– Сынок, я не сомневаюсь, что миссис Дель Фреско, желая свести с тобой дружбу, одарила тебя всевозможными ласками. И я…
– Сэр, я не допущу, чтобы вы подозревали меня или миссис Дель Фреско в непристойном поведении.
– Да ладно тебе, – добродушно посоветовал Джо, потрепав мальчишку по плечу. – Так на чем я остановился? Ах да. Не сомневаюсь, что секс с миссис Дель Фреско на данный момент самое яркое событие в твоей жизни и, если судить исключительно по внешности, так и останется самым ярким до конца твоих дней.
Парень побледнел, хотя казалось, что быть бледнее просто невозможно. Он смотрел на Джо, потрясенный.
– Ты вот о чем подумай: чем стараться и помогать миссис Дель Фреско выбраться из тюрьмы, тебе бы лучше сделать все возможное, чтобы она осталась там подольше и привечала бы тебя по ночам, пока ей не надоест. – Он улыбнулся и снова потрепал парня по плечу, прошел вокруг стола к своему месту. – А теперь возвращайся домой, сынок. Ступай.
Джо уселся и нацелил на мальчишку палец.
Генри Эймс несколько раз мигнул и поднялся. По пути к двери он теребил подкладку своей шляпы, а у двери, остановившись, стал мять поля.
– Ее дважды пытались убить. Первый раз еще в автобусе, потом в душевой. Мой дядя всю жизнь проработал в Рейфорде. Он говорит, если они попытаются хотя бы раз, то обязательно доведут дело до конца. А значит… – Он поглядел на дверную ручку, потом на пол, на челюсти у него играли желваки. – Значит, ее убьют. Она сказала, что знает: они ее убьют. А потом убьют вас.
– Кто «они», сынок? – Джо стряхнул пепел в пепельницу.
– Это знает только она.
Мальчишка смотрел на Джо через весь кабинет. А этот Генри тверже, чем показалось Джо с первого взгляда.
– Она попросила меня назвать вам одно имя.
– Имя того, кто собирается меня убить? Или того, кто его нанял?
– Этого я не знаю, сэр. Она просто велела назвать вам имя.
Джо смял окурок. Он видел, что мальчишка хочет уйти, теперь, когда подцепил Джо на крючок, пусть и самый маленький. Была в Генри какая-то непокорность, какой, скорее всего, никогда в нем не видели друзья и родные. Этого парня можно гонять в хвост и гриву, но вот загонять его в угол – большая ошибка.
– Ну так что же? – поторопил Джо.
– Вы ей поможете? Если я назову имя?
Джо покачал головой:
– Я этого не сказал. Твоя подружка начинала с того, что мухлевала в карты, затем стала аферисткой, чертовски ловкой воровкой, а потом убийцей по найму. У нее нет друзей, потому что они боятся, что в какой-то момент она облапошит их, ограбит или убьет. Или сделает все сразу. Так что, сынок, прости, но можешь убираться ко всем чертям вместе со своим именем, меня это не колышет. Но если сам хочешь сказать мне, тогда…
Парень кивнул и вышел за дверь.
Джо не поверил своим глазам. Ишь какой смелый!
Он поднял телефонную трубку и позвонил вниз Ричи Кавелли, сидевшему у задней двери, через которую в здание доставляли все самые важные грузы. Попросил его подойти к парадному входу и задержать белобрысого парня, когда тот будет уходить.
Джо снял со спинки стула пиджак, надел и вышел из кабинета.
Однако Генри Эймс ждал его в приемной, все еще сжимая в руках шляпу.
– Вы согласны ее навестить?
Джо оглядел приемную: Маргарет щелкает по своей «Короне» и щурится от дыма зажатой в зубах сигареты; представитель оптового торговца зерном из Неаполя; подхалим из военного министерства. Джо дружелюбно кивнул всем – читайте дальше свои журналы, не на что здесь глазеть – и посмотрел парню в глаза.
– Конечно, сынок, – сказал он. Просто для того, чтобы тот ушел из конторы.
Парень кивнул, снова затеребил поля шляпы. Поднял глаза на Джо:
– Джил Валентайн.
Джо продолжал слегка улыбаться, хотя ледяная рука сжала разом и сердце, и мошонку.
– Значит, это имя она тебе назвала?
– Джил Валентайн, – повторил парень и надел шляпу. – Удачного дня, сэр.
– И тебе, сынок.
– Надеюсь на скорую встречу, сэр.
Джо ничего не ответил, парень прикоснулся к шляпе, прощаясь с Маргарет, и ушел.
– Маргарет, – сказал Джо, – позвони Ричи. Скажи, я отменяю свой последний приказ, пусть занимается своими делами. Он сейчас на телефоне у парадного входа.
– Слушаю, мистер Коглин.
Джо улыбнулся подхалиму из военного министерства:
– Вы Дэвид?
