Я поправила рубашку и встала, глянула на эктипоса. Хотела сказать что‑то типа «я все равно найду тебя» или «тебе все равно не спрятаться», но быстро сообразила, как это глупо будет выглядеть.
Меня подтолкнули к другим невольникам, уже заклейменным и теперь сидящим под большим дубом под присмотром пары солдат. Кажется, здесь даже больше людей, чем поймали. Видно и рабы из каравана здесь, непонятно по какому признаку отобранные. Я просеменила к ним и села рядом с невысоким пожилым мужчиной с грустными глазами. Он смотрел куда‑то вдаль, ни на что не обращая внимания, но когда я села рядом, обернулся и оглядел с головы до ног.
— Позволь.
— Что?
Он вдруг взял меня за руку, а потом резко дернул за рукав, отрывая его от рубашки.
— Эй…
— Поверь мне, — тихонько проговорил он. Я глянула на него, на его чуть жалостливую улыбку и не стала дергаться, когда он поднял острый камешек и резким движением распорол рукав, снимая его у меня с руки, а потом еще разорвал его пополам вдоль, сделав две полосы из ткани. Тоже самое проделал и с другим рукавом.
Я покосилась на солдат, но те оставались безучастными, словно их это не касалось. А мужчина, тем временем взял одну полосу, нагнулся к моей ноге и стал аккуратно обматывать ее вокруг кольца на моей ноге, делая своеобразную подушку между металлом и щиколоткой. Только сейчас я заметила, что многие рабы сделали точно так же.
— Поверь мне, — тихонько проговорил он, продолжая работу, — без рукавов на рубашке тебе будет намного удобнее, чем без этого.
Возможно… только вот рабское клеймо теперь видно всем, но, кажется, этот человек знает, что делает. А клеймо… его все равно не спрячешь есть рукава или нет.
Замотав одним рукавом кольцо, он перешел ко второму. Как раз в этот момент из кузницы выволокли сопротивляющегося из всех сил Паука. Хотя как сопротивляющегося? Надсмотрщик даже не морщился, просто тащил его за собой, мало обращая внимания на все его попытки вырваться. Толкнул на табурет. И вот тут Паук, увидев клеймо в руках эктипоса, завыл, задергался. Кажется, даже на колени попытался упасть. Ни на его крики, ни на мольбу не обратили внимание. Несколько секунд и еще одним рабом стало больше. Воющего мальчишку приволокли к нам и бросили под дерево. Из рабов не шевельнулся никто. Я посмотрела на заканчивающего работу мужчину, покачал ногой, где кольцо было уже обмотано тряпкой.
— У вас большой опыт, я смотрю.
— Я уже десять лет как раб, — голос тихий и спокойный. Ага, я права, тут не только свежепойманные.
И что на это ответить? Ничего. Дождалась, когда он закончит со второй ногой, я поблагодарила его и подошла к Пауку, села перед ним и обняла. Его всхлипы постепенно затихли и он успокоился.
— Обещаю, мы что‑нибудь придумаем, — прошептала я ему. — Мы не будем рабами.
Не помню, что там еще говорила. Успокаивала, даже что‑то напела ему. Могла бы вспомнить, если бы захотела, но не буду, не уверена, что хочу вспоминать ту чушь, что наплела ему.
— Оптимист, как всегда, — наконец услышала я тихий голос друга. Друга? Давно ли? — И хватит обниматься, как девчонка, ей богу.
«Ой, дурак!», хотелось крикнуть. Какой же дурак! Вовремя язык прикусила. Отодвинулась и продемонстрировала ему ногу.
— Видишь? Сделай так же. — Потом покосился на дыры на его рукавах. — Если не хватит их, то от штанины немного оторви. Опытные люди говорят, что так будет лучше.
— Это рабы, что ли?
Что‑то не нравятся мне эти нотки презрения в его голосе.
— А сам‑то ты кто?
