ни звука, когда тот два раза упал, только бледнел и весь дрожал. Но когда он увидел победу Лидона, то громко вскрикнул, не зная, что эта победа лишь начало и предстоит еще более страшный бой.
— Мой храбрый мальчик! — сказал он, утирая слезы.
— Это твой сын? — спросил здоровенный детина, сидевший справа от него. — Он хорошо дрался. Посмотрим, что будет дальше. Слышишь, он должен сразить ся с первым же победителем. Ну, старик, моли богов, чтобы ему не пришлось драться с кем-нибудь из римлян или с этим великаном Нигером.
Медон сел и закрыл лицо руками. Сейчас зрелища его не интересовали — Лидон в них не участвовал. Но тут же у него мелькнула мысль, что это тоже важно: ведь место первого, кто падет, займет Лидон. Старик вздрогнул и, подавшись вперед и стиснув руки, стал во все глаза смотреть на арену.
Сначала общее внимание привлек поединок между Нигером и Спором — зрители особенно любили такие бои, потому что они требовали большого искусства и обычно имели роковой исход.
Гладиаторы стали довольно далеко друг от друга. Лицо Спора было скрыто под забралом, зато свирепое и сосредоточенное лицо Нигера приковывало все взгляды. Они постояли несколько мгновений, глядя друг на друга, а потом Спор, нацелив меч в грудь противника, как современный фехтовальщик — шпагу, начал медленно и осторожно подходить к нему. Нигер отступал, собирая правой рукой сеть и не сводя со Спора маленьких блестящих глаз. Когда Спор подошел почти на длину руки, ретиарий прыгнул вперед и бросил сеть. Быстро пригнувшись, гладиатор спасся от нее. Он издал яростный торжествующий крик и бросился на Нигера, но Нигер уже отдернул сеть назад, закинул ее за плечи и побежал вокруг арены с такой быстротой, что Спор напрасно пытался его догнать. Зрители громко смеялись и кричали, видя напрасные старания плечистого гладиатора настичь гиганта, но в этот миг их внимание привлек поединок между римлянами.
Вначале они сошлись близко, но были так осторожны, что бой шел вяло и зрители могли сосредоточить свое внимание на схватке между Спором и его противником, но теперь римляне, рассвирепев, начали драться всерьез — они наседали друг на друга, отступали, снова наступали, каждый с той незаметной осторожностью, которая свойственна опытным бойцам, если силы равны. Но вот старший из них, Эвмолп, ранил Непима в бок. Зрители закричали. Лепид побледнел.
— Ага! — сказал Клодий. — Бой почти кончен. Если Эвмолп будет теперь драться осторожно, его противник постепенно истечет кровью.
— Но, благодарение богам, он неосторожен. Он наседает на Непима. Клянусь Марсом, Непим нанес ему удар! Вот опять звякнул шлем! Клодий, я выиграю!
— Лучше уж мне играть в кости, — пробормотал Клодий. — Какая жалость, что в амфитеатре невозможно плутовать!
— Спор! Спор! — закричали зрители, когда Нигер, внезапно остановившись, во второй раз бросил сеть и снова безуспешно.
На этот раз он отступил недостаточно быстро — меч Спора глубоко ранил его в правую ногу; бежать он теперь не мог, и Спор бросился на него. Однако огромный вес и длинные руки все еще давали Нигеру преимущество: крепко держа трезубец, он с успехом оборонялся несколько минут. Спор попытался быстро обойти противника, который теперь двигался медленно и с трудом. Но при этом он потерял осторожность и очутился слишком близко к гиганту; Спор занес уже руку для удара, но тут трезубец вонзился ему в грудь. Он упал на колени. Еще мгновение, и роковая сеть опутала его. Напрасно пытался он освободиться, извиваясь под ударами трезубца. Кровь текла сквозь сеть на песок. Опустив руки, он сдался.
Победитель снял с него сеть и, опершись на трезубец, посмотрел на зрителей, ожидая их решения. Побежденный мутным и отчаянным взглядом тоже обвел амфитеатр. Но изо всех рядов, со всех скамей на него смотрели лишь жестокие, неумолимые глаза.
Рев стих, его сменил тихий ропот. Потом воцарилась тишина, но тишина, ужасная своей беспощадностью. Ни одна рука, даже женская, не подала знака милосердия. Спора не любили; эта схватка возбудила публику только потому, что Нигер был ранен. Зрителям надоела притворная игра, они жаждали крови, требовали первой жертвы.
Гладиатор понял, что участь его решена: у него не вырвалось ни мольбы, ни стона. Публика требовала его смерти. Покорно склонил он голову, чтобы принять роковой удар. И поскольку трезубец ретиария не мог причинить мгновенную и верную смерть, на арену вышел угрюмый человек с опущенным забралом, размахивая коротким острым мечом. Медленными, размеренными шагами этот мрачный палач подошел к гладиатору, все еще стоявшему на коленях, положил левую руку на его склоненную голову, занес меч, оглядел зрителей — на случай, если в последний миг они смягчатся, но все пальцы по-прежнему были опущены вниз; меч сверкнул в воздухе, опустился, гладиатор упал на песок, вздрогнул и замер — он был мертв.
