— Итак, все было заранее спланировано.
— Джейк Пенлайон разрушил мою жизнь, Хани. Я чувствовала это с первого момента, когда увидела его. — Я истерично захохотала:
— Меня изнасиловали. Конечно, меня изнасиловали, и самым учтивым способом.
Я закрыла лицо руками.
Хани стала трясти меня.
— Не надо, Кэтрин, — сказала она, — не смейся так. Это уже свершилось. Лучше подумаем, что делать дальше. Этот человек…
— Он будет приходить ко мне каждую ночь. Он так сказал. О, Хани, когда я думаю об этом…
— А ты не думай. Уже ничего нельзя изменить. Мы здесь пленники, и, в конце концов, он обращается с тобой хорошо.
— Но только не с моим телом… — возразила я.
— Кэтрин, мы пережили ужасные события. Многое произошло. Эдуард мертв. Мой ребенок скоро родится. Мы далеко от дома. Дон Фелипе овладел тобой, помимо твоей воли, но не грубо, как он мог бы сделать. Будь благоразумна и постарайся вынести все, что нам уготовано.
Каждый в доме знал, что я любовница губернатора. Дон Фелипе не хотел видеть меня в течение дня, но по ночам продолжал приходить ко мне.
Ко мне, как и к Хани, относились здесь с уважением. Тихий дом был более удобным, чем галион, а Хани приближалась к сроку, когда ей будет нужен уход. Дженнет легко вписалась в новую жизнь. Она тосковала по Альфонсо всего несколько дней. Я так и предполагала, что это продлится недолго, — пока она не найдет другого ухажера. В доме были слуги-мужчины, и я видела красноречивые взгляды, которые они бросали ей вслед.
В течение первой недели я была слишком поглощена собой, но что удивило меня, так это то, что я быстро стала привыкать ко всему: спокойная жизнь, дом, прекрасные сады с цветами, неизвестными в Англии, тепло солнца, фрукты, растущие в закрытых садах. Мы даже не замечали охранников у ворот, которые не позволяли нам покинуть дом.
В доме была комната для рукоделия с ткацкими станками и холстами, в которой можно было вышивать. Хани разрешили сшить для себя платья. Я же пользовалась платьями, находившимися в шкафах спальни. Свобода действия принадлежала мне только в этом. Красивые женские платья, источающие запах масла, которым Мария натирала меня в конце каждого дня.
Я пыталась расспросить Марию, но она только трясла головой.
Иногда во мне просыпался бунтарский дух, и мне безумно хотелось высказать дону Фелипе, как я его ненавижу. Мне хотелось кричать: «Сделай побыстрей мне ребенка, чтобы я могла уехать от тебя!» Или: «Я буду бесплодной назло тебе. И что тогда, мститель?»
Но я никогда не говорила этого.
Постепенно я перестала ждать корабль на горизонте и смирилась со своей судьбой. Я боролась за себя и проиграла. Он просто воспользовался мной для мести. Я стала думать, как я отомщу дону Фелипе и Джейку Пенлайону, мужчинам, которые считают, что женщины только для их удовольствия: для удовлетворения похоти или мести, неважно.
Я ненавидела дона Фелипе Гонсалеса так же, как и Джейка Пенлайона.
Мы, Хани и я, составили некое расписание. Был март 1560 года, и ребенок Хани должен был родиться через несколько недель. Я полагала, что предстоящее рождение ребенка отодвинет все остальное на второй план. Мысли Хани занимал только будущий ребенок, и она все время шила одежду из тканей, которые нашла в комнате для рукоделия. Я была не в ладах с иголкой, но обучилась этому ремеслу с первых дней пребывания здесь только потому, что должна была что-то делать. Так мы часто проводили время за шитьем, ведя ничего не значащие разговоры.
Из окон мы видели маленький домик, окруженный высокой стеной, и гадали, что же там находится И как-то утром я решила выяснить все.
Я уговорила Хани пойти вместе со мной, но ей все время хотелось вернуться.
— Почему? — спросила я.
— В этом доме есть что-то неприятное.
— Выдумываешь…
— Я не хочу делать ничего, что повредит моему ребенку.
— Что с тобой, Хани? Что еще может случиться? Любой ребенок, который пережил последние месяцы, выживет и в следующие две недели.
Мы подошли к стальным воротам и заглянули во двор, который был выложен камнями голубого цвета, повсюду росли удивительной красоты цветущие кусты.
— Как красиво! — сказала я.
— Уныло, — настаивала Хани.
Я открыла стальные ворота и позвала Хани. Она неохотно, последовала за мной.
Во дворе царила атмосфера безмолвной тайны. Мы увидели смотревшие на нас окна и балконы, украшенные стальными решетками. Они выглядели живописно, и можно было представить себе девушек в красных юбках и кружевных мантильях, сидящих на этих балконах. Напротив стены стояла деревянная скамейка с решетчатой спинкой. Я вошла во двор и села на нее.
