– Я их вам спугнул?
– Ничего, они скоро вернутся. Они летят к свету.
– Вы устали сегодня, Дина. Отчего вы не ложитесь спать? Скоро утро.
– Потому и не ложусь. Через два часа идти в госпиталь. Если я лягу сейчас, то потом меня некому будет разбудить… Если бы вы знали, Володя, как я рада вас видеть!
– В самом деле? – Бардин, похоже, был растерян и не знал, что сказать. Но Дина повернулась к нему с улыбкой, и он тоже неловко улыбнулся в ответ.
– Ну… обо мне-то и говорить нечего. Встретиться с вами здесь… сейчас… Поневоле поверишь в чудо!
– Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса, – медленно, словно с трудом вспоминая, проговорила Дина. – Есть нескудеющая сила, есть и нетленная краса… Помните последний вечер, когда мы с вами виделись? В Москве, на именинах у Тани Щукиной? Мы еще играли в фанты…
– И вы отказались танцевать танго со Щукиным и заставили князя Дадешкелиани читать стихи, – подхватил с улыбкой Бардин. – Кажется, те самые, которые сейчас вспомнили.
– Именно так… – Дина криво усмехнулась. – А он их забыл, и дочитывать мне пришлось самой… потому что… потому что…
– Дина, вы плачете?
– Извините, Володя, ради бога… Я… в самом деле очень устала сегодня. Боже, как глупо, простите… – Дина резко повернулась, чтобы уйти, но рука Бардина остановила ее уже у двери.
– Это вы простите меня. Я неосторожно напомнил вам… У вас с Дадешкелиани был… роман? – Последнее слово Бардин выговорил очень неуверенно.
Дина кивнула. И тут же изумленно вскинула голову, не замечая, как слезы тут же потекли по щекам.
– Откуда вы можете это знать? Зураб не мог вам…
– О, разумеется, нет! – заверил Бардин, и даже в темноте было заметно, как он покраснел. – Это, так сказать… мои личные домыслы. Вы же помните, я, как и другие, искал в те дни вашего расположения…
– А я, простите, даже не замечала. – Дина неловко вытерла слезы, улыбнулась, глядя на Бардина блестящими глазами.
– Ну… я, признаться, и не надеялся. При моей смешной наружности было бы весьма глупо претендовать на ваше внимание.
– Оставьте, Володя, как вам не стыдно… Вам и форма была так к лицу, вы выглядели очень мужественно…
– Угу… Иванушка-дурачок в мундире обер-офицера! – совершенно искренне рассмеялся он, и Дина невольно улыбнулась в ответ. – А уж на фоне поручика Дадешкелиани… – Бардин пресерьезнейшим образом вытянул руки над головой, потом широко развел их в стороны. – Он же обо все лампы в доме стукался головой! Или плечами! Мне оставалось только незаметно раствориться…
– Но как вы узнали? Неужели у меня тогда все было написано на лбу?!
– Не у вас, а у Дадешкелиани. И не только на лбу, а везде, где можно было… Но, слово чести, я ничего не знал наверное! Просто, возможно, оказался наблюдательнее прочих ваших поклонников. Ну, а позже меня пожалела княжна Мери… и, очень сочувствуя, дала понять, что сердце ваше занято. Мне оставалось только сложить два и два – и похоронить свои последние надежды.
– Ох уж мне Мери… всегда ей всех жаль, – полусердито буркнула Дина.
– Княжна и княгиня живы? Вы что-нибудь знаете о них? – осторожно спросил Бардин.
– Анна Николаевна умерла. А Мери – и жива, и в добром здравии.
– Ей удалось уехать?
– М-м… да. – Дина торопливо искала возможность для смены разговора. – Володя, но что же мы все время только обо мне… Как вы жили? Вы были на войне?
– Разумеется.
– Конечно, что же я спрашиваю… Вы ведь еще в восемнадцатом вместе с Солонцовым уехали к Каледину на Дон! И более о вас ничего не было слышно. Где вы воевали, Володя?
