— Для этого у вас в родственниках есть штурмдесятник Танг. Он явно обладает выдающимися способностями к убеждению, не так ли?
Швейцарец почти настроился услышать в ответ пространное рассуждение о пастырях Господня стада и зубах их верных псов, но храмовник, видимо, счёл его вопрос не нуждающимся в ответе.
— Иерархи ждут вас.
— А уборной тут нигде поблизости нет?
— Простите?
— Я пять часов не слезал с мотоцикла, — это было чистейшей, как родниковая вода, ложью, но единственный, кто был способен уличить в ней Швейцарца, только что остался за дверью, а стрелку было крайне интересно пронаблюдать за реакцией храмовника на подобное требование.
Секунды две тот пребывал в явном замешательстве, но не дольше.
— Вы можете воспользоваться этим углом, — чернильная лапка легла на левое плечо Швейцарца. — Я отвернусь.
— А это не причинит вам неудобств?
— Ничего такого, что я не смог бы вытерпеть до прихода служки, — храмовник вновь изобразил «улыбку Офелии». — Дело Храма мы ставим превыше всего.
…в особенности превыше всяких задирающих лапу шавок, мысленно закончил его фразу Швейцарец.
Затеянная им игра была дурацкой и с высокой вероятностью удостоилась бы желчно-ядовитой характеристики у Старика. Однако Швейцарец был полон решимости довести её до логического финала и сожалел лишь о том, что полнота решимости не коррелирует с полнотой мочевого пузыря.
«Гусарство, — нарочито долго возясь с пряжкой ремня, подумал он, — самое натуральное. Нет, даже не так — мальчишество. Раз не можем искупать коней в шампанском, то есть сжечь весь этот хренов Храм целиком… пока не можем… то хоть один уголок… продезинфицирую. Уж на сколько хватит».
Швейцарец не мог знать и порадоваться, что именно произведённое им действие и сбило с толку бывшего мэнээса[5] одного из красноярских НИИ, а ныне шарф-писаря Храма и личного секретаря иерарха Дяо. До последнего момента храмовник был убеждён, что гость попросту издевается над ним, но мелодичное журчание всерьёз поколебало эту уверенность. Так шутить со слугой Храма, по мнению секретаря, не мог позволить себе никто, будь он хоть трижды знаменитым охотником за головами. А значит, Чёрный Охотник, скорее всего, был столь же искренен, сколь и невозмутимо-серьёзен.
Возможно, шарфписарь мог бы вернуться на свою первоначальную точку зрения, узнав подробности трактирного разговора между Швейцарцем и гонцом Храма. Но случиться это могло лишь за гранью вероятности — личный секретарь иерарха Дяо и личный адъютант иерарха Шио на дух не переносили друг друга.
Сашка— Кой чёрт! — громко произнёс Айсман и, не дожидаясь удивлённых взглядов, быстро добавил: — Согласен я. Вы мне двадцать монет, я вам Большой Остров на блюдечке. По рукам.
Всё произошло очень быстро и очень просто. Вскинуться, плюнуть короткой, на пять-шесть выстрелов очередью — благо обе мишени находились практически на одной линии, — а больше ничего и не потребовалось.
Эти наши новые… подопечные — настоящие идиоты. Они даже и ртов поразевать не успели, когда оконное стекло вдруг разлетелось на тысячу солнечных клинков и в комнату с разгону влетели две косматые туши… с двуствольными обрезами в руках. Не окажись мы с Шемякой при этом сбоку-сзади бандитов, и парой секунд позже хозяева Эммы и Макса напоминали б дырявое решето.
Всё произошло очень быстро, и последние осколки стекла, звеня, разбрызгались о пол почти в такт со звоном моих гильз. Ещё мгновением позже к ним присоединился один из обрезов — будь я человеком, непременно сжался бы в ожидании грохочущего дуплета и последующего бешеного визга картечин. Второй обрез продолжал цепляться за холодеющую руку хозяина.
