Работники были, к слову сказать, под стать Бэрману. Такие же хмурые мужчины в грубой рабочей одежде. А из женщин наличествовала только пожилая толстуха в накрахмаленном чепце поварихи.
Сьену же рассматривали, точно заморский фрукт — крайне недоуменно. Мол, что за диво такое нездешнее.
— Девушку зовут Сьена, — представил её Бэрман.
Спорить с ним никто не стал. Задавать вопросы, кстати, тоже. Видимо, не принято в "Счастливой долине" вопросы задавать хозяину.
— Моя новая работница, — добавил он чеканно.
Работники согласно, но абсолютно молча закивали головами.
"Боже, чтобы я тут не делала, но говорить я разучусь точно", — подумала Сьена и с невольным страхом покосилась на Бэрмана.
Бэрман первым дело решил переговорить с Рэдклиффом. Они закрылись в кабинете и управляющему пришлось полностью отчитаться о работе, проделанной в отсутствии хозяина. Придраться при всем желании тот не смог, как бы ему не хотелось, но преданный взгляд помощника по-прежнему внушал смутные подозрения.
— Я потом все еще раз перепроверю, — предупредил Бэрман на всякий случай.
— Как пожелаете, — безропотно согласился Рэдклифф.
— Девчонку определи в свинарник, — распорядился хозяин. — И чтобы пальцем её никто не трогал. Узнаю — убью!
— Не извольте беспокоиться, всех предупрежу.
Вот тут ранчмен ни на миг не сомневался в словах работника. Рэдклифф донесет до сознания каждого, достучится до самой дубовой башки, суток не пройдет — все пастухи на на самых дальних пастбищах буду знать о распоряжении Бэрмана.
Когда он вышел из кабинета, девушка все еще ждала на открытой веранде. От духоты она вспотела, темные круги расплылись подмышками на одежде, бисеринки пота блестели над верхней губой.
— Иди к Марле на кухню и скажи, чтоб воды согрела — помыться. Пусть даст тебе мыла постираться и чистую одежду на смену. Потом придешь в гостинную.
— Спасибо, — пролепетала воровка и попыталась изобразить нечто вроде поклона. — Я так вам благодарна. Если бы не вы…
— Пошла вон, — сказал Бэрман и ушел к себе в спальню.
Ему тоже не мешало смыть дорожную грязь и переодеться. Его ванна давно готова и вода подогрета в самый раз, чтобы можно было получать от купания максимум удовольствия. Смыть с себя наконец-то пыль проклятой Моренды — разве это не блаженство?
Лежа в ванне Бэрман с наслаждением выкурил сигару, настроение у него было отличное. Просто великолепное, сказать по правде.
Но показывать его своим работникам, а тем более новенькой, суровый ранчмен не стал.
Надо признать, после купания смотреть на девушку стало гораздо приятнее. Волосы у неё оказались золотисто каштановыми и вьющимися, а не серыми от въевшейся пыли и торчащими в разные стороны неопрятной паклей, кожа — нетронутой загаром, белой, с рассыпанными по переносице крошечными веснушками, даже, кажется, глаза отмылись до небесной синевы из блекло-голубых. Рабочие штаны оказались чересчур длинными и широкими, потому сидели на Сьене мешковато, зато рубашка очень соблазнительно обрисовывала её грудь.
— Это твоя рабочая одежда. После работы ты будешь переодеваться в платье, но штаны и рубаху будешь стирать через два дня на третий. Поняла?
— Поняла.
— Пошли я покажу, где ты будешь жить, — сказал Бэрман.
Крепкий дощатый сарай расположенный впритык к будущему месту работы закрывался на огромный висячий замок. Окон в нем, естественно, не было. Зато полным полно щелей в стенах и крыше.
— Чему лучше будешь убирать за свиньями, тем легче тебе будет дышать по ночам, — без всякого оттенка злорадства предупредил фермер, захлопнув дверь у неё перед носом и тщательно провернув ключом в замке. — Теперь отдыхай.
А накормить новую работницу в тот вечер забыли.
Поначалу едкая вонь свинячьего дерьма резала Сьене глаза, но через несколько недель девушка привыкла, принюхалась и почти перестала чувствовать запах. А может быть, и в самом деле её старательность вознаградилась сторицей. Работа была тяжелая, но несложная, да и свободного времени оставалось достаточно, чтобы помогать на кухне Марле. Особенным трудолюбием Сьена никогда не отличалась, но поварихой можно было немного поболтать. Или хотя бы послушать, как звучит человеческий голос. Марла щедро делилась сплетнями, нравоучениями и рецептами пирогов, найдя в бывшей воровке необычайно благодарного слушателя. Там же на кухне Сьена обедала и ужинала. Потому что есть в общей столовой рыжий управляющий ей категорически запретил.
