— Салют, — удивилась Гертруда, — ты обычно так рано не звонишь.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал Крюгер.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас приехала к тебе домой? — поняла умная Гертруда.
— Нет, на работу.
— Тебе нравится заниматься этим на работе? — удивилась она. — Это, наверно, романтично, но не совсем эстетично.
— Ты можешь приехать или нет? — заорал он. Насмешки Гертруды всегда выводили его из себя. Он всегда подозревал, что в нем сидит маленький мазохист. Может, поэтому она ему так нравилась.
— Не надо орать, — недовольно заметила женщина, — сейчас приеду. Меня пропустят к тебе в кабинет?
— Я скажу, чтобы пропустили. Когда ты можешь приехать?
— Через полчаса.
— Тогда жду. — Он отключился.
Что там за информация, почему она засекречена, с ненавистью глядя на компьютер, подумал Крюгер. Почему данные биографии Риддля столь секретны? Он набрал данные по Ирине Шварц. Она приезжала в Германию уже пятый раз. Интересно, совпадают ли ее визиты с командировками Штенгеля в другие города. Нужно будет узнать все у Хетгесса. А вот командировки Вайса он сейчас проверит. Выйдя на компьютерную сеть транспортной компании, он послал запрос по маршрутам погибшего Гюнтера Вайса за последние два года. Ответ пришел через пятнадцать минут. И принес полное разочарование. Вайса не было даже в Мюнхене во время визитов сюда загадочной Ирины Шварц. Интересно, бывал ли этот водитель в России? Может, по каким-то делам фирмы? И там познакомился с покойной. Ответ был неутешительным. Вайс никогда не возил грузы в Россию. Он специализировался на Франции.
Гертруда приехала ровно через полчаса, как и обещала. В своих черных брюках, в небольших сапожках, в кожаной куртке, с распущенными волосами, она была похожа на подружек рокеров или панков, в изобилии слонявшихся по улицам Мюнхена. Мартин Знал, что внешность обманчива. В свой банк Гертруда ходила совсем в другом наряде.
— Привет, — сказала она, войдя в кабинет и поцеловав Крюгера, — ты, похоже, скоро вообще переберешься сюда ночевать.
— Может быть, — рассеянно ответил он, отвечая на ее поцелуй, — ты, кажется, работаешь на компьютерах?
— И даже возглавляю их отдел, — улыбнулась молодая женщина. — Неужели ты позвал меня сюда так поздно только в корыстных целях? Или ты хочешь ограбить наш банк.
— Не то и не другое. Садись рядом. Следи внимательно за мной. Мне нужно распечатать одну информацию, но компьютер не хочет с ней расставаться.
— упрямый, — засмеялась она, откидывая белокурые волосы и усаживаясь на стуле рядом с ним, — давай посмотрим, что там у тебя.
Он снова набрал соответствующий запрос по информации к делу погибшего Риддля. И снова получил все данные, кроме его биографии.
— все правильно, — кивнула она, — ты все делаешь правильно. Этот файл засекречен. В остальном все правильно.
— Мне нужно его посмотреть, — упрямо сказал он.
— Но он засекречен, — терпеливо пояснила Гертруда, — без кода вскрыть информацию практически невозможно. А мы даже не знаем, какой код, — цифровой, буквенный, смысловой, в общем, ничего не знаем. Это безнадежное дело, Мартин. Брось этот компьютер и поедем ко мне.
— Мне нужна эта информация, — упрямо ответил Крюгер, — мне она очень нужна.
— Но она засекречена. Ее нельзя вскрыть без кода, — начала злиться Гертруда.
— Поэтому я тебя и позвал.
— Но это невозможно! — закричала она.
— Но можно попытаться, — резонно возразил он.
— Я догадалась, — глухо ответила Гертруда, — ты хочешь проникнуть и в наш банк. Может ты преступник, а твои сообщники ждут на улице? У нас же там все засекречено.
— не говори глупостей, — поморщился Крюгер, — я позвал тебя для помощи, а ты объясняешь мне, как нельзя трогать засекреченную информацию. Сейчас другое время, этот человек уже погиб. И еще несколько людей в Мюнхене погибли от подобного оружия, которым был убит молодой Риддль. Мне нужно знать его биографию, чтобы определить, кто мог в него стрелять. У меня должны быть все данные на этого типа.
— Ладно. — Она застучала по клавиатуре компьютера. — Здесь нужно ввести специальный код, — снова сказала она, — но, кажется, я знаю эту программу. Она похожа на нашу информацию о клиентах, которую мы засекречиваем в банке. Сейчас посмотрю.
Она снова застучала по клавишам и нахмурилась.
— Ничего не получается. Подожди, я попробую по-другому. У тебя нет другого кода?