Только теперь опомнившийся Энрико взмахнул рукой — короткий взблеск, шуршание рассекаемого воздуха и глухой стук. Обвисший на верёвке трупак от удара развернуло боком, и я смог разглядеть, что диск — не нож, как я сначала решил, а именно какая-то круглая зубчатая штуковина типа шестерни — вошёл в грудь примерно наполовину, наверняка перерубив при этом одно, а то и два ребра. Силён, силён… только зачем, спрашивается? Чтобы мертвее мёртвого было? Даже слепой и то мог бы понять, что после меня никакой правки уже не требовалось.
Мы с Сергеем тем временем осторожно, вжимаясь в стену, подобрались к окну, выглянули — улицу будто вымело солнечными лучами, даже кур не видать, а когда мы шли сюда, у плетня напротив копошилось десятка два. Зато псы залаяли, но здорового энтузиазма в этом брёхе не ощущалось: средний темп был где-то десять гавков в минуту с тенденцией к снижению.
Нас, понятное дело, волновали не собаки — хотя от них тоже могла воспоследовать какая-никакая польза, — а возможные подельники свежеупокоенных циркачей. Собратья по труппе… и хорошо, если с ружьишками, а вдруг какой-нибудь жонглёр пристроился аккурат под окном, зажав в потной лапе эфку с уже выдернутой чекой? Полкило сталистого чугуна в виде осколков — и ты в этой комнатушке хоть на люстре в позу утробыша свернись, всё равно из зоны гарантированного поражения не выскочишь.
Присев, Шемяка аккуратно поднял самый крупный из ближайших «языков» разбитого стекла, перенёс его через подоконник — и отпустил. Мигом позже снизу донёсся «бдзинь». Вскрика, мата или иной реакции за «бдзинь» не последовало, что не могло не обнадёживать. Быть может, влетевшие к нам бандюки были ничуть не меньшими идиотами, чем наши… наниматели. Решившись, мы с Айсманом быстро выглянули наружу. Никого. И наверху, откуда тянутся верёвки, тоже ничья башка не маячит. Выходит… с трудом, конечно, верится в подобное счастье, но, похоже, акробаты и в самом деле работали парой.
— Что дальше?
Эмма и её хозяйка задали этот вопрос почти одновременно. Хотя мне показалось, Эмма успела раньше.
— Ждать, — ответил Сергей. Коротко и по существу, так что, подумав, я решил ничего не добавлять к его ответу.
— Ждать чего?
Ах, ну да, они же в наших реалиях ни бельмеса.
— Полицаев, — Шемяка задумчиво покосился на ближайший труп. — Кто-нибудь им наверняка уже оттрезвонил. Не по телефону — их на весь городишко не больше полсотни, — так по проволоке.
— Что есть проволока? — этот вопрос задала только Эмма.
— Ну, проволока, — в стволе у меня ещё ощутимо тянуло порохом, а этот пьянящий аромат, как общеизвестно, далеко не лучший друг логики. — Ти-ти-та-та-ти-ти. Что, там, откуда вы приехали, нет проволоки?
— Там, откуда мы приехали, проволокой называют металлическую нить, а не какое-то «ти-ти-ла-ла-ла».
— Я понял, — неожиданно выручил меня Макс. — Похоже, он имеет в виду нечто вроде телеграфа.
— Ну да, — обрадованно кивнул я. — Выбиваешь на пимпочке ти-ти-ти, та-та-та и ещё раз ти-ти-ти, и вскоре на горизонте нарисовываются полицаи.
— Вскоре — это как долго?
— Долго ждать?
— Пять минут, если конные, — вновь ответил за меня Сергей на синхронный женский вопрос. — Двадцать, если потопают на своих двоих.
— А потом?
— Суп с котом, — Шемяка плюхнулся обратно на стул и начал хлопать себя по карманам — впрочем, всё равно найдя им же переложенный кисет прежде, чем я собрался ему подсказать.