— И правильно, нечего перед мужиками сиськами трусить, — поддакнула ему Марла. — Еще сбесятся. Кобели цепные.
Хозяин Бэрман, как его называли все обитатели "Счастливой долины", каждое утро сам открывал запор на дверях сарая, где обитала Сьена, но в свинарнике и на кухне появился от силы раза три. По своему обыкновению, молча окинул работницу долгим пронзительным взглядом темных глаз и ушел по своим делам.
— Хозяин любит дисциплину, — сдержанно похвалила его повариха. — И очень хорошо разбирается в людях. Но хвалит кого-то очень редко. Хозяин считает, что излишние похвалы развращают.
И то верно. Обитатели фермы не выглядели чрезмерно развращенными.
Постепенно Сьена освоилась с такой жизнью, мало помалу втянулась в работу, и не смела роптать на судьбу. Хотя все же не теряла надежду, что по истечении года сможет убраться отсюда и вернуться в Моренду. Правильно говорили монашки из сиротского приюта: "Человек привыкает ко всему".
Пожалуй, Сьена сильнее удивилась, если бы этого не случилось вовсе. Теплой ночью в самом конце весны её разбудил звук ключа, поворачивающегося в замке. Девушка не стала делать вид, будто крепко спит, и не сопротивлялась, когда Бэрман откинул в сторону тонкое одеяло, которым она укрывалась. Сквозь щели в досках сочился лунный свет, и Сьена прекрасно видела — мрачное выражение на лице ранчмена не изменилось даже, когда он снял с неё рубашку.
Нет, нельзя сказать, чтобы Бэрман был груб. Все произошло как-то само собой, без участия сознания. И если бы для Сьены этот раз не стал самым первым, то возможно, бывшей воровке понравилось бы. А вот Бэрман удивился. Ему прежде никогда не доводилось иметь дело с невинными девушками. Выразилось его удивление в одной единственной фразе:
— Я не знал. Извини.
Почти сразу он ушел, так же плотно и тщательно заперев за собой дверь.
Потом Бэрман стал приходить ночью в сарай по нескольку раз в неделю. Точнее — через день. Приходил, тяжело дыша, забирался к Сьена под одеяло, целовал без всякого стыда, даже там… хм… куда целовать по закону не полагалось, осторожно, чтобы не раздавить девушку своим весом, ложился сверху и… Это было приятно и не слишком сложно. Наверное, потому что ранчмен никогда не ругался, если Сьена делала что-то не так, как ему хотелось. Он вообще её не обижал ни словом, ни жестом. Как, если практически ничего не говорил?
— А сколько хозяину лет? — как-то спросила Сьена у поварихи.
— Тридцать шесть.
— Такой старый?! — поразилась девушка.
На её взгляд выглядел Бэрман гораздо моложе своих лет. Высокий, мускулистый, длинноногий, ни морщин, ни седины.
Марла только расхохоталась.
— Мужчина в самом соку. Не какой-нибудь сопляк худосочный! Не перебирай добром, малявка.
Сравнивать Сьене было не с кем, и выбирать тоже не из кого. Мамаша все время твердила: "От добра — добра не ищут". В конце концов, Бэрман её не насиловал и не бил. Чего еще желать от мужчины бродячей девчонке-воровке?
Один Бог ведает, чего ждал Бэрман целых два месяца. То ли присматривался к поведению своей наложницы, то ли хотел, чтобы она сама попросила его об одолжении, но только в середине лета, когда от жары в окрестностях "Счастливой долины" лопались камни, ранчмен велел Сьене перебираться в господский дом. Можно сказать, что это было своеобразное повышение по службе. Теперь девушка весь день мыла посуду. Правда, посуды оказалось много, очень-очень много. Кроме тарелок, из которых ели все работники фермы, имелись еще огромные котлы и чаны, сковородки и кастрюли. Как говорится: "Кто хорошо работает — тот хорошо ест".
Правда, комнатушка, где теперь жила Сьена, по-прежнему запиралась снаружи, а ключ хранился в кармане у Бэрмана. По сравнению с сараем, где спать приходилось на матрасе набитом соломой, комната показалась девушке дворцом. Настоящая кровать застеленная чистым бельем, туалетный столик со старинным зеркалом, плетеное кресло и кружевные шторки на окне забранном ажурной кованной решеткой.
— Спасибо! Какая прелесть! — взвизгнула Сьена, когда Бэрман привел её в дом, и попыталась обнять его и чмокнуть в щеку.
Грубо отталкивать девчонку ранчмен не стал, но постарался, как можно решительнее отстраниться от такого незапланированного проявления нежности.
— Мне и в самом деле очень понравилось, — оправдывалась Сьена. — Все такое… чистенькое, красивое.
— Очень хорошо, — проворчал явно смущенный мужчина и заторопился оставить девушку наслаждаться его благодеянием.