Хани неохотно последовала за мной.
— Тебе не кажется, что мы вторглись в чужие владения? — заметила Хани.
— Это часть поместья дона Фелипе, и я осмотрю здесь все.
Вдруг мы увидели, что на балкон вышла девочка, одетая в черный бархат с белыми кружевными оборками на шее и запястьях. Ее длинные темные волосы ниспадали на плечи. Мне показалось, что ей лет одиннадцать-двенадцать.
Она что-то спросила по-испански, наверное: «Кто вы?»
Я ответила по-английски:
— Мы с гасиенды.
Девочка приложила палец к губам, прося меня сохранять тишину, сказала еще что-то и исчезла.
— Что за прекрасная малышка! — сказала Хани. — Интересно, кто она?
Девочка вышла во двор. Она несла куклу в красной атласной юбке и черной мантилье. Кукла была очень похожа на нее.
Она протянула нам куклу, склонив ее в поклоне. Я в ответ сделала реверанс, и девочка громко засмеялась. Что-то, кроме ее красоты, приковывало внимание, что-то странное было в ее темных глазах.
Она протянула руку и взяла мою. Мы сели на скамью. Потом она заметила, что Хани беременна, или это мне только показалось, но она вдруг сморщилась и стала кричать:
— Нет, нет!
Девочка закрыла лицо руками, на ее пальцах сверкнуло несколько колец, на запястьях я заметила золотые браслеты. Затем, повернувшись к Хани спиной, как будто забыв о ее существовании, она счастливо улыбнулась, глядя на меня.
Среди ее невнятного бормотания я услышала слова «кукла»и «прекрасно»и поскольку я думала, что она говорит о своей кукле, то ответила на ломаном испанском, что кукла очень красивая. Она начала укачивать ее, как ребенка, и я подумала, что девочка слишком большая для таких игр.
Вдруг в двери, через которую вышла девочка, появилась женщина.
— Изабелла! — раздался резкий и властный голос.
Хотя я и начала догадываться, кто она, но все же была поражена. Это была жена дона Фелипе, девочка, пострадавшая от Джейка Пенлайона.
Изабелла послушно встала и подошла к женщине. Она обняла ее, и кукла, которую она держала в одной руке, безжизненно повисла. Поток слов полился из уст женщины; по тону я поняла, что она говорила хоть мягко, но выговаривая. Женщина изучающе смотрела на нас поверх головы ребенка. У нее был острый пронизывающий взгляд.
Она взяла девочку за руку и повела к двери, но Изабелла внезапно закапризничала, крича: «Нет, нет!»— и повернулась к нам.
Выскользнув из рук женщины, она подошла к нам, и я почувствовала знакомый запах — точно такой же был в туалетной комнате и у одежды, которую я носила.
Девочка что-то нам говорила по-испански, но я не понимала ее; затем женщина подошла и, строго взяв ее за руку, увела.
В дверях женщина повернулась к нам и выкрикнула слово, скорее всего: «Уходите!»
Дверь захлопнулась, и мы остались одни во дворе.
— Что за странная сцена! — сказала я. — Мы не имеем права здесь находиться. Догадываюсь, кто эта девочка: Изабелла.
— Ты думаешь… его жена? Но она же еще ребенок. Дверь во двор открылась, и появился Ричард Рэккел.
— Уходите! — сказал он быстро. — Вам нельзя здесь находиться.
— Это запрещено? — холодно спросила я. Я никогда не могла забыть ту предательскую роль, которую он сыграл в нашем похищении.
— Никаких указаний не было, — сказал он, держа дверь открытой. — Пожалуйста.
Когда мы вышли, он продолжил:
— Это была ужасная трагедия.
— Все случившееся, — яростно сказала я, — не оправдывает то, что сделали с нами, и не извиняет тех, кто это сделал.
— Вы видели леди Изабеллу, — сказал он. — Она, как ребенок, она стала такой после того, как «Вздыбленный лев» пришел сюда. Это помутило ее разум. Дуэнья ухаживает за ней, как за ребенком.
— Она очень красива, — сказала я.
— Это всего лишь прекрасная оболочка, в которой ничего не содержится. Она не может ничего запомнить, она впала в детство. Ее интересуют только куклы. Это ужасная трагедия. Вы понимаете…
Мне хотелось побыть одной. Я не могла выбросить из памяти воспоминание об этом прекрасном личике, которое было лишено света разума.
А также духи. Я, наконец, поняла дона Фелипе. Он пытался представить, что я, — это его Изабелла, поэтому я должна была носить ее одежду, пользоваться ее духами.