— Что может быть потом? Допрос снимут, жмуров уволокут. Если повезёт договориться, — хрустя бумагой, добавил Сергей, — может, оставят ихние пушки — будет хоть чем за стекло рассчитаться.
Он щёлкнул зажигалкой, затянулся. Анна наблюдала за ним с явным неодобрением, это даже я видел. Правда, не мог пока определить: недовольна ли она Шемякиным бездействием — хотя чего тут ещё сделаешь? Жмуров разве что обыскать? Так ведь вряд ли они к нам ломанулись с полными карманами монет, а ради пригоршни патронов… лучше не лезть, а то ещё полицаи заподозрят чего и начнут вместо допроса стружку снимать — или просто девка не в восторге от табачного дыма.
— Саша, — тихо позвала меня Эмма.
— Что?
— Спасибо.
— Да ладно, — смущённо отозвался я. — Не за что.
— Нет. Есть за что.
«Занятно, — подумал я, — что Анна и Максов хозяин до благодарностей не додумались. Хотя и были обязаны Айсману куда большим, нежели чёрная винтовка — мне. Эмме-то грозила лишь перепродажа…»
Впрочем, чувство благодарности хоть и придумано людьми, подавляющее большинство уцелевших представителей рода человеческого предпочитают либо им не пользоваться, либо использовать в усечённом варианте, считая, что все прочие должны быть благодарны им. Рискну предположить, что Эммина хозяйка принадлежит ко второй указанной категории, как и подавляющая часть известных мне представительниц женского рода, из числа мнящих себя наделёнными привлекательным внешним обликом. По воззрениям этих… эталонов прекрасного, как называет их Лёшка, весь остальной мир должен чуть ли не ежечасно вносить плату за право лицезрения.
— Я так надеюсь… — Сергей прервался, закашлялся — горлодёр у него в этот раз был не ядрёный, а ядерный, прямо хоть в ракетную боеголовку засыпай вместо плутония. — Я так надеюсь, что у полицаев к вам никаких претензий возникнуть не может.
Парочка переглянулась.
— Или может?
— Не знаю, — Анна зябко дёрнула плечами. — Твои полицаи, тебе виднее.
От удивления Сергей едва не выронил самокрутку.
— Это с какого же боку они «мои»?
— Они здешние, как и ты, — разъяснил мысль своей напарницы Энрико. — Мы ещё не имели случая столкнуться с ними.
— Ну вот и поимеете, — фыркнул Шемяка. — Чего не радуетесь?
— Лучше обсудим другое, — Энрико плавным, скользящим шагом пересёк комнату и присел на корточки перед вторым, дальним от меня, трупаком. — Откуда могли взяться эти двое?
Теперь уже выпало обмениваться недоумёнными взглядами нам с Сергеем.
— С чердака, — на дурацкий вопрос трудно придумать иной ответ, кроме столь же глупого. — Оттуда верёвка тянется.
Айсман— Ну а сами вы как думаете, га-аспада? — пристав Ромашко зачем-то коснулся носком сапога кровавой лужицы и, развернувшись, уставился на Анну. — Зачем они к вам… спланировали?
— Не знаю.
Судя по выжидательному взгляду и затянувшейся паузе, пристав явно ждал от девушки более развёрнутого ответа. И это Шемяке не нравилось, равно как и манера Ромашко скрипеть, прокачиваясь с носка на пятку, надраенными сапожищами… и при этом барабанить пальцами по стволу «ППС»[6], из которого, как отлично знал Сергей, пристав с лёгкостью мог расписаться метрах на двадцати.
Ещё он слегка злился на самого себя — специально не подбирал гильзы до приезда полицаев, а эти дубари мало того, что не обратили на них ровным счётом никакого внимания, так ещё и растоптали своими копытами три из шести. Мелочь, конечно же, но…
Но больше всего Шемяке не нравилось молчание Анны. Как воды в рот набрала. Сидит, хмурится, глядит на полицая исподлобья. Неужели так сложно вякнуть в ответ хоть что-нибудь?
