Направляясь к стойке портье, он замечает, что с противоположной стороны холла к нему движется Рэй Салливан.
— Ларри, как я рад, — восклицает Рэй и протягивает руку. — Отлично, что выбрались.
Они энергично пожимают друг другу руки.
В последний раз Болджер встречался с Салливаном несколько лет назад. Дело было в Дублине: «Амкан» тогда открывал завод в одном из индустриальных парков.
— У нас тут люкс наверху, — говорит Салливан. — Поэтому, если не возражаете, сразу поднимемся.
— Конечно.
Болджер обожает недосказанность.
«У нас тут люкс наверху».
Болджер прекрасно знает, что у «Оберон кэпитал груп» здесь не только люкс, но и весь отель, а вместе с ним еще полно всяких активов по миру на десять миллиардов долларов.
— Мы пока пообщаемся с народом, — вводит его Салливан в курс дела, когда они заходят в лифт, — а мистер Воган присоединится к нам на ланч.
Болджер нервничает.
Мистер Воган — Джеймс Воган, старик — соучредитель «Оберона». По совместительству легенда Уолл-стрит, бывший заместитель директора ЦРУ и ветеран администрации Кеннеди.
На пятом этаже они выходят, идут по широкому пустынному коридору до самого конца. Тут Салливан негромко стучится в дверь. У Болджера начинает конкретно играть очко.
Дверь им открывает молодой человек; он кивает Салливану и отступает в сторону. Они проходят через подобие вестибюля и попадают в большую гостиную. Навскидку в комнате человек шесть: двое стоят, четверо сидят. Все собравшиеся — мужчины. Те, что сидят, мгновенно встают, и начинается обычный приветственный галдеж. Болджер всех обходит и каждому по очереди жмет руку. Одного — небольшого и кругленького — Болджер узнает: это нобелевский лауреат по экономике. Все остальные — высокие и прямо-таки точеные. С такой внешностью и манерами они тянут как минимум на армейских генералов в штатском или уж на кандидатов в президенты. Кстати, один из них, сенатор, действительно пару лет назад выдвигался. Другой был раньше министром обороны. Еще тут присутствует Джек Друри, президент «Палома электронике», — с ним Болджер пару раз встречался. Еще двоих он видит в первый раз.
— Ларри, присаживайтесь, — предлагает Рэй Салливан и подводит его к дивану. — Могу ли я предложить вам выпить?
— Мм…
Полжизни за двойной виски.
— Если можно, воды, — в итоге произносит он, — газированной. Спасибо.
Болджер усаживается на диван. Сенатор, бывший министр обороны и экономист тоже садятся, но на диван напротив.
— Что ж, Ларри, — начинает сенатор, — создается впечатление, что вы там, парни, у себя в Ирландии, можно сказать, переписали руководство по строительству успешных экономик.
— Да, — отвечает Болджер, — видимо, хоть что-то в этой жизни у нас все-таки получилось.
Говорит и сразу же корит себя за сказанное. Он же в Америке: тут принижать себя не принято. Нужно срочно исправляться.
— Видите ли, — он быстро находится, — мы удачно структурировали налог с корпораций. Теперь предприятия действительно задышали и начали развиваться.
Так что, покуда нам удается сдерживать уравнительский натиск Брюсселя, особых препятствий для работы я не вижу.
Болджер в жизни не переживал из-за дел, требующих демонстрации его ораторских способностей. Но здесь все иначе. Здесь кажется, будто его интервьюируют для приема на работу.
— А, Брюссель, — роняет бывший министр обороны и добавляет с нескрываемым сарказмом: — Наши друзья из Еврокомиссии.
Слева от Болджера вырастает молодой человек, открывший им дверь. Со стаканом воды на серебряном подносе. Похоже, «Уотерфорд»[38]. Он берет стакан, поднимает его, как бы за джентльменов, сидящих напротив. Уже в процессе понимает, что жест глуповат, но не может удержаться.
Пьет.
— Видите ли, — продолжает он, — Брюссель по-прежнему не может определиться: он разрывается между французским «нет» и европейской конституцией, поэтому на ближайшие десять лет — это как минимум — налоговая конкуренция между странами Евросоюза обеспечена. Что, безусловно, на руку Ирландии, поскольку наш налоговый режим привлекателен именно для зарубежных инвестиций.
Экономист подхватывает тему; они ее мурыжат еще пару минут, а затем переходят к следующему вопросу. Где-то через полчаса звонит мобильный. Вскоре дверь открывается, и в комнату входит крепкий мужчина в темных очках. За ним еще один мужчина: он намного старше и двигается тихо-тихо.