Паук мигом заткнулся и помрачнел, но рукава отрывать начал. Я отыскала подходящий камешек и стала распарывать его рукав пополам, когда Паук закончил.
— Давай помогу, тебе неудобно. — Я взяла одну полосу и стала обматывать кольцо ему.
— Слушай, а почему ты мне помогаешь?
Я подняла голову, обернулась.
— Вон тот человек помог мне. Я помогаю тебе. Ты потом поможешь мне или еще кому. Тебе не кажется, что наше положение и так не очень хорошее, чтобы еще держаться каждый себя?
Паук улыбнулся сквозь слезы.
— Ты словно не от мира сего.
— А может как раз от того мира, от которого нужно?
— Вряд ли. Такие долго не живут. Слышал я одного проповедника, который говорил, что людям надо держаться вместе, что и магов, мол достаточно, чтобы еще и между собой враждовать.
— Правильно говорил. И что?
— Да ничего, — пожал плечами Паук. — Прирезали его в драке, когда кинулся разнимать дерущихся. Говорю же, не живут такие долго.
— И тебе его не жаль?
— А чего дурака жалеть? Не полез бы не в свое дело — остался бы жив.
Симпатия к этому мальчишке чуть упала. Хотя кто я такая, чтобы судить? Не трогали бы меня, я бы тоже никуда не полезла. В гробу я видала этих магов, и в белых тапочках.
Честно говоря, я думала, что этот день мы еще пробудем в деревне, но уже далеко после полудни, по моим прикидкам часа в четыре дня, на всех стали сгонять в одну колонну, пристегивая цепи на руках к общей, образуя отряды по шесть человек. Нас, детей, выделили в отдельную группу почти в самый конец каравана. Кроме меня и Паука тут были еще только двое, примерно ровесники Паука, я оказалась самой младшей в караване. Хотя может среди девчонок и был кто поменьше, но те ехали на телегах. Кстати, их тоже сковали, правда кандалы надели только на руки и они были скорее символическими, настолько тонкая там цепочка. А стальные кольца, охватывающие запястья, были закрыты кожаным чехлом. Нет, определенно мне не надо было маскироваться. Интересно, караванщики адекватно воспримут, если я прямо сейчас сниму маскировку? Скорее всего, нет.
К нам приблизился высокий мужчина с мечом на поясе и в лисьей шапке. Я узнала того, кто распекал поймавших меня. Те его называли Джосом. Без всякого интереса он окинул строй рабов хмурым взглядом.
— Меня зовут Джос Ванд. Кто еще не понял, отныне вы все принадлежите мне. Я могу с каждым из вас сделать все, что захочу, а потому надеюсь, вы не доставите мне никаких проблем, и мне не придется ничего с вами делать. Надеюсь, всем всё понятно.
— Но это незаконно даже по законам магов. — Ну вот кто меня за язык тянет?
Джос повернулся ко мне и с интересом оглядел с головы до ног. Я звякнула цепями и чуть присела в реверансе. Джос не сдержал улыбку и жестом остановил одного из надсмотрщиков, уже начавшего разворачивать хлыст.
— Заморыш, я тебя помню. И мне нравится твое настроение.
На этот раз я выпендриваться не стала и не стала изображать из себя шибко остроумную особу и промолчала, хотя готова была сказать многое, только закончиться хорошо этот разговор не мог. По крайней мере, для одного из нас.
В общем, нас построили и погнали по дороге, при этом сами охранники ехали на лошадях, позади нас пылили повозки с рабынями и припасами.
Первый час пути превратился для меня в кошмар. Я постоянно пыталась идти как привыкла, при этом цепи на ногах постоянно задавали друг друга и больно били по щиколоткам. И это ведь они были еще обмотаны тряпками, что хоть немного, но защищало от цепей. Пока не привыкла двигаться расставляя ноги пошире, было очень неудобно и порой болезненно. Вот для чего на нас их одели? Куда мы денемся, да еще от всадников? И я не говорю уже о том, что кандалы на руках пристегнуты к цепи, на которой еще трое плетутся. По мне, так только лишнее издевательство. Или желание лишний раз подчеркнуть наш статус, сообразила я. Ничто не говорит о твоем положение лучше, чем вот эти гремящие при каждом шаге железки на ногах, пусть даже они тормозят движение каравана.