— И предположений никаких нет?
— Да какие тут предположения, — проворчал Айсман. — Всё ж как дважды два. Засекли на базаре парочку приезжих. Увидели, как те сначала разговаривали со следопытом, со мной то есть. А затем вместе начали уходить. Вывод — купцы сговорились о покупке и отправились менять товар на монеты.
— И если подсуетиться, можно заполучить и первое, и второе, — кивнул пристав.
— А эти, — указал Сергей на раскачивающийся за окном обрывок верёвки. — Местные или как?
— Или где, — поправляя сбившийся на спину эполет, отозвался Ромашко. — Ближе к вечеру дам глянуть на них старшему караула, что позавчера на Мостовых воротах стоял. Он как раз докладывал: прибыли-де с торговым обозом двое, назвались купцами, а товару у этих «купцов» полмешка на двоих, да и товарец тот… на городской свалке порой лучше сыщется.
— В другое время, — после непродолжительной паузы добавил Ромашко, — посмотрели б мы на них денёк, и в подвал, а потом — за ворота и под зад сапогом. Так ведь базар… как ни пытайся, как жилы ни рви, в трёх местах сразу не успеешь!
— Меня больше их возможные дружки волновали, — пояснил Сергей.
— Да какие у них могут быть дружки, — отмахнулся пристав. — Собутыльники разве что. Нет, — он отрицательно покачал головой, — мстить вам за них никто не будет, точно. А вот заинтересоваться, что же этих двоих к вам так потянуло, — это дело другое, это могёт быть запросто. Так что ты, Айсман, когда будешь ввечеру к Матрёне Ильинишне возвертаться, через плечо поглядывай.
— Я всегда поглядываю.
— Как ты всегда поглядываешь, мало будет, — жёстко произнёс Ромашко. — А то б ты давно или шарф шёлковый купил… или шею до костей стёр. Я ж тебя, Сергей, знаю… потому и говорю. А ты в отважного следопыта поиграть вздумал. На болотах своих играй, а здесь, в городе… поглядывай почаще и за стол с кем попало не садись.
Шемяка почти собрался огрызнуться в ответ — как-никак полчаса назад он вполне себе завалил двух городских. Причём со спины — это если про «погляд через плечо». Но в последний момент передумал: вне зависимости, советовал ли пристав по искреннему расположению или же хотел одёрнуть юнца, дабы тот не устраивал лишних проблем, к рекомендации его стоило хотя бы прислушаться. И уж подавно не следовало ссориться — чего-чего, а возможностей сотворить рядовому следопыту чего-нибудь нехорошее у пристава Ромашко хватало с избытком. Как в самом Кузине, так и за пределами городских стен.
Благодарить за науку он, впрочем, также не стал. В конце концов, ему пока тоже никто и намёка на благодарность не продемонстрировал. Все держали себя так, будто ему больше и заняться нечем, кроме как прыгающих по окнам бандюганов отстреливать. Словно у него патронов немерено, из воздуха сыплются, только успевай шапку подставлять! Анна со своим собаком, затем полицаи…
— Ну ладно, — так и не дождавшись от Сергея ответа, вздохнул пристав. — Я сказал… а дальше ты уж сам… думай. Рад был, — щёлкнув каблуками, Ромашко отвесил в сторону кровати короткий поклон, — познакомиться с такой прекрасной барышней, как вы, Анна Дмитриевна, однако ж выражу надежду, что возобновить это знакомство нам выпадет нескоро. По крайней мере при обстоятельствах, схожих с нынешними. Честь имею.
— Он что…
— Тихо!
Грохот захлопнувшейся двери, по мнению Шемяки, вовсе не обязательно свидетельствовал о появлении возможности задавать дурацкие вопросы. Дверь, конечно, была хорошая, но слух у пристава — ещё лучше. По слухам.
Он дождался, пока с лестницы не донеслось удаляющееся топанье, и лишь затем кивнул девушке.
— Этот шут гороховый что, в театре до войны актёрствовал?
— В смысле? — удивлённо переспросил Сергей.
— В смысле, «пристав»… полиция… будто из «Ревизора» сбежали.
«Занятно, — подумал Шемяка, — насколько человек бревно в собственном глазу замечать не приучен. Что сама она двуручную саблю на спине таскает, коленками голыми посвёркивая — это нормально, а чуть у других что… „Ревизор“. Начитанная… а школы-то, между прочим, и сейчас имеются сильно не везде, а лет пять назад и вовсе с этим скучно было».
— У вас на Востоке ничего похожего, что ли?
Анна пожала плечами.
— Казаки у нас есть… как и везде. Только форма у них старая, довоенная, одни погоны новые понаделали. Ну, командиры, у кого имеется, дедовскую иногда по праздникам надевают…
— Понятно, — кивнул Сергей. — И когда вы в нашу губернию въезжали, у вас тоже ничего в голове не ворохнулось. На тему — почему губерния, а не область и в таком духе.
— Нет, — помедлив, озадаченно ответила девушка. — Губерния… у нас… рядом с нашим районом одно время ханство было — пока хану вместе с половиной дворца хана ни пришла… взрывчатки не пожалели.
— Ну так вот, — Сергей попытался откинуться на спинку стула, но предупредительный скрип заставил его сначала замереть, а потом медленно вернуть корпус в первоначальное положение. — У нас из «Ревизора» сбежала вся область. Которая вот уж десять лет как не область, а губерния с господином губернатором во главе. Ну и соответственно — городом городской голова рулит, а полицмейстер приставов гоняет. Форму для них, кстати, и в самом деле какой-то дедок из этих… историков придумывал, чтобы всё как в царское время.
— Странно, — заметил от двери Энрико, — что при таких амбициях ваш губернатор не подался сразу в цари.
— А Николаич не торопится, — усмехнулся Айсман. — И не в цари, а сразу в государи-императоры. Корону-то сварганить проще простого, собственно, говорят, уже давно сделали, в сейфе пока лежит. Вот империю для неё подходящую собрать, с этим сложнее. Но мы, как опять же говорится, прогрессируем — в прошлом году вот соседний район прихапали, четыре года назад тоже дело было…
— Бориску на царство… — скуластый едва заметно качнул головой. — Ну-ну…
— Ваши темпы прогрессирования внушают почтительный ужас, — впрочем, голос Анны, по мнению Сергея, свидетельствовал как раз об обратном эффекте.
«Эх, — подумал следопыт, — не видела ты, как тогда, четыре года назад, мы с соседями драться собирались». Всерьёз, чуть ли не как в войну: даже мобилизацию объявили и провести попытались. И, самое удивительное, кое-какое войско набрали — благо затевалось всё осенью, и немало народу из городских с перепугу посчитало, что на войне могут и не убить, а вот если разбегаться в разные стороны, то зимнее зверьё сожрёт почти наверняка. Плюс некоторые ближайшие деревни — из тех, куда «на вербовку» можно было прокатиться на бронетехнике, заодно напомнив тамошним, кто есть власть и почему её лучше слушаться.
Чёрный ОхотникШёлк был повсюду. Потолок, обивка стен, тяжёлые двойные занавеси… ну и, само собой, мебель, которой, впрочем, было не столь уж много — диван, два кресла и чайный столик. Плюс сами хозяева: причём если оккупировавший диван толстяк ограничился лёгким, весьма домашнего вида халатом, то стоявший у окна мужчина с лицом хронического язвенника соорудил нечто замысловатое, классифицированное Швейцарцем — после нескольких попыток вспомнить более подходящий аналог — как бело-серо-красно-голубоватая помесь кимоно с брюссельской капустой.