Не то, чтобы одна судьба на человека, а много, больше миллиона.
Судьба на каждую мысль. Другой Генри,
который только что спустился по лестницы. Это существо
с рогом, растущим изо лба. Это существо
только что закончило заниматься любовью, и оно,
Еще одно, которое решило сесть здесь, а не там.
А может, оно вышло за дверь и никогда уже
не вернется.
Каждый Генри создает другую вселенную
возможностей. Нет, не создает, а
находит, трогает, открывает. Каждая из них
существует прямо Сейчас. Каждая — прошлое, каждая — настоящее, каждая — будущее.
Бесцельно мы бродим между моментами.
Все уже произошло. Ничто не оставлено
на волю случая. Не осталось ничего, чтобы
могло удивить вселенную.
Мы не движемся с линейным временем.
Ничего подобного не существует. Послушайте:
Все возможные варианты ваших жизней
уже существуют. Мы можем только выбрать вариант,
в каком будем гостить. Тот, который нам снится,
мы и имеем. Мы не можем ничего
форсировать. Мы только плывем в океане
возможных миров, в море возможных Я. Каждое
возможное будущее и даже те, которые взаимно не
существуют в мета-стихе, все они здесь.
Дженет,
принеси свечу,
поставь ее при входе в комнату
и расскажи нам, как ты меня нашла.
Да,
Правильно,
Мы впустили тебя в сон.
Я взял твою руку в ту ночь. Ты знала,
что это я, и я посмотрел в твои глаза. И после этого по-другому
твоя жизнь уже никак не могла сложиться.
Я вас всех так люблю.
И я знаю, как вы меня любите.
Так, как можете.
Как любите сейчас.
Какое счастье, что мы вместе нашли это место.
А ведь могло произойти совсем по-другому.
Этот момент. Это время. Прямо Сейчас.
То, что они называют тысяча девятьсот девяносто девять.
То, что мы называем моментом бесконечных возможностей.
Когда судьба и совпадение обмениваются поцелуем
сквозь этот Проход.
Потому что можно прорваться.
Сила воли. Сила
Веры.
Создают Портал.
Все собрались?
Как внизу, так и наверху.
Внесите вино.
Для того, чтобы прорваться сквозь сеть, которая
Держит нас в измерении одиночек.
Слепо передвигаясь от следствия
К следствию. Пойманные в иллюзии
Причины и следствия. Действия, не-действия.
Неважно сколько жизней ты проживешь,
Неважно сколько взлетов и падений,
хороших дел и дел плохих, любви и убийств,
рождений и смертей. Существует только возможное.
Я хочу, чтобы вы попробовали не-возможное.
Не конец истории, не после истории.
А вне истории. Вне многих историй.
Почему вы меня покинули? — спросил Он.
Да, сын Божий, он видел много историй.
Бог-человек, который знал, что жизнь это всего лишь
кусочек складывающегося в общую картину паззла,
и боялся представить, что находится за пределами неограниченного выбора.
Он вышел за все границы.
За все возможные жизни, которые он мог прожить.
Бог дал нам своего единственного сына, чтобы тот показал нам путь.
Как вырваться из круга радости и круга
боли. Выйти из всего.
Как обмануть смерть, навязанную теми, кто
не мог понять.
Даже Ему пришлось пережить момент
сомнения. Уйти от конкретного. Прыгнуть
через Портал, через который он появился
этой ночью две тысячи лет назад.
Бог всегда оставляет лучшее напоследок всем тем, кто выдерживает.
Уберите от меня чашу сию.
В абсолютной свободе нет смерти.
В выходе за пределы жизни нет смерти.
В отказе от перерождения нет смерти.
В поиске единственного способа того, как сделать выбор
смерти нет.
Пей, Генри, пей. Да, сейчас. Вот хорошо.
И передавай дальше.
Представьте, друзья мои, что вы читаете книгу.
В книге строчки, заполненные словами.
История, записанная со слов человека.
Учителя с немного странным идеями, но который, кажется,
знает то, что вы и представить себе не можете.
Вы следите за словами, строчка перетекает в строчку.
Но чувствуете, что единственный выход это Сквозь,
или опять по новой, и, может, в следующий раз
все будет более вразумительным. Картинка
соберется. Та самая картинка, которая
все исчезает каждый раз, как вы к ней возвращаетесь.
Потому что каждый раз все по-новому. Мы
начинаем по новой. Бесконечно повторяя то же самое,
разными людьми в разных местах.
Вот так-то, Марселла. Так, замечательно. Просто пей.
А теперь помоги детям. Они еще не знают,
как их спасут. Оберегут от ужаса.
