У человека и у всех прочих млекопитающих на черепе два затылочных мыщелка. Они соединяют голову с шеей, первый позвонок- атлант, входит в сочленение с ними. Эта деталь в сборе обеспечивает поворот головы во всех направлениях. Рептилии же имеют один мыщелок, а зверозубые, их ровесники имеют их два штуки, что и является предположением, что они наши далёкие предки. Правда, у амфибий, как и человека их так же два. Этот факт побудил некоторых зоологов, предположить, что млекопитающие, минуя рептилий, произошли от амфибий. Тут и «псевдонаучники», любители сенсаций любого толка, подсуетились и провозгласили, что человек, в те далёкие времена от земноводных и произошёл.
Само появление звероящеров на арене жизни поставило веху, от которой начался путь к теплокровным животным. Уже один их дифференцированный зубной аппарат явился неоспоримым фактором в том, что зверозубых ящеров можно считать предками млекопитающих. Кроме того, у них появилось костное нёбо, которое позволило им дышать во время употребления пищи. Это в свою очередь помогло увеличению головного мозга, а так же способствовало развитию ушей, более эффективных чем уши рептилий. Издаваемые звуки стали намного громче и модуляции их голоса, из-за этих двух развившихся физиологических критериев, стали богаче, а значит информативней, чем у динозавров. У некоторых териодонтов был подвижный нос и снабжён осязающими усами как у кошек. Не у всех конечно, а только у тех, кто вёл сумеречный и ночной образ жизни. Были и губы и щёки как у млекопитающих, а это значит, что их детёныши могли высасывать из специальных желёз какую-то питательную жидкость, которая в процессе эволюции со временем стала молоком.
Борьба за выживание вне биоценозов, в Мезозое, развила нервную систему и мозг некоторых зверозубых отличный от аналогов у рептилий. Он стал более совершенным в плане функционального регулирования процессов жизнедеятельности. Ещё много других великолепных качеств выработали териодонты, которыми сейчас так гордятся млекопитающие, хотя гордиться, в общем- то и нечем. Вышеперечисленные признаки, которыми характеризуется класс млекопитающих, неоднократно, в истории развития животного мира, формировались у других групп животных. Высокая и постоянная температура тела возникала, по крайней мере, дважды независимо, как у млекопитающих, так и у птиц. Вполне возможно она была и у летающих ящеров птеродактилей. Одна из находок летающего ящера их юрских отложений в Каратау получил оригинальное название - сордус пилозум - нечисть волосатая. На его останках ясно видно, что он был покрыт шерстью. Сами понимаете, что хладнокровному животному шерстяной покров не к чему. К тому же с низкой температурой тела крупному зверю летать трудно, а может быть и не возможно.
Живорождение для природы то же не диво. Известны живородящие рыбы и пресмыкающиеся. У акул даже развивается что-то на вроде плаценты. Ещё Аристотель знал, что у них имеется настоящее живорождение, когда зародыш развивается, получая питательные вещества от матери через образования, напоминающие плаценту и пуповину млекопитающих. Наконец, «млекопитание» отнюдь не прерогатива теплокровных, плацентарных животных. Голуби, например, вскармливают только, что вылупившихся их яиц птенцов, срыгивая жидкость по составу близкое к молоку. У красивейшей аквариумной рыбки дискуса мальки, первое время держатся буквально на поверхности тела самца, питаясь его кожными выделениями.
Таким образом, действительно новым признаком млекопитающих явилось только прогрессивное развитие нервной системы и головного мозга.
Первые действительные млекопитающие, в полнее возможно прототерии появились на Земле в Юрском периоде почти 200 миллионов лет назад, а производные от них, настоящие звери – эдотерии древнейшие из плацентарных млекопитающих появились в Меловом периоде. Приняв эстафету образа жизни от ценофобов - звероящеров начала Мезозоя, они были невзрачными существами величиной с мышь, некоторые были с крысу. Вели скрытный образ жизни. Все они были насекомоядными потому, что выжить в окружении пресмыкающихся и голосеменных растений можно было, только используя в пищу менее всего употребляемые для питания, то есть насекомых. Ценофобы цветковые выпестовали для себя, своего гармоничного развития небольшую группу насекомых и млекопитающих, которым не нужны были биоценозы. Так как наши далёкие предки, как мы уже отмечали, были насекомоядными, то процесс их эволюционных изменений начался на базе изменения и распространения насекомых. Отсюда и ранняя крайняя специализация некоторых древнейших млекопитающих.
