Ник смотрел на учителя и молчал. Он размышлял, существуют ли в тех местах, где обитают живые, специальные магазины по продаже надгробий, и если да, то как бы ему добраться до них и подыскать подходящее. Истаивание его мало волновало.
Ник воспользовался способностью мисс Борроу отвлекаться от грамматики и композиции и болтать о чем угодно и расспросил ее о деньгах: как именно они работают, и как ими воспользоваться, чтобы получить желаемую вещь. У Ника было несколько монет, найденных на протяжении последних лет. (Мальчик выяснил, что лучше всего искать деньги там, где влюбленные парочки целуются, обнимаются и валяются на кладбищенской травке, и часто находил монетки именно в таких местах.) И вот наконец-то они могли Нику пригодиться.
— А сколько стоит надгробие? — спросил он у мисс Борроу.
— В мое время, — ответила она, — надгробие стоило пятнадцать гиней. Сколько стоит сейчас — даже не представляю. Полагаю, что больше. Намного больше.
Богатство Ника составляло пятьдесят три пенса — явно недостаточная сумма.
С того дня, как Ник побывал в могиле Синего Человека, прошло четыре года — половина его жизни. Но он до сих пор помнил дорогу. Мальчик поднялся на вершину холма, к склепу Фробишеров, похожему на гнилой зуб, и оказался над всем городом — даже выше верхушки яблони и шпиля разрушенной церкви. Ник забрался в склеп и начал спускаться, вниз, вниз и вниз, по маленьким каменным ступеням, высеченным в центре холма, и до самого его основания, в каменный зал. Было темно, словно в глубокой шахте, но Ник видел не хуже мертвых, и могила открыла перед ним свои тайны.
Вдоль стены, выложенной внутри могильного холма, вытянулась Стража. Все оставалось таким же, как запомнилось Нику: струйки дыма, ненависть и алчность. Однако на этот раз Ник не испытывал страха.
«Бойся меня, — прошипела Стража. — Я охраняю вещи драгоценные и никогда не теряющиеся».
— Я тебя не боюсь, — сказал Ник. — Помнишь меня? Мне нужно кое-что взять.
«Ничто никогда не уйдет, — донесся из тьмы голос свернувшейся кольцами твари. — Нож, брошь, кубок. Я храню их во тьме. Я жду».
В центре зала лежала каменная плита, а на ней — нож, украшенный камнями, брошь и кубок.
«Господин поместил нас сюда, на равнину, зарыл наши черепа под этим камнем, оставил нас здесь, научив, что мы должны делать. Мы стережем сокровища до тех пор, пока господин не вернется».
— Думаю, он про вас забыл, — заметил Ник. — Уверен, что он уже давным-давно умер.
«Мы — Стража. Мы охраняем».
Ник попытался прикинуть, когда на месте холма была равнина, на которой и располагалась самая глубокая могила. В конечном итоге он решил, что это было очень-очень давно. Ник чувствовал, как Стража обвивает вокруг него свои волны страха, словно усики какого-то плотоядного растения. Мальчик ощутил холод и скованность, как будто полярная гадюка укусила его в сердце, и ледяной яд медленно растекается по телу.
Ник шагнул вперед, к каменной плите, наклонился, пальцы его сомкнулись на холодной броши.
«Это принадлежит господину! — зашипела Стража. — Мы храним это для господина!»
— Он не будет возражать, — попытался успокоить Ник.
Мальчик отступил на шаг и двинулся к каменным ступеням, обходя иссохшие останки людей и животных.
Стража в гневе забилась, извиваясь в крохотной камере, словно призрачный дым. Потом движения ее замедлились. «Вернется, — наконец произнесла Стража своим троящимся голосом. — Они всегда возвращаются».
Ник постарался как можно быстрее пробежать по каменным ступеням и выбраться наверх. В какой-то момент ему показалось, будто его преследуют, но когда он выскочил в склеп Фробишеров, позади не чувствовалось никакого движения.
