Рабочий день, наконец, закончился, но она не торопилась домой. Знала, что Володя опять задержится в Мэрии - он об этом ее предупредил. Значит, можно еще посидеть и доделать неоконченные дела.
За окном наступил вечер, затем его полусвет постепенно померк, за окном светил только фонарь и далекие окна, за одним из которых сидел, погруженный в государственные дела, ее муж.
Одно радовало в такой работе - никто ее не проверял и не контролировал, не стоял над душой. Чтобы немного отвлечься, девушка решила сделать перерыв и попить кофе с сухарями, попутно перелистывая старые глянцевые каталоги компании "Stratford-on-Avon" за июль 2019 года.
Какая же красивая была жизнь... Маша вздохнула, чувствуя подступающий приступ ностальгии. Все это они потеряли. У нее в комнате стоял целый ящик с всевозможными косметическими средствами для любого места на теле: питательные шампуни, лаки, краски для волос, всевозможные кремы, гели и муссы, грязи, тушь, блеск для губ и для тела... и еще много чего, чем пользовались женщины на протяжении веков, чтобы дурить мужчинам головы. Владимир постоянно грозился вынести половину этого добра на помойку, но только шутя.
На мгновенье ее взгляд задержался на прическе, которая была у рыженькой модели на обложке. Машенька была уверена, что она бы и ей пошла. Но точно так же она была уверена в том, что никогда себе такую не сделает. Не потому, что в городе был дефицит парикмахеров (один имелся) и средств для укладки волос. Просто это слишком непрактично. Настолько, что даже смешно.
К тому же вызывала неприятные воспоминания.
Чернышева расставалась с волосами не в одночасье, а в течение первого месяца после катастрофы. Хотя потеря волос была катастрофой сама по себе. Чтобы избежать приступов суицидальной депрессии, она нашла в одном из домов на поверхности подходящий по цвету и форме парик.
Уже через неделю на макушке прорезались новые, которые больше напоминали щетинку, но уже были черными. Странно, что не седыми. Вроде бы никто тогда не заметил подмены. Мужики и подавно. Это был ее секрет: несмотря на то, что многие ее знакомые тоже лишились шевелюры, им незачем было знать, что и она подвержена этой напасти
- Это только между нами. Правда, лысик? - говорила она тогда своему коту, и, казалось, голый сфинкс понимающе улыбался.
Теперь его было не узнать, он раздобрел и заматерел. Грозой мышей так и не стал, зато приобрел вальяжность домашнего любимца китайского императора. Даже Владимир иногда был не прочь погладить его и почесать ему загривок.
Да, сколько всего уложилось в этот год... Всего год.
Во всем этом была некая глобальная несправедливость. Почему ее лишили того, что было у тех, кому повезло родиться раньше? Почему ей не дали нормально погулять молодость? Пусть бы этот гребаный Армагеддон произошел лет на тридцать позже. Где тот урод, из-за которого ей пришлось почти год гнить в земляной норе, вместо того чтобы нежиться на пляже?
Но где ж его найдешь, этого гада.
*****
В этот момент раздался стук в дверь. Девушка со вздохом отложила журнал и, скрепя сердце, отправилась смотреть, кого там принесла нелегкая. Идти ей было по-настоящему лень, тем более что кофе, уже вторая чашка, безнадежно остывал; но служба есть служба.
Кого же это принесло?
Дверная ручка повернулась несколько раз, но не в ту сторону. Знакомый голос за дверью выругался. Это явно был не очередной больной.
- Сколько раз надо повторить? - крикнула девушка с непритворным раздражением. - На себя!
После этого он, наконец, справился с задвижкой и вошел.
- Ого, какие люди и без охраны.
- Привет, сестренка. Чё-то ты не в духе сегодня... Дай, обниму тебя.
- Очумел? - она отстранилась, уворачиваясь от его рук. - Забыл, кто я теперь? И с кем?
- Как знаешь, - слегка разочарованно произнес Серега Морозов. - Этот твой штандартенфюрер, конечно, мужик суровый, но о старых корешах тоже забывать не надо.
- Так ты ко мне или адресом ошибся? - Мария нехотя подняла на него глаза от журнала.
- К тебе.
- Я слушаю.
- Почифирим? - предложил гость. - Можно и чего покрепче.
- Да ты прям как Винни-Пух. "И того и другого, и можно без хлеба..." Скромнее надо быть, - произнесла Богданова, в девичестве Чернышева, показывая, что подхода к ней не найти. - Будешь еще мою заварку переводить. У тебя дело какое или просто зашел?
- Дело на полмиллиона.