Его тело тут же уволокли с арены через Ворота мертвых и бросили в мрачную каморку, которую называли сполиарием. Тем временем решился исход поединка между римлянами. Эвмолп нанес смертельную рану своему менее опытному сопернику, и новая жертва очутилась в печальном приюте для мертвых.
Его тело тут же уволокли с арены через Ворота мертвых и бросили в мрачную каморку, которую называли сполиарием. Тем временем решился исход поединка между римлянами. Эвмолп нанес смертельную рану своему менее опытному сопернику, и новая жертва очутилась в печальном приюте для мертвых.
Теперь вся огромная толпа зашевелилась; все удовлетворенно вздохнули и уселись поудобнее. Освежающие фонтаны забили из невидимых труб. Наслаждаясь прохладой, люди обменивались впечатлениями. Эвмолп снял шлем и вытер лоб; его курчавые волосы, короткая борода, благородное римское лицо и темные блестящие глаза вызывали всеобщее восхищение. Он был свеж, невредим, полон сил.
Эдитор, помолчав, объявил, что, поскольку Нигер ранен и не может снова выйти на арену, Лидон займет место убитого Непима и будет сражаться с Эв-молпом.
— Но если ты, Лидон, — добавил он, — не хочешь биться с этим римлянином, уже показавшим свою храбрость, то можешь отказаться. Эвмолп не был назначен тебе в противники. Решай, можешь ли ты с ним соперничать. Если ты будешь побежден, тебя ждет славная смерть, а если победишь, я из своихсредств удваиваю награду.
Со скамей раздались одобрительные крики. Лидон, стоя на арене, окинул взглядом амфитеатр; высоко наверху он увидел бледное лицо отца. Мгновение он колебался. Нет! Победы на цестах было мало — он еще не завоевал награды, его отец еще раб!
— Благородный эдил, — сказал он твердо, — я готов сражаться. Я хочу поддержать честь нашего города — воспитанник нашего славного ланисты должен помериться силами с этим римлянином.
Зрители закричали еще громче.
— Ставлю четыре против одного, Лидон будет побежден, — сказал Клодий Лепиду.
— Не согласен даже на двадцать против одного: ведь Эвмолп настоящий Ахилл, а этот несчастный всего только новичок.
Эвмолп с усмешкой посмотрел на Лидона, едва слышно вздохнув при этом, — он пожалел противника, но, привычный к сражениям, тут же ожесточился.
И теперь, готовые к последнему поединку, после которого на арену должны были выйти звери, оба гладиатора, опустив забрала и обнажив мечи, встали друг против друга.
В этот миг один из служителей подал претору запечатанную табличку. Претор распечатал ее, прочел, и на лице его отразилось недоумение. Он снова перечитал письмо и, пробормотав: «Это невозможно! Должно быть, он пьян с утра, если мог такое выдумать!» — небрежно отложил табличку и снова внимательно стал следить за поединком.
Зрители затаили дыхание. Эвмолп им нравился, но мужество Лидона и гордые слова о чести помпейского ланисты высоко подняли его в их глазах.
— Эй, старик! — сказал Медону его сосед. — Твоему сыну трудненько тягаться с этим римлянином! Но не робей — эдитор не даст его убить, да и публика тоже: ведь он такой храбрец. А! Вот славный удар. Но он ловко увернулся, клянусь Поллуксом! Давай, давай, Лидон! Они остановились перевести дух. Что тытам бормочешь, старик?
— Молитвы, — отвечал Медон с надеждой; теперь он был спокойнее.
— Молитвы — что за вздор! Прошло то время, когда боги уносили людей с поля битвы, закутав в облако. О Юпитер, какой удар! Сбоку, он заходит сбоку, берегись, Лидон!
Зрители вздрогнули. Получив сильный удар по голове, Лидон упал на колени.
— Готов! — крикнул пронзительный женский голос.
Это был голос той молодой женщины, которая так жаждала, чтобы звери растерзали какого-нибудь преступника.
— Молчи, глупая! — Сказала жена Пансы. — Он не ранен!
— А жаль, это досадило бы старому ворчуну Медону, — пробормотала девушка.
Лидон, который до сих пор защищался с большим искусством и храбростью, начал слабеть под яростными ударами опытного римлянина; его рука отяжелела, глаза помутились, он дышал тяжело и с трудом. Противники на мгновение остановились перевести дух.
— Юноша, — сказал ему Эвмолп тихо, — сдайся. Я легко раню тебя, а ты опусти оружие. Эдитор и зрители на твоей стороне, ты с честью выйдешь из боя и сохранишь жизнь.
— А мой отец останется рабом! — пробормотал Лидон. — Нет! Я умру или добуду ему свободу.
