Сердце бешено колотится. Во рту пересохло.
Он распрямляется, отводит полу пиджака, трогает рану. Кровотечение, похоже, прекратилось.
Это хорошо или плохо? Непонятно.
Но болит, сука, так, что…
Он старается унять дрожь. Пялится на царапины, выщербленные на металлической поверхности стола.
И все же: что сегодня произошло?
У него в голове не укладывается. Понятно, что он собирался напасть и отомстить. В меру сил и возможностей. Вряд ли у кого-нибудь хватит лицемерия осуждать его. Но в итоге напал не он — напали на него.
Он качает головой. Не догоняет.
Напали на него. Запугивали, провоцировали, а когда он попытался защититься, эти сучары выстрелили ему в спину.
И естественно, когда он говорит «они», он по-прежнему имеет в виду Ларри Болджера. Семейство Болджер. Кого-то из Болджеров. С достопамятного разговора с Джиной и вплоть до настоящей секунды он руководствовался именно этим соображением.
Вот жопа!
Он встает из-за стола. Выхрамывает из офиса, оглядывается, берет ближайший предмет, попавший ему на глаза, — ломик, лежавший на деревянном ящике. Поднимает его и представляет, насколько слаще было бы воспользоваться им. Это вам не какой-нибудь нож. Представляет, как ломик взрезает воздух, мощно входит в плоть, касается кости, потом сухожилия, мышц, тканей мозга… фонтаны крови…
Марк прохаживается по складу, размахивает ломиком и чувствует небывалый прилив энергии, который длится всего лишь несколько секунд.
А потом ему становится по-настоящему хреново.
Он пятится, теряет точку опоры. Протягивает руку, чтобы за что-нибудь ухватиться, и нащупывает бортик небольшого погрузчика. Восстановив равновесие и дыхание, он снова осматривает ломик.
Кого он пытается перехитрить?
Где? Когда? Как?
Он швыряет ломик на пластиковое сиденье погрузчика и делает еще несколько осторожных шажков. Морщится от каждого движения. Останавливается у первого ряда поддонов. Рядом еще один ящик. Опираясь спиной о поддоны, а руку для поддержки поставив на ящик, Марк соскальзывает на пол и приземляется в положение сидя.
Он пытается воспроизвести события, приведшие его сюда, восстановить по памяти свои действия, но в голове все сбилось так, что не настроить. Все образы приобрели какой-то лихорадочный, искаженный оттенок; в них появились черты, присущие кошмарам.
Проходит несколько секунд, потом он лезет в карман за фотографиями. Раскладывает их на бетонном полу рядом с ящиком. Останавливается на каждой: сначала бегло, Потом подольше, с каждым разом все дольше фиксируясь на лицах отца, матери, сестры…
Отлив, дико холодно, но небо поражает несусветной красотой. Красное, с живописными перышками облаков в напоминание о минувших ливнях.
Ночь будет ясной.
Нортон сидит на деревянной скамейке. Ноги скрещены, он вжался в пальто, старается согреться. На пляже почти никого. Несколько людей с собаками. Бросают палки. За скамейкой — небольшая стоянка. Его машина припаркована прямо тут, за спиной. Нортон слышит, как рядом с ней паркуется другая.
Через минуту с правого бока появляется Фитц. Присаживается рядом, кряхтит.
Нортон держит паузу, потом приступает:
— Фитц, ты мне можешь объяснить, что за херня творится? Пресвятая Богородица, это же ни в какие ворота не лезет!
— Да знаю я, знаю. Но, Пэдди, давай по-честному. Согласись, это не совсем привычный для нас род деятельности. «Хай кинг» ведь больше по…
— Ах так! Теперь оказывается, что это не твоя… твоя специализация? Вот, значит, как?
— Как?
— Да так, что раньше ты по-другому разговаривал. Ты говорил, что это для вас как поссать сходить.
— Да, но…
— И ты без всякого стеснения брал мои гребаные деньги…
— Эй, Пэдди, остынь, брат.
— Нет, это ты остынь! Ты остынь. Мать твою!..
Рано утром раздался первый из трех сегодняшних звонков. Нортон был дома, на кухне, сражался с тостером. Его била дрожь, причем не только из-за арктического холода, установившегося между ним и Мириам. Второй звонок поступил намного позже. В этот момент он находился в разгаре бешеных поисков нового, более уступчивого физиотерапевта. Затем, после небольшого перерыва, около часа назад, раздался и третий. Нортон как раз подруливал к частной клинике в Миллтауне.
По-настоящему он проникся серьезностью сообщений, лишь когда, счастливый, зажав в кулачке заветный рецептик, вышел от нового физиотерапевта. Лишь тогда в его голове появилось место для новых мыслей.
Нортон глубоко затягивается оздоровительным морским воздухом. Прямо перед носом пролетают две чайки; они летят и гагачат. Вдали на горизонте плывет корабль — крошечная точка, паром.
И бог с ним.
Ситуация с Дермотом Флинном, конечно, неоднозначная. С одной стороны, вышла лажа; без нее было бы легче. Но с другой стороны, пользы от этой лажи больше, чем вреда. Считай, им повезло, что парень больше не маячит перед глазами.
Зато вторую ситуацию Нортон просто не в состоянии постичь. Марк Гриффин подкрадывается к Ларри Болджеру с кухонным ножом наизготове? Свободно разгуливает с ним, а потом дырявит людям ноги?
Это просто не укладывается в его голове.
В конце концов он успокаивается и сдержанно произносит:
— Значит, так, Флинну теперь не поможешь, но второго… тебе придется найти. Тебе придется его остановить.
— Остановить? Господи, Пэдди, я прямо не знаю. Это заходит слишком…
— Слишком что? Далеко, ты хотел сказать? А по чьей вине, позволь спросить?
Фитц не отвечает.
Они долго молчат. Мимо проходит пожилая парочка. Мужчина кивает двум джентльменам, сидящим на скамейке, и произносит приветственное «Добрый вечер».
Два джентльмена кивают в ответ.
— Ничего этого не случилось бы, — возвращается к беседе Нортон, — не облажайся вы с Ноэлем. Если бы прошло по плану, все только и обсуждали бы бандитские разборки и как там все запущено. И твоя Джина не задалбывала бы всех своими дебильными вопросами.
Фитц опять крякает, но молчит.
— Ладно, — продолжает Нортон. — Она звонила. Повтори, что именно она сказала?
Эта тема в некотором смысле даже более серьезная, чем Марк Гриффин. С ним все ясно: он расхристан, разнуздан. Ранен, слаб. С ним не будет проблем.
А с Джиной Рафферти?
Ой ли.
Она, видите ли, оставляет сообщения на автоответчике Марка Гриффина. Звонит на Харкорт-стрит. Беседует с журналистами.
Конечно, черт возьми, будут.
Фитц выдыхает.
— Так-с, — произносит он; чувствуется, что ему неохота продолжать. — Значит, она спросила, не могли бы они встретиться. Он спросил зачем. Она ответила, что у нее есть история. Он спросил, что за история. Она ответила, что не хочет вдаваться в подробности по телефону. На это он сказал, что у него много дел и что она не представляет себе, сколько таких звонков он получает в неделю. Для начала она должна закинуть ему хоть что-нибудь. Тогда она немного пораспространялась на тему двух Ноэлей. Поскольку на этой стадии она уже почти мямлила, по-моему, товарищ не сильно впечатлился.
— Она еще кого-нибудь упоминала? — спрашивает Нортон. — Терри Стэка? Ларри Болджера?
Нет. Мне показалось, что она изо всех сил старалась… как это… сохранять бдительность.
— Понятно.
Нортон вздыхает. В груди вдруг становится тесно. Сказали, что этот налпрокс точно такой же, как наролет, но что-то непохоже: Нортон улавливает тончайшие вариации, незначительные оттенки.
— Ну и чем все закончилось?
— О’Дрисколл заявил, что, не имея веских доказательств, она лишь теряет время. Свое. И его. Твоя притихла. На этом все закончилось.
«Конечно нет», — размышляет Нортон. Он смотрит на часы.
— Нужно что-то предпринять, — произносит он. — Сегодня. Завтра уже будет поздно.
— Бог ты мой, Пэдди!
— Что?
— Я не знаю, просто… еще двоих…
— А разве у нас есть выбор, Фитц? — Он шепчет громко, отчаянно. — Ты мне скажи. Осталось всего ничего. Она задаст еще несколько гребаных вопросов не тому, кому надо, и нам кранты. Все может развалиться за одну секунду.
После долгой паузы Нортон произносит:
— Короче, Фитц, ситуация вышла из-под контроля. Я это понимаю. И часть вины лежит на мне. Это я тоже понимаю. Если ты разберешься с сегодняшней херней и покончишь с этим… я дам тебе миллион евро сверх того, что должен. На офшор. Никто не отследит.
Фитц разворачивается к Нортону. Присвистывает:
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Хрена себе!
Нортон выжидающе разглядывает горизонт.
Фитц проводит рукой по волосам. В итоге произносит:
— Да. Можно.
— Мне не важно как, главное — результат. И сделай это сам, слышишь?
— Да.
— Никаких агентов, подрядчиков. Сам.
Фитц проводит рукой по волосам. В итоге произносит:
— Да. Можно.
— Мне не важно как, главное — результат. И сделай это сам, слышишь?
— Да.
— Никаких агентов, подрядчиков. Сам.
Фитц кивает.
Нортон долго молчит, потом говорит
— Итак. Где она сейчас? В данный момент?
— Мм… дома. На квартире. Она там целый день проторчала.
Нортон встает. Сейчас темнее и прохладнее, чем когда он сел на скамейку. Город мерцает огнями по кромке залива.
Он смотрит на Фитца.
— Ну и, — произносит он, — какого хрена ты сидишь? Чего ждешь? Возвращайся туда. Паси ее. Может, она снова позвонит Гриффину. Может, он позвонит ей.
6
Без четверти восемь у Джины звонит мобильный. Она лежит на диване и смотрит «Сайнфедда». Одним глазом. Честно говоря, вообще не смотрит. Она отключает звук и переводит глаза на стол, на телефон. Смотрит и думает: а надо ли вставать с дивана, подходить? Нет настроения для общения с внешним миром.
Зачатки паники, наметившиеся с утра, сначала переросли в уныние, потом в оцепенение. После краткого, но унизительного разговора с журналистом она зашвырнула мобильный куда подальше и отправилась в спальню как была — в костюме. Прилегла.
Злость так и распирала ее.
Она уверена, что сделала все правильно.
Назови она побольше имен и объясни все подробнее он все равно остался бы при своем. Сказал бы: «Да, ясно, круто, а чем докажете?»
Потом, уже днем, она переоделась в джинсы и футболку. Приготовила кофе, села за стол и полезла в интернет, смутно надеясь найти… непонятно что. Прогуглила Би-си-эм и узнала все, что только возможно, о компании, в которой раньше работал брат. Перешла по ссылкам на сайты других инженерных контор. На одном из ресурсов Евросоюза прочитала официальный отчет по должностным преступлениям в корпорациях. Где-то еще нарыла статейку о недавно разразившемся в Греции скандале, связанном со взятками, шантажом и несколькими якобы случайными смертями. Наткнувшись на нее, Джина почувствовала приятный подъем, как будто рассчитывала найти в этой истории подтверждение своим догадкам. Но воодушевилась она ненадолго, потому что все это оказалось полной туфтой. Ничего не подтверждающей и ничем не подтвержденной. Не имеющей никакого отношения к реальности. Очередной интернет-прогон. В который может поверить только сумасшедший.
Теперь, по прошествии нескольких часов, она валяется на диване, ждет, когда замолкнет телефон, и думает: «Да-а, сумасшедшая — это как раз про меня». В результате, когда телефон действительно замолкает, она не выдерживает: отрывается от дивана, подходит к нему.
Пропущенный звонок. Неизвестный номер.
Она нажимает «Ответить». Стоит и. ждет. Она и вправду безумна.
На том конце поднимают трубку:
— Джина?
Она сразу же узнает его голос.
— Марк?
— Да.
— Как ты? Где ты? Ты получил мое сообщение?
— Нет, я… сообщение?
— Я оставила тебе на автоответчике утром сообщение. У меня не было твоего мобильного.
— Я…
— Просто я хотела сказать… по-моему, я пошла по ложному следу, с Болджером. Просто как-то не складыва…
— Я хотел сегодня… его…
— Что?
— Во всяком случае, пытался. До дела не дошло.
— Что… его?!
Молчание.
— Марк?
— Я пытался его… убить.
— О господи!
— Я правда собирался это сделать, но… даже не…
Он останавливается, — видно, рассказ дается ему с трудом.
Джина разворачивается и смотрит на телеэкран. Будто ищет в нем помощи, надеется, что сейчас пойдет бегущая строка или экстренный выпуск новостей. Что угодно. А вместо этого видит, как Крамер врывается в квартиру Джерри[52].
Она опять отворачивается.
— Ты даже не что?
— У меня был нож, а я…
— О боже!
— Я его даже не вынул, я не смог, я просто стоял, смотрел на него и…
— Где это случилось?
Он рассказывает. У него дрожит голос. Он беспрестанно останавливается, хватает ртом воздух. Услышав про то, как он пырнул мужика ножом в ногу, Джина замирает.
— Господи боже мой! — восклицает она. — И что потом? Тебя ранили? У тебя такой голос, будто…
— Нет, — быстро отвечает он. — Все нормально. У меня… все хорошо.
— А по голосу не скажешь. Не верю. — Она ждет, но он не откликается. — Марк, мне кажется, тебе очень плохо. Ты словно ошалевший. Что с тобой? Где ты, в самом-то деле?
Он по-прежнему молчит.
— Марк?
— Понимаешь, — продолжает он, — я… я их наконец-то увидел. Впервые за… увидел их. Увидел, какие они были.
Джина прикрывает глаза.
— Кто они? — шепчет она.
— Моя семья. — Он молчит несколько секунд. — Я и теперь на них смотрю. Люси была такая маленькая, она…
— Марк?
— …Была совсем крошечная. Смешно, правда?.. Мне-то тогда казалось… что она… большая, что у нее большие руки, большие…
— Марк! — умоляет Джина.
— Что?
— Где ты?
Он объясняет. Но говорит, что не может сдвинуться с места. Боится двигаться. Прошла уже куча времени, может несколько часов. Он не знает. Сердце колотится так, будто сейчас взорвется. И еще его тошнит.
— Это… это внутренняя тревога, — успокаивает Джина, — психологическая травма, пост… мм… — Она сама не знает, что несет. — У тебя нервный шок. — Она делает паузу. — Марк, мне приехать?
— Да, — стонет он. — Нет. — И снова стонет. — А тебе не сложно?
Она записывает, как ехать. «Черривейл индастриал истейт» — от входа направо, на третьем повороте налево, восьмой бокс слева.
Номер сорок шесть.
Нортон ожидает Рэя Салливана в холле отеля «Времена года», и тут звонит мобильный. Салливан нежданно нагрянул по пути на конференцию в Вене и вздумал пообедать. Разумеется, Нортон изменил свои планы — он собирался в «Гейт»[53] на премьеру новой трактовки Фрила[54]. Но он так взволнован происходящим, что не вполне готов к полноценной высококалорийной дозе Салливана. Он бы с большим удовольствием посидел сейчас в темноте, позволил бы другим играть, а сам расслабился бы.
Он смотрит на экран. Фитц. Это хорошо. Наверное. Он надеется.
Он нажимает кнопку «Ответить», подносит телефон к уху:
— Да?
— Пэдди, слушай, я уже в тачке. Знаю, где твой пацан.
У Нортона отлегло от сердца. Что теперь? Хотя зачем ему знать, что теперь. Он оглядывает холл. Когда они стояли с Фитцем на парковке, обдуваемые ветром и готовые распрощаться, он сказал, что детали его не интересуют, только широкие мазки.
Время поджимает.
Он хочет, чтобы с этим было покончено.
— Пэдди? Ты тут?
— Да.
— Ладно. Перезвоню тебе позже.
— Давай. Отлично. Молодец.
Вот и все.
Нортон убирает телефон, поднимает глаза и видит, как Рэй Салливан выходит из лифта.
Джина надевает свитер и коричневую кожаную куртку. Пока ждет такси на улице, куртку приходится застегнуть. Дождь прошел, небо прояснилось, но похолодало.
Она стоит и умоляет такси приехать побыстрее. Она жутко нервничает.
Вертит головой туда-сюда, вздыхает, оборачивается.
Джина живет в типовом перестроенном доме на набережной. Здесь таких много. Вечерами в этом районе становится особенно уныло. В первых этажах все заперто, кроме разве что случайного «Спара»[55], или пустого итальянского ресторана, или тематического паба при новой гостинице. Здешние улицы, отделяющие новые гостиницы от нового жилья, бездушны. Они лишены атмосферы, а поэтому неестественны, что, вероятно, отражает воззрения девелопера на «новое» городское жизнеустройство.
Джина до сих пор не может привыкнуть: какой же это город?
Подъезжает такси.
Водитель оказывается молчуном — удача. Но вместо того, чтобы продолжить маршрут, которым он прибыл — из города, — он направляется к платному мосту. И это логично. Просто Джина не была готова к такому неожиданному столкновению с Ричмонд-Плазой.
Как только они оставляют стройку позади и устремляются через город на запад, Джинины мысли переключаются на совершенно иные предметы. Во что она впряглась? Начиная с понедельника, они с Марком разговаривают: напряженно, остро, почти интимно. Очно или по телефону. Оставаясь при этом абсолютными незнакомцами. Как странно! Теперь она чувствует себя отчасти ответственной за него. Ведь если бы она не навела его на мысль о Ларри Болджере, он не стал бы…
Но нож…
Душа у нее уходит в пятки.
При встрече он показался ей слегка опасным. Выходит, она не ошиблась. Тогда же он показался ей ранимым.
Джина выглядывает в окно.
Мысли ее вскоре размываются, как и пейзаж за стеклом. Он начинает ровно стробоскопически помигивать бесконечной чередой самореплицирующихся пригородных домиков.