— Не надо грубить и делать такие нелепые предположения. А почему вы не помогаете миссис Шортхаус с кофе?
— Потому что не хочу. Вы пока еще не стали заведующей, не забывайте.
— Не сомневаюсь, полиция заинтересуется тем, где вы находились сегодня вечером. В конце концов, это была ваша стамеска.
— Я выходил отправить почту и забрать вечернюю газету. Разочарованы? Хотел бы я знать, где были вы в шесть двадцать две.
— Откуда вы знаете, что мисс Болем убили в шесть двадцать две?
— Я не знаю. Но старшая сестра видела, как она шла на полуподвальный этаж в шесть двадцать, а там ничто не должно было ее задержать, насколько мне известно. Если только, конечно, там не было вашего дорогого доктора Этриджа. Но он, само собой, не стал бы опускаться настолько, чтобы обжиматься в подвале с мисс Болем. Я бы сказал, дама была не совсем в его вкусе. Но вы, разумеется, гораздо лучше, чем я, осведомлены о его вкусах в этом отношении.
Миссис Босток порывисто встала с кресла и, размахнувшись, правой рукой ударила Нейгла по щеке с такой силой, что он зашатался. Резкий звук шлепка эхом разлетелся по комнате. Все посмотрели на них. Нейгл услышал, как ахнула от изумления Дженнифер Придди, увидел, как нахмурился доктор Штайнер, в недоумении глядя то на него, то на миссис Босток, заметил, как Фредерика Саксон бросила пренебрежительный взгляд в их сторону, а затем вновь углубилась в книгу. Миссис Шортхаус, составлявшая тарелки на поднос на боковом столике, оглянулась на секунду позже. В ее внимательных маленьких глазках, которые она переводила с Нейгла на миссис Босток, отражалось искреннее разочарование по поводу того, что она пропустила самое интересное. Миссис Босток, залившись краской, снова уселась в кресло и взялась за книгу. Нейгл, приложив руку к щеке, громко рассмеялся.
— Что-то произошло? — спросил доктор Штайнер. — В чем дело?
Как раз в этот момент дверь открылась и полицейский в форме заглянул в комнату и сказал:
— Сейчас следователь хотел бы поговорить с миссис Шортхаус. Прошу вас.
* * *Миссис Эми Шортхаус не видела никаких причин, почему она должна оставаться в рабочей одежде, ожидая своей очереди идти к следователю, поэтому, когда ее пригласили к Дэлглишу, она уже была одета как для ухода домой. Метаморфоза была просто поразительная. Удобные тапочки она заменила модными лодочками на высоком каблуке, белый мешковатый халат — шубой, а косынку — причудливым фетровым сооружением, последним идиотским писком шляпной моды. Образ получился необычайно старомодный. Миссис Шортхаус, можно сказать, являла собой некий реликт, осколок далеких веселых двадцатых, и это впечатление только усиливалось благодаря короткой юбке и обесцвеченным перекисью волосам, уложенным в аккуратные локоны, которые весьма затейливо обрамляли ее лоб и щеки. Но не было ни грамма фальши в ее голосе, как и, подозревал Дэлглиш, во всем ее облике и манерах. Проницательный взгляд маленьких серых глаз таил в себе возбуждение. Она не была ни расстроенна, ни испуганна. Он предположил, что Эми Шортхаус жаждала, чтобы в ее жизни было гораздо больше интересных событий, чем происходило на самом деле, и она наслаждалась этим необычным днем. Она вряд ли пожелала бы кому-то умереть страшной насильственной смертью, но раз уж это случилось, можно было извлечь максимальную пользу из ситуации.
Когда предварительный опрос был закончен и зашла речь о событиях злополучного вечера, миссис Шортхаус удостоила полицейских весьма интересным замечанием:
— Незачем говорить, что я знаю, кто убийца, поскольку мне это неизвестно. Но не думайте, что у меня нет никаких соображений по этому поводу. И вот что я вам скажу: я была последним человеком, кто разговаривал с ней, можете не сомневаться. Нет, вычеркните это! Я была последним человеком, кто разговаривал с ней лицом к лицу. Не считая убийцы, конечно.