Бардин медлил с ответом. Дина посмотрела на него с удивлением. Затем, отвернувшись, негромко сказала:
– Вы можете не отвечать. Это ни в коем случае не изменит моего мнения о вас. Время сейчас такое, что каждому есть что скрывать, но вас я знаю с детства и никогда не поверю, что… Впрочем, неважно. Поговорим о другом.
– Дина… – Бардин казался растерянным. – Но мне в самом деле не в чем оправдываться. Просто обстоятельства сложились так…
– Молчите. – Ладонь Дины слегка коснулась его губ. – Кто я вам, чтобы вы делились со мной сокровенным? Просто… Володя, Володя, что же вы делаете?..
Бардин перехватил ее руку. Молча, осторожно прижал к губам, и Дина не сразу догадалась отнять ее. Луна ушла, и серебристые пятна на траве растаяли, погасли. Сильнее стало сияние светлячков, их призрачные огоньки бесшумно мелькали в воздухе над травой. Птица в кустах умолкла, и Дине на миг показалось, что до нее доносится чуть слышное шуршание далекого моря.
– Я же говорил, господа, что они здесь! – раздался вдруг громкий хриплый голос, и балконная дверь с пронзительным скрипом распахнулась.
Дина резко обернулась, забыв освободить пальцы из ладони Бардина. Тот, даже не подумав выпустить руку цыганки, спокойно спросил:
– У вас ко мне дело, господин ротмистр?
– К ВАМ у меня никакого дела нет, – заверил Сокольский.
Он стоял спиной к освещенному залу, лицо его терялось в тени, но по тяжелому, неровному дыханию, по голосу, по тому, как он удерживался за дверной косяк, было заметно, что ротмистр смертельно пьян. За его спиной виднелись лица других офицеров. Один из них неуверенно положил руку Сокольскому на плечо.
– Ротмистр, сделайте милость, пойдемте. Скоро утро, мы и так засиделись по-свински… Надин просто скоро откажет нам от дому…
– Глупости, Коля… – машинально заметила Дина, вытянув наконец пальцы из руки Бардина. – Сергей Дмитриевич, позвольте мне пройти.
Но Сокольский, шагнув вперед, неловко поймал ее за талию.
– Куда же вы, Надин? Если я вам помешал, то простите, немедленно ретируюсь… Он вам уже предлагал брильянты? И личную каюту до Константинополя?
– Ротмистр! – вскинулась Дина. – Прочь отсюда, вы пьяны! Господа, да уймите же его! Иван Георгиевич, ради бога!..
Но Инзовский и сам уже протиснулся вперед, решительно отстранив молодых офицеров, и крепко взял Сокольского за плечо.
– Сережа, вы переходите все границы! Немедленно идемте отсюда, я сам вас провожу! Надин, простите его, вы ведь понимаете… Завтра Сергею будет стыдно за все это, поверьте.
– Надеюсь, – холодно сказала Дина, отворачиваясь к Бардину. – Володя, пожалуйста, не обращайте внимания… Это все вино, Сокольский вовсе не так плох, вы еще узнаете его ближе, и тогда…
Бардин кивнул. Но именно этот молчаливый кивок оказался последней каплей: Сокольский с коротким рычанием вырвался из рук Инзовского, пошатнулся, чудом удержавшись на ногах, и рванул кобуру на поясе. Дина вскрикнула; Бардин быстрым движением толкнул ее себе за спину.
– Вы мне предлагаете… предлагаете близкое знакомство – вот с ЭТИМ?! – На перекошенном лице Сокольского было бешенство. – Черт бы его побрал с его английской шинелью и золотом по карманам! И эта тыловая свинья еще пыталась заплатить за меня в ресторане! За меня, за дроздовского офицера… Всю войну не выпуская оружия… в седле… картошку гнилую жрали под Черкасском… Спали в воде, к утру шинель – колом, примерзала к дороге… Да будь я проклят, никогда! Миша, да подите же вы прочь, не лезьте! Чертова сволочь… Если бы таких вешали еще на Кубани, мы б сейчас входили в Москву! Инзовский, вы слышите?! Впрочем… хорошее дело сделать никогда не поздно, господа… не так ли?