Спасут от боли в их короткой, чудесной жизни.
Они вовремя сюда успели, счастливчики.
Их коснулся свет. Они здесь только ради одного.
Кто-нибудь держите Маделин. Да, нет, не дверь.
Усмири ее, Генри. Она просто лишь боится.
Помогите ей, друзья. Помогите ей победить бессмысленные
протесты тела.
Представьте, что вы можете выйти из транса
земной иллюзии, которая кажется такой реальной.
Вырваться из истории — все уже выпили?
Это просто, как оторвать глаза от страницы.
Таня Глайд Сука Павлова и Священная Корова встречают 2000 год
Я в своей жизни много чего делала, только вот в тюрьме не была. И не трахала свою мать. Сейчас семь вечера 31 декабря 1999 года, а потому, если я хочу обо всем рассказать до начала нового тысячелетия, лучше начать сейчас.
Эти пятница с субботой похожи на последние дни Римской Империи, говорит Священная Корова, разворачивая какой-то маленький сверточек. Иногда Священная Корова думает, что она Бог. Господь ее прости.
И вовсе нет, отвечаю я, нечего прикидываться гребаной жертвой прессы. Просто еще один год заканчивается, вот и все. Просто смерть еще раз ударила своим ломом.
Я беру бутылку водки и отпиваю глоток.
Этот канун Нового Года будет совсем не похож на тот, когда мы провели два часа на заднем сидении маленькой машины по дороге в Тараканий Конец в поисках «колес», а потом еще четыре часа пытались разыскать в Кенте вечеринку, которую все равно отменили, — а потом «колеса» не сработали, и нас стошнило. Он не будет похож на тот, когда ты гладила мою шею, а я блевала около забегаловки, где в окне висела здоровенная кефаль из оргстекла, а какой-то толстяк все пытался заставить нас выпить по "Розовой Леди". И мы не станем проводить его, тусуясь с людьми, которых мы, в общем, ненавидим или презираем. И не станем плясать под дудку поганых ди-джеев, которым, к тому же, явно переплачивают. Мы не проснемся на куче мешков с мусором с ошметками почти нетронутого пирога на лице. И смотреть специальные выпуски "Гарри Хилла", "Папаши Теда" или "Этой жизни" мы тоже не будем — они, конечно, ничего, но…
Заткнись, мать твою! Лучше нюхни и давай ближе к делу, говорит Священная Корова, у нас еще куча дел.
Я знаю! — рычу я, вышагивая вокруг стола, на котором она сидит, и медленно покачиваясь в такт музыке.
Мужской голос рычит и завывает большим зверем, он бесится и проклинает, а нарастающий ритм, похожий на густой сладкий аромат, поднимает меня все выше, выше —
Я видел это
Всегда и везде:
Ко мне поворачивались спиной.
"Ты нам не нужен, ты здесь чужой!"
И тогда я сказал: Прекрасно,
Я буду светить сам по себе,
И буду верен
Только себе.
Я называю это кайфом. Сеанс шиацу. Священная Корова начинает выворачивать ногу под каким-то странным углом, что не сулит ничего хорошего, уж я-то знаю. Потом она поворачивается, наклоняется и целует меня прямо в губы.
Только не сейчас.
Да ладно, давай.
Священная Корова может закинуть обе ноги себе за шею. Я всегда пытаюсь вести себя так, как будто на меня это не производит ровным счетом никакого впечатления. В конце концов, что мне за дело до того, куда она закидывает ноги? Никакого мне дела нет. Священная Корова проводит ладонью по моей левой груди и двумя пальцами сжимает сосок. Мы уже знаем, сколько наркоты можно принять, чтобы секс был в кайф, а не становился похожим на копание в грязном белье. А поймать этот момент не так легко. Она наклоняется, притягивает меня к себе и берет губами мой сосок. Я просовываю руку ей между ног. Она очень напориста и настойчива. Я начинаю гладить ее — моя рука движется снизу вверх, вверх по внутренней стороне ее бедер к ее киске. Пальцем поглаживаю ее клитор. Она гладит мне шею большим пальцем ноги. Ее губы такие мягкие…
Звонок. О нет, только не это. Прибыл Люк Смерть-Дорога, Человек, Который Был Здесь С Самого Начала.
Привет, Люк. Нюхни порошка. Еще есть водка. Какой у тебя классный меховой прикид, такой голубой. Похоже, Люк едва узнает нас, зато немедленно разражается речью.