Тот поднялся:
– Да, мистер Коглин.
– Проходите, – сказал Джо. – Насколько я понимаю, дяде Сэму нужен спирт, и побольше.
Все время, пока у него сидел посетитель из военного министерства, а потом тот другой, из «Оптовых поставок Вайли», Джо не мог отделаться от мысли о Джиле Валентайне. Джил Валентайн был у них примером для подражания. Он поднялся, как почти все остальные, в славные времена сухого закона как чертовски удачливый мастер перегонки и бутлегер. Но его главным талантом был музыкальный слух. Джил мог сидеть на эстрадном представлении в последнем ряду и безошибочно сказать, кто из двадцати певичек-танцовщиц на сцене станет настоящей звездой. Он мотался по ночным клубам и дансингам всей страны: Сент-Луис, Сент-Пол, Сисеро, Чикаго и дальше в глубинку, Хелена, Гринвуд и Мемфис, и снова в сверкающий огнями Нью-Йорк и блистательный Майами, – и он возвращался, представляя публике очередного великого артиста и его пластинки. К тому времени, когда сухой закон был отменен, Джил оказался одним из немногих, как и Джо, кто подготовился к плавному переходу в самый что ни на есть легальный бизнес.
Джил Валентайн тогда перебазировался на запад. По прибытии в Лос-Анджелес он уплатил положенную мзду Микки Коэну и Джеку Дранге, хотя больше почти не занимался ничем незаконным. Он основал студию звукозаписи «Стрела купидона» и принялся выпускать казавшуюся бесконечной вереницу шлягеров. Он продолжал выплачивать долю людям из Канзас-сити, которые помогали ему на начальном этапе, отфутболивая представителей всех других семей и контролируя клубы, где находил своих звезд. Весной тридцать девятого он организовал гастроли, в которых участвовали сразу сестры Харт с оркестром Джонни Старка, негритянские певцы Элмор Ричардс и Тутс Макгикс и два самых главных шансонье, от пения которых таяло сердце: Вик Бойер и Фрэнки Блейк. Во всех городах, где они побывали, приходилось давать по два дополнительных концерта. То был величайший гастрольный тур в истории Северной Америки, и все парни из Канзас-сити и все остальные по всей стране, кто вложил в это дело – не важно, много или мало, – все получили свою долю.
Джил Валентайн был как монетный двор США, только с вращающейся дверью вместо бронированного сейфа – он делал для своих друзей деньги со скоростью машины. Друзьям оставалось брать их и тратить. У Джила не было врагов. Он вел тихую жизнь в Холмбай-Хиллз со своей женой Мейзи, двумя дочерями и сыном, который участвовал в соревнованиях по бегу от школы Беверли-Хиллз. У Джила не было любовниц, не было вредных привычек, не было врагов.
Летом сорокового года кто-то умыкнул Джила Валентайна с парковки на западе Лос-Анджелеса. Полгода люди Коэна, люди Дранги и гангстеры со всей страны обшаривали Лос-Анджелес в поисках всеобщего золотого мальчика. Ломали руки, выбивали зубы, вышибали коленные чашечки, но никто ничего не узнал.
И однажды, когда почти все поверили пришедшему неизвестно откуда слуху, что Джила Валентайна видели попивающим пивко в Пуэрто-Нуэво, мексиканской рыбацкой деревне к югу от Тихуаны, его сын, забежав утром домой, обнаружил отца в холщовых мешках, расставленных по всему заднему двору их дома в Холмбай-Хиллз. Были отдельные мешки для руки, для кисти. В большом мешке лежала грудная клетка, в мешке поменьше – голова. Всего было тринадцать мешков.
Никто – ни боссы из Канзас-сити, ни боссы из Лос-Анджелеса, ни сотни людей, искавших Джила, ни его коллеги по законным и незаконным предприятиям – не понимал, за что его убили.
Через три года лишь немногие вспоминали его имя. Произнести его вслух означало признать, что существуют некие вещи, неподвластные самым могущественным синдикатам. Потому что смысл убийства Джила Валентайна сделался ясен лишь с течением времени, и он был прост: убить можно любого. В любой момент. По любой причине.
Представитель «Оптовых поставок Вайли» ушел, а Джо все сидел в кабинете, глядя в окно на свои многочисленные цеха и склады на территории порта. Затем поднял телефонную трубку и велел Маргарет поискать такое окно в его расписании на следующей неделе, чтобы он успел съездить в Рейфорд.
Глава третья Отец и сын
Сын Джо Коглина, Томас, в свои почти десять лет не умел врать. Эту досадную черту характера он унаследовал явно не от отца. Джо родился в семье, где ветви многовекового фамильного древа давно согнулись под тяжестью менестрелей, трактирщиков, писателей, революционеров, магистратов и полицейских – среди которых все сплошь лжецы, – а его сын сейчас поставил их обоих в неловкое положение, когда мисс Нарциса спросила у Томаса, нравится ли ему ее прическа, а он ответил, что она похожа на парик.
