Проводник опять взял правее, огибая рощицу перепутанных изогнутых деревьев, предостерегающе махнув ему рукой. Видимо, там кто-то мог быть или же сами деревья представляли опасность. Харон сразу предупредил — шаг влево или вправо может оказаться смертельным, все поползновения из-за любопытства могут быть последними. Вряд ли он понимал, что у Сергея сейчас напрочь отсутствовало всякое любопытство.
— Сейчас должно быть дерево…
Харон говорил приглушенно, по-видимому, здесь обитали разные твари или, может, эти членистоногие могли слышать? Сергей удивился, его измученная голова, оказывается, еще могла выдавать немного логики…
Впереди набухло темное пятно — они приближались к чему-то большому, уходящему вверх, расширяясь и нависая над головой темной размытой массой… Дерево? Так и есть. Темное пятно превратилось в раскидистые ветви огромного дерева, похожего на дуб, если только дуб может быть толщиной с дом. Толстый ствол, похожий на переплетающиеся жгуты и узлы канатов, на высоте нескольких метров поддерживал развесистую широкую крону, под которой вполне можно было разместить небольшой поселок. Если, конечно, здесь кто-то захотел бы жить. И если бы существовала необходимость прятаться от солнца…
Мощное дерево диссонансом контрастировало с встречающимися до сих пор невысокими корявыми деревцами. Хороший ориентир.
Сразу после дуба начинались заросли знакомого колючего кустарника, он осторожно протиснулся вслед за Хароном — на нем по-прежнему ничего не было, кроме спортивных штанов и домашних тапок. Они спустились по покатому склону и немного прошли по дну неглубокого распадка, когда внезапно туман закончился.
Сергей сделал еще несколько шагов и остановился, глубоко вдыхая грудью свежий воздух. Сверху ярко сверкало солнце, заливая щедрыми лучами холмистую равнину с высокой зеленой травой и отдельными рощицами густых цветущих деревьев, похожих на родную акацию… Красота.
Он обернулся. Туман сзади стоял дымчатой стеной, мрачный, слегка изгибающейся дугой охватывая видимую равнину и исчезая по обе стороны за невысокими холмами. На высоте нескольких десятков метров он постепенно размывался, не производя видимой границы, как это бывает у облаков. От него веяло страхом и какой-то непонятной пустотой…
Очень странный туман, Сергей никогда не встречался ни с чем подобным. Как, в общем-то, и со всем, что здесь было…
Харон положил руку ему на плечо:
— Пошли, здесь еще опасно.
— А дальше?
— Дальше легче…
Глава 3
— Это все очень сложно. И очень, очень тяжело. Мало кто выдерживает подобную концентрацию… — Седобородый старец с сочувствием смотрел на нее.
Принцесса вздохнула и отвела взгляд в сторону:
— У меня нет другого выхода.
Старик опустился в глубокое кресло, правая рука начала привычно перебирать длинную бороду:
— Большое количество читаемых мантр — сотни листов каждый рассвет и каждый закат. Полное отрешение от жизни: желаний, интересов, радости, печали — от всего. Из еды — только сухой хлеб и вода. И — абсолютно никаких посторонних мыслей в голове. Это… Это занимает много дней.
— Я знаю. — Эния потерла уставшие глаза. В последнее время она совсем мало спала. — На сколько это хватает? Самое большее…
Старик помедлил.
— Три, пять, ну семь дней. Больше семи дней я не слышал.
— Мне нужен год. — Принцесса не отвела взгляда в сторону.
Старик вздохнул:
— Я знаю, девочка, знаю. Кто во дворце этого не знает? Что я могу сказать…
Илл Гушар, престарелый эдитор Белого ордена, с печалью и любовью смотрел на принцессу. Трудные времена порождают трудные решения…
В комнате царил полумрак — через узенькое окошко почти не проникали лучи заходящего солнца. Три большие свечи на бронзовом подсвечнике освещали лишь кабинетный стол, заваленный разными бумагами, и сидящую рядом на низком диване принцессу. Маленькие огоньки свечей слабо колыхались от задувавшего через оконце ветерка, заставляя подрагивать по стенам неясные тени.
— Редко кто может противостоять давлению Роха…
Эния отвернулась в сторону:
— Как это выглядит?
Гушар помолчал, собираясь с мыслями.
— Желание. Желание и хотение. Все мы рабы своих желаний. Человек преодолевает трудности, чтобы добиться того, что ему хочется. И чем сильнее хотение, тем большие трудности он готов преодолеть. Даже подчастую отказывая себе во многом. И остается радоваться, если это стремление — к чему-то хорошему. Но все равно — раб своего хотения. И даже самые лучшие мысли оставались неисполненными, если не было в душе этого самого хотения.