Мое отношение к дону Фелипе изменилось. Во мне проснулась жалость к нему. Я представляла себе его возвращение из экспедиции в надежде найти свою прекрасную невесту, ожидающую его. Вместо этого пришел Джейк Пенлайон, с пиратской грубостью овладел этим утонченным созданием и погубил его.
«Я ненавижу вас, Джейк Пенлайон», — думала я.
Джейк Пенлайон! Как бы я хотела никогда его не видеть. Он принес мне столько несчастья. Здесь я была пленницей, обреченной каждую ночь на невыносимое унижение, — и все из-за Джейка Пенлайона.
Постепенно мои мысли обратились к Хани. Срок родов подходил. В первый год замужества у нее был выкидыш, и я помнила предостережения моей матери, что в следующий раз ей следует быть осторожной. Ребенок должен родиться через пару недель. Кто позаботится о ней?
Я решила встретиться с Фелипе Гонсалесом. Я редко видела его, полагая, что днем он избегает меня. Наши отношения были самыми странными отношениями, которые когда-либо существовали.
Днем он часто бывал в своем кабинете, и я решила встретиться с ним.
Дон Фелипе сидел за столом с бумагами, лежащими перед ним, и, когда я вошла, поднялся.
— Я приказал, чтобы мне никто не мешал, — сказал он.
— Я должна увидеть вас, — ответила я. — Мне нужно поговорить с вами о важном деле.
Он — всегда учтивый — снова поклонился. Я обрадовалась, что комната была темной. Мне было неловко; могу поклясться, что он тоже чувствовал неловкость. Сейчас, днем, мы были двумя незнакомцами, которые ночью становились близкими.
— Я пришла поговорить о сестре. Он успокоился. Я села, и он снова опустился в кресло.
— Как вы знаете, она скоро должна родить. Это может произойти в любую минуту. Я хотела бы знать, что можно для нее сделать.
— У нас много слуг, — сказал он.
— Ей понадобится повивальная бабка.
— В Лагуне есть повивальная бабка.
— Тогда ее необходимо привезти сюда. Моя сестра не виновата в том, что она находится здесь.
— Как не виноват и никто из нас, — подытожил он. Я раздраженно продолжала, ненавидя его бесстрастный тон и думая о его самообмане, когда он представлял меня Изабеллой.
— Нас похитили из дома ради ваших злых целей. Он поднял руку.
— Достаточно, — сказал он. — Повивальная бабка будет вызвана.
— Я полагаю, что вы ожидаете благодарности, но мне трудно благодарить вас за что-либо.
— В этом нет необходимости. Достаточно того, что повивальная бабка приедет.
Он приподнялся в своем кресле, давая понять, что я свободна. Я рассердилась за то, что мной распоряжались, и мне захотелось причинить ему боль.
— Я могу лишь молиться о том, что когда-нибудь освобожусь от вас, — сказала я.
— Это произойдет очень скоро. Я молюсь вместе с вами, чтобы мы поскорее освободились от этой утомительной обязанности.
Мой гнев был столь велик, что я чуть-чуть не ударила его.
— Вам, кажется, не доставляет большого труда выполнение этой утомительной обязанности, — выкрикнула я.
— Хорошо, что вы беспокоитесь обо мне. Но могу вас заверить, что у нас есть средства, которые при разумном использовании возбуждают желание даже у самых строптивых.
— И как долго я должна выполнять эту неприятную обязанность?
— Будьте уверены, что как только я буду уверен, что мои усилия увенчались успехом, то с большим удовольствием и облегчением прекращу свои визиты к вам.
— Полагаю, что я, скорее всего, уже беременна.
— Мы должны быть уверены, — сказал он.
— Это такое напряжение для вас. Я думала вас пощадить.
— Я не нуждаюсь в вашей жалости. Чем скорее я сделаю это, тем лучше.
— И когда вы будете уверены в том, что ваше отвратительное семя растет во мне, я смогу вернуться домой?
— Вы будете возвращены вашему законному мужу в таком же состоянии, в каком Изабелла была возвращена мне.
— Вы очень мстительный человек, — сказала я. — Ради вашей мести вы не щадите других.
— Вы правы.
— Я презираю вас за вашу жестокость, за ваше безразличие к другим, за вашу холодную и расчетливую мстительную натуру. Хотя, думаю, вас это не интересует.
— Нисколько, — ответил он с поклоном. Я вышла, но продолжала думать о нем весь день, мечтая о том, как смогу отомстить ему.
Несколько позже повивальная бабка въехала на муле во двор и ее сразу же привели к Хани. К нашей радости, женщина немного говорила по-английски. Она была средних лет и жила с семьей в Кадисе, где работали двое слуг англичан. По-английски она говорила плохо, но все же мы почувствовали большое облегчение от того, что она немного понимает нас.