Я повернулась к Пауку, который шагал рядом со мной, но с другой стороны цепи.
— Слушай, а зачем нам на ноги цепи надели? Мы же плетемся как улитка.
Тот с начала движения выглядел совсем плохо. Кажется, клеймо отняло у него всю надежду, и он сразу растерял свою волю и теперь напоминал тень самого себя. Может я и не ту тему выбрала для разговора, но если я с ним не заговорю хоть о чем, то парень просто замкнется в себе и что‑то мне подсказывает, что для него это закончится очень печально.
— А куда им торопиться? — без выражения ответил он. — Мы же к реке идем, а там нас на баржи погрузят, и дальше уже по течению на север поплывем. Но пороги мы сможем пройти только в половодье, а оно через две недели начнется. Так что гнать быстро не имеет никакого смысла.
Я чуть дернула руками, обхватывая цепь и слегка подтянув общую к себе, рассмотрела замок. Да уж, технологический шедевр местных мастеров. Вот уверена, что смогу открыть его даже без магии. Хм… может потому цепи на ноги и надевают, видно находились умельцы. В кандалах не очень побегаешь, тогда как цепи на руках скорость бега снижают ненамного.
К вечеру мы прошли едва ли километров восемь. Паук, несмотря на все мои старания его расшевелить, замкнулся и отвечал односложно на все вопросы.
К вечеру мы прошли едва ли километров восемь. Паук, несмотря на все мои старания его расшевелить, замкнулся и отвечал односложно на все вопросы.
— Что ты к нему пристал? — наконец не выдержал еще один мальчишка, шагавший впереди на нашей цепи. — Не видишь, он потерял себя.
Что означает «потерял себя», понятно, но неужели он не понимает, чем это грозит Пауку. Так и спросила.
— Он же не выживет.
— А тебе что? — так же равнодушно поинтересовался тот. — Заботься о себе лучше.
— Вот потому ты и раб! — разозлилась я. — Заботишься только о себе, а когда тебя схватили, никто не позаботился о тебе!
— Я и говорю, каждый за себя.
— А я не хочу так! Я человек! Человек, а не чудовище! — давний спор с собой прорвался наружу, но был в корне задавлен ударом плети по спине. Не сильным, но чувствительным. Впереди идущий парень хмыкнул, но тут же тоже получил удар плетью и вскрикнул.
— Заботься только о себе, — ядовито прошипела я и снова повернулась к Пауку, старательно пытаясь привести его в чувство, заставить хоть на секунду выйти из этого его состояния равнодушия ко всему. Так увлеклась, что даже про цепи забыла и что идти в них неудобно.
За ужином его пришлось кормить чуть ли не насильно. К нам приблизился тот парень, что призывал думать о себе.
— Не хочет есть, давай вместе съедим его долю, — предложил он. — Все равно не выживет, видал я таких.
— Только посмей прикоснуться к его еде, и я так закричу!
Видно он всерьез опасался привлечь внимания надзирателей и поспешно ретировался, бубня себе под нос ругательства в мой адрес. А я ведь все слышала. Придвинулась к Паку и с размаху, насколько позволяли цепи, влепила ему пощечину, потом еще одну.
— Да приди ты в себя уже! Тряпка ты или мужчина?! Чуть трудности и уже расклеился! Я не могу, я такой гордый! Тьфу, смотреть противно! Ешь давай! — И сунула ему прямо в рот кусок черствого хлеба с небольшим кусочком вяленого мяса.
Паук ошарашено дернул головой и испуганно покосился на меня.
— Ты чего это, Ларс?
— Это ты чего? Я, между прочим, младше тебя! Это ты должен обо мне заботиться как старший товарищ! А ты что делаешь? Тряпка, червяк, жаба болотная, скулик склизкий!