Ник уселся на вершине холма, под открытым небом, с брошью в руках. Сначала ему показалось, будто она полностью черная, но когда встало солнце, мальчик увидел, что камень, окруженный черным металлом, был размером с яйцо малиновки и искрился красным. Внутри него словно что-то бурлило и вращалось. Ник погрузился взглядом и мыслями в темно-красный мир, раздумывая, не движется ли кто внутри драгоценности. Будь Ник помладше, ему захотелось бы сунуть эту штуку в рот.
Камень находился в тисках черного металла, сделанного в виде когтей, и был опоясан изображением какого-то существа, похожего на змею, только с множеством голов. Интересно, не так ли выглядит Стража при дневном свете?
Ник спустился с холма, срезая путь, где только можно — через спутанный плющ, через склеп рода Бартлеби (слышно было, как внутри ворчат укладывающиеся спать члены семьи), вниз и вниз, через прутья ограды. Наконец он оказался на земле горшечника.
— Лиза! Лиза! — позвал Ник и огляделся по сторонам.
— Доброе утро, увалень, — раздался знакомый голос.
В свете раннего утра мальчик увидел тень под боярышником. Когда он подошел ближе, эта тень собралась в нечто прозрачно-жемчужное. Нечто похожее на девочку. Нечто с серыми глазами.
— Мне спать полагается, — пробурчала она. — Что тебя сюда принесло?
— Твое надгробие, — ответил Ник, — Как считаешь, что должно быть на нем написано?
— Мое имя, — сказала Лиза, — На нем должно быть мое имя, с большой буквой «Е» — Елизавета, как у старой королевы, которая умерла, когда я родилась, — и с большой «X» — Хэмпсток. Этого хватит, я все равно так и не выучила остальные буквы.
— А даты? — спросил Ник.
— Год Вильгельма Завоевателя, тысяча шестьдесят шестой, — пропела девочка вместе с шепотом утреннего ветерка в кроне боярышника, — Большое «Е», пожалуйста. И большое «X».
— А чем ты при жизни занималась? — поинтересовался Ник. — В смысле, кроме колдовства.
— Я была прачкой, — только и успела произнести мертвая девочка.
Тут пустошь залили лучи рассветного солнца, и Ник остался один.
Было девять утра — время, когда мир спит. Но Ник твердо решил бодрствовать. В конце концов, у него важное дело. Ему уже восемь лет, и мир за пределами кладбища его не страшит.
Одежда. Ему потребуется одежда. Ник понимал, что обычный его наряд — серый саван — никак не подойдет. Он хорош для кладбища, с его цветом теней и камня. Но если Ник собирается выйти в мир, расположенный за кладбищенскими стенами, ему нужно будет влиться в ту обстановку.
В подземной часовне под разрушенной церковью имелась кое-какая одежда, но туда Ник идти не хотел. Хоть он и готов был оправдываться перед мистером и миссис Оуэнс, но совершенно не готов был объясняться с Сайласом. При одной лишь мысли о гневном — или, хуже того, разочарованном — взгляде опекуна Нику делалось стыдно.
В дальнем конце кладбища находилась хижина садовника — маленький зеленый домишко, от которого пахло моторным маслом. Там, наряду с множеством отслуживших свое садовых инструментов, стояла и ржавела без дела старая сенокосилка. Хижина оставалась заброшенной с тех самых пор, как последний садовник уволился — было это еще до рождения Ника, — и теперь уход за кладбищем делили между собой совет (раз в месяц, с апреля по сентябрь, он отправлял кого-нибудь подстричь траву) и местные добровольцы.
Содержимое домика оберегал большущий амбарный замок, но Ник давным-давно обнаружил в задней стене отстающую доску. Иногда, когда ему хотелось побыть одному, он забирался в хижину посидеть и подумать.