– Сокольский, Сокольский, прекратите! Остановитесь! – послышались встревоженные голоса. Офицеры попытались было оттеснить Сокольского от неподвижного, как статуя, Бардина, но ствол пистолета в руке ротмистра описал короткую дугу.
– Назад, господа офицеры! Все вы здесь знаете, что я прав! Надин, прелесть моя, три шага в сторону!
– Толь-ко по-смей-те! – отчеканила Дина.
Было очевидно, что она намерена всерьез встать перед Сокольским, и поручик Вересов уже метнулся к ней, чтобы помешать… но в это время Бардин обезоруживающе улыбнулся и шагнул вперед.
– Я к вашим услугам, ротмистр.
Лишь на мгновение на темном, искаженном яростью лице Сокольского появилась растерянность. Но этого оказалось достаточно: Бардин сделал короткое, почти незаметное движение, и наган, выбитый сильным ударом, вылетел из руки Сокольского. Оружие не успело еще коснуться пола, а второй удар уже отбросил ротмистра к стене. Падая, Сокольский опрокинул старый стол на рахитичных ножках, со скатерти посыпались бокалы, раздался звон и треск, перемежаемый испуганными и сердитыми возгласами. Длинно и грязно выругавшись, Сокольский попытался было встать, но тут уже опомнились все – и через минуту несколько человек держали ротмистра за плечи, Вересов помогал подняться перепуганной Дине, а полковник Инзовский, стоя рядом с Бардиным, что-то вполголоса говорил ему. Тот внимательно слушал, изредка кивая и поглядывая в сторону рычащего от бешенства Сокольского. Потом подошел к Дине, которая машинально протянула ему руку для поцелуя, поднял с пола наган и, шагнув к дивану, бросил револьвер под ноги хозяину.
– Вот ваше оружие, ротмистр. Если вам угодно будет по протрезвлении требовать сатисфакции, то вы найдете меня на Приморской, в номерах Шенхеля. Повода для поединка, право, нет, все присутствующие подтвердят, что в лицо я вас не бил. Вы ударились сами об угол стола. Впрочем, это на ваше усмотрение. До свидания, Дина.
– До свидания, Володя, – сквозь слезы прошептала та, судорожно стягивая на плечах шаль. – Извините, что все вышло вот так… так глупо… Я была рада встретиться с вами…
– Я тоже был очень рад. До завтра. Честь имею, господа.
Бардин ушел. Оставшиеся столпились плотным кольцом вокруг Сокольского, сидящего на диване и вытирающего с лица кровь. Рядом с ним сидел полковник Инзовский, побледневший и злой. Он тихо, отрывисто говорил что-то, говорил, не повышая тона, но черная, всклокоченная голова Сокольского опускалась все ниже и ниже. До стоящих офицеров доносились только обрывки фраз:
– Вы ничего не знаете… Недопустимое поведение… Ваше счастье, что… В гораздо более опасных местах, чем… Страшно рисковал… сам полковник Батюшин рекомендовал…
– Как?.. – хрипло, не поднимая взгляда, переспросил Сокольский, когда Инзовский умолк и отвернулся к окну. – В Москве? Сейчас, вот этой зимой?.. Вы шутите?
– Мне, поверьте, не до шуток, – мрачно ответил Инзовский. – Поговорим обо всем этом завтра, когда вы придете в себя. А сейчас уходите. Миша, проводите нашего героя. Или лучше я сам…
– Не стоит. – Сокольский начал тяжело подниматься. Свой наган, осторожно протянутый Вересовым, он загнал в кобуру довольно твердым движением и, не простившись ни с кем, сделал шаг к дверям. Помедлив, повернулся к столу, за которым, все еще кутаясь в шаль, сидела Дина. – Надин… Поверьте, я… черт возьми… Простите меня.
– Ступайте, Сергей Дмитриевич, – не повышая голоса, сказала Дина, и было видно, с каким трудом ей дается это спокойствие. – Сделайте одолжение, идите.