Насекомые Земли имеют славную историю. 380 миллионов лет назад, в среднем Девоне, появились первые, пока бескрылые. Прошло каких то десяток миллионов лет и уже в верхнем Девоне они «встали на крыло». Например, предки наших так нелюбимых и вездесущих тараканов. В Карбоне в каменноугольных лесах охотились стрекозы с размахом крыльев 70- 90 сантиметров. Да и жертвы их были им подстать. В нижнепермском периоде уже порхали веснянки, потом появились предки саранчи и кузнечиков. На границе Перми и Триаса поползли первые жуки. В общем, и целом, в конце Палеозойскоё эры, все крупные группы насекомых уже чётко обозначились, за исключением перепончатокрылых, муравьи, бабочки, осы и пчёлы, а так же двукрылые: мухи и комары - дети цветковых и покрытосеменных растений.
Никто в животном мире планеты не связан так тесно с растениями, как насекомые. Растения для них и пища, и укрытие, и место для размножения.
Крупные животные живут все-таки в ландшафтах. Для них ничего не стоит «перемахнуть» пятна несъедобной или мало съедобной растительности и найти себе что-нибудь по вкусу. Насекомым этого не дано.
Были времена, когда ледники, двигаясь, кардинально меняли поверхность земли к ним прилегающие. Вместо мокрой тундры в арктических районах распространялись холодные травянистые степи, и лишь кое-где, оставались какие-то мизерные пятна тундровой растительности. То есть менялось всё вокруг, а вот болотные или тундровые (в зависимости от геоситуации), насекомые продолжали жить на этих крохотных пятачках земли. Сокращалась их площадь до минимума, а они всё равно жили и не исчезали. Скорее всего, они даже не замечали изменения ландшафта, для них это не важно. Только чтобы родные травинки ни затронуло.
В нашем же случае происходит не замещение внутри данной биосферы, в связи с изменением климата как это описано выше, а начала меняться сама структура растительности.
Реакция всего живого на любые изменения, прежде всего, ступенчата. Если начать, например, медленно понижать температуру окружающей нас среды то здесь каждый градус будет совершенно равноценен предыдущему. Но если мерить эти изменения, как говорят, на собственной шкуре, то ясно чувствуешь уменьшение градусов, но тебе пока всё равно тепло и комфортно. И вдруг - при ещё одном крошечном понижении - организм начинает ощущать совершенно иное. Как-будто, вот эти оставшиеся градусы совершенно не похожи на предыдущие. То есть до какого-то предела - нет, а потом всё ломается и сразу скачёк в другое состояние, другое качество.
Старая Мезозойская эра штопала и перекраивала расползающиеся биоценотические связи, а из-за этого энергетические ресурсы биосферы всё убывали и убывали. Такое умирание, в принципе, внутреннее дело геологической эры, но до определенного предела. Какое-то ещё одно убывание, какое-то ничтожное энергетическое изменение послужило сигналом:- «Всё..! Fast ist..»! - Все дозволено! Можно действовать! К тому же и новая подзарядка позволяла это делать очень активно. И развернулось полномасштабное наступление на старую, беззащитную эру.
Биологическое пространство Мезозоя было разорвано без особого труда и в него, на свободные места, хлынули цветковые, а с ними вместе их сожители ценофобы - насекомые и млекопитающие. Всем им необходимо было из собственных арсеналов, не прерывая нить жизни, создать виды, которые бы заполнили оставшиеся старые и организовать новые экологические ниши, согласно своих адаптационных способностей, как теплокровных млекопитающих.
Задача была сложнейшая. Нужно было построить фундамент для сукцессионных систем будущего мира и запустить их в работу. И закрутилось все, и завертелось с невероятной для современных, нормальных, обременённых ценотическими связями природных сообществ, скоростью. Никто и ничто не держит, ничто, и никто не подпирает с разных сторон, норовя отхватить кусок от твоего пирога. Воля - вольная! Гуляй - не хочу! Можно изменяться с такой скоростью, какую только позволяет генетический механизм. Это уже не та тихая и добропорядочно ползучая эволюция, которую нам преподносит академическая наука, и в которой, действительная скорость эволюции очень и очень низка из- за всевозможных сдерживающих факторов, определённых биосферой, да и энергетический потенциал уже низок. Потенциальная скорость организмов куда как больше и намного. Например, экспериментальным путём, у тлей удалось получить совершенно новый вид всего за 50 поколений (моментом образования нового таксона считается установление не скрещиваемости дочерней популяции с родительской). Насекомые в среднем дают два потомства в год. Следовательно, за те сумасшедшие 5 миллионов лет, где всё разлетелось вдребезги, получается примерно 10 миллионов поколений. Это же, сколько новых видов тогда появилось и сколько из них исчезло в конкурентной борьбе, уму не постижимо! Эти цифры показывают, насколько крепко сформированные биоценозы держат «в узде» эволюционные процессы видообразования в энергетически стабильной биосфере планеты.
Вот поэтому великий эксперимент, который пытались провести американские биологи в 70-х годах прошлого века по изучению процессов проходящих в биоценозах, был практически с нулевым результатом. Для этого в США были построены два совершенно изолированных от внешней среды павильона, а в них были созданы два разных биоценоза руководствуясь совокупностью имеющихся знаний об экологии того времени. Всё это было возведено, для того чтобы наблюдать за их движением во времени, а может быть и даже за эволюцией с появлением новых биологических форм, которые ожидалась в данных изолированных помещениях. Но исходя из нашей гипотезы там ничего не должно было произойти интересного. Потому, что все процессы, проходившие в данных биологических системах проходили при таких же энергетических условиях, что и на всей Земле в настоящее время, где даже эволюционные процессы замедлены до крайности. Для того чтобы запустить эволюционный процесс создания каких-либо новых форм живых организмов в этом эксперименте, необходимо было вокруг данных строений создать электромагнитное поле с несколько большей частотой, чем в настоящее время*, и сформировать в них биоценозы, в которых эксплерентов (наполнителей) растений, а так же микроорганизмов, насекомых и животных с ними связанных симбиотическими связями** было бы примерно 50 процентов от общего количества биоты. Вот тогда можно было ожидать каких-либо результатов.
Видов насекомых - ценофобов было в начале не слишком много. Большому количеству и разместиться было негде, потому, что видов цветковых и покрытосеменных было ещё мало. Поэтому в эволюционную «круговерть» были вовлечены и мезозойские виды насекомых. На них новая частота не слишком повлияла. Нервная система примитивная и биотоки в ней слабенькие. На них в основном воздействовало быстрое исчезновение привычной среды обитания. Пришлось перестраиваться. Ведь появились совершенно новые виды растительности, которые ещё никто не употреблял в пищу (ну почти никто). Хищники и паразиты так же понесли сокрушительный урон. Биоценотических связей практически никаких. В этой ситуации выжил тот, кто быстрее всех приспособился, а значит «получил билет» для следования в Кайнозойскую эру и возможность прожить ещё миллионы лет.
Для предков наших предков - насекомоядных млекопитающих тоже наступило раздолье. Хищники и конкуренты вымерли, а если некоторые ещё бегали по земле в поисках пищи, то их осталось слишком мало. Вскоре первые млекопитающие «ринулись» вслед за насекомыми на новые места обитания, занимая все мыслимые ландшафты. В их числе были и предки первых приматов. Они рано отделились от своей насекомоядной родни. Где-то на границе Мелового периода с Палеогеном примерно 70 - 75 миллионов лет тому назад. Они были похожи на современных тупай, которые, по мнению некоторых палеонтологов, представляют собой живую модель того раннего предка, который когда-то сделал первый шаг от насекомоядных к лемурам и обезьянам. Но и до наших дней многие приматы сохранили признаки насекомоядных животных. В начале эоцена появились 2 группы – адапиды – предки лемуров и ономиды предки современных долгопятов.
В связи с новым образом жизни на кустарниках и деревьях тело этих насекомоядных должно было кардинально измениться. В поисках пищи им приходилось передвигаться не только по стволам и крупным веткам, но и по более тонким ветвям, где имеющиеся коготки малоэффективны. Поэтому в первую очередь стали изменяться строение конечностей. Так как приходилось совершать прыжки с ветки на ветку, задние конечности удлинились и стали более мощными. Стали развиваться цепляющиеся функции. Когти на задних конечностях стали менее полезными, они укоротились, уплощились и, в конце концов, превратились в ногти. Когти с передних конечностей исчезли несколько позже. Подобного рода специализация конечностей обнаружена, например, у примитивного примата анагале гобийского (Anagale gobiensis) из олигоценовых отложений Монголии.