Сколько он себя помнил, на двери висели джинсы в пятнах травы и коричневая рабочая куртка, не то позабытая, не то оставленная много лет назад. Джинсы были чересчур велики, но Ник подвернул штанины так, чтобы не наступать на них, соорудил ремень из коричневой бечевки и подпоясался. В углу стояли ботинки, и Ник попытался надеть их, но они оказались настолько большими и были покрыты таким слоем грязи и бетона, что мальчик едва волочил ноги, да и то ботинки не сразу отрывались от пола. Ник через щель выпихнул наружу куртку, вылез сам, а потом уж надел ее. И решил, что если закатать рукава, то получится очень даже ничего. У куртки имелись большие карманы; Ник засунул в них руки и почувствовал себя настоящим денди.
Он подошел к главным воротам кладбища и выглянул наружу. Мимо с дребезжанием проехал автобус; улица, на которой уже открылось множество магазинов, была заполнена машинами и шумом. За спиной у Ника раскинулся прохладный зеленый полумрак, заросший деревьями и плющом, — его дом.
С колотящимся сердцем мальчик вышел в большой мир.
За все время работы Эбенейзеру Болджеру довелось повидать немало странных типов. Если бы вы держали такую лавочку, как у Эбенейзера, вы бы тоже не избежали этой участи. Затерянная в лабиринте улочек Старого города, лавчонка, напичканная всяким старьем, являла собой в то же время и антикварный магазинчик, и ломбард (даже сам Эбенейзер не сказал бы с уверенностью, что где располагается) и притягивала странных типов и чудной народ. Одни хотели что-то купить, другим нужно было что-то продать. Эбенейзер Болджер стоял за прилавком, выполняя эти операции, но куда более выгодная торговля шла в задней комнатке: там в его руки попадали вещи, которые нельзя было приобрести законным путем, затем они тихонько уплывали на сторону. Бизнес Эбенейзера был настоящим айсбергом, и маленькая пыльная лавчонка — лишь видимой его частью. Все прочее было скрыто под водой, и такое положение дел вполне устраивало Эбенейзера Болджера.
На носу лавочника красовались очки с толстыми стеклами. С лица не сходило выражение легкого отвращения, будто он совсем недавно понял, что молоко, добавленное в чай, скисло, и теперь не может избавиться от неприятного привкуса во рту. Эта гримаса была очень полезной в те моменты, когда ему пытались продать что-либо. «Честно говоря, — изрекал Болджер с мрачным видом, — эта вещь ничего не стоит. Но я вам заплачу, сколько смогу, из сентиментальных соображений». В общем, если кому-то удалось получить от Эбенейзера Болджера хотя бы часть желаемого — считайте, ему повезло.
Бизнес лавочника притягивал необычных людей, но мальчишка, явившийся тем утром, был самым странным на памяти Эбенейзера — самым странным за все то время, что он обманывал чудаков, покупая их вещи. На вид мальчишке было лет семь, но он напялил на себя одежду своего деда. От него воняло садовым сараем. Волосы у него были длинные и нечесаные, а вид — чрезвычайно серьезный. Руки он держал в карманах пыльной коричневой куртки, но, несмотря на это, Эбенейзер заметил, что в правой руке мальчишка крепко сжимает какой-то предмет.
— Прощу прощения, — начал маленький посетитель.
— Здравствуй, сынок, — осторожно отозвался Эбенейзер Болджер.
«Ох уж эти дети! — подумал он. — Вечно они то сопрут что-нибудь, то попытаются продать свои игрушки!» Обычно он в обоих случаях говорил «нет». Стоит купить у мелюзги краденую вещь, и на тебя тут же свалится разъяренный взрослый, обвиняющий в том, что ты дал крошке Джонни или Матильде десятку за его обручальное кольцо. С этими детьми хлопот не оберешься, а толку мало.
— Мне нужно кое-что приобрести для моего друга, — продолжил мальчишка, — И я подумал — может, вы купите у меня одну вещь.