Старик задумался, медленно перебирая рукой седую бороду. За окном внизу донеслись шаги, клацанье доспехов и тихие переговоры сменяющегося караула дворцовой стражи. Где-то далеко мелодично пропела труба вечернего горна. Принцесса молча ожидала продолжения.
— Я говорю не о физических естественных желаниях, таких как есть, пить или спать, — продолжил престарелый эдитор. — Я говорю о душе… Человек хочет сделать какое-нибудь доброе дело — он идет и делает его. Или говорит, что хочет, и не делает — тогда он обманывает себя, ибо по-настоящему не хочет. Не настолько, чтобы преодолеть наше внутреннее сопротивление. А сопротивление есть всегда — оно порождается нашей гордостью, ленью, эгоизмом, малодушием… У всех людей в разной степени.
Гушар опять помолчал.
— Рох меняет хотения — тех, кто связывается с ним. Он открывает самые скверные и глубокие тайники души и вытаскивает их наружу. Человек меняется. Он перестает хотеть и желать чего-то нормального, я уже не говорю о добром, он стремится погрязнуть в болоте своих воплощающихся вожделений. Трудно даже представить, какие помыслы могут скрываться в уголках нашего разума… Никто не может с этим бороться. Демоны губят душу бесповоротно, и человек при этом кричит от удовольствия…
Эния подняла уставшие глаза:
— Значит, маркиз…
— Да. Но маркиз сам по себе мало что может. В его замке действует более страшная сила. Она губит всех…
Принцесса потерла руками ноющие виски:
— Но… Тогда что же делать?
Старец медленно поднялся из кресла и наклонился над столом, поправляя потекшую свечу. Эния некоторое время наблюдала за его неторопливыми движениями, потом вздохнула:
— Я прошу вас, Гушар…
Старый эдитор тяжело обернулся к принцессе:
— Ваше высочество… Эния, девочка моя. Я тебя знаю много лет. Роху невозможно противостоять.
Старик опять помолчал, не отрывая грустного взгляда от Энии.
— Я тебе могу сказать только одно… Не губи свою душу. Тебя не хватит больше чем на несколько дней, даже если ты выдержишь концентрацию. Как только услышишь биение своего сердца — прерви его.
Эния не удивилась — она ожидала подобного. Она не раз думала об этом как о единственном выходе, когда не останется надежды…
— Но ведь самоубийство проклинается…
— Только не в этом случае.
Гушар вздохнул.
— Никогда не думал, что буду подобное советовать девушке, да еще после полуночных венчальных звезд. Времена…
В дверь почтительно постучали. Принцесса обернулась:
— Ну?
На пороге стоял Ош Гуяр, надежный и преданный капитан дворцовой стражи. Он был без лат, значит, сейчас не его дежурство.
— Ваше высочество, вас вызывает король.
Эния поднялась:
— Что-нибудь срочное?
— Прибыли посланники от маркиза.
Поплыли в глазах, то увеличиваясь, то уменьшаясь, огоньки свечей. Внутри все оборвалось. Внезапно ослабевшей рукой она неловко откинула волосы за спину. Так… Все. Началось.
Гуяр посторонился, пропуская ее вперед. На широком крыльце эдитора она остановилась и глубоко вдохнула свежий воздух, пытаясь унять стучащее сердце. Что же теперь будет…
Рабочий кабинет, как, впрочем, и жилые комнаты Илла Гушара находились в левом крыле дворцового замка, и чтобы попасть в тронный зал, а король наверняка там принимает гостей, проще всего было пересечь парк. Эния спустилась по ступенькам и зашагала по дорожке, с обеих сторон крытой кустами смутно краснеющей в сумерках бегонии. Гуяр почтительно следовал сбоку и немного сзади, еще дальше «бухали» в полном боевом облачении два гвардейца дворцовой стражи — для эскорта и этикета.
— Давно?
Капитан поравнялся:
— Час назад. Трое. Король с ними в тронном зале. Я немного подслушал — они хотят, чтобы вы лично подтвердили обещание в присутствии…
Принцесса кивнула и постаралась взять себя в руки. Не следовало показывать свой страх и слабость этим приезжим маркизным…
Дворец жил своей естественной жизнью — вечерняя прохлада после жаркого дня выманила многих из обитателей многоуровневого замка. Встречающиеся почтительно кланялись, дамы приседали в легком реверансе, караульные двойки гвардейцев вытягивались и щелкали шпорами, вымуштрованная прислуга старалась не попадаться на глаза. Почти всех она знала, в том числе и приезжих, многих довольно близко, с некоторыми дружила. С детства. В памяти сотни и сотни лиц… Сердце болезненно сжалось — она уже может никого не увидеть…
Принцесса кивнула и постаралась взять себя в руки. Не следовало показывать свой страх и слабость этим приезжим маркизным…
Дворец жил своей естественной жизнью — вечерняя прохлада после жаркого дня выманила многих из обитателей многоуровневого замка. Встречающиеся почтительно кланялись, дамы приседали в легком реверансе, караульные двойки гвардейцев вытягивались и щелкали шпорами, вымуштрованная прислуга старалась не попадаться на глаза. Почти всех она знала, в том числе и приезжих, многих довольно близко, с некоторыми дружила. С детства. В памяти сотни и сотни лиц… Сердце болезненно сжалось — она уже может никого не увидеть…
Тронный зал встретил ярким светом всех зажженных канделябров на стенах и огромных хрустальных люстр, подчеркивающих высоту теряющегося наверху свода.