— Откуда? Бывает только код, — пожал плечами Крюгер. — Думаешь, ничего не получится?
— Не знаю, — раздраженно ответила Гертруда, — судя по всему, здесь достаточна сложная программа. Я пытаюсь обойти запрет, но пока ничего не получается. Похоже, ее надежно блокировали. Может, тебе просто узнать, кто захотел блокировать эту информацию?
— Каким образом?
— Сделай соответствующий запрос в Министерство внутренних дел, и они, возможно, снимут запрет на использование этой части информации.
— Сколько на это уйдет времени?
— Несколько дней.
— А по-другому никак не получится?
— Пытаюсь, — вздохнула Гертруда, — подожди, я применяю наши специальные коды. Может, через них.
Она работала на компьютере еще минут пять и, наконец, торжествующе сказала:
— Можешь читать свою информацию.
Крюгер бросился к компьютеру. Йозеф Риддль сотрудничал с западногерманской разведкой в течение последних двух лет перед своей смертью. Это было как раз то сообщение, которое было засекречено в компьютере.
Глава 8
Мы все сделали так, как я предлагал. Сначала сдали наши чемоданы в камеру хранения Кельнского вокзала и поехали в Дюссельдорф. Я был во многих городах Германии, но такого пышного и красивого города не видел. Особенно впечатляют улицы у канала или бульвара, я не знаю, как они это называют, но действительно красиво. А вот в ресторанах служат только русские девочки. В Германии такое ощущение, что вся страна состоит из наших девочек и турецких рабочих. Наших я сразу узнавал по лицам, по манере поведения, даже по разговору. Они ведь говорили друг с другом по-русски. Если турки, попавшие в Германию, или вьетнамцы, оставшиеся здесь после исчезновения ГДР, говорят даже друг с другом по-немецки, чтобы совершенствовать свои знания в языке, то нашим на это наплевать. Все равно говорили и будут говорить по-русски.
В индийском городе Агре, где находится знаменитый Тадж-Махал, весь город говорит… только по-русски. Это смешно, но это правда. Весь город в магазинах с русскими названиями — «Саша», «Маша», «Миша», «Лена» и так без конца. Хлынувшие после открытия «железного занавеса» советские туристы заставили-таки местных индийцев выучить такой сложный для них русский язык. И это в Индии!
Когда попал туда впервые, не поверил своим глазам, но надписи на русском были красноречивые любых слов. А Стамбул? В этом городе теперь все надписи на русском и польском языках. Ну, с поляками все ясно. Это у них в крови — заниматься торговлей, постоянно что-то выгадывать. А вот с нашими! Турки учат русский язык и как учат! Я уже не говорю о Кипре, Пакистане, Египте, Китае. Нужно было разрушить этот «занавес», чтобы мы хлынули по всему миру.
Из Дюссельдорфа мы вернулись в Кельн и ночью выехали в Париж. Я уже больше не пытаюсь к ней приставать. Неохота снова унижаться. Хотя, если честно, то очень хочется. Не понимаю, почему она себя так ведет. В конце концов можно быть и полюбезнее, я все-таки спас ей жизнь. И отвечаю за ее безопасность на этом чертовом Маврикии.
В Париж мы приехали рано утром. Ничего не хочу говорить о Париже. Про этот добавлять что-либо свое. Хотя утренний Париж мне не понравился. Какой-то туманный, словно Лондон, сонный, грязный, размытый. Может, потому, что и настроение у нас было не особенно хорошим.
Подполковник куда-то позвонила, и уже вскоре в одном небольшом кафе мы ждали связного. Он приехал туда, сильно опоздав. По-моему, он был из посольства и очень боялся, что его заметят французы и вышлют из страны. Он так боялся, что на нас даже стали обращать внимание. Представляю себе его состояние. В голодной, разоренной, уголовной России он будет чиновником на зарплату в пятьдесят долларов. То есть подыхать с голоду, не имея возможности кормить своих детей. А во Франции он живет на полторы тысячи долларов, дети сыты, обуты, ходят в чистую французскую школу, а жена не боится выходить на улицу, уверенная, что ее наверняка не изнасилуют и не прибьют где-нибудь в подъезде. Собственно, мне на это наплевать. Я не состою ни в одной партии и никогда не голосовал, да, видимо, никогда и не буду. У меня такая профессия, что лучше никогда не ходить на выборы, рискуя засветиться. Но положение в городе я знаю. Жены у меня, правда, нет, но есть постоянная подруга — Алена, у которой растет дочь, стервочка лет десяти. Вот от них я и узнаю последние новости. Хотя в Алене я хожу не так часто — когда просто хочу отдохнуть и поесть домашнего борща. Она не обижается, видимо, все понимает. А я очень люблю вот таких, все понимающих и молчаливых баб. Балаболка в нашем деле только навредит.