Понимая, что силы неравны и все зависит теперь от внезапного и отчаянного натиска, Лидон яростно бросился на Эвмолпа. Римлянин осторожно отступил, Лидон снова бросился вперед, но Эвмолп увернулся, меч скользнул по его доспехам, и в тот миг, когда грудь Лидона была открыта, римлянин вонзил меч между щитками панциря. Он не хотел нанести глубокую рану, но Лидон, ослабевший и измученный, сам упал вперед; острие вонзалось в его тело все глубже. Эвмолп выдернул меч. Лидон попытался выпрямиться, выронил меч, с размаху ударил гладиатора безоружной рукой и упал ничком на арену. Зрители и эдитор все, как один, подали знак пощады. Служители подбежали к Лидону и сняли с него шлем. Он еще дышал; его яростный взгляд обратился к врагу. Ремесло гладиатора уже наложило на него свой отпечаток, и ненависть застыла на этом лице, омраченном тенью смерти. Потом с судорожным стоном, вздрогнув, он поднял глаза кверху. Они остановились не на лице эдитора и не на лицах зрителей, пощадивших его. Он их не видел — его словно окружала огромная пустота. Только одно бледное, искаженное страданием лицо он узнал^ один горестный крик услышал среди гула толпы. Свирепость исчезла с его лица: мягкое и нежное выражение сыновней любви осветило его черты, потом и оно помутнело, стерлось. Вдруг его лицо стало ожесточенным и твердым, как раньше. Он уронил голову на песок.
— Унесите его, — сказал эдил. — Он исполнил свой долг.
Служители унесли Лидона в сполиарий.
— Вот всегдашний удел славы! — пробормотал Арбак, и взгляд, которым он окинул амфитеатр, был полон такого презрения, что у всякого, кто встречалсяс этим взглядом, перехватывало дыхание и одно чувство заглушало все остальные — суеверный страх.
Снова забили благовонные фонтаны; служители посыпали арену свежим песком.
— Выпустите льва и приведите афинянина Главка, — сказал эдитор.
И в амфитеатре воцарилась мертвая тишина. Все замерли в напряженном ожидании, охваченные глубочайшим ужасом, который, странное дело, был приятен этим людям!
ГЛАВА III
Саллюстий и письмо Нидии
Трижды просыпался Саллюстий в то утро и всякий раз, вспомнив, что сегодня его друг должен умереть, снова с глубоким вздохом впадал в целительный сон. Единственной его целью в жизни было оградить себя от неприятностей, а если это было невозможно, он, по крайней мере, старался забыться.
Наконец он приподнялся и, как всегда, увидел у своего ложа любимого вольноотпущенника. Саллюстий, у которого была благородная страсть к изящной словесности, привык по утрам читать час-другой, прежде чем встать.
— Сегодня не надо чтения! Не надо Тибулла! Не надо Пиндара! Пиндар! Увы! Увы! Одно его имя напоминает мне про игры — ведь их унаследовала нашажестокая арена. Там уже началось?
— Давно, Саллюстий! Разве ты не слышал звуки труб и топот толпы?
— Да, да, но, благодарение богам, я дремал, и стоило мне перевернуться на другой бок, как я снова уснул.
— Гладиаторы, наверно, давно уже на арене.
— Бедняги! Никто из моих рабов туда не пошел?
— Конечно, нет: ведь ты им строго запретил.
— Хорошо. Скорей бы кончился день! А что это за письмо вон там, на столе?
— Это? А, его принесли тебе поздно ночью, когда ты был слишком… слишком…
— …пьян, чтобы его прочесть? Неважно, оно наверняка не срочное.
— Распечатать его, Саллюстий?
— Да, может быть, это меня развлечет. Бедный Главк!
Вольноотпущенник взял письмо.
— Написано по-гречески, — сказал он. — Наверно, от какой-нибудь образованной дамы. — Он пробежал письмо глазами, но не сразу разобрал кривые строчки, нацарапанные слепой девушкой. Потом на лице его отразилось волнение. — Всемогущие боги! Благородный Саллюстий! Что мы наделали! Слушай! «От рабыни Нидии Саллюстию, другу Главка. Меня держат под замком в доме Арбака. Спеши к претору. Добейся моего освобождения, и мы еще успеем спасти Главка от клыков льва. Здесь есть один узник, его показания могут оправдать афинянина. Он был свидетелем преступления и готов доказать, что убийца на свободе и этого негодяя никто не подозревает. Не теряй ни минуты! Приведи с собой вооруженных людей, потому что можно ожидать сопротивления, и хорошего кузнеца, чтобы взломать дверь темницы. Ради всего святого, ради праха твоего отца, не теряй ни секунды!»
— Великий Юпитер! — воскликнул Саллюстий, вздрагивая. — И в этот день, быть может даже в этот самый час, он умирает. Что же делать? Скорей к претору!
— Это бессмысленно. И претор, и эдил Панса, устроитель игр, — плоть от плоти толпы! А толпа и слышать не захочет об отсрочке. Теперь уж их не остановить. Кроме того, если действовать открыто, хитрый египтянин будет предупрежден. А он явно заинтересован скрыть все это! Нет! К счастью, все твои рабы дома…