О Господи, вы просто не поверите! Я вчера зашел в тот клуб, и ди-джеи оказались просто ужасны! Я хочу сказать, там был сплошной чертов молодняк, который даже не врубался в то, что происходит. Гребаные затасканные мотивчики, настоящее дерьмо — всякие там кислотные техно с барабанами и басами — я хочу сказать, они просто не знают, как оно все должно быть по-настоящему, их просто тогда не было, верно ведь? Оох, дома просто зашатает от этой второсортной муры! Все не так, как раньше, это я вам точно говорю. Никогда не поверю, что все эти ребята ловят кайф от такого дерьма! Все дело в том, что их не было тогда, в самом начале…
В самом начале чего? — шиплю я. Это самое лучшее, когда треплешься о музыкальных течениях последних двадцати лет с народом вроде Люка Смерть-Дороги: надо сообразить, о каком стиле идет речь, сообразить, когда, по-твоему, "все это началось", а потом прибавить к этому еще пару лет — на всякий случай, и выдать что-то вроде "но ведь Африка Бамбаата это делал еще в 78-м, верно?". И все такое прочее.
Люк отвечает.
Ну, их просто не было тогда. Когда все это началось.
Как тот, кому в 1999 году исполнилось семнадцать, мог "быть там" в 1986, в четыре года? Я хочу сказать, если бы они даже и были в Ивисе в том самом году, они бы наверняка строили там песочные замки, разве нет?
Эти клубные фашисты — что-то особенное, совершенно отдельное племя. Я просто фигею от Люка.
Пора двигать! Священная Корова быстро встает на ноги. Нам надо раздобыть эту штуку. Мак так расстроится, если мы ее не найдем… Давай же! Ты только подумай, что ей пришлось пережить.
Ну, ладно, ладно.
Священная Корова идет к комоду и вытаскивает оттуда маленький потасканный дипломат. Он белый, пластиковый и обтянут вельветином. Выглядит как последняя дешевка, совсем не в стиле Священной Коровы.
Ничего не спрашивай, говорит она, это для Мак.
Тогда ладно.
Тихо.
Верно. Пора заняться делом. Давай, будет о чем внукам рассказать.
Мы принимаем по дозе ЛСД и начинаем поторапливаться: у нас есть важное дело. Мы направляемся к дверям.
Погоди-погоди, а как же насчет Лили?
О, с ней все будет в порядке. С ней всегда все в порядке.
В наше время дети быстро растут.
Да, слава Богу.
Охота началась. А вот и первый пункт остановки: паб неподалеку. До нас доходили слухи, что там есть то, что нам нужно. Мы садимся. Священная Корова хватает меню.
Не могу поверить, что нас сумеют быстро вычислить.
Нас всегда замечают, так что с заказом проблем быть не должно; вот только сели мы не столик, а на бочонки, которые еще не успели сгрузить в погреб.
Милашки, тут не сидят.
Ну, давай. Давай, "Кровавый пирожок" — ты меня понял, шепчет она.
Удачи, милашка. Он смеется.
Я смотрю на женщину за ближним столиком: она заказала себе целого краба. Он очень большой — по крайней мере, в сравнении с тарелкой. Я смотрю и смотрю на этого краба: мне кажется, что он ползет. Или собирается поползти. Похоже, у меня появляются первые признаки фобии: я холодею, меня начинает трясти, я чувствую, что вот-вот разревусь.
Священная Корова кричит — слишком громко для такого времени суток, пусть даже сегодня и канун Нового Года, последний день года 1999.
Что значит — нет "кровавых пирожков"! Мужчина выглядит усталым.
Нет бифштексов! Прекрати, ты знаешь, что мы можем потерять лицензию.
Брось, парень!
Прости, милашка.
Священная Корова сгребает меня в охапку, и мы несемся вниз по улице. Она со мной не церемонится.
Давай, Сука. Соберись. И не вздумай вываливать на меня все это крабье дерьмо — "О, это ноги, их ноги!.." У тебя нет глюков, и не будет.
Ладно, ладно, успокойся, старая ты развалина!
Мать твою. Хорошо, заскочим на минутку на вечеринку к Полу, у него наверняка что-нибудь найдется в холодильнике. Мы выбираемся на улицу, где нас чуть не хватает случайный патруль. Делать им нечего. Посылать сюда патрули — все равно, что стрелять по рыбам в бочке. Они с тем же успехом могут арестовать и тех, у кого нет ничего, на что стоило бы тратить время полиции.
Мы ловим кэб и едем к Полу.
У Пола милая квартирка, где люди с длинными крашеными ногтями потягивают разную выпивку и слушают всякую легкую музыку типа джаза. Пол любит своих друзей; они у него правильные. Я имею в виду их образ жизни, а не сексуальную ориентацию. Посредственностям вполне хватает мелких адюльтеров и щипков за задницу.