Джеймс Воган.
Все встают.
За годы в политике, и особенно в кабинете министров, Болджер навидался личностей: высоких сановников, эпизодических глав государств, звезд шоу-бизнеса. И понимает: сейчас перед ним величина другого масштаба.
Он выходит вперед и протягивает руку:
— Сэр, для меня большая честь познакомиться с вами.
Вогану, должно быть, около восьмидесяти. Он маленький, сгорбленный, довольно щупленький. С невообразимо-голубыми, яркими и очень живыми глазами.
— Что ж, — произносит он и пожимает руку Болджера, — как поживает будущий премьер-министр Ирландии?
— Ну что вы, не…
Болджер одергивает себя. Он хотел было развенчать столь смелое предположение, но удержался. В итоге лишь кланяется в знак признательности и улыбается.
— Или как у вас там это называется, — вспоминает Воган, — что-то с ти… ти…
— Тишек.
— Точно. Переводится, по-моему, как «вождь», правильно?
— Да. Предводитель. Это…
— Вождь. Мне нравится, — говорит Воган и окидывает взглядом остальных. — Может, ввести в обиход? Что скажете, парни, как вам — «генеральный вождь»?
Все смеются.
— Хорошо, Фил, — обращается Воган к своему сопровождающему. — Думаю, мы сами как-нибудь.
Фил беззвучно кивает, удаляется. Воган подходит к дивану, но не садится.
— Рэй, — произносит он, — какой у нас план? Мы поедим?
— Да, — отвечает Рэй, отворачивается и щелкает пальцами.
Молодой человек проходит в дальней конец комнаты и отпирает двустворчатую дверь. Взорам открывается просторная столовая. У накрытого стола суетятся официанты: раскладывают приборы, звенят бокалами.
— Ларри, — говорит Воган и рукой подзывает Болджера, — пойдем, сядь рядом со мной.
Следующий час пролетает незаметно. Воган рассказывает, а Болджер слушает, причем с нескрываемым интересом: во-первых, истории отличные, во-вторых, рассказываются они исключительно для него. Воган вспоминает разное: свою работу в должности замминистра финансов при Кеннеди, свою нашумевшую стычку с Линдоном Джонсоном. Он рассказывает, как уже больше тридцати лет назад узнал из проверенного источника, что Марк Фелт сливает информацию[39]. Особенно Болджеру импонирует история, как однажды в частной беседе с Аланом Гринспеном Воган употребил выражение «неуместные восторги» и как ровно через два дня после этой беседы председатель Федеральной резервной системы использовал означенное выражение в своей речи на официальном ужине. Чем вызвал скачок на мировых рынках.
Когда подают кофе, беседа входит в новое русло.
— А теперь, Ларри, расскажи, как дела в Ричмонд-доке. Я слышал, мы чуть ли не меняем облик города.
— Да, мистер Воган, именно так.
Слово «мы» не ускользнуло от Болджера. Хотя чему тут удивляться? «Оберон» владеет пятнадцатью процентами акций здания плюс компанией «Амкан», будущим якорным арендатором Ричмонд-Плазы. Так что они по праву считают себя главными фигурантами проекта.
— Если не считать обычной маеты с высотностью, все остальное протекает в общем гладко. По-моему, город готов.
— Еще бы! — говорит Воган. — Ни секунды не сомневаюсь. Городу нужны символы. И вообще: чего они так боятся высоты? Высота просто отражает… честолюбивые устремления. Это же в генах. Во всяком случае, в моих. — Он машет рукой. — Те, кто пришел до нас, покоряли дали. Все на запад, провозглашали они. А нам досталось освоение высот: рванем вверх и захватим побольше неба.
Болджер только кивает; он в таком восторге, что не замечает никого вокруг.
— Все тогда гнались за размером. В сущности, все обычно сводилось к масштабности проекта. Это было время вечных «возьми побольше того», «побольше этого»… и получалось, ну, скажем, восемь миль лифтовых шахт, три тысячи тонн мрамора, два с половиной миллиона футов силового кабеля, десять миллионов кирпичей…
Он продолжает рассказом, как в конце пятидесятых в должности вице-президента восточного отделения «Вулпер и Стоун» он лично руководил строительством нового головного офиса компании в центре Манхэттена. С этой байки он как-то переходит к настоящему и говорит, насколько стратегически важно для «Оберона» обеспечить себя первоклассной базой в Европе. Всего за пять минут он умудряется употребить слова: «плацдарм», «ворота» и «портал».
Где-то около половины третьего он неожиданно заявляет, что ему пора: он-де должен прилечь.
— Ларри, я очень рад знакомству, — говорит старик, — просто у меня там что-то в крови. Приходится подчиняться докторам.
— Ну что вы, разумеется, конечно.
Воган встает, тут же встают и остальные. Рэй Салливан что-то говорит юноше; тот моментально достает мобильный и звонит.
— Ларри, проводи меня, — говорит Воган Болджеру и берет его под руку.
— Мистер Воган, вы даже не представляете, какую честь оказали мне своим присутствием.
— Что ж, спасибо, Ларри. Приятно слышать такие слова. — Он немного надавливает на руку Болджера. — И позволь мне кое-что добавить.
— Я весь внимание.
— Никто никогда до конца не знает, что произойдет в политике, верно?
Болджер кивает.
— Мы живем во времена демократии.
— Это так.
— Все решения принимает народ.
— Хм…
— Насколько я знаю, все взоры в Ирландии сейчас обращены к тебе. Поэтому имей в виду, — здесь Воган приглушает голос почти до шепота, — мы будем все время рядом.
— Я очень признателен.
— И если понадобится наша помощь…
— Благодарю вас.
У двери Вогана ожидает крепыш Фил. Тут старик отцепляется от Болджера, поворачивается к нему лицом и протягивает руку.
— Ларри, — произносит он, — было приятно познакомиться.
Они обмениваются рукопожатиями.
— И помни, что я сказал.
— Никогда не забуду.
Воган разворачивается и уходит.
Через двадцать минут, которые проходят за очередной порцией рукопожатий и уже куда более настойчивых и личных заверений в полной поддержке, Болджер тоже прощается. Рэй Салливан провожает его до машины.
Водитель выруливает на Семьдесят вторую, поворачивает с нее налево и выезжает на Пятую авеню.
У Болджера до сих пор голова идет кругом; он пытается разобраться: что же с ним произошло?
А произошло всего-навсего собеседование. Он его прошел и получил мандат на руководство партией. Ведь его партия — верный кандидат на победу в следующих выборах. А «Оберон груп» нужна дружественная европейская площадка, потенциальная база для аэрокосмических, оборонных и биотехнических проектов.
Не нужно быть семи пядей во лбу.
Относительно своей роли в данном процессе он тоже иллюзий не питает. Как и относительно того, что в любой момент «Оберон» может мандатец отозвать.
И все же случившееся ему понравилось, причем понравилось настолько, что хочется добавки… продолжения неприкрытой лести, внимания и доступа к чему-то недоступному.
Он проводит рукой по сияющей черной коже сиденья. Это ему тоже нравится: нравится рассекать город в автомобиле с водителем, оставаясь невидимым за тонированными стеклами лимузина. Снаружи мелькают люди — некоторые оборачиваются, но сразу же остаются позади, поэтому рассмотреть их нереально. Здания, фасады, фронтоны — отсюда все так иллюзорно, схематично; город сжался до целлулоидно-галлюциногенного мелькания. А что же, интересно, ощущаешь, когда вокруг — полицейский эскорт? А если за тобой вереница правительственных автомобилей, а ты в машине с открытым верхом, едешь, машешь, вокруг ревут люди, моторы, и ты на линии огня… Уф! Об этом даже думать страшно. Сразу накатывает почти невыносимое физическое возбуждение от власти и чувства собственной значимости…
Машина тормозит у его гостиницы. Ожидая, пока водитель откроет дверцу, Болджер включает мобильный.
Он выходит из машины и смотрит влево — на темный, продуваемый ветрами каньон Пятьдесят седьмой стрит. И неожиданно впадает в уныние.
По пути в фойе Болджер изучает новости мобильника: оказывается, за время отсутствия в сети ему наприходило шесть голосовых сообщений и семь эсэмэсок. Такой трафик за каких-нибудь пару часов — это немножко чересчур, даже для него. Поэтому ему не обязательно видеть белую как мел, укоризненно покачивающую головой Полу, чтобы понять: что-то стряслось.
— Что? — спрашивает он.
Пола не может остановиться. Покачивает головой как заведенная:
— Кен Мерфи.
— Блин! — восклицает Болджер. — И что он?
— Стряпает историю для завтрашних выпусков.
— Обо мне?
— Да.
Болджер замирает.
А Пола не торопится с продолжением. То ли злится, то ли брезгует, то ли вообще устала — не разберешься.
— И?.. Что за история?
— История, — отвечает она, не глядя в глаза, — о некой любовной интрижке и… игорных долгах.
4
— Зая, как дела?
Джина оборачивается. Она поражена, но виду не подает — во всяком случае, старается. Она приехала пораньше и села за столик напротив бара, откуда отлично просматривается вход. Заказала бутылку «Короны» и стала ждать.
А Терри Стэк возьми да появись из-за спины. Вот так номер!
Она поднимает на него глаза и отвечает:
— Хорошо.
Интересно, неужели он здесь уже давно? Непохоже: перед тем как сесть, она тщательно осмотрела заведение. Следует ли это понимать так, что он здесь на особых правах и может входить через служебный вход?
А может, он теперь хозяин «Кеннеди»?
Стэк подваливает к ее столику и усаживается напротив. Кивая на бутылку пива, произносит:
— Пол-литра не нальешь?
На долю секунды Джине кажется, что он обращается к ней, но потом она замечает: над барной стойкой склонился очередной кенгурушечник. Оглядываться ее не тянет, но и так понятно: столик за ней, ранее пустовавший, сейчас наверняка занят.
Еще несколькими пацанами в кенгурухах?
Фирменный стиль его охранников.
— Спасибо, что согласились поговорить со мной, — произносит Джина.
Она решила вести себя со Стэком цивилизованно… и нейтрально, если такое возможно.
— Зая, всегда с удовольствием. Только умоляю, не выкай, ладно?
И тут же возникает первый этический вопрос: насколько цивилизованно или нейтрально прозвучит просьба не называть ее «заей»?
— Хозяин — барин, — продолжает она, а сама тем временем изучает этикетку «Короны».
— Я просто рад, что ты не забываешь обо мне, ведь…
— Это совсем не то, — прерывает она, — у меня к вам… к тебе несколько вопросов.
— Ну ладно, ладно. Не кипятись. Я все равно думал сам искать тебя.
— Зачем?
— Мы до этого еще доберемся.
Кенгурушечник возвращается с кружкой темного пива для Стэка и исчезает, предварительно взглянув на Джину. Стэк делает глоток и слизывает пену с верхней губы.
— Ну и… — произносит он. — Как все-таки делишки?
— Хорошо.
Она не собирается вдаваться в подробности. Какого черта Стэка волнует, как ее делишки!
— Я знал, что у Ноэлевой мамки есть парочка сестер, — продолжает Стэк, — но даже не догадывался, что…
Тут он останавливается, подыскивая нужные слова.
— Что?
— Что одна из них так молода и так… бесподобна.
Ну вот — приехали!
— Ну, теперь вот знаешь.
Она отпивает из бутылки. Он — из кружки.
— И чем ты занимаешься?
Джине хочется заорать. Она что — на свиданку пришла?
— Я занимаюсь программированием.
— Ух ты!
Пошло немного не так, как он задумывал, догадывается Джина. Что ему на такое ответить? Сказать: забавно, я пробавляюсь тем же самым, только немножко с другого боку — пиратство, знаешь ли.
— В какой области? — спрашивает он.
— Восстановление данных. Я обслуживаю разработчиков.
— Интересно.
— Ни фига. — Она склоняется к нему. — Послушай, Терри, я не намерена говорить с тобой ни о моей работе, ни о моей зашибической жизни — только о моем брате и о племяннике, договорились?
Цивилизованно, нейтрально. Ровненько.
Стэк улыбается. Сегодня он уже меньше смахивает на священника в штатском. На нем пиджак, рубашка, только галстука недостает. У него густые седеющие волосы, усталые карие глаза, недобрый изгиб губ.
— Хорошо, — откликается он, — договорились.
— Ладно, спасибо.
— Я сказал тебе, что не оставлю этого просто так? Я держу свое обещание. Я, скажем так, навел… справки.
Он останавливается, ждет эффекта.
Джина не выдерживает и спрашивает:
— И?..
— Ты как-то слишком торопишься, тебе не кажется?
— А ты разве нет? Ты же сам говорил: кто бы это ни сделал, он за это заплатит!
— Говорил, говорил. И он, конечно же, заплатит.
— Так в чем же дело?
Джина в шоке от избранной ею тактики. Может, за наглостью она прячет свой страх? Ведь, что говорить, после того, как она взяла у Катерины номер Стэка, но прежде, чем позвонить ему, она проштудировала в интернете несколько газетных архивов и обнаружила следующее. Помимо нарушения закона об авторском праве на миллионы евро в год, помимо торговли героином, экстази и марихуаной, помимо перевозки молоденьких девушек из Восточной Европы, группировка Стэка небезосновательно подозревается — и тут надо смотреть правде в глаза: Ноэль мог быть к этому причастен — в трех недавних и особо жестоких убийствах.