Она сказала, что у Хани состояние хорошее и ребенок должен родиться на следующей неделе, и попросила, чтобы ее оставили здесь. Вдруг женщина посмотрела на Дженнет и спросила, когда та ожидает рождения ребенка.
Дженнет вспыхнула. Я удивленно посмотрела на нее и только теперь заметила то, что она усиленно скрывала от нас.
Дженнет ответила, что, по ее подсчетам, прошло уже пять месяцев. Женщина потрогала ее живот и сказала, что ее нужно осмотреть. Они вместе вышли от Хани в комнату, где спала Дженнет.
— Я не удивлена, — сказала Хани. — Это рано или поздно случилось бы. Это ребенок Альфонсо.
— Сначала мне показалось, что это ребенок Рэккела.
— Она не могла выносить его после Альфонсо.
— Думаю, что Дженнет может легче перенести любого мужчину, чем отсутствие их.
— Ты часто несправедлива к ней, Кэтрин. Это вряд ли ее вина, что испанский моряк наградил ее ребенком.
— Не думаю, что она слишком противилась.
— Если бы она сопротивлялась, то это ни к чему бы хорошему не привело. Она только подчинилась.
— С большой радостью. Внезапно я стала смеяться:
— Мы все трое, Хани… подумай только! Все беременны. Во всяком случае, не сомневаюсь, что я тоже скоро забеременею. И только я буду иметь ребенка против собственной воли. Что можно чувствовать по отношению к ребенку, появившемуся после изнасилования? Конечно, это было очень вежливое изнасилование. Я не думала, что это так произойдет. — Я смеялась, но вдруг по щекам потекли слезы. — Я плачу, — сказала я. — Впервые. Мне стыдно за себя. Во мне столько ненависти, Хани… к нему и к Джейку Пенлайону. Они виноваты в том, что произошло с нами. Если бы не они, я сейчас была бы дома, в Аббатстве, вместе с моей матерью.
Я закрыла лицо руками, и Хани принялась утешать меня.
— Все произошло наоборот. Мы с Кэри совсем по-иному планировали нашу жизнь. Все должно было быть так прекрасно.
— То, что мы планируем, Кэтрин, редко исполняется.
Ее лицо стало грустным и задумчивым, и я подумала об Эдуарде, ее прекрасном муже, лежащем на булыжниках в крови.
— Что с нами будет? — спросила я.
— Будущее покажет, — ответила Хани. Дженнет вернулась к нам, ее лицо зарумянилось от застенчивости.
Да, она была беременна.
— И, зная это, ты скрывала, — упрекнула я.
— Я не могла заставить себя признаться, — робко произнесла Дженнет.
— Ты скрывала, и тебе пришлось даже расставлять свои платья.
— Это было необходимо, госпожа.
— И ты уже на пятом месяце.
— По правде говоря, на шестом, госпожа. Я прищурилась и посмотрела на нее.
— Как? — удивилась я. — Это произошло еще до отъезда из Англии?
— Повивальная бабка могла ошибиться, госпожа.
— Дженнет, — сказала я, — не могла бы ты пройти в мою спальню? Думаю, что должна сказать тебе кое-что.
Она вышла.
Хани говорила о том, какое это облегчение, что повивальная бабка рядом. Я не прерывала ее, а думала о том, что скажу Дженнет.
Дженнет смущенно смотрела на меня.
— Правду, Дженнет! — сказала я.
— Госпожа, вы все знаете.
Я не была уверена, но сказала:
— Не думай, что сможешь обмануть меня, Дженнет.
— Я знала, что вы откроете, — ответила она огорченно, — Но он был таким мужчиной! Даже не сравнить с Альфонсо…
Я взяла ее за плечи и посмотрела в лицо.
— Продолжай, Дженнет, — скомандовала я.
— Это его ребенок, — прошептала она. — Без сомнения, его. Я надеюсь, что мой сын не будет похож на капитана.
— Капитана Джейка Пенлайона, конечно, — я говорила о нем, как об отвратительной гадине.
— Госпожа, ему нельзя отказать. Он не считается ни с чем. Он хозяин, а кто может сказать «нет» хозяину?
— Конечно, не ты, Дженнет, — сердито сказала я.
— Нет, госпожа. Он посмотрел на меня, и я поняла, что рано или поздно это случится. Я была бессильна, ничего хорошего это не принесло бы, и я решила, что будет, то и будет.
— Также ты поступила и с Альфонсо. Ты никогда не была жертвой насилия, Дженнет. Ты готова была подчиниться, не правда ли?
Она не ответила. И снова я поразилась ее невинному виду, когда она опустила глаза.
— Когда это произошло? — настаивала я. По одной причине я хотела знать все в деталях. Я сказала себе, что ненавижу все произошедшее, но знать я должна все.
— Это было накануне помолвки, госпожа. О, я не виновата. Он сам взял меня… вместо вас.