Когда за Сокольским закрылась дверь, Дина произнесла таким же ровным голосом:
– Что ж, господа… Скоро утро. Могу предложить вам чаю, и, простите, скоро мне нужно будет уходить. Кто поможет поставить самовар? Нет-нет, только самый трезвый! Ко всем сегодняшним приключениям не хватало еще обвариться кипятком! Благодарю вас, полковник, идемте.
Мери открыла глаза с четким ощущением того, что в темной комнате кто-то есть. «Дина?..» – хотела было спросить она, но осеклась, заметив стоящую на пороге высокую мужскую фигуру.
Мери замерла в углу кровати, боясь перевести дыхание. Спросонья ей показалось, что это явился Мардо, но, когда глаза привыкли к темноте, стало очевидно, что незнакомец выше Митьки и шире в плечах. «Кто-то из Дининых офицеров?.. Кажется, пьяный, ой, как пахнет… А где же Дина? Что он делает тут, у нее? Может, все-таки закричать?» Вокруг было темным-темно: окно комнаты выходило в густой сад, и только по слабому, редкому птичьему писку становилось понятно, что уже недалеко до рассвета. Из-за стены доносились взволнованные голоса, невнятный разговор. Сильно, как всегда в предутренние часы, пахло ночными цветами.
Неизвестный, тяжело ступая, вошел в комнату и долго, старательно закрывал за собой дверь. Аромат цветов перебился крепким запахом спирта. Покончив с дверью, незнакомец прошел к окну; покачнувшись, неловко схватился за спинку стула, сел на него верхом, опустил голову. Что-то пробормотал вполголоса, тихо, отрывисто рассмеялся, и этот смех напугал Мери до того, что она чуть не завизжала на весь дом. По спине поползли холодные мурашки. Сердце заколотилось так, что Мери недоумевала – почему этого отчаянного грохота не слышит вошедший. А тот по-прежнему сидел неподвижно и, казалось, о чем-то думал. До Мери доносилось его дыхание. Несколько раз незнакомец чуть слышно выругался. Время шло, невидимые ходики на стене отстукивали миг за мигом, небо за окном уже чуть заметно начинало сереть, птичий щебет усилился. Мери нестерпимо трудно было лежать не двигаясь: заныла подвернутая нога. Девушка уже прикидывала, как бы половчее повернуться, когда незнакомец вдруг резко, решительно выпрямился. Зачем-то расстегнул ворот рубахи. И дернул кобуру на поясе.
– К черту все… – послышался сорванный шепот. Тусклый, предрассветный луч блеснул на стволе револьвера, стремительно поднесенного к виску.
– Ай, не-е-ет!!! – шепотом вскричала Мери, срываясь с кровати. Спрыгнула она неудачно, сильно ударившись локтем о подоконник, но, не заметив этого, метнулась к незнакомцу и повисла всем телом на его руке – сильной, окаменевшей от напряжения. – Ради бога, нет! Так нельзя, остановитесь же!
– Да что за!.. – Незнакомец одним мощным движением оттолкнул Мери, неловко вскочил. – Кто здесь?! Надин, вы?!.
– Не пугайтесь, я не Дина… Я ее сестра… – Мери поспешно вскочила на ноги. – Прошу вас, не трогайте оружие… Позвольте, я сейчас зажгу свет… В темноте все кажется страшнее, по себе знаю… Только, пожалуйста, положите пистолет, я очень боюсь!
Человек, не сводя с нее глаз, медленно опустил оружие на стол. Мери сразу же схватила наган и задвинула за тяжелую вазу с розами. Затем, шаря дрожащими руками по скатерти, принялась искать спички. Вспыхнул огонек, загорелась свеча. Прыгающий свет упал на взъерошенные черные волосы мужчины напротив, на его расстегнутую рубаху, на смуглое, разбитое, испачканное запекшейся кровью лицо. Дикие, болезненно блестящие глаза в упор посмотрели на Мери.
– Черт… Цыганка?.. Я знаю… помню, как тебя зовут… Мне Вересов сказал. Ты – Земфира… Вот.