— Вы имеете в виду, что потом она разговаривала по телефону? Нельзя ли рассказать, как это было? На сегодня с меня достаточно тайн и загадок.
— А вы умны, так ведь? — спросила миссис Шортхаус без всякой злобы. — Что ж, все произошло в этой комнате. Я пришла примерно в десять минут седьмого, чтобы узнать, сколько дней у меня осталось от отпуска: хотелось взять выходной на следующей неделе. Мисс Болем взяла мое досье, оно почему-то уже лежало на столе, как я сейчас припоминаю, и мы решили этот вопрос, а потом немного поболтали о работе. Я как раз выходила, просто задержалась в дверях, чтобы сказать пару слов, что обычно произносят на прощание, когда зазвонил телефон.
— Я хочу, чтобы вы как следует подумали, миссис Шортхаус, — сказал Дэлглиш. — Этот звонок может быть очень важен. Скажите, можете ли вы вспомнить, что говорила мисс Болем?
— Полагаете, звонил злоумышленник, чтобы заманить ее вниз и убить? — догадалась миссис Шортхаус, с наслаждением проговаривая каждое слово. — Что ж, такое возможно, если подумать.
Дэлглиш подумал, что его свидетельница далеко не глупа. Он спокойно наблюдал за тем, как она морщится, усиленно изображая попытку что-либо вспомнить. Адам нисколько не сомневался: миссис Шортхаус прекрасно помнила все услышанное.
Выдержав паузу, чтобы создать еще большее напряжение, миссис Шортхаус заявила:
— Значит, так. Зазвонил телефон, как я уже говорила. Это было около шести пятнадцати, мне кажется. Мисс Болем взяла трубку и произнесла: «Заведующая административно-хозяйственной частью слушает». Она всегда так отвечала на звонки. Очень гордилась своей должностью, надо полагать. Питер Нейгл еще любил повторять: «А кого, черт возьми, она думает, мы ожидаем услышать? Хрущева?» Разумеется, он не стал бы говорить это при ней. Едва ли! Как бы там ни было, именно так она сказала. Потом помолчала, подняла глаза на меня и выдохнула: «Да, именно так», наверняка имея в виду то, что находится в кабинете одна, если не считать меня. Затем она снова помолчала чуть дольше, чем в первый раз, пока парень на другом конце провода что-то говорил. А после этого она сказала: «Хорошо, оставайтесь там, где вы сейчас. Я сейчас спущусь». Потом она попросила меня проводить мистера Лодера в ее кабинет, если я окажусь поблизости, когда он приедет. Я пообещала, что именно так и поступлю, и удалилась.
— Вы полностью уверены насчет этого разговора по телефону?
— То, что я рассказала, так же верно, как то, что я сижу здесь сейчас. Это в точности ее слова, можете быть уверены.
— Вы упомянули, что ей звонил парень. Почему вы так решили?
— Я просто предположила, что это был парень, так мне показалось. И знаете, если бы стояла поближе, я бы услышала. Иногда можно понять, кто говорит, по звукам в телефонной трубке. Но я находилась в дверях.
— И вы вообще не слышали голос?
— Именно. Думаю, он говорил тихо.
— Что произошло потом, миссис Шортхаус?
— Я попрощалась и отправилась в общий кабинет делать уборку. Там Питер Нейгл, как всегда, отвлекал юную Придди от работы, а Калли сидел за стойкой дежурных, так что это не мог быть ни тот, ни другой. Питер ушел с почтой, как только я появилась. Он всегда это делает в четверть седьмого.
— Вы видели, как мисс Болем вышла из кабинета?
— Нет, не видела. Я же сказала: я была с Нейглом и мисс Придди. Правда, ее видела старшая сестра. Можете спросить ее. Старшая сестра видела, как мисс Болем шла по коридору, направляясь к лестнице.
— Так я и понял. Я уже беседовал со старшей сестрой Эмброуз. А вас я спросил о том, последовала ли за вами мисс Болем, когда вы вышли из кабинета?