Нина рассказала связному, что у нас случилось в Германии. Он слушал молчал, судорожно кивая головой. Даже кофе пить не стал. Нина добавила, что будет ждать связи на Маврикии, и этот несчастный тип сразу вскочил. Даже не попрощался со мной, а, кивнув Нине, быстро убежал. У нас, видимо, совсем плохо стало с кадрами, если такого типа держат для связи с агентами. Мне пришлось идти за ним до посольства, проверять, не привел ли он за собой «хвост». От такого типа можно ожидать чего угодно.
Вернулся к подполковнику и сообщил ей, что все в порядке. Наш самолет вылетал вечером, и мы даже успели поехать в Лувр. Я в нем был один раз, зашел от нечего делать. Никогда не мог понять, чему так восторгаются эти туристы. Ну, сидит женщина и глупо улыбается. Ну и что? Причем некрасивая женщина. Маленький некрасивый рот, плоский лоб, неживые волосы, некрасивая фигура, это видно даже по портрету Моны Лизы. Но все равно весь мир словно сошел с ума. Вот и Миронова. Пришли мы в Лувр, и она стоит, смотрит на эту жабу.
А я смотрю на подполковника. Наконец не выдержал, спросил:
— Вам действительно нравится?
— А вам не нравится? — удивленно посмотрела она на меня.
— Не очень, — честно признался я, — и не только она.
— А кто еще?
— Многие. Эти картины только осколки прошлого. В них нет ничего. Ни уму, ни сердцу. Я больше люблю цветы на картинах. От них хоть поднимается настроение.
— Вы это серьезно? — спрашивает Миронова.
— Разумеется.
— Удивительно, — задумчиво сказала она, — вы такой хороший профессионал — и такой невежественный. Как это все сочетается в одном человеке?
Ну, что после этого мне оставалось делать?
— Спасибо, — говорю я, — за профессионала.
— Я серьезно.
— Я тоже.
Она ничего больше не сказала, только отвернулась и пошла дальше. Обедали мы на бульваре Виктора Гюго, а через четыре часа уже проходили регистрацию в аэропорту Шарля де Голля. Регистрация прошла спокойно, наши документы сомнений не вызывали. И вскоре мы уже сидели в самолете, поднимающемся над Парижем, и темнокожая симпатичная стюардесса предлагала мне хороший коньяк и мартини.
В общем, эту вторую ночь мы тоже не очень отдыхали. Не знаю, как другие, но я не люблю спать в самолетах. Ни ровный гул моторов, ни большие кресла меня не убаюкивают. Может, потому, что я не люблю спать в компании посторонних людей. Это сильно действует на нервы. Когда ты знаешь, что можешь заснуть, а рядом вдруг окажется специалист по ликвидации профессионалов, как я. Хорошо еще, если он послан чужой спецслужбой. Обиднее, когда рядом другой специалист будет из моего ведомства. Только не говорите, что так не бывает. Убирают обычно своих. Они всегда гораздо опаснее чужих агентов, потому что знают собственные, а не чужие секреты. И если даже твое собственное руководство не захочет посылать специального агента-ликвидатора, то с удовольствием сдаст тебя чужой разведке. Чтобы тебя прикончили другие. Или еще изощреннее. Чтобы они тебя взяли, а ты бы молчал, изображая такого примерного героя. А потом получил бы за свой героизм двадцать лет тюрьмы и продолжал верить в тюрьме, что Москва делает все, чтобы тебя вытащить. Я не циник, я прагматик. И знаю, что говорю.
Поэтому в самолете, да и вообще в любом людном месте, я никогда не сплю. Дремлю часто, это бывает, но никогда не сплю. Вот и в этот раз я сидел в кресле, закрыв глаза. И слышал все, что происходит вокруг меня. По-моему, Миронова также не спала. Это как-то меня успокоило. Во всяком случае, ее просто так не возьмут. Это несколько облегчает мою заботу о сохранении ее тела. Так мне, во всяком случае, показалось.
Лучше бы этот связной из посольства посоветовал нам, где раздобыть хорошее оружие. Там, на Маврикии, мы будем беспомощны против любого, у кого в руках будет хотя бы рогатка. Правда, если этот любой сумеет воспользоваться своей рогаткой лучше, чем я владею своими руками. Ведь убить человека можно по-разному. Для этого совсем необязательно шумное огнестрельное оружие. Мы, «ликвидаторы», знаем это лучше других. Кроме того, у меня в запасе всегда есть несколько неплохих цирковых номеров, применив которые можно отправить на тот свет любого человека.