– Как вам будет угодно, – согласилась Мери, наливая из чайника воду в жестяную кружку. Получалось плохо, руки еще дрожали, и значительная часть воды попадала на пол. – А вы – ротмистр Сергей Сокольский.
Тот без всякого удивления кивнул. Кружка Мери наконец наполнилась, и девушка придвинула ее Сокольскому.
– Выпейте, прошу вас.
Тот, помедлив, взял кружку. И вытянул воду залпом, запрокинув голову и не замечая, как бегут на рубаху и на пол холодные капли. Потом, небрежно поставив кружку на стол, кинул взгляд на торчащий из-за вазы револьвер. Но Мери, стоящая наготове, поспешно схватила оружие и, стараясь, чтобы голос звучал как можно беспечнее, предложила:
– Хотите, я вам по-настоящему погадаю? Не как тогда на набережной, а всерьез? Я знаю египетское гадание, меня научила бабка!
– Мне нечем тебе заплатить, – хрипло, не сводя с нее воспаленных глаз, сказал Сокольский.
– Заплатите пулями из вашего револьвера. Только всеми до единой, не то гадание не получится!
– Дай сюда сию минуту, – протянул Сокольский руку.
Мери колебалась. Но затем, решив про себя, что в случае чего она успеет снова повиснуть у него на руке и завизжать так, что ее услышит вся улица, осторожно подала ротмистру оружие.
Сокольский честно вытряхнул на ладонь единственную пулю. Криво усмехнувшись, буркнул:
– Вот ведь свинство… Упустить такой случай!
– Вы обещали, дайте ее мне. – Мери взяла с ладони ротмистра маленький кусок свинца и, размахнувшись, швырнула его в сад. Сокольский молча поднял на нее блестящие глаза, и девушка снова с беспокойством подумала о том, как страшно, тяжело он пьян. Было очевидно, что ротмистр всеми силами пытается привести в порядок мысли, но это ему не удается. В конце концов Сокольский снова опустил голову, взъерошил обеими руками волосы. Сдавленно, не глядя на Мери, спросил:
– Ну… что же твое гадание?
Она, вздохнув, сняла со спинки кровати полотенце, намочила его край в рукомойнике.
– Сергей Дмитриевич, вы позволите? У вас сильно разбито лицо… Я смогу совсем небольно, я умею… И сразу же буду вам гадать, обещаю.
Сокольский сердито, протестующе рыкнул сквозь стиснутые зубы, но Мери, не слушая, поднесла к его лицу сочащееся водой полотенце. Свободную ладонь она, поколебавшись, опустила на плечи Сокольского, и тот вздрогнул, пытаясь отстраниться.
– Сидите спокойно, голубчик, – ласково, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал, сказала Мери. – Что это вы вздумали, право? Вы пьяны, вы очень устали, и только потому… Не спорьте, я знаю! Я гадалка, и я знаю… Я вижу, как вам сейчас тяжело. Вы столько прошли, столько пережили… бедный. Вы много пьете в последнее время и почти не спите… потому что не можете спать. У вас страшные сны, вам видятся мертвецы… и зима, и лед, и дороги… и виселицы, и кровь. Вам кажется, что все было напрасно, что вас предали, что впереди у вас пустота. Вам страшно оставаться надолго одному и стыдно сознаться в этом. Но стыдиться тут нечего, поверьте, Сережа… Немногие смогли достойно пережить то, что пережили вы. И борьба еще не кончена. Еще ничего не решено. Вы офицер русской армии и не можете, не должны… Это страшный грех перед Богом, ваша жизнь нужна России, вы не имеете права так глупо, так бессмысленно прервать ее сейчас… Помните Новороссийск, помните отступление весной? Тогда ведь вы тоже хотели, не правда ли?.. Хотели, но не сделали. А сейчас это будет и вовсе неуместно!.. Да ведь вы и сами понимаете все, вы сильный и умный человек, вам не нужно никакое гадание, даже египетское… Вам просто надо выспаться и прийти в себя. Завтра все пройдет, все покажется легче… И никто ничего не узнает. Поверьте мне.