Все-таки странным человеком был хозяин "Счастливой долины". Не жестоким, но и не добрым. Он даже подарки делать не умел. Чего стоил тот отрез ткани, который он как-то принес Сьене в подарок. Где только взял такую — непонятно.
— Вот! Пошей себе платье, — заявил ранчмен. — Тебе пойдет такой цвет.
Слов нет, в синем Сьена сама себе казалась красавицей. Она еле дождалась, когда Бэрман уйдет и потом почти до утра крутилась перед зеркалом завернувшись в дорогую шерсть василькового веселого цвета. Все бы хорошо, но шить девушка не умела совершенно. Не знала, как иголку держать. Несколько вечеров она прорыдала над злосчастным отрезом, пока не догадалась пойти за советом к Марле.
— Если я не смогу пошить и испорчу ткань, Хозяин будет сильно ругаться?
— Будет, — согласилась толстуха.
— А что же делать? Я не умею шить, — призналась Сьена.
Марла сжалилась, сама сняла с посудомойки мерки, раскроила полотно, и показала, как управляться с иглой и ниткой.
— Никто тебя в шею не гонит, малявка. Сиди себе, шей потихонечку. Глядишь, научишься и заодно Хозяину угодишь.
Оценить старания бывшей воровки Бэрман не торопился. Он и глядеть на то, как идет шитье, не стал, когда она попыталась похвастаться своими успехами. Отодвинул рукоделие в сторону и стал медленно расстегивать пуговички на платье. Под горячими поцелуями, казалось, плавилась кожа. Теперь Бэрман старался сделать так, чтобы его юной любовнице ночные утехи приносили столько же удовольствия, сколько доставалось ему самому. Не останавливался до тех пор, пока Сьену не захлестывала обжигающая волна блаженства.
Когда-то в детстве (еще мать жива была) довелось ей очутиться на берегу океана, и пуще всего остального запомнились девочке приливы и отливы. Когда вслед за приливом, неизбежно наступал отлив: берег стремительно обнажался, блестел бесплодным грязно-желтым песком, а водросли, в воде казавшиеся диковинными цветами, превращались в неопрятные тряпки. Так ж точно, каждая ночь, проведенная с Бэрманем, каждый прилив наслаждения, заканчивались пустотой в кровати и в сердце.
Видит Бог, Сьена очень хотела полюбить молчаливого и нелюдимого хозяина "Счастливой долины". Скажи он хоть одно ласковое слово, приголубь, просто обними или останься в её постели до самого утра, она бы с радостью отдала Бэрману сердце и всю душу без остатка. За одну крошечную улыбку, за искреннюю шутку — всю свою нежность, любовь и заботу. Ах, как же хотелось Сьене проснуться однажды на рассвете в его крепких объятиях, прижаться щекой к широкой груди и услышать: "Я люблю тебя, малышка". Больше, в общем-то, и не нужно ничего. Лишь бы только звал по имени и не закрывал на ночь в комнате.
И какое-то время Сьена ждала и надеялась. Еще немного и чудо случится. Не сегодня, так завтра или послезавтра. Если она станет еще нежнее и покорнее его воле, вот тогда, наконец… Ждала почти до самой осени. Пока не поняла, что надеяться нет никакого смысла.
Пройдет еще какое-то время, она забеременеет, а рано или поздно это произойдет (странно, что до сих пор этого не случилось). Бэрман обязательно женится. Ведь ребенок — его наследник должен быть законнорожденным. И всю оставшуюся жизнь Сьена проведет в "Счастливой долине". И хорошо еще, если её до самой смерти не станут запирать на ночь в комнате.
Всю жизнь прожить с человеком, чудом умудрившимся привязаться, если не душой, то, определенно, телом к подневольной батрачке недостойной доброго слова! А со временем Сьене предстоит стать часть меблировки господского дома, чем-то вроде большого фамильного стола из розового дерева.
И ведь не сбежишь. Пустыня не пустит за границы "Счастливой долины". И руки на себя не наложишь. У Бэрмана чутье волчье. Едва почудится ему, будто наложница задумала что-то недозволенное, сразу троит бдительность. Станет на десять замков запирать, а может и кандалы надеть.
Оставалось только смириться, как учили монашки в приюте. Дескать, первейшая женская добродетель — смирение. А еще терпение и покорность судьбе. Черт бы их подрал эти добродетели!
Сьена терла полотенцем уже сорок вторую по счету тарелку, бездумно глядя в окно. Хозяин будет недоволен, если посуда не заблестит точно серебряная.