От каждого моего оскорбления, произнесенного свистящим шепотом, Паук моргал и даже попытался отодвинуться подальше. Куда он денется с подводной лодки… точнее с цепи. Я снова ухватила его за ворот рубашки и встряхнула.
— Ну как? Пришел в себя? А теперь ешь и говори.
— О чем? — кажется, бедный парень совсем сбит с толку.
— О чем хочешь. О себе, о родителях, о рассвете над рекой, в конце концов. Ты, например, пробовал сочинять стихи?
— Чего? — Он что, решил, что я с ума сошла? Вон как пятится. Ну и пусть, по крайней мере, из взгляда исчезла пустота.
— Стихи. Такие рифмованные строчки, говорят, они еще звучат красиво, но это если поэт хороший попадается. Если плохой, то лучше его сразу прибить, чтоб и сам не мучился и других не мучил.
— Я не поэт! — Ого, а он испугался. Я хихикнула.
— Вот и хорошо. Значит, твоих плохих стихов слушать мы не будем.
Мы проговорили еще часа два прежде, чем заснуть. В основном ни о чем. Я не пыталась получить информацию, главное было заставить Паука говорить, чтобы он хоть на миг позабыл о своем положении, чтобы ожил. Немного рассказала о себе, в основном какие‑нибудь забавные истории, адаптируя их к этому миру. Понимала, что лучше бы нам выспаться перед завтрашней дорогой, но так же понимала, что если не разворошить Паука сейчас, когда он начал более-менее оживать, то завтра сделать это будет намного сложнее. И что, спрашивается, я с ним нянчусь? В конце концов, он старше меня! И я девочка! Правда, он об этом не знает. Уж не влюбилась ли я? Задумалась. Наверное, нет, просто этот парень мне чем‑то симпатичен. А может это и есть любовь? Я ведь не знаю, что это такое. Дома поговорила бы с мамой… мама… где она? Как они там с папой? Так, не думать об этом, если еще и я расклеюсь, то это будет точно конец.
Кажется, зря я замолчала, Паук опять собрался уйти в себя. Пришлось встряхнуть. Ну чего же я с ним нянчусь, а?
Глава 6
Такое путешествие мне надоело уже на следующий день. Очень неудобно двигаться в цепях на связке с другими рабами. И план побега готов. Замок, соединяющий наручные кандалы и цепь так, одно название. Тут и без магии можно его взломать, но вот от кандалов без магии уже не избавиться, да и потом удирать тяжко будет. Так что план был прост: ночью снимаю маскировку, усыпляю всех… ну на всех меня не хватит, но тех, кто будет находиться рядом вполне. В общем, усыпляю всех, кто рядом, избавляюсь от цепей и в лес, мы как раз недалеко от него идем. Повожу немного преследователей по нему, а там у подходящего места обрывок одежды, кровь, река, унесшее тело, а отсутствие сигнала от печати докажет всем, что беглый раб трагически погиб при попытке переправиться на ту сторону. Все просто. Почему же я уже третий день все еще шагаю в этом чертовом караване, бренча кандалами, которые до ужаса раздражают меня и натирают кожу? Но если уж иду, можно было бы снять маскировку и набросить на себя иллюзию, в караване нет магов, в этом я убедилась. Так и хотела сделать, но в первый же день мимо нас пронесся маг на коне, почему‑то внимательно оглядывая рабов и мало обращая внимания на надсмотрщиков. Рабы под этим взглядом сжимались, кто‑то в обморок упал даже, потом откачивали. Нас еще раньше заставили опуститься на колени, и когда маг проезжал мимо, мы все должны были опуститься на землю. Когда маг проехал, я все‑таки умудрилась посмотреть ему вслед. Дом Тельм. Уж не по мою ли душу? Точнее по душу того, кто убил их магов на дороге. Ну-ну, пусть ищут. Полагаю, в рабском караване искать убийцу никто не будет, тем более среди рабов. Но эта встреча заставила меня передумать снимать маскировку. Так что пришлось терпеть неудобства путешествия в человеческом облике.