— Я ничего не покупаю у детей, — категорично заметил Эбенейзер Болджер.
Ник вытащил руку из кармана и положил брошь на грязный прилавок. Болджер бросил на нее мимолетный взгляд, затем присмотрелся внимательней. Он снял очки, взял с прилавка лупу и стал внимательно изучать брошь.
— Змеиный камень? — пробурчал он себе под нос.
Затем отложил лупу, снова надел очки и уставился на мальчишку мрачно и с подозрением.
— Где ты ее взял? — поинтересовался Эбенейзер Болджер.
— Вы ее купите? — вместо ответа спросил Ник.
— Ты украл эту брошь. Стащил из музея или еще откуда-то. Верно?
— Нет! — отрезал Ник, — Так вы ее берете, или я иду искать другого покупателя?
Кислая мина исчезла с лица Эбенейзера Болджера. Внезапно он сделался сама любезность и широко улыбнулся.
— Извини, — смягчился он, — Просто нечасто можно увидеть подобные вещи. Во всяком случае, в магазинчике вроде моего. Вообще за пределами музея. Но она мне определенно нравится. Давай-ка выпьем чаю с шоколадным печеньем — у меня в подсобке есть пакетик — и обсудим, сколько она может стоить. Идет?
Когда продавец повел себя дружелюбно, Ник наконец смог перевести дух.
— Мне нужно столько денег, чтобы хватило на надгробие, — сказал он, — Для одного моего друга. На самом деле она не мой друг. Просто знакомая. Понимаете, она помогла мне подлечить ногу.
Эбенейзер Болджер, не обращая внимания на лепет мальчишки, повел его за прилавок и отворил дверь в подсобку — маленькую комнатушку без окон, сплошь заставленную картонными коробками со всяким хламом. Также там были ящик со скрипками, множество чучел животных, стулья без сидений, книги и гравюры. В углу находился большой старый сейф.
Рядом с дверью был втиснут маленький стол. Эбенейзер Болджер отодвинул единственное кресло и уселся, оставив Ника стоять. Торговец пошарил в ящике стола, в котором Ник успел заметить наполовину выпитую бутылку виски, вытащил почти пустой пакет с печеньем и предложил его мальчику. Затем Болджер включил настольную лампу и снова стал рассматривать брошь — красно-оранжевые переливы в камне и кайму из черного металла. Когда Эбенейзер увидел морды змееподобных тварей, его слегка передернуло.
— Это старая вещь, — наконец произнес он и подумал про себя: «И бесценная», — Возможно, она не особо много стоит, хотя всякое бывает.
У Ника вытянулось лицо. Торговец попытался напустить на себя доброжелательный вид.
— Впрочем, мне нужно быть уверенным, что она не украдена, прежде чем я смогу дать тебе хоть пенни. Где ты ее взял — в мамочкином туалетном столике? Или стащил из музея? Не стесняйся, говори. Я тебе ничего не сделаю. Мне просто нужно знать.
Ник покачал головой. Он с трудом грыз печенье.
— Тогда где?
Ник молчал.
Эбенейзеру Болджеру не хотелось выпускать брошь из рук, но он подтолкнул ее через стол к мальчишке.
— Если ты не можешь быть откровенным, лучше забирай ее, — заявил торговец. — В конце концов, друг другу нужно доверять. Приятно было иметь с тобой дело. Жаль, что не удалось довести сделку до конца.
В глазах Ника появилась тревога.
— Я нашел ее в старой могиле, — наконец выдавил он. — Но точно не могу сказать, где именно.
Мальчик осекся, потому что благодушное выражение на лице Эбенейзера Болджера сменилось неприкрытой алчностью и возбуждением.
— И много там осталось подобных вещиц?
— Если вы не хотите ее покупать, я найду кого-нибудь другого, — отрезал Ник. — Спасибо за печенье.