Мисс Нарциса Рузен была экономкой в их доме в Айборе. Она наполняла продуктами холодильник, дважды в неделю отправляла в стирку постельное белье, готовила еду и присматривала за Томасом, когда Джо уезжал по делам, что случалось довольно часто. Ей было лет пятьдесят, и она красила волосы раз в пару месяцев. Это делают многие женщины в ее возрасте, но большинство все же делает на возраст поправку. А мисс Нарциса, которая ходила краситься в салон красоты «Континенталь», каждый раз выбирала цвет мокрого асфальта в безлунную ночь. Отчего меловая белизна ее лица еще сильнее бросалась в глаза.
– Но похоже ведь на парик, – сказал Томас, когда они ехали в церковь Святого Сердца в центре Тампы на воскресную мессу.
– Все равно не нужно было ей так говорить.
– Она сама спросила.
– Мог бы сказать ей то, что она хотела услышать.
– Но это ведь ложь.
– Ну, – протянул Джо, стараясь скрыть досаду в голосе, – это была бы легкая ложь. Большая разница.
– В чем разница?
– Легкая ложь маленькая и безобидная. Настоящая ложь большая и причиняет боль.
Томас смотрел на отца, щуря глаза.
Джо и сам не понял своего объяснения. Он попытался еще раз.
– Если ты сделаешь что-нибудь нехорошее и я, или кто-нибудь из монахинь и священников, или мисс Нарциса спросят, кто это сделал, ты должен признаться, потому что иначе ты солжешь, а это плохо.
– Это грех.
– Это грех, – согласился Джо, уже чувствуя себя так, словно его девятилетний сын водит его за нос. – Но если ты скажешь женщине, что ей идет платье, даже если на самом деле ты так не думаешь, или скажешь другу… – Джо пощелкал пальцами. – Как зовут твоего приятеля в таких больших очках?
– Мэтью?
– Точно, Мэтью Риджер. Так вот, если ты скажешь Мэтью, что он здорово играет бейсбол, ему же будет приятно, правда?
– Но я такого ему не скажу. Он подавать не умеет. И ловить. Его мячи летят у меня над головой выше футов на шесть.
– Ну а если он спросит, сможет ли он когда-нибудь научиться?
– Я отвечу, что сомневаюсь.
Джо поглядел на сына, изумляясь тому, что у них одна кровь.
– Ты весь в мать.
– Ты в последнее время постоянно это повторяешь.
– Правда? Ну, значит, так и есть.
Томас был темноволосый, как мать, но тонкие черты лица унаследовал от отца: нос и губы, четко очерченный подбородок и скулы. От матери ему достались темные глаза и, к сожалению, ее близорукость – очки он носил с шести лет. Он был довольно спокойным ребенком, но за этим спокойствием скрывались страстность и любовь к драматическим эффектам, что Джо тоже приписывал наследию матери. Кроме этого, за спокойствием скрывались хорошее чувство юмора и склонность к абсурду, которой в его возрасте отличался и сам Джо.
Джо свернул на Твиггс – движение замедлилось, все ползли бампер к бамперу, – и показался шпиль Святого Сердца. Церковь была уже в трех кварталах, ближняя парковка забита машинами, соседние улицы тоже. Да, по воскресеньям, чтобы найти место, нужно приезжать за полчаса до начала. И даже тогда близко уже не подъедешь. Джо посмотрел на часы: до мессы оставалось сорок пять минут.
Весной сорок третьего на воскресную мессу ходили все. Церковь вмещала восемьсот человек, и на всех скамьях сидели плотно, как селедки в бочке. Одни матери молились за сыновей, оказавшихся за океаном. Другие – за души тех, кого привезли в гробах. Молились жены и невесты. Призывники молились об отсрочке или тайно просили, чтобы их очередь никогда не подошла. Отцы молились, чтобы сыновья вернулись домой или, если уж дойдет до боя, чтобы мальчик вел там себя достойно, – Господи, что бы ни случилось, сделай так, чтобы он не струсил. Люди всех сословий становились на колени и молили Бога, чтобы война осталась где-то там, далеко, и никогда не вошла в их дом. Некоторые, предчувствуя беду, просили Господа обратить на них внимание, увидеть их – членов Его команды, добродетельных и страждущих.
Джо вытягивал шею, пытаясь понять, сколько машин коптит выхлопными трубами между ним и ближайшим въездом на парковку. От стоянки на Морган-стрит его отделяло еще добрых два десятка авто. Впереди вспыхнули стоп-сигналы, и он в очередной раз резко затормозил. Только что подъехавшие шеф полиции с женой прошли мимо по тротуару, болтая с Рэнсом Такстоном, президентом Первого национального банка. Сразу за ними шел с женой Труди Хейли Грэмерси, владелец общеамериканской сети продовольственных магазинов.