— Нет, не последовала. Во всяком случае, не сразу. Вероятно, она решила, что ожидание этому парню не повредит.
— Вероятно, — кивнул Дэлглиш. — Но я полагаю, она спустилась бы мгновенно, если бы вниз ее вызвал кто-то из врачей.
Миссис Шортхаус визгливо рассмеялась:
— Может быть. А может, и нет. Мисс Болем всегда отличалась непредсказуемостью.
— Каким человеком она была, миссис Шортхаус?
— Самым обыкновенным. Мы неплохо ладили. Она ценила хороших работников, а я хороший работник. Ну вы и сами видите, в каком состоянии содержится клиника.
— И в самом деле вижу.
— Ее «да» означало «да», а «нет» — «нет». Это я точно могу сказать. Никаких козней у тебя за спиной. Конечно, она могла наговорить кучу гадостей в лицо, если имелось за что. И все же лучше так, чем по-другому. Мы с ней понимали друг друга.
— Были ли у нее враги? Кто-то мог затаить на нее злобу, как считаете?
— Враги могли быть, как же без них? Но насчет затаенной злобы — это уж чересчур, если хотите знать мое мнение. — Она широко расставила ноги и доверительно наклонилась к Дэлглишу. — Послушайте, ребята, — сказала она. — Мисс Би выводила людей из себя. Некоторым это хорошо удается. Вы знаете, как такое бывает. Не допускалось никаких поблажек. «Правильно» значило «правильно», а «неправильно» — «неправильно», без вариантов. Жестко. Именно такой она и была — жесткой. — Всю эту тираду Шортхаус произнесла решительным тоном, выражение ее лица при этом было суровым. Она являла собой чистейший образец непоколебимой добродетели. — Взгляните, к примеру, на такую мелочь, как журнал посещаемости. Все врачи-консультанты обязаны были там расписываться, чтобы мисс Болем могла представлять ежемесячный отчет в региональный совет. Все правильно, как и должно быть. Но раньше журнал держали на столе в гардеробной врачей, и всех это устраивало. Потом вдруг мисс Би заметила, что доктор Штайнер и доктор Макбейн все время опаздывают, и забрала книгу к себе в кабинет, так что всем нужно было заходить к ней, чтобы расписаться. И так делали все, знаете ли, кроме доктора Штайнера. «Она знает, что я здесь, — говорил он. — И я консультант, а не какой-нибудь фабричный рабочий. Если она хочет, чтобы я расписывался в ее дурацком журнале, пусть вернет его обратно в гардеробную». Доктора уже год или даже дольше пытались избавиться от мисс Болем, я точно знаю.
— Откуда вы это знаете, миссис Шортхаус?
— Знаю, и все. Доктор Штайнер терпеть ее не мог. Он специализируется на психотерапии. На интенсивной психотерапии. Когда-нибудь слышали о таком?
Дэлглиш признался, что слышал. Миссис Шортхаус бросила на него недоверчивый и в то же время подозрительный взгляд. Потом она заговорщически наклонилась вперед, словно собираясь поведать один из позорных секретов доктора Штайнера.
— Он ориентирован на аналитический подход, вот что. На аналитический подход. Представляете, что это значит?
— Догадываюсь.
— Тогда вы понимаете, что он принимает немного пациентов. Двух за часы приема, трех, если повезет, и берет нового пациента раз в восемь недель. Это не лучшим образом влияет на статистику.
— На статистику?
— Статистику посещаемости. Она отправляется в комитет по управлению лечебными учреждениями и региональный совет каждый квартал. А мисс Болем знала, как улучшить статистику.
— Тогда она, должно быть, одобряла политику доктора Бейгли. Насколько мне известно, на его сеансах ЭШТ всегда было много пациентов.
— О да, это она одобряла, чего не скажешь о его разводе.
— А он отразился на статистике? — поинтересовался Дэлглиш с наигранным недоумением.
Миссис Шортхаус одарила его сочувственным взглядом.
— При чем тут статистика? Мы обсуждали чету Бейгли. Они разводились, потому что доктор Бейгли завел интрижку с мисс Саксон. Это даже попало в газеты. «Жена психиатра вызывает в суд психолога». А потом миссис Бейгли вдруг прекратила процесс. Так и не объяснила почему. И никто не объяснил. Хотя здесь от этого ничего не изменилось. Доктор Бейгли и мисс Саксон продолжили работать вместе как ни в чем не бывало. И до сих пор работают.
— А доктор Бейгли и его жена помирились?
— Кто говорил о примирении? Они до сих пор состоят в браке. Вот все, что я знаю. Но после этого мисс Болем не могла и доброго слова сказать о мисс Саксон. Впрочем, нельзя утверждать, что она когда-либо упоминала о разводе, она не любила сплетничать, это я вам точно говорю. Но она не скрывала от мисс Саксон своих чувств. Мисс Болем была совсем не такая, как мисс Саксон. С ней бы никакой флирт не прошел, можете мне поверить.
Дэлглиш поинтересовался, пытался ли кто-нибудь завоевать расположение мисс Болем. Обычно он старался задавать подобные вопросы как можно более тактично, хотя и чувствовал, что в случае с миссис Шортхаус это останется незамеченным. Она громко расхохоталась:
— А вы как считаете? Мисс Болем была не из тех, кто нравится мужчинам. Во всяком случае, я так думаю. И знаете, кое-какие инциденты, имевшие место в клинике, могли на всю жизнь отбить охоту к сексу. Как-то раз мисс Болем ходила к главврачу пожаловаться по поводу некоторых отчетов, отпечатанных мисс Придди. Она говорила, что они неприличные. Конечно, мисс Болем всегда вела себя немного странно по отношению к Придди. Слишком сильно пеклась о девушке, если хотите знать мое мнение. Раньше, в юности, Придди входила в группу герл-гайдов под руководством мисс Болем, кажется, и я полагаю, мисс Болем следила за ней — как бы она не забыла о том, чему ее учила наставница. Было заметно, что из-за этого девушка чувствовала себя неловко. Хотя в этакой опеке не было ничего дурного. И не верьте, если кто-то намекнет, что было. У некоторых наших сотрудников помыслы нечисты, и это факт.
Дэлглиш спросил, одобряла ли мисс Болем дружбу мисс Придди с Нейглом.
— О, вы уже в курсе? Нечего здесь одобрять, если хотите знать мое мнение. Нейгл холоден, как рыба, и чертовски скуп. Попробуйте выколотить из него то, что достается ему от посетителей на чай! Он частенько заигрывает с Придди, и осмелюсь предположить, что Тигра мог бы поведать о них пару интересных историй, если бы только коты умели говорить. Хотя, думаю, мисс Болем ничего не замечала. Она по большому счету была занята собственными делами. Как бы там ни было, присутствие Нейгла не особенно поощрялось в общем кабинете, а секретарши-стенографистки часто очень загружены работой, так что на всякие нежности остается не так много времени. Нейгл приложил немало усилий, чтобы заслужить одобрение мисс Би. Он стал всеобщим любимчиком. Всегда на месте, всегда вовремя, таков наш Питер. По крайней мере после того, как один раз в понедельник застрял в метро, он жутко волновался! Это испортило его досье, видите ли. Питер даже вышел на работу первого мая, когда болел гриппом, потому что мы ожидали визита герцога, и, естественно, дежурному необходимо было удостовериться, что все организовано надлежащим образом. У него была температура 103 градуса.[12] Старшая сестра сама измерила. Мисс Болем вскоре отослала его домой. Доктор Штайнер отвез его на своей машине.
— Все знают, что мистер Нейгл хранит инструменты в комнате отдыха дежурных?