Я начинаю болтать с каким-то мужиком.
Господи, что за музыка, говорю я. Эй! Помнишь мультфильм, где кузнечик по имени Честер встречается с таким маленьким потерявшимся щенком, который говорит: "Дай мне булочку с ветчиной", — и они все живут вместе на Таймс Сквер за мусорными баками? Представь себе, что щенок говорит: "Дай мне булочку с ветчиной, или я сделаю в твоей башке дыру, по сравнению с которой Гранд-Каньон покажется с комариный нос!"
Я хихикаю.
Эй, хочешь меня трахнуть? — говорю я мужику и замечаю, что в это время Священная Корова исчезает в подвале — явно не просто так.
Мужик высокий, черный, в жутко дорогом костюме; пока я этого не сказала, он выглядел так, словно ему тут все надоело. Теперь он выглядит так, как будто ему все надоело смертельно.
Сука! Быстро спускайся сюда!
Я нужна Священной Корове. Я сматываюсь; теперь мужик выглядит ошалевшим.
Смотри! Морозильник! Там внутри точно есть то, что нужно!
Священная Корова поднимает крышку морозильника; под ней оказывается пицца в коробках и много всякой всячины в коробках от мороженого. Про себя я тоскливо думаю, что там внутри, наверное, части расчлененного трупа. На сегодняшний день расчлененка считается делом унылым и нудным. Самый шик для киллера — пришить и смотаться; так я думаю. Священная Корова начинает ожесточенно рыться в содержимом морозилки. Я расхаживаю взад-вперед. Конечно, здесь холодно. Я держу в руках замороженного лосося в пакете. Пол любит готовить. Бьюсь об заклад, ему дела нет до всяких законов и смертных приговоров. Пол есть Пол.
Представь, каково быть супермоделью! — внезапно говорю я. Представь на минутку, что ты — одна из этих женщин. В конце концов, если те части твоего тела, которые всеми ценятся, так странны, представь себе там те части твоего тела, которые не видит публика. Ха! Действительно массивные ноги — те, которые фотографам не советуют фотографировать — ноги мужского размера, я хочу сказать, размера крупного мужчины. Руки, похожие на здоровенные, огромные окорока или когти — как в фильме «Нечто», где тот тип убегает, а потом мы вдруг видим, как он вытаскивает здоровенную когтистую тварь; или когда грудей совсем нет (что, разумеется, странно для любой женщины кроме модели). А это все только снаружи! Что и говорить о внутренностях! Представь вытащенный наружу пищевод и кишки — может, у них уходит больше времени на то, чтобы проглотить и переварить еду, и потому у них такой чертов метаболизм, что они могут съедать по двадцать пирогов с чипсами и не толстеть! Странно, что у супермоделей никогда не бывает квашиоркора[!квашиоркор — тж. детская пеллагра!], верно? К тому же, конечно, есть еще здоровенные широкие и такие странные зады…
Заткнись, мать твою, лучше помоги мне держать крышку открытой! — шипит Священная Корова. Выложи часть всего этого барахла на пол или еще куда.
Лосось прилипает к моей руке.
Нет здесь никакого долбаного мяса!
Странно, но Священная Корова вспотела. Я покачиваюсь в такт музыке.
Теперь пойдем к Луне.
Сейчас?
Сука, ты, похоже, кое-что забыла. Мы должны принести Мак немного мяса, в этом все дело, сечешь?
Господи Иисусе, а рыбой она не может обойтись? Мы же можем позаимствовать ее у Пола, верно?
Мы выметаемся отсюда и отправляемся к Луне в плавучий дом в Батерси.
Предупреждаю, там будет полно "Анонимных наркоманов", компьютерных зануд, вегетарианцев, и помешанных сектантов. У них-то точно не будет никакого мяса.
Мы попробуем. Старуха Луна со странностями, никогда не знаешь, что у нее может быть припрятано.
После кошмарного путешествия по спускам и лестницам в кромешной тьме, мы, наконец, добираемся до корабля Луны. На вечеринке полно "Анонимных наркоманов", компьютерных зануд, вегетарианцев, и помешанных сектантов. Но Луна — поборница равноправия, так что, может, они и не все такие. Большая часть гостей сгрудилась вокруг нового «Макро-Мака» Луны с огромным экраном. Экран и вправду два метра в поперечнике, как и говорила реклама!
Они смотрят на беспорядки. Кошмарные массовые беспорядки. Женщина что-то кричит и бежит прямо на камеру в языках пламени.
Вот дерьмо! И где это все? — спрашиваю я.
На меня смотрят так, как будто я тупая или свихнулась.