Честное слово, я не такой циник, как вам может показаться. Но просто это моя форма защиты. А что мне еще делать? Как выкручиваться из подобного идиотского положения, когда меня отправляют охранять агента без оружия и без снаряжения? А я ведь специалист. И если попробую вернуться один, без Мироновой, никто даже не вспомнит, что у меня не было оружия. Меня в лучшем случае просто уволят из органов за профнепригодность. А в худшем, (хотя не знаю, — может, это даже лучше, чем просто гнить на пенсию) — меня просто уберут. Этот вариант более вероятен, так как я знаю слишком много неприятных подробностей, а после августа девяносто первого у пенсионеров КГБ появились вредные привычки писать свои мемуары, вспоминая разные тайные операции своего ведомства. Представляю, как бесится начальство, читая эти мемуары. К каждому пенсионеру своего человека не приставишь, каждое издательство не проконтролируешь. А после выхода книги в свет убирать автора уже поздно и глупо. Только создашь для его книги бесплатную рекламу. Поэтому гораздо выгоднее и дешевле убирать агента сразу после отставки, когда он только начинает диктовать первые главы своих воспоминаний.
Интересно, как будет работать Миронова? Неужели она получила подполковника в таком возрасте за особые заслуги? Или все-таки иногда ложилась в постель? Думаю, все сразу проясниться после нашего приезда на остров. Глупость и отсутствие опыта сразу видны. Их не скроешь, как ум. На то она и глупость.
Сели мы ранним утром, когда яркое солнце уже взошло над горизонтом. После кондиционированной прохлады самолета воздух на Маврикии показался мне чересчур влажным и тяжелым. Или это был просто резкий перепад давления. Я обратил внимание на свою «супругу». На ней перелет почти не сказался. Она выглядела уверенной и собранной леди. Причем знающей себе цену. Я вспомнил, что «де ла Мендоса» должен быть привычен к любой жаре, и даже попытаться улыбнуться. Таможенные и пограничные формальности отняли лишь несколько минут. Получив наши два чемодана, мы уже через полчаса ехали в отель, где нам были заказаны апартаменты. Судя по всему, господин Халлер будет ждать нас именно там.
Глава 9
Полученное известие о смерти Риддля меняло всю картину происшедших событий. Получалось, что Риддль был не просто убит при нелегальной попытке перехода границы, а сознательно застрелен восточногерманской контрразведкой из этого «волнореза». Именно поэтому сообщение о работе Риддля на западногерманскую разведку было зашифровано и не подлежало оглашению. Но это делало смерть Риддля еще более загадочной и непонятной.
Теперь следовало уточнить, кто именно мог убить его и по каким причинам. Поверить в то, что агент разведки был случайно застрелен на границе, было невозможно. Крюгер был для этого слишком хорошим профессионалом. И пока Мюллер отрабатывал все версии с погибшем Штенгелем и убитым Вайсом, сам Крюгер поехал в местное отделение БНД попытаться выяснить обстоятельства гибели Риддля.
Клаус Хоффман был его давним и хорошим знакомым, именно он в прошлом году стал заместителем начальника местного управления БНД по Баварии и теперь мрачно слушал Крюгера, честно рассказавшего, как именно Гертруда проникла в компьютер. Он только не назвал ее имени, посчитав, что это необязательно говорить сторль высокому руководителю контрразведки, как Хоффман.
Давний знакомый был старше его на десять лет и почти всю свою жизнь трудился в органах БНД — сначала на севере, в Гамбурге, а затем перебрался в Мюнхен, где и работал последнюю четверть века. Именно благодаря его непосредственной помощи Крюгеру удалось пробить кандидатуру Нигбура для работы в своем отделе. Хоффман имел идеальный формы чистый череп и резкие, тяжелые черты лица, словно вылепленные из глины. Он привычно курил трубку, слушая Крюгера.
— Значит, тебе нужно знать, кто мог стрелять в Риддля? — уточнил он в конце.
— Да, — подтвердил Крюгер, — понимаешь, я не верю в случайную гибель Риддля. Его застрелил кто-то из профессионалов с той стороны. И теперь это оружие всплыло. Именно из него стреляли в автомобиль Штенгеля. Представляешь, через сколько лет всплыло это оружие?
— Уже проводили экспертизу?
— Конечно. Эксперты уверены, что это тот самый «скорпион». Я понимаю, что он мог за эти годы поменять своего владельца, но уж слишком профессионально была срежиссирована смерть Штенгеля. Значит, действовал профессионал.
— Бывший профессионал, — машинально уточнил Хоффман.
— Может быть, — согласился Крюгер, — но я должен на него выйти. Три убийства подряд. Это слишком много.