— Ты, никак, торопишься? — поинтересовался Болджер. — Что, папочка с мамочкой ждут?
Мальчишка отрицательно помотал головой и тут же пожалел об этом.
— Значит, никто не ждет. Отлично. — Эбенейзер снова взял брошь. — А теперь отвечай, где именно ты ее нашел. Ну?
— Не помню, — отозвался Ник.
— Поздно! — повысил голос торговец. — Пожалуй, тебе стоит немного поразмышлять о том, откуда она взялась. А когда надумаешь, мы с тобой поговорим, и ты мне все расскажешь.
Эбенейзер встал, вышел из комнаты, закрыл за собою дверь и запер ее большим металлическим ключом.
Потом он разжал кулак, посмотрел на брошь и жадно улыбнулся.
Тут звякнул колокольчик над входной дверью, сообщая о приходе посетителя. Болджер с виноватым видом поднял голову, но никого не увидел, однако в оставленную щель врывался воздух с улицы. Болджер захлопнул дверь. Заодно лавочник перевернул табличку, которая теперь гласила: «Закрыто». В довершение Эбенейзер задвинул засов. На сегодня ему непрошеные и любопытные гости ни к чему.
Осенний день из солнечного превратился в пасмурный, и в грязное окно лавочки негромко постукивал дождик.
Эбенейзер Болджер снял трубку с телефона, стоящего на прилавке, и чуть дрожащей рукой набрал несколько цифр.
— Том, кажется, нам подфартило, — произнес он. — Мчи сюда как можно быстрее.
* * *Ник услышал щелчок запираемого замка и понял, что очутился в западне. Он подергал дверь, но та не поддалась. Мальчик почувствовал себя дураком: так глупо попался! Нужно было следовать своему первому порыву и убираться из этой лавочки как можно дальше и как можно скорее. Ник нарушил основные правила кладбища, и в итоге все пошло не так. Что скажет Сайлас? Или Оуэнсы? Ник ощутил, как его охватывает паника, и постарался заглушить беспокойство. Все будет хорошо, он уверен в этом. Конечно, сначала нужно выбраться отсюда…
Ник осмотрел комнату, ставшую для него ловушкой. Это был обычный чуланчик, в который поставили стол. Выбраться из него можно было только через дверь.
Ник выдвинул ящик стола. Там не было ничего интересного, помимо баночек с красками (чтобы подновлять старые вещи) и кисточки. А если бросить краску этому типу в лицо? Тогда он ослепнет на какое-то время, и можно будет сбежать. Ник открыл баночку и сунул палец в краску.
— Что ты делаешь? — раздался голос у него над ухом.
— Ничего, — ответил Ник, быстро закрыв баночку и сунув ее в один из огромных карманов куртки.
Лиза Хэмпсток скептически посмотрела на мальчика.
— Ты почему тут сидишь? — спросила она. — И что за старый жирный мешок торчит под дверью?
— Хозяин магазина. Я пытался кое-что продать.
— Зачем?
— Не твое дело!
Лиза фыркнула.
— Возвращался бы ты лучше на кладбище!
— Не могу. Он меня запер.
— Еще как можешь! Просто пройди сквозь стену…
Ник покачал головой.
— Нет. Когда я был совсем маленьким, мне предоставили полную кладбищенскую свободу, но только дома я имею право проделывать подобные штуки.
Он поднял голову и взглянул на Лизу при электрическом свете. Ее трудно было разглядеть как следует, к тому же Ник всю жизнь общался с мертвыми в полумраке.
— И вообще, что ты сама тут делаешь? Чего вдруг ты вышла за пределы кладбища? Сейчас же день. И ты не Сайлас. Тебе полагается там оставаться.
— Это правило для тех, кто лежит на кладбище, а не для тех, кто похоронен в неосвященной земле, — сообщила Лиза, — Никто не может указывать мне, что делать и куда ходить.