Морозов протопал по комнате, засунув руки в карманы, надув щеки и придав лицу выражение, как он думал, непомерной крутизны и вольготно расселся в ее кресле. Маша скривилась, но ничего не сказала. Постоянного поста охраны в здании не было. А зря.
Серега Морозов, также известный как Морозко был одним из тех, с кем она делила воспоминания о первых днях в Убежище. Особой теплоты она к нему не чувствовала, но и негатива тоже. Простой нормальный парень, не обезображенный воспитанием. Росту он был среднего, телосложения крепкого. Про таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. У него был массивный квадратный торс, кривые ноги, непропорционально длинные руки, выдающаяся нижняя челюсть, приплюснутый боксерский нос и довольно низкий лобик. Картину дополняли маленькие бегающие глаза под сросшимися бровями, похожие на маслины. И последним штрихом был длинный, хотя и бледный шрам на левой щеке.
"Тюрьма? - любил он говорить. - Бывал я там раз. Но меня оттуда выгнали за плохое поведение". Ему обычно не верили, хотя в подтверждение он демонстрировал татуировки, похожие на блатные.
Великий криминалист Чезаре Ломброзо посчитал бы его доказательством теории преступного человека, но это был всего-навсего недоучившийся менеджер, и его самым серьезным правонарушением было разбитое окно.
Вот с такими субъектами Чернышева когда-то водила знакомство. Чем-то они привлекали ее раньше. Может, с ними было не так скучно. А теперь они казались ей просто сопляками, заигравшимися в крутых парней. Реальность спасательных операций в городе показала, что совсем не такие обычно показывали себя молодцами.
Надо было давно разорвать старые связи, послав их всех раз и навсегда к собачьей матери. Теперь она расплачивалась за это упущение необходимостью отваживать каждого в отдельности. Владимир, если бы увидел, спустил бы таких гостей с лестницы, а ей бы потом весь день канифолил мозги разговорами о "порочащих связях".
Поэтому она и не хотела поднимать шум, а надеялась дождаться, пока он уйдет сам.
- Ну так что, идешь с нами в Новосиб... за покупками? - второй раз повторил свое предложение Морозов. - Маршрут безопасный. Халявы много.
- Интересный вопрос, - наморщила носик девушка, - А зачем мне оно надо?
- Могла б развеяться, - ответил парень, хитро подмигивая, - Я ж тебя знаю, Марусь. Достал он тебя, поди, фашист этот.
Она улыбнулось, но не весело. Развеяться? А ведь попал в точку, паршивец, хоть и туп как дуб. Да, в семейной жизни было не все так гладко, на то она и семейная. Гранитный, железобетонный и прочие слова, характеризующие мужчину, это, конечно, важно для его спутницы. Но недостаточно. Иногда хочется и нарушения порядка, легкости, которая железобетону не свойственна.
Но надо быть полной дурой, чтоб променять тихую гавань на море в шторм. Тем более в такое время, как теперь. Буря, за окном, кстати, была самой настоящей. Как бы провода не пообрывало.
- Кто ж вас выпустит, скажи мне? - покрутила головой она. - Тут вообще Масленников хочет карантин установить.
- Тебе можно, - гнул свое Серега. - Ты ведь, это самое, представитель власти.
- Ага. Представитель. И, знаешь, поэтому я запрещаю вам, - решительно сказала девушка, поднимаясь со стула, - Уходи лучше по-хорошему. По старой памяти никому не скажу, но только если свалишь прямо сейчас.
Он не двинулся с места. Похоже, такой поворот разговора был для него неожиданностью, и она знала, что сама дала к этому повод. Был за ней грешок, или даже грех без всяких уменьшительных суффиксов. Несколько раз, даже будучи связана семейными узами, она вырывалась с ними за город, чтоб хорошо провести время.
Но сейчас не собиралась. И никогда больше.
Морозов продолжал смотреть на нее как-то странно, и тут же Машу кольнула неприятная мысль, что она не узнает своего старого знакомого. Или просто никогда не знала?
Это человек не сидел в тюрьме. До войны он никого не убивал и не держал в руках оружия. У него даже не было знакомых, сидевших за ограбление или убийство. Но его мысли были мыслями зверя, скорее скользкого, чем покрытого шерстью. Он был недоучившимся менеджером, а не уголовником, и до августа 19-го не совершал ничего серьезнее "отжима" телефона у лоха на автобусной остановке. Но он действительно представлял опасность для окружающих, потому что не переступал грань только из страха возмездия. Ломброзо не ошибался.
Сергей не двигался, а продолжал нагло пялиться на нее. Чернышева уже собиралась попросить его снова и погромче, когда услышала крадущиеся шаги за спиной.
- Привет, крошка, - пробасил сиплый голос ей прямо в ухо.
Маша не успела ничего понять, а сильные цепкие руки уже схватили ее поперек талии и втащили в соседний смотровой кабинет. В след ей хихикнул Морозов.
В комнатке, где раньше пахло лекарствами, дышать было трудно от едкого неприятного запаха чужих людей. Тут было что-то иное, не просто прогорклый пот на давно немытых телах.
"Окно, - вспомнила она. - А за ним козырек. И пожарная лестница рядом. Трудно залезть, но можно, если постараться. Вот они и залезли. Он впустил их".
Окошко действительно было приоткрыто, но даже струйка свежего вечернего воздуха не могла разогнать затхлую вонь. Мария пыталась сопротивляться, и тогда ее ударили наотмашь по лицу. Слегка, но достаточно для того, чтобы пошла кровь. Закричать она сначала просто не смогла, а когда ступор прошел, в рот уже затолкали тряпку, завязав по всем правилам кляп.
После этого ее швырнули на смотровую кушетку, а руки стянули проводом от телефона.
Ошеломление прошло, и она узнала этих людей.
Один из них - Рома Гермогененко по кличке Гематоген, или просто Гема. Предки его, не в сленговом смысле, а дальние - происходили с Западной Украины, но сам он другого языка кроме русского матерного не знал. Поговаривали, что он сколотил из своих приятелей нечто вроде криминальной группировки. Состав ее был непостоянным, но человек пятнадцать самых бедовых жителей Подгорного она объединяла. В Убежище им было не развернуться, но, оказавшись наверху, они получили больше свободы действий. "Люмпены" - вспомнила Маша словечко мужа. А по-русски - подонки. Любая человеческая популяция содержит фиксированный процент таких. Не был исключением и Подгорный.
Это были регулярные "залетчики", завсегдатаи штрафного отряда. Когда в городке творилось что-то нехорошее, они почти всегда оказывались в центре событий. То надебоширят, то кому-нибудь лицо разобьют.
Но не убийцы же они, подумала Маша, и это ее немного успокоило. И даже не грабители. Ничего серьезнее копеечных краж, мелкого вымогательства и хулиганства за ними не числилось. Иначе бы давно оказались на столбах или за воротами.
Один раз весной терпение у Владимира лопнуло, и всех их выгнали взашей за городскую стену. Через две недели они пришли оборванные и голодные, и чуть ли не со слезами умоляли пустить их обратно. Обещали загладить вину. Пустили. После этого ходили тише воды ниже травы и пахали с удвоенной силой. Вот только Гермогененко месяц назад вдруг снова исчез. Думали, что он стал кормом для бродячих собак или нехороших людей. Одиночку в пустошах ждала только такая судьбина. Устраивать широкомасштабные спасательные работы городок не стал, и уже вскоре самовольно оставившее лицо должны были официально признать погибшим и навсегда вычеркнуть из списка на получение продуктов.
А теперь он неожиданно "всплыл" живой и здоровый, если не считать пары новый шрамов да провонявшей нестиранной одежды. В городе такую свинью отправили бы мыться под конвоем. Когда он исчез, его приятели окончательно притихли. Гематоген был их коноводом, без него они были обычными парнями с простительными слабостями.
Теперь двое из них стояли вокруг него: Боря по кличке Мажор, плюгавый парень в кепке, который раньше был сыночком чиновника, и Слава Сохин, по кличке Лось, здоровенный дебил. Это слово не было оскорблением: его олигофрения была подтверждена документами, которые нашлись у него с собой в кармане еще в Убежище. Поэтому ничего тяжелее работы дворника ему не поручали. Но у Маши были обоснованные сомнения в диагнозе. Уж очень часто она видела в глазах "дурачка" наглый вызов. Этого симулянта она тоже собиралась вывести на чистую воду.
Все трое были вооружены автоматами и все трое издевательски пялились на нее, связанную и беспомощную.
- Ты говорил, она согласится, - донесся незнакомый скрипучий голос из ее рабочего кабинета, где всего пять минут назад она спокойно листала каталоги.
- Ошибочка вышла, Валерьяныч! - залебезил в ответ Серега. - Упертая сучка.
- Плохо, родной, - продолжал неизвестный. - И что теперь с ней делать прикажешь?
- Завалить, нет?
- Нельзя, - обладатель голоса, наконец, появился на пороге. Серега как "шестерка" выглядывал у него из-за плеча. - Так дела не делаются. Если валят, то когда альтернативы исчерпаны. Так ведь, Машенька?
У Маши язык прилип к гортани. В силу своей работы она знала каждого в городе в лицо, включая новоприбывших. Каждый новый человек, приходя в Подгорный, а их было не так много - подвергался тщательным проверкам, в которых опять-таки участвовала она. А этот был чужаком-нелегалом. Вот теперь ей стало страшно.
