В таверне «Вереск» Дори, Ангар, Долдур, Лори, Кили, Голари и Конари стали уже привычными постояльцами. Разговоров о предстоящем походе не заводили, ведь в понимании ситуации на сегодняшний день их поход неизменно был именно «предстоящим». Наступила осень, а здесь, в Истаре, – так самая что ни на есть зима, и вместе с похолоданием все более портилось настроение гномов, которое, надо сказать, было и так далеко не радостное. Любая ссора грозила перерасти в драку. Голари и Конари едва ли не каждый день били друг другу носы и лбы, а Кили умудрился подраться на улице с целым десятком стражников. Троих из них отправили в лазарет, а «безумного гнома» на полторы седмицы упрятали в каземат за необузданность нравов и нарушение городского порядка. На третий день отбывания наказания в темнице к Кили присоединился Лори, который «совсем нечаянно» прямо из окна «Вереска» подстрелил соседскую курицу. Вскоре в каземат попал и Ангар, которого очень злила проявленная несправедливость по отношению к его друзьям. Он всего лишь пошел к герцогу и так ему нагрубил, что тот еще минут десять ошеломленно сидел на своем троне после того, как разъяренный Нор-Тегли закончил свои гневные излияния. То, что всего лишь за седмицу трое гномов попали за решетку, заставило старого герцога Тенора задуматься над изданием нового закона, касающегося низкорослых нарушителей спокойствия.
Оставшиеся на свободе Нор-Тегли оказались благоразумнее, точнее, это Дори удерживал их от совершения необдуманных поступков, запретив им покидать надолго комнату номер «8». От этого гномы становились еще злее…
Но вот все они снова собрались вместе. До Дня святого Терентия оставалось всего двое суток, но у наших гномов золота не хватило бы даже на один ужин, не то что на праздничное застолье.
Стояло холодное утро. Они сидели в глубоких мягких креслах вокруг круглого деревянного стола. На столе была разложена большая подробная карта леса Дерборроу, от подступов к горам Тэриона до самой драконьей пещеры. На ней (для сравнения) лежала карта сокровищ Ангара, придавленная многозарядным арбалетом. Подле была рассыпана горсть медяков. Гномы глядели на жалкие остатки своих средств. Бывшие боевые товарищи и друзья, а ныне злобные недруги молчали. Все слова уже были сказаны, все уже было решено. Казалось, до смертоубийства осталось лишь несколько мгновений. Безумие, подкрепленное отчаянием, поселилось в комнате номер «8».
Имеющий место разговор походил на блуждание по лезвию ножа над пропастью: шаг-слово в сторону – и сорвешься…
– …и не ты ли утверждал, Дори, что не предвидится большой опасности? – Долдур хмуро смотрел на торчащий из ложа арбалета болт с рельефным наконечником. В застывших, словно льдинки, глазах поседевшего гнома читались ненависть и ярость.
– Утверждал. – Рыжий предводитель скривил губы в презрительной усмешке. – Ну, так чего же ты ждешь, Долдур, бери. – Рубин кивнул в сторону оружия. – Бери и пристрели меня.
Бывший кузнец потянулся за арбалетом, но его бывший друг остался предельно спокоен.
– Да что вы, братцы! Ну не дело…
– Молчи, Ангар! – прикрикнул на него Дори. – Авось ему полегчает. Я даже с кресла вставать не буду. Вперед, Долдур.
– Мой брат погиб по твоей вине, Рубин. – Неммер зло сжал кулаки.
– Мы об этом уже говорили. Бери его, Долдур, бери.
Со своего места вдруг поднялся Лори Неудачник:
– Если хоть кто-нибудь тронет мой арбалет, изобью, как собаку.
– Молодец, стрелок, давно пора, – поддержал Неудачника Конари.
– Нам не бороды друг другу резать нужно, а думать, как извести этого змея проклятого, – добавил Голари.
– Я убью Лаграона, эту подлую тварь, пусть для этого мне придется залезть в его пасть и добраться до самого сердца. – Долдур вдруг успокоился и прикрыл глаза рукой. Ему повсюду мерещился погибший брат, хмуро наблюдающий за тем, как бывшие соратники ссорятся. Хонир точно бы не хотел, чтобы из-за дракона его друзья поубивали друг друга.
– А я схвачу его за хвост, – Дори протянул руку товарищу через стол, – и заставлю его открыть пасть для тебя.
Долдур ничего не сказал, просто пожал протянутую руку. Все вроде успокаивались, неприятная ситуация сходила на нет, как и всегда, до следующего раза, когда… Лори вдруг схватил со стола свой арбалет. Гномы застыли на своих местах, пораженно глядя, как безумный Неудачник поочередно наводит на каждого из спутников заряженный болт.
– Что ты делаешь, дружище? – Ангар попытался подняться на ноги.
– Сидеть! – рявкнул Дарвейг, и Непутевый вернулся на свое место. – Послушай меня, Рубин, – арбалет «взглянул» в лицо Дори, – если ты не можешь удержать отряд от распри, то придется идти в горы без тебя.
– Но я…
– Молчать. – Таким тихого, молчаливого Лори не видел еще никто: глаза полны огня, зубы крепко сжаты. – Мне уже надоело слушать, как вы каждый день грызетесь по любому поводу и без оного. Я устал от ваших бесконечных свар, от вашей непроходимой глупости и слепого самолюбия, которое губит все планы! И это меня называют безумцем! – Неудачник оставил Дори, быстро переведя арбалет сперва на одного Близнеца Клыка, затем на другого. – Из-за вас, балбесы-братья, мы не можем теперь рассчитывать на помощь сородичей. Раньше хоть вероятность была, что они откликнутся и не дадут нам пропасть с голоду. – Рельефный болт перебежал прямо на широкий лоб Непутевого. – Из-за тебя, Ангар, мы не можем надеяться на добрую волю герцога. А из-за тебя… Дори, – предводитель вновь оказался под прицелом, – мы сидим в этой веселой таверне последнюю ночь, после чего можем выметаться под снег на улицу. Можем уходить из Истара. Или, быть может, кто-нибудь из вас уже помыслил остаться и просить подаяния у людей? Что, не отвечаете? Я вас научу, как это делается! У вас получится – это не тяжело! Рука сама тянется в карман, чтобы подать Ангару – такой у него разнесчастный вид. И ты… – последним арбалет «вгляделся» в бывшего кузнеца. – Здесь Тэрион, Долдур, мы все знали, на что идем. Это тебе не Гортен, где можно выйти ночью на улицу в одиночку без кинжала и вернуться домой целым и невредимым. У тебя погиб брат. Я сам это видел, я сам вытащил тебя оттуда, едва живого. Мне тоже больно, мы все любили Хонира, но что прикажешь делать тем, у кого нет братьев, чтобы мстить за них, а? Если бы на месте твоего брата был я, что бы вы предприняли? Я не хочу задаваться этим вопросом, зная лишь, что за вас я бы перевернул каждый камень в этих демонских горах. А теперь сидите и решайте! Мне уже плевать.
Он пристально оглядел каждого. Гномы, потупив глаза, смотрели в стол, туда, где сиротливо лежали остатки денег. Лори швырнул на карту оружие и направился к двери. Распахнув ее и уже ступив на порог, он обернулся.
– Кто тронет арбалет, убью, – вновь пригрозил Неудачник, после чего вышел, громко хлопнув дверью.
Гномы так и сидели молча, думая каждый о своем. Мысли их были невеселы. Они строили планы, прикидывая, что делать дальше, где раздобыть денег на ночлег в «Вереске», где найти средства, чтобы запастись провизией, купить новых пони и вернуться в горы, дабы отомстить дракону.
Тук-тук – раздался негромкий стук в дверь, вырвавший гномов из оцепенения.
Тук-тук-тук – еще настойчивее.
Охотники за сокровищами переглянулись…
Глава 6 Бунт на корабле
16 августа 652 года. Побережье океана Вестена. Неподалеку от Тириахада.
– А что, если все-таки нет? – вызывающе произнес человек с длинными медно-рыжими волосами, закинув ноги в высоких сапогах на стол.
Корабль легонько покачивался на ленивых волнах, отчего капитанская каюта попеременно наклонялась и столь же неумолимо возвращалась в нормальное положение. В распахнутые окна тянул свои щупальца белый, как молоко, туман. Скоро должен наступить полдень, но сейчас это было почти незаметно. Судно привычно скрипело, птицы где-то там, в стороне берега, заливались криками, матросы, как обычно, переругивались на палубе.
– Что, если нет? – повторил корсар.
– Ты разве не хочешь увериться в этом? – удивилась сушеная голова моргена, прибитая к стене. Уродливая морда со змеиными прорезями ноздрей и бородой, походящей на морские водоросли, выражала искреннее недоумение.
– Посмотрите, наш кормчий весь в сомнениях, – ехидно усмехнулась другая голова. Эта когда-то принадлежала женщине-мерроу. Белое мертвенное лицо морской жительницы можно было бы назвать красивым, если бы не истресканные и высохшие без воды белки глаз и не оскаленные в коварной усмешке острые зубы.