В это время через ворота под громкий возглас "Э-эй!" во двор въехал тарантас, запряженный парой вороных. Гнедая кобыла под седлом бежала привязанная сзади. Тарантас и лошади принадлежали достопочтенному судье Роллу из Морендо. Его пушистые белые усы Сьена узнала бы из тысячи похожих. Возможно, судья приехал специально, чтобы поглядеть на несостоявшуюся каторжанку, а возможно у него было еще какое-то важное дело к землевладельцу Бэрману. Этого Сьена не узнала. Как только мужчины удалились в кабинет, расположенный в другом крыле дома, она, повинуясь мгновенному почти бессознательному решению, сняла и швырнула на пол фартук, потом вышла во двор, спокойно отвязала гнедую, забралась в седло и ускакала прочь.
Бэрман искал девушку без остановки всю осень и зиму, но Сьена словно сквозь землю провалилась. Заглянул под каждый камушек и кустик, нанял в Грифонне трех опытных сыщиков. Безрезультатно. Её не нашли ни живой, ни мертвой.
Наступила весна. И однажды утром Рэдклифф нашел хозяина "Счастливой долины" в сарае, где раньше жила бывшая воровка. Бэрман повесился на добротной новенькой веревке. Аккуратно и качественно, как делал все в своей жизни.
Записки он не оставил.
16/01/2007
Монолог Кирдана Корабела в канун отбытия Последнего Корабля, или Почему от эльфийской цивилизации не осталось материальных следов
— Что, значит, перенести дату отправления Последнего Корабля? Почему выбились из графика? Это вы будете лично Манвэ рассказывать! И отчеты писать тоже! И я с удовольствием погляжу, как вы объясните руководству причины отсрочки наступления Эпохи Владычества Людей. Штрафы и неустойки тоже вы будете платить?!
Берите пример с лихолесцев.
Леголас, доложись! Как вы там все вопросы порешали?
Во-о-от! Учитесь у профессионалов, как надо работать. Трандуил, небось, так свои холмы замаскировал, что с двух шагов не догадаешься, что там внутри чертоги царские. И не надо мне рассказывать про Лотлориэн. Не надо! Там делать нечего. Таланы по бревнышку разобрать, это вам не каменный дворец оприходовать.
Слушайте, я все-таки Корабел, а не Каменщик. Мне, что и тут над каждым стоять и следить, чтоб работали, а не на цветочки любовались? Будете в Валиноре бездельничать….хм…, если я не передумаю насчет выходных дней.
Да не жадный я, Гимли, не жадный. Крепостные стены Митлонда, как стояли, так и стоят. А дворцы дело такое. Сегодня есть, а завтра сожгли дотла. Что я людей не знаю? Им только дай "красного петуха" подпустить в чужую хату. Дворец, тем паче построенный какими-то эльфами, рука разрушить не дрогнет. А вот коровники! Коровники при любой власти пригодятся. А на камнях не написано, чьи они: эльфийские или людские. Нет, Гимли, я на гномов не наезжаю. Я и знать не знал, что ты каждый собственноручно вытесанный камень подписываешь. Я понимаю, что дело чести, и только успевай следить, чтоб не своровали. Народ уже давно пошел такой — ноги к чему угодно приделают, глазом не моргнут. Сам весла закрываю на два запора. Чтоб не сперли.
Не переживай, Леголас, они своих дворцов понастроят, дорог намостят, кораблей настрогают… Как раз твоё Лихолесье на это дело и пустят… Извини, это я так пошутил по-боцмански. Хотя, кто знает, кто знает… Но я так понимаю, раз ваша Эпоха пришла, то уж будьте так любезны, переходите на самообслуживание. Нет, я только что это слово придумал. Чтоб потом не кивали на нас, мол, эльфы такие-сякие, высокомерные сво… хм…, ну в общем Перворожденные оставили свои штучки, чтоб мы, люди, чувствовали себя убогими и безрукими. Обидно им будет, а от обиды порушат всё. Вот Гимли понимает. Ему тоже жалко. Оно ж приятнее начинать все с чистого листа, верно? Вот и я так думаю. Я бы даже сказал — политкорректно. Не переживай, Гимли, это не ругательство, это слово я тоже только что выдумал. Ну, извиняй, привычка у меня. Еще со времен Куйвиэнен осталась.
Э-эй! Поосторожнее там с сервизами! Не брюкву кантуешь! Я потом каждую вазочку пересчитаю и приму по описи. И упаси Эру, там хоть одна битая окажется!
Нет, ну пока не гаркнешь…
Как ты меня назвал? Педант? А я уж чего подумал… Так вот, мой дорогой лихолесский принц, чтоб ты знал, меня самолично Оссе за грязь и срач на рабочем месте гонял в три шеи. Не могу я побросать всё, как попало. Хоть инструмент, хоть дом, хоть город. Вот! И ты не можешь. И потом… знаешь, мне совершенно не хочется, чтоб они передрались из-за наших вазочек. Про книги я вообще молчу. Пустят на самокрутки… Ладно, я больше не буду. Арагорн и в самом деле мужик был отличный.