— Конечно, все! И этому есть объяснение. Многие просят его починить то или это, так где еще ему хранить инструменты? Он следит за ними, как дотошная пожилая дама, кстати, если не сказать, что вообще над ними трясется. Калли запрещено к ним прикасаться. Примите к сведению, что это не инструменты клиники. Они принадлежат Нейглу лично. Недель шесть назад чуть не разразился крупный скандал, когда доктор Штайнер позаимствовал отвертку, чтобы починить что-то в машине. Оставаясь верным себе, неловкий доктор Штайнер погнул отвертку. Подумаешь, беда какая! Сначала Нейгл подумал, что во всем виноват Калли, они сильно повздорили, и у Калли опять разыгрались боли в животе, бедный старик! Потом Нейгл выяснил, что кто-то видел, как доктор Штайнер выходил из комнаты дежурных с этим инструментом, и пожаловался мисс Болем, а она поговорила с доктором Штайнером и заставила его купить новую отвертку. У нас тут жизнь идет полным ходом, можете мне поверить. Не соскучишься. Хотя раньше убийств не было. Это что-то новенькое. Я, впрочем, надеюсь, что это не станет традицией.
— Я тоже. Если у вас есть какие-то догадки по поводу того, кто сделал это, миссис Шортхаус, то сейчас самое время поделиться ими.
Миссис Шортхаус поправила кудряшку надо лбом смоченным слюной пальцем, еще плотнее закуталась в пальто и встала, демонстрируя, что считает беседу оконченной.
— Ловить убийц — ваша работа, дружище, вот и занимайтесь ею. Хотя кое-что я все-таки скажу. Это не мог быть кто-то из докторов. У них бы духу не хватило. Эти психиатры все робкого десятка. Говорите об убийце что хотите, но у парня определенно крепкие нервы.
Затем Дэлглиш решил опросить докторов. Он был удивлен и заинтересован тем, какое терпение они проявили и как безропотно ему подчинились. Он заставил их ждать так долго, поскольку считал, что в интересах дела важнее сначала опросить других людей, даже такого на первый взгляд малоценного свидетеля, как уборщицу. Врачи вели себя так, будто были благодарны ему за то, что он не раздражал их и не нагнетал напряжение без причины. Дэлглиш без колебания прибегнул бы либо к тому, либо к другому, если бы это помогло в достижении его цели, однако он знал по опыту: от свидетеля можно получить больше полезной информации, если у него не окажется времени подумать, а страх и ужас сделают его словоохотливым и неосмотрительным. Доктора отнюдь не держались особняком. Они ждали в общем кабинете вместе с остальным персоналом тихо и без каких бы то ни было возражений. Они доверяли авторитету и профессиональной репутации Дэлглиша и не мешали ему работать. Он задался вопросом, были бы консультанты-хирурги или терапевты столь же любезны в такой ситуации, и посочувствовал секретарю комитета Лодеру в том, что иногда приходится иметь дело с людьми более сложными, чем психиатры.
Доктора Мэри Ингрэм допросили первой по просьбе главного врача. Дома ее ждали три маленьких ребенка, и ей нужно было вернуться к ним как можно скорее. В ожидании беседы с Дэлглишем она сотрясалась от судорожных рыданий, к величайшему негодованию коллег, которым было весьма сложно поддерживать ее и утешать. Это казалось им пустым и неуместным. Зато сестра Болем неплохо держалась, хотя и была родственницей убитой. Плач доктора Ингрэм лишь усиливал напряжение и вызывал необъяснимое чувство вины у тех, чьи чувства были не ярко выражены. Все невольно подумали, что лучше отпустить ее домой к детям немедленно. Мэри Ингрэм не много могла рассказать Дэлглишу. Она бывала в клинике только дважды в неделю, помогала проводить сеансы ЭШТ и едва знала мисс Болем. Роковые сорок минут с шести двадцати до семи часов она находилась в кабинете ЭШТ со старшей сестрой Эмброуз. Отвечая на вопрос Дэлглиша, сообщила, что доктор Бейгли, возможно, и выходил на какое-то время из кабинета после шести пятнадцати, но она точно не помнит, когда и надолго ли. В конце беседы она подняла свои покрасневшие глаза на Дэлглиша и спросила:
— Вы ведь найдете того, кто это сделал, правда? Бедная, бедная женщина…