Быстрое развитие видов наземных млекопитающих и их укрупнение, а так же увеличение видов покрытосеменных растений, заставило предков приматов подняться на деревья. Причём прямые предки обезьян и человека явно вели дневной образ жизни. Этот вывод можно сделать потому, что всем без исключения приматам присуще цветное зрение, которое животным, ведущим ночной образ жизни практически не к чему.
Если наземным животным было, где порезвиться в видообразовании: опустевшие просторные ландшафты, рельефы, климатические зоны, акватории открывали закрома экологических ниш для представителей нового мира, то тем животным, которые обживали ниши на деревьях, для инициативного видообразования оставались только ярусные членения молодых фитоценозов Кайнозоя. На таком пространстве много-то и не наобразуешься. «Королевство маловато». А наземные млекопитающие в своих эволюционных преобразованиях развернулись очень широко. В среднем каждые 5 - 6 миллионов лет образовывался новый род, как, это видно, у предков лошадей и хищников, а новые виды Кайнозойской эры развивались ещё быстрей. Чтобы понять такой бешеный темп изменчивости рассмотрим только один пример. В эоцене появился, если можно так сказать, «кузен» лошадей - Палеотерий, величиной с овцу и отдаленно похожий на лошадь. От него через ряд промежуточных видов, появились странные рогатые кони, величиной с небольшого слона. Существовало две параллельных эволюционных линии этих животных. В Северной Америке- Бронтотерии, с раздвоенным рогом на носу, а в Восточной Азии - Эмболотерии, рог на носу он имел похожим на лопату. По сути, это были, скорее всего, носороги. Так вот, Палеотерий, ростом с овцу, жил в Эоцене, а уже в Олигоцене они были ростом со слона. Правда сразу после такого эволюционного «марш-броска» они вымерли и не оставили даже веточки потомства. Все эти преобразования произошли за каких-то 10 - 12 миллионов лет. Сумасшедшая скорость эволюции!
В конце данной главы необходимо определить наше абстрактное место на историко-экологическом ландшафте преобразования Биосферы Кайнозойской эры, откуда мы, в следующей главе будем рассматривать проблемы эволюционного становления приматов. Ведь в нашем повествовании мы вплотную подошли к этой проблеме. Уже зашумели, закричали, закачались на ветках первоприматы. Уже начали образовываться обезьяньи черты и манеры поведения. Существование в трех измерениях уже подхлестнуло совершенствование мозговой деятельности. Поэтому нам, читая эту книгу, психологически нужно перестроится для вхождения в другие временные рамки. Теперь уже нет необходимости жонглировать сотнями миллионолетий. Время процессов сокращается и соответственно изменится расстояние, с которого будем изучать проблему преобразования наших предков. То есть необходимо определить такую точку зрения, с которой можно разглядеть более мелкие детали эволюции, чем прежде. Это уже должен быть не телескоп, с помощью которого мы рассматривали сотни миллионов лет развития животного мира планеты, но и не микроскоп, который позволил бы разглядывать десятитысячные временные доли эволюции. Необходимо встать на таком расстоянии от проблемы, с которого можно обозреть её, если можно так выразиться, невооружённым глазом, на расстоянии, с которого хорошо видно формирование и развитие биоценозов Кайнозойской эры и в них эволюционные преобразования приматов, в процессе адаптации к меняющимся параметрам окружающей среды.
К временным и энергетическим факторам становления нового, современного качества Биосферы Земли прибавим экологические, выведя их на первое место.
Настала пора поговорить о климатических параметрах, как одном из основополагающих факторов в преобразовании Биосферы, за последние 35 – 40 миллионов лет.
Климат Кайнозойской эры
Вы сидите у телевизора, а диктор рассказывает о погоде: «За минувшие сутки сильная жара распространилось на центральные районы Европейской части России. Такого резкого повышения температуры не наблюдалось уже пятьдесят лет». «Ого!- думаете, вы – Как изменился климат»! Тут-то вы, как раз и ошибаетесь. Не следует путать климат с погодой. Основным свойством погоды в том и заключается, что она постоянно меняется, и это происходит непрерывно, буквально, не по дням, а по часам.
Под погодой в науке принято понимать физическое состояние атмосферы в данный момент времени. Два - три небывало холодных или жарких и засушливых лета ничего не доказывают. Они вовсе не говорят о переменах климата, тем более глобальных. Просто это причуды погоды, которые существуют по определенным законам.