– Посмотрите, наш кормчий весь в сомнениях, – ехидно усмехнулась другая голова. Эта когда-то принадлежала женщине-мерроу. Белое мертвенное лицо морской жительницы можно было бы назвать красивым, если бы не истресканные и высохшие без воды белки глаз и не оскаленные в коварной усмешке острые зубы.
– Чего вы от меня хотите? – устало вздохнул рыжий капитан, задумчиво проводя длинным ногтем по ободу уха, перехваченному золотыми кольцами серег. – Если не знаете, что делать, оставьте меня в покое, мерзавцы! Мертвецы что-то нынче разболтались, когда их удел – молчать, покуда не спросят.
– Ну-ну, Джеральд, не злись. Зачем же ты так? – попыталась его успокоить чешуйчатая голова морского змея. Раздвоенный язык вывалился из пасти, а вертикальные зрачки впились в человека. – Мы все – твои трофеи, можно сказать, твои друзья, твоя собственность. Ты плохо обращаешься со своей собственностью: грубишь, вечно обзываешься… Ты плохой хозяин, Джеральд.
– Не слушай их, Риф. Я знаю, что тебе делать… – хрипло заговорила самая большая из всех висевших на стенах капитанской каюты голова. Она располагалась прямо над кроватью и была размером с небольшой бочонок. Глубокие морщины рисовали на широкой морде причудливый рисунок, брови, сходящиеся к крючковатому носу, были кустисты и зелены. Сухие губы походили на лягушачьи: широкие, пухлые и вывернутые. Один глаз у говорившего отсутствовал, второй же являл собой большой многогранный изумруд, давно окаменевший без воды. Помнится, за такой глаз Риф выручил столько денег, что однажды смог выкупить из плена своих ребят и починить корабль. Старый Глорбар, нефлем из рода морских троллей, говорил, как всегда, неторопливо и обстоятельно. Остальные собеседники навострили уши. – Ты проверь все, капитан. И поскорее… Парень доверился тебе, и неважно, что он – всего лишь жалкий солдатик на службе короля. Ты помнишь происшествие в Тразгаре всего пару недель назад? Кто снял тебя и твоих голодных сироток с крючьев Херрега и его лихих орков? Логнир Арвест, и не кто иной. Помоги ему… и о выгоде тоже не забывай.
Слова тролля, как обычно, имели смысл. Из всех, чьи головы висели на этих стенах, лишь он один не держал на капитана Рифа обиды за собственное убийство и всегда старался помочь советом. Сейчас же он в очередной раз оказался прав.
Страшная буря вынесла «Морского Змея» к архипелагу Кинжала и Кости, двум довольно крупным островам, плотно окруженным своими более мелкими, но не менее коварными и безжалостными к незваным гостям собратьями. Данный архипелаг слыл пристанищем самых отъявленных негодяев из всех, что бороздили просторы океана, и даже лихие корсары Северной Пристани[14] во многом считались тут просто образцом цивилизованности и кладезем моральных устоев. В том случае, конечно, если сравнивать их со здешней удалой, начисто лишенной каких-либо принципов, понятий и даже самых элементарных приличий, братией. Центром всего этого королевства разбоя и насилия считался вольный порт Тразгар – безраздельная вотчина морского вождя Херрега Лютого Ветра, кровожадного орка-душегуба и редкостного, даже среди закоренелых пиратов, подлеца. Поговаривали, что на его совести десятки потопленных судов, отправленных на дно морское вместе с командой. И далеко не все эти несчастные были торговцами. Остовы нескольких некогда гордых пиратских кораблей до сих пор торчат из воды, выброшенные на отмель неподалеку от Тразгара, – в назидание тем глупым кормчим, вождям или шейхам, кто вздумает ослушаться и пойти против Лютого Ветра, чья зловещая слава держит в страхе бо́льшую часть южного побережья. Вот и «Змей» Рифа угодил в переделку на острове Кинжала. И, как верно сказал нефлем Глорбар, только благодаря ловкости и хитрому разуму Логнира им удалось унести ноги. После чего они вновь попали в бурю, уже вторую за их плавание, подери Бансрот, и вновь лишились мачты. Это уже стало походить на некое глупое, назойливое проклятие, не устающее преследовать команду и корабль.
Джеральд Риф, кормчий «Морского Змея», кивнул собственным мыслям, сбросил ноги со стола и с хмурым видом склонился над разложенной на нем картой южных берегов. Карта выглядела очень старой, насквозь пропитавшейся солью, и была исчерчена множеством незнакомых надписей и пометок на старом языке Темной Империи. Края пергамента местами были ободраны, на выцветших от времени контурах островов и пунктирах торговых путей красовались засаленные пятна от чьих-то неряшливых пальцев и грубые следы, оставленные измерительными приборами. Остроносая черная стрелка розы ветров в правом верхнем углу почти стерлась, но пока еще указывала направление на север, к Сар-Итиаду. На востоке и юге распростерлось бескрайнее побережье…
– Ну? – нетерпеливо спросила излишне любознательная мерроу. – Что там? Что там?
Риф махнул рукой, мол, не отвлекай. Его взгляд застыл отнюдь не на опасных проливах близ островов, а уткнулся в самую сушу. Здесь рукой неизвестного картографа был изображен большой и величественный город, в былые времена купавшийся в несметном богатстве, могуществе и роскоши. Символическое изображение города было подписано: «Tiriahad».
Тириахад, «величайший из бриллиантов в короне сиенских правителей», как его еще называли в землях Империи. Судя по знакам на карте, от города отходили три крупных тракта, ныне, должно быть, заброшенных и заросших лесом, но когда-то здесь кипела жизнь, процветала торговля. Длинные вереницы караванов двигались сюда из самой Сиены, столицы всего Юга, разгружались, купцы сбывали все привезенное местным патрициям (согласно здешним законам торговать в пределах стен разрешалось лишь жителям города) и подсчитывали богатые барыши. После чего тут же брали новый товар и отплывали на запад, в Роуэн, снаряжали экспедиции в пустыню, на далекий и опасный восток, или же шли еще дальше на север, до самой Тирны, что ныне зовется Гортеном.
Это был перекресток торговых путей, о богатствах Тириахада ходили легенды, покуда не случилось нечто жуткое, уничтожившее саму память как о здешних несметных сокровищах, так и о самом городе. Что это было, Риф не знал, и рассказы Логнира о статуях не слишком-то пролили свет на эту загадку. А теперь, когда сотник бесследно сгинул в мертвом городе, стало уже некого спрашивать, так же как неизвестно было, где искать самого Арвеста и его людей. Единственная зацепка, что осталась у кормчего, – вот эта самая карта, старая и малопонятная. Все пространство вокруг мертвого города на ней было исчерчено разными, ни на что не похожими, символами и надписями на староимперском. «Porta-arum», – с трудом прочел капитан и, прикинув, что название места ничего ему не говорит, принялся почем зря осыпать витиеватыми ругательствами всех этих имперских горе-картографов, не удосужившихся надписать все так, чтобы честному корсару сразу было понятно.
– Экий ты говорливый и разлюбезный, Джеральд, – усмехнулся морген со стены. – Ну прям хоть на светский бал отправляйся.
Не обращая внимания на слова насмешника, Риф встал и шагнул к кровати. Из-под нее он выволок на свет громадный кованый сундук, из которого не далее как с полчаса назад и была извлечена данная карта. Порывшись на самом дне среди разных свертков, футляров и ободранных свитков, капитан извлек приличных размеров фолиант, доставшийся ему «в наследство» от одного глупого торговца, который был слишком упрям, чтобы расстаться со своим скарбом и грузом янтаря добровольно. М-да… славное было дельце и, что примечательно, весьма доходное! Джеральд мысленно попросил Тайдерра не слишком-то гонять упрямца-утопленника по дну морскому.
Старый фолиант, противно скрипнув по расстеленной на столе карте, с глухим стуком открылся. В спертый воздух каюты поднялось прямо-таки осязаемое облачко пыли. Риф невольно вдохнул ее и закашлялся. Глаза начало резать – кормчему пришлось долго тереть их руками, прежде чем зрение пришло в порядок.
– Что там? Что там? – назойливо вопрошала любопытная мерроу, вытягивая шею в попытках заглянуть за плечо Рифу. Шеи, правда, у нее осталось немного, поэтому все ее попытки завершились ничем.
Кормчий все еще тер глаза, одновременно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь на изъеденной временем и небрежным обращением бумаге. Мозолистые пальцы с трудом переворачивали страницы; зачастую отделять слипшиеся листы один от другого приходилось при помощи слюны, ногтей и огромных усилий.
Книга была довольно редкой, если не сказать – уникальной, и называлась «Ученым пособием юного патриция в изучении языка северных варваров», причем под «варварами» здесь подразумевались отнюдь не дикие полуночные берсеркеры Д’аррогата, а сами ронстрадцы, а если быть точнее – их предки, жившие когда-то под властью могучей южной державы, Темной Империи. Это был один из немногих уцелевших словарей ныне мертвого староимперского языка, на котором в теперешнее время говорят разве что заумные волшебники (называя его своим тайным магическим наречием) да свято чтящие древние традиции имперские инквизиторы. Простым смертным таких знаний, понятное дело, не полагалось – дай Хранн научиться за всю жизнь читать по-ронстрадски! – вот почему Риф хранил книгу на самом дне сундука и доселе открывал считаные разы, по особой необходимости.