— Ее высочество Эния Ангурд, принцесса…
Король, не поворачиваясь, раздраженно махнул рукой — испуганный церемониймейстер мгновенно исчез за дверью.
Трое гостей стояли недалеко от тронного возвышения, молча, не перешептываясь — показывали уважение. Вряд ли они были испуганными. Король не предложил им сесть — он был недоволен и не считал нужным это скрывать. Сам он смотрел в раскрытое настежь окно, и от тяжелой мрачной спины веяло гнетущим в зале напряжением.
Жесткий непреклонный характер и твердое слово Ангурда были хорошо известны далеко за пределами Ассаны, и редко находились смельчаки, отважившиеся ему перечить.
Рядом с отцом стояла старшая дочь Илламия — ее воспаленные, красные глаза готовы были покрыть Энию целиком. Король обернулся:
— Эния…
Принцесса, казалось, бесконечно долго пересекала огромный зал, и пока она шла, трое прибывших не спускали с нее любопытно-изучающих глаз. Это было как отражение взгляда маркиза — сначала интерес, потом восхищение, в конце — самодовольство собственника. Эния почувствовала отвращение. Сердце тревожно билось, пульсирующей тоской отдавая в виски.
— Эния. — Взгляд короля смягчился. — Хочу представить тебе трех господ, личных представителей маркиза Ар-Роза Тариды. Господа, по-видимому, не совсем доверяют словам старого короля, — в его голосе появился металл, — и пожелали лично от тебя услышать подтверждение договора.
Сразу и в лоб. Без взаимных приветствий, без обмена любезностями, без предварительных пустых разговоров… Эния была благодарна отцу за это — у нее не было сил на соблюдение правил церемониала.
— Простите. — Стоявший в центре и, видимо, старший из приехавших протестующее поднял руку ладонью вперед. — Ваше величество нас не так поняли! У нас, как и у благородного маркиза, нет ни малейшего сомнения в ваших словах. Но мы, согласно его поручению, должны все согласовать, чтобы исключить любое недопонимание, возможное и с нашей стороны. Существует множество мелочей, каждая из которых…
— Хватит! — Ангурд дал волю своему мрачному настроению. — Эния, говори.
Илламия подошла и взяла ее под руку. Почувствовав опору, стало немного легче. Эния глубоко вздохнула и нашла силы прямо взглянуть на приехавших:
— Я буду в Шаридане в третью полную луну этого лета. Как и необходимо, ровно в полночь, у начала венчальных звезд. И я скажу «да». Как и договаривались. Но венчание — тихо и тайно. Без помпезности.
Она повернулась к отцу:
— Позвольте, ваше величество?
Король кивнул. Она повернулась и, поддерживаемая сестрой, направилась из зала. В голове и в груди разрасталась сухая пустота…
Эния устало опустилась в кресло. В камине весело потрескивали дрова, приготовленные предусмотрительной Рузой, приближенной и доверенной служанкой принцессы. Все заслонки были открыты и тепло уходило вверх, не наполняя комнату духотой, но создавая расслабляющую, снимающую стресс обстановку домашнего уюта.
Илламия положила кочергу и поднялась с корточек:
— Плюнь, Эни. Больше не осталось времени раздумывать. Я знаю хорошее место в Нагодаре — там тебя никто не найдет. И ты хорошо знаешь город — мы там учились. Все как-нибудь образуется. Вряд ли маркиз объявит военное положение. Мы выкарабкаемся, не волнуйся.
Эния нагнулась и протянула к огню почему-то зябнущие руки.
— Не выкарабкаемся. Ассана не потянет бойкот одиннадцати королевств. Лами, пожалуйста, закрой окна. Холодно…
Сестра обогнула спальную вокруг балдахина, закрывая окна и задергивая шторы.
— Еще неизвестно, как поведут себя остальные короли. Никто не любит маркиза…
— Маркиз не девица, чтобы его любить. Его боятся.
Илламия повернулась к сестре:
— Не все.