– Смотри, – сказал Томас, – вон дядя Ди, – и замахал рукой.
– Он нас не видит, – сказал Джо.
Дион Бартоло, глава криминального клана, носившего его имя, показался впереди со стоянки, где при въезде торчала табличка: «Мест нет». По бокам от него шли двое всегда сопровождавших его телохранителей, Майк Обри и Джефф-Финн. Дион был крупный мужчина, до недавнего времени толстый, но в последние месяцы одежда на нем болталась мешком, а щеки обвисли. В кругах соучастников и партнеров поговаривали, что он болен. Джо, знакомый с ним лучше многих, знал, что причина не в этом. Просто остальным не следовало знать правду.
Дион застегнул пиджак и жестом велел телохранителям сделать то же самое, – шагая к церкви, эти трое олицетворяли грубую силу. Джо был знаком с силой подобного рода, когда-то его тоже охраняли день и ночь. И он не скучал по тем временам. Нисколечко. Об абсолютной власти никогда не рассказывают одного: она не абсолютна. Как только ты обретаешь ее, кто-нибудь тут же встает в очередь, чтобы ее отнять. Принцы могут почивать спокойно, но не короли. Ухо постоянно прислушивается к скрипу половиц и пению дверных петель.
Джо сосчитал машины впереди: десять, может, девять.
Все знаменитости, сидевшие в церкви на передних скамьях, сейчас стояли на улице или толпились на крыльце. Симпатичный молодой мэр Джонатан Белгрейв и его красивая, еще более молодая жена Ванесса обменивались любезностями с Элисон Пикотт и Деборой Миншью, молодыми женами мужей, которые служили сейчас за океаном. Злые языки поговаривали, что если мужья Элисон и Деборы не вернутся, те перенесут удар судьбы легче многих: обе из семей основателей Тампы, в честь которых названы ее улицы и больницы. Женившись на них, оба мужа поднялись по социальной лестнице.
Томас перевернул страницу исторического романа – этот ребенок читал постоянно – и сказал:
– Я же говорил, что мы опоздаем.
– Мы не опоздали, – сказал Джо. – Мы даже рано приехали. Просто остальные приехали совсем уж рано.
Сын насмешливо поднял бровь.
Джо наблюдал, как светофор на следующем перекрестке переключается с красного на зеленый. Ни одна машина перед ними не сдвинулась с места, и, пока они ждали, светофор снова переключился на желтый и снова на красный. Чтобы отвлечься, Джо включил радио, ожидая услышать сводки с полей, которые передавали постоянно, как будто других новостей не осталось, как будто людям больше не нужно знать прогноз погоды и биржевые котировки. Однако услышал неприятно удивившее его сдержанное сообщение о массовых ночных арестах наркоторговцев на окраинах Айбора.
– В негритянском квартале южнее Одиннадцатой авеню, – вещал репортер, тоном давая понять, что говорит о районе, куда забредают только совершенно бесстрашные личности или полные идиоты, – полиция, по предварительным подсчетам, конфисковала четырнадцать фунтов наркотических веществ. Завязалась перестрелка с гангстерами, среди которых все были итальянцами и неграми. Капитан Эдисон Миллер из полицейского отделения Тампы заявил, что его подчиненные изучают личности арестованных итальянцев, чтобы установить, не являются ли они саботажниками, присланными самим Муссолини. Четверо подозреваемых были убиты в ходе перестрелки, еще один, Уолтер Граймс, сам застрелился во время ареста. Капитан Миллер также заявил, что полиция, прежде чем провести вчерашний рейд, несколько месяцев следила за складом наркотиков…
Джо выключил радио, чтобы не слушать больше эту ложь. Уолли Граймс такой же самоубийца, как он сам, все будто бы саботажники Муссолини родились здесь, и «склада наркотиков» никакого не было. Была нарколаборатория, которая открылась только в прошлую пятницу, так что следить за ней не то что месяцы, а даже неделю никто не мог.
Но хуже всей лжи были значительные людские потери, включая отличного варщика и нескольких великолепных уличных солдат, и это в те времена, когда так трудно найти храбрых и здоровых мужчин.
– А я черномазый? – спросил Томас.
Джо от неожиданности дернул головой.
– Что?
Томас указал подбородком на радиоприемник:
– Я черномазый?
– Кто тебя так назвал?
– Марта Комсток. Некоторые ребята обзывали меня итальяшкой, но Марта сказала: «Нет, он черномазый».
– Это такая маленькая уродина с тремя подбородками, которая болтает без умолку?
На лице Томаса на мгновенье промелькнула улыбка.
– Да, это она.
– И она так тебя обозвала?