За эти дни видела, наверное, больше человеческой подлости, чем за всю свою прошлую жизнь. Маги? Маги это уже не люди, к ним так трудно относиться, а здесь? Скованные рабы, ворующие у соседа еду, лишь бы выжить самому, доносы на попытку побега, в результате которого было до смерти запорото два человека. Караван специально остановили и заставили нас всех смотреть на это. В назидании, так сказать. Очень боялась, что попробуют пристать и к нам, но нет. Во-первых, нашу группу детей держали подальше от остальных, а во-вторых, обратила внимания, что за мной специально приглядывает один из охранников. Видно, Джос ожидал от меня каких‑либо пакостей, вряд ли он впечатлился моей отвагой при разговоре с ним, а вот нахальство оценил. Так что мог предположить попытку побега с моей стороны.
Этот охранник помешать мне никак не мог, так что я не обращала на него внимания, даже благодарна была за то, что избавил от многих проблем — видела, какие жадные взгляды бросает на раздаваемую нам еду тот парень, который предлагал мне поделить долю Паука на двоих. Своего соседа он буквально затерроризировал, причем делал все исподтишка, когда думал, что никто не видит. Вот кусок мяса украдет, вот подножку на ходу подставит, а потом смотрит, как надсмотрщик плеткой заставляет бедного парня подняться и идти дальше. На вторую ночь не выдержала, сняла маскировку и набросила иллюзию, усыпила всех поблизости (заодно потренировалась в заклинании), кроме этого подонка, подползла к нему и ухватила за горло, сдавив так, что тот дышать не мог.
— А теперь слушай сюда, подонок, — прошипела я ему прямо в лицо, глядя в расширенные от ужаса глаза. Чуть отпустила, давая возможность вздохнуть, а потом снова сжала шею. Парень дергался, всеми силами пытаясь оторвать мою руку от собственного горла, но не ему тягаться с силой мага. — Слушай и запоминай! — я его хорошенько встряхнула, его рыпанья мне уже надоели. — Если я еще раз увижу, как ты пытаешься воровать чью‑то еду или подставляешь кого‑то, следующую ночь ты не переживешь. Ты понял меня?
Этот трус отчаянно замотал головой. Кажется, он даже обмочился. Я такая страшная? С отвращение швырнула его в сторону и едва не полетела следом за ним. Блин! Забыла, что мы на одной цепи. Возникло стойкое желание избавиться от кандалов и свалить отсюда. С трудом переборола и вернулась на место. Рассеяла заклинание сна, а потом вернула маскировку на место.
И почему я терплю все это? Покосилась на Паука. Да вот из‑за него и терплю. За прошедшие дни он более-менее ожил, даже улыбаться начал, но уйди я и он умрет. Пока только я одна удерживаю его от отчаяния, заставляя жить и бороться. Ну не могу я его так просто бросить. Не могу и все. Привыкла уже к нему. Да и многие рабы не такие уж и плохие. Видела подонков, но видела и других. Те, кто проходя мимо нас, совал мне в руку лишний кусочек хлеба, полагая, что мне, самому маленькому тут, он нужнее. Тот раб, что обернул кольца кандалов на ногах. Видела, как некоторые помогали другим. Подлость и доблесть. Наверное, только в таких вот отчаянных ситуациях лучше всего видно кто есть кто. Никогда в спокойной обстановке так четко и ясно не увидеть сущность другого человека. И я наблюдала… и запоминала. И чем больше наблюдала, тем меньше мне нравились люди. Тех, кто помогал другим — единицы. А вот подставить другого, если это сулило им хоть малейшую выгода, даже если это лишний кусочек хлеба за обедом, готовы были почти все. Это были рабы. Рабы уже давно, несмотря на то, что клеймо у многих появилось только недавно.