— Какая разница? — Эния горько усмехнулась. — Закон есть закон, ты сама знаешь. Только законом Шеол еще не поглощен Рохом.
— Ты преувеличиваешь. — Илламия остановилась возле кресла сестры и положила руку на спинку. — У страха глаза велики. Не все может быть так плохо. Бывает судьба. Нужно надеяться. А ты не оставляешь шанса судьбе.
Эния задумчиво смотрела в огонь.
— Конечно, судьба. Сначала маленькая Рада, потом Астор, теперь я… И как альтернатива — война, бойкот и опять кровь в Шеоле. Ты только представь — тысячи погибших, десятки тысяч оставшихся без крова… И все только из-за меня? Лами, прости меня. Пожалуйста, я хочу побыть одна.
Илламия вздохнула и, мягко пожав плечо сестры, пошла к выходу. У дверей остановилась, ее голос дрогнул:
— Ты всегда была очень ответственной…
И непонятно, чего было больше в ее голосе — грустной печали упрека или восхищения.
Язычки пламени облизывали, словно пробуя на вкус, новые поленья и потом, распробовав, начинали радостно плясать, бесконечной чередой подпрыгивая и исчезая вверху в безудержном огневом веселье.
Эния подержала у огня холодные руки. В закрытой комнате стало совсем тепло, но она никак не могла согреться. Может, заболела? Было бы кстати. Хотя какая разница…
Она была не из тех женщин, которые от горя заламывают руки и заливают постель потоком безудержных слез. Ее боль оставалась с ней, ее отчаяние сидело внутри и не искало выхода наружу, давя на сердце постоянной, не облегчаемой тяжестью. Конечно, тем, кто мог позволить себе истерику, было легче — слезы облегчают душу, сердце и голова, очищаясь от эмоций и стресса, как будто сбрасывают с себя тяжесть любого несчастья. Но тогда тяжелее другим — окружающим и близким. Родные и друзья принимают на себя баланс горя и боли, и это, наверное, правильно, ибо для того и существуют близкие родные и настоящие друзья. Это тогда, когда у них нет собственной боли…
Илламия. Сестричка. Ее красные, не просыхающие от слез глаза были как зеркало, которое отражало внутреннее переживание и горечь предстоящей потери. Она была неглупа и наверняка знала, что возврата не будет — его просто не может быть. И Энии совсем не надо было заглядывать в ее глаза, чтобы это понять. Илламия знала — это не на год. Это навсегда.
По закону Подгорного Шеола, основанному на старых традициях, несостоявшийся брак может быть подвергнут пересмотру и, как следствие, процедуре развода. Через год. В былые времена мало кто строго придерживался закона. Особенно среди аристократии. Раньше… Раньше и не было Роха. И подгорных войн…
Лами, родная… Она всегда пыталась защитить младшую сестру, прикрыть от всех неприятностей и невзгод. Эния улыбнулась, вспомнив, как однажды отец пообещал взять ее в Райгат — охотничий замок почти на самой границе Роха, известный самым большим в Шеоле водопадом…
«…Прости, дочка. Ничего не получится. В следующий раз». Король Ангурд потрепал маленькую пятилетнюю Энию по голове и оценивающе посмотрел на сидевшую в карете Илламию: не рановато ли?
Десятилетняя Илламия опасливо отодвинулась вглубь. Рядом паж услужливо держал на коротком поводке всхрапывающего от нетерпения боевого скакуна Смарта.
Маленькая Эния в любимых отцом меховых сапожках часто моргала глазками и боялась в это поверить. Она стояла на ступеньках лестницы, одной рукой прижимая к себе огромную сумку с аккуратно уложенными вещами, другой — любимую рыську Рыкшу, искусно вырезанную из дуба и подаренную ей отцом на пятилетие. Пронзительно-синие глазки, еще не веря, доверчиво перебегали с отца на сестру и обратно. Она ждала этого целый год. Последний месяц не отставала от Деманты, своей доброй и старой няни, уясняя на пальчиках оставшиеся дни. С рассвета начала сама укладывать сумку, никому не доверяя такое ответственное дело. Как же… Он же… Может, они просто разыгрывают?
Короткий вдох, и отец резво вскочил в седло, привычно натянув поводья слишком прыткому Смарту. Гнедой чуть присел на задние ноги и погарцевал на месте, тряся головой и недовольно пробуя зубами удила.
Раздался свист, и карета тронулась, сопровождаемая кавалькадой благородных лордов-охотников и эскорта гвардейцев охраны. Илламия высунулась из окошка и глянула назад. Маленькая Эния стояла на том же месте и молча смотрела им вслед. Ее ручки по-прежнему сжимали огромную, старательно уложенную с утра сумку и любимую папину рыську. Теперь она уже поверила, и по ее щекам молча катились огромные синие слезы.