Такого она бы точно запомнила. В потертой серой куртке с поднятым воротником, в черной шляпе с чуть загнутыми краями, которые носили только старперы. Он и был немолодым - из-под шляпы выбивались седые пряди. Кустистые брови тоже были седыми. Но он совсем не выглядел добрым дедулей, хотя широко улыбался ртом, полным вставных зубов. Даже не золотых, а железных. Маша знала, что протезы такого типа не ставили уже лет тридцать-сорок; азы стоматологии она изучала в медицинской академии. Где должен был все эти годы находиться человек, чтоб не иметь доступа к нормальному протезированию? Или не пользоваться им сознательно?
- Слушай сюда, доча, - вкрадчивым голосом произнес железнозубый. - Сейчас я выну из твоего ротика тряпку и буду задавать вопросики. Времени у нас мало, так что отвечай быстро и по делу. Закричишь - даже "ой" сказать не успеешь, как окажешься в облацех среди херувимов.
Он поднял к ее глазам большой черный пистолет. Явно не бутафорский, как и глушитель на нем. "Стечкин": муж ее и по оружию натаскать успел.
На пальцах у него была синяя татуировка с непонятной фразой "Homo hapiens", которую девушка не смогла перевести, несмотря на знание латыни.
- А за окном тебя все равно не услышат. Вон там погода какая, - он снял шляпу и положил ее на столик.
Этот престарелый ковбой с железными зубами был прав, и Маша это понимала. Стекло едва выдерживало напор шквалистого ветра, деревья шатались так, будто наглотались галлюциногенов. Дождя пока не было, но и он должен был забарабанить вот-вот. Никто не услышит. Они хорошо выбрали время.
"Я вам ничего не скажу", - хотела было сказать Маша, но не стала. Если уж молчать, то молчать как труп.
Но тут девушка вспомнила рекомендацию мужа на этот случай.
"Если так случится, солнце, что тебя схватят враги и начнут пытать, ты рассказывай все, что знаешь. Не надо строить из себя Зою Космодемьянскую. Не надо. Они все равно расколют, если не дураки. А дураков давно не осталось. Расколют, а в процессе сделают с тобой много нехорошего. И все эти твои страдания, заметь, будут напрасны. Можно ввести врагов в заблуждение ложной информацией - но для этого нужна специальная подготовка, а у тебя ее нет. Поэтому не юли и говори правду. Примерно так учат всех новобранцев в Израильской армии. А они, жиды проклятые, еще ни одной войны не проиграли".
А значит, поправка. Она ничего не скажет, пока будут просто делать больно. До тех пор, пока не начнут убивать по-настоящему. Тогда придется волей-неволей рассказать. Только бы не пропустить эту грань, подумала она.
Дед вытащил кляп, дав ей глоток свежего воздуха, и начал задавать вопросы.
Ему понадобилось всего десять минут. На протяжении их пистолет в основном был направлен в пол, но несколько раз поднимался и смотрел ей то в лоб, то на переносицу, заставляя не сбавлять темпа.
- Отлично, девочка моя. Тут уже четыре человека до тебя раскололись. Но и тебе спасибо за подтверждение. Теперь поспи, доченька, - сказал он почти ласково, сунул руку в карман и достал оттуда что-то похожее на набитый песком носок.
Девушка не успела даже удивиться, зачем эта штука, как дед произвел неуловимо быстрое движение рукой, и странный предмет врезался ей в висок.
В голове будто взорвалась граната. Она увидела, как стремительно приближается пол, но упасть на него ей не дали, подхватили.
- А вы, оглоеды, ее не тронете. Иначе отвечать будете. Тащите следующего. А жмурика в шкаф, - было последнее, что она услышала, прежде чем погрузиться в темноту.
Какой-то шнырь с оспинами на лице, явно чужак, деловито оттирал тряпкой кровь с пола.
Глава 3. Реквием по надежде
Он проснулся от шума, и только придя в себя, понял, что этот шум доносится не снаружи. Шумы были в сердце, и организм разбудил его сигналом о своем плохом самочувствии.
Демьянов понял, что заснул, сидя в кресле в рабочем кабинете Боброва. На глубине сотен метров под горой Ямантау. Теперь уже неясно почему, но он решил провести несколько ночей, на которые им пришлось задержаться в комплексе, в апартаментах кремлевского кукловода. Остальные занимали квартиры технического персонала, где условия были ничуть не хуже, а он без всякой пользы для дела, от одного пустого любопытства он решил получше осмотреть этот уголок.