Найтингейл, ободренный опытом с прекрасным вином, взял тоже ломтик, но едва составленный умелыми дизайнерами аромат шибанул в ноздри, проглотил едва ли не быстрее, чем Барбаросса.
Херлуф, поглядывая на обоих с улыбкой, брал мясо спокойно и с королевским достоинством, не столько ел, как смаковал, наслаждался, а когда встретился со мной взглядом, кивнул с полным одобрением.
— Прекрасная кухня, — сказал он. — Уверен, Его Величество Кейдан тоже доволен, что его запасы все еще украшают столы королевского дворца!
Кейдан чуть наклонил голову, но смолчал.
Барбаросса пожирал мясо, хватая сразу по несколько ломтиков и запихивая пятерней в огромный рот, но, когда слуги принесли еще и еще, сдался и только посмотрел грустными глазами на лакомства, что пропадут теперь, не съеденные им лично.
— Скажу честно, — рыкнул он утомленно, — когда ты явился с безумной идеей напасть сообща на Гиллеберда, я решил помочь только потому… гм… что ты когда-то оказал мне очень важную услугу, а я такое не забываю. Я, честно говоря, даже не думал, что мы с такой легкостью справимся, все-таки у Гиллеберда была лучшая в регионе армия, но ты всех обхитрил, нас с Найтингейлом тоже.
Найтингейл улыбнулся, кивнул.
— Да, бойкий у нас родственник.
Барбаросса посмотрел на него в удивлении:
— Родственник?.. Ах да, он же теперь твой полузять, ха-ха!..
Найтингейл ответил с достоинством:
— Я не сказал бы, что это худший из зятей.
— Еще бы, — сказал Барбаросса с тяжелым сарказмом, — это же надо суметь продать дочь дважды! Я бы голову разбил о стену, но не додумался бы. Всегда считал, что такими хитрыми могут быть только сенмаринцы…
Все посмотрели на Кейдана, что за все время обсуждения не проронил ни слова. Сейчас, когда все умолкли и только втихую зыркают друг на друга, не зная, что добавить и нужно ли, когда все сказано ясно и четко, он пошевелился и сказал несколько манерным голосом:
— Эту реакцию следовало ожидать. Она мне понятна, возражений не вызывает, потому скажу о другом. Несмотря на все разумные слова достойных великих и мудрых королей, мы все же предполагаем, что принц Ричард отправится Мунтвигу навстречу, несмотря на все наши предостережения.
— С голыми руками, — буркнул Барбаросса.
— С теми войсками, — уточнил Кейдан с королевским величием, — которые удастся собрать, пусть даже их будет горстка. А нам стоит подумать, как поступим мы.
Найтингейл сказал завистливо:
— А что вам-то думать? Сен-Мари за Большим и даже очень Большим Хребтом!
— Если Мунтвиг, — ответил Кейдан, — сокрушив все, подойдет к хребту, то самое меньшее, что он сделает, — перережет единственный торговый путь между королевствами Сен-Мари, Вестготией и остальным севером.
Барбаросса буркнул язвительно:
— Будете торговать и с Мунтвигом, какая разница?
— Будем, — согласился Кейдан, даже не попытавшись отказываться, — однако Мунтвиг не прекратит пытаться ворваться в наше королевство и предать здесь все огню, а это… нас будет тревожить, если сказать мягко. Потому следует продумать, чем же все-таки помочь этому… принцу.
Я не поверил своим ушам, только никто из королей почему-то не удивился, а Кейдан продолжил:
— Нам важно, чтобы этот принц там на дальних рубежах как можно больше обескровил Мунтвига. И когда сам погибнет, та сволочь с Севера подойдет к нашим границам уже ослабленным. Или вообще не рискнет.
Барбаросса хмыкнул:
— Ваше желание удержать Тоннель в нашей власти понятно. Я берусь ввести войска в Армландию и перекрыть доступ на эту сторону.
— Я помогу, — сказал Найтингейл. — Ну, чем смогу.
Херлуф сказал ехидно:
— А вы поможете как? Подгребете под себя Ламбертинию?
Найтингейл кивнул в сторону Барбароссы:
— Он подгребет ее с такой скоростью, что не успеешь сказать «мама».
Я натянуто улыбался, дескать, шутят, понимаю, хотя на душе становится все холоднее. Это не шутки, все так и будет. Мне трудно было удерживать все в моих руках даже без внешней угрозы, а теперь так и вовсе все рассыплется. А такие лакомые куски да не подобрать…
Тревожная обстановка во дворце начала нарастать с момента срочного отъезда герцога Готфрида, а после появления гонца с вестью о Мунтвиге стало по-настоящему неспокойно и неуютно.
Вельможные лорды, собравшиеся на выборы короля, сбиваются в группки, шепчутся, оглядываясь на других, и обрывают разговоры, когда к ним кто-то подходит.
Я увидел, как в дальнем зале блеснуло золото пышных волос, там в кругу мужчин женщина с прямой гордой спиной и тонкой талией в длинном зеленом платье до полу. Она как ощутила мой взгляд и повернулась, крепкая, с хорошо развитыми плечами, яркий румянец на молодом лице, блестящие глаза и пухлые спелые губы. Леди Элинор.
Она с небрежностью оставила рыцарей, расточающих ей комплименты. Я молча ждал и невольно любовался ее спелой молодостью и спортивной упругостью ее фигуры, туго натянутой кожи на лице, где ни намека на морщинки, даже мельчайших, и общей чистотой и свежестью ее облика.
Издали она чарующе улыбнулась, но, когда приблизилась, лицо стало строгим и озабоченно деловым.
— Рич, что теперь?
— Не знаю, — ответил я сердито. — Почему герцог не мог подождать до выборов?
Она без всякого перехода превратилась в разъяренную тигрицу, защищающего малолетнего тигренка:
— Не смей, для него орден Марешаля — самое главное в жизни!
— Два сапога пара, — сказал я горько. — Оба за идею зарежете.
— За идею?
— За любимое дело, — уточнил я. — Дождемся результатов голосования. Я все еще рассчитываю на победу герцога, но если стрясется небывалое…
Она вздохнула.
— Ты так привык к победам? Ричард, даже у тебя не все может идти гладко.
— Мы все просчитали верно, — возразил я, — и готовились долго. Может быть, слишком долго. Это говорит о моей тщательности и осторожности!
— Я дождусь выборов, — ответила она, — однако что-то мне очень неспокойно.
— Берегите Дженни, — сказал я неуклюже. — Как там Родриго?
— Растет, — ответила она с некоторым безразличием, и я понял причину такого резкого поворота от прежнего обожания, теперь всем на свете для нее стал герцог Готфрид, а бедный любимец Родриго, чьи капризы всегда удовлетворялись, впервые столкнулся с тем, что называют воспитанием мужчины. — Скоро его из пажей можно будет в оруженосцы.
— Рано, — сказал я сожалеюще, — умом развит, а силенок пока маловато. Надеюсь, Мартин это учитывает. Где Дженни?
— Я видела ее на веранде.
— Надо с нею повидаться, чувствую себя виноватым.
— Да? Это хорошо, — сказала она с удовольствием, — тогда я проведу к ней.
— Спасибо.
Навстречу все чаще попадались в окружении свиты осанистые лорды в парадных формах, слышатся зычные голоса глашатаев, объявляющих имена высоких гостей и титулы, возгласы церемониймейстеров, приторно пахнет женскими духами.
Сперва я увидел леди Розамунду и ее подруг, они бросали ревнивые взгляды в сторону. Я повернул голову, увидел Дженифер и понял чувства первых красавиц королевства. Провинциалка не уступает им красотой и гордой статью, но настолько вся наполнена огнем, что все мужчины невольно тянутся к ней, как мотыльки к пламени.
Моих фавориток, точнее, тех фрейлин, которых считали фаворитками, а также тех, кто пытался ими стать, как уже знаю, примирило с Дженифер только то, что она моя сестра.
Более того, все начали набиваться к ней в подруги, удобный повод, чтобы сблизиться с ее грозным и могущественным братом.
Она увидела нас с Элинор, поспешила навстречу. На этот раз лицо бледное, в глазах тревога.
— Ричард!.. — крикнула она умоляюще. — Почему все так?
Я обнял ее, поцеловал в лоб, потом не выдержал и прижался губами к пылающей щеке.
— Дженифер, — сказал я с трудом, — все в руке Господа. Герцогу пришлось срочно ехать в Турнедо, для него создание могучего Арндского королевства куда важнее крохотной короны Сен-Мари, а мне, увы, нужно двигаться с войском навстречу Мунтвигу… Прости, Дженни, что все вот так… ничего я и не успел, но сейчас тебе с Элинор лучше немедленно вернуться в Брабант.
Она вскрикнула:
— Но… разве корона не важнее?
Элинор нахмурилась, а я сказал торопливо:
— Дженни, дело в том, что все владения короля Гиллеберда я передал ордену Марешаля. Земли и замки ламбертинского герцога Блекмура — тоже. Я имею в виду личные владения. Так что уже сейчас экономическая мощь ордена равна королевской, а возможностей у герцога Готфрида в самом деле будет больше, чем у любого короля. Хотя, если честно, я бы все-таки на его месте сперва завершил все здесь. Корона правителя Сен-Мари не такая уж помеха для великого магистра! Оставил бы меня заместителем, я не стал бы отбиваться.
Элинор обняла нас с Дженифер, несколько мгновений мы стояли тесно, и я вдыхал сладкий аромат женских тел, потом она отстранилась и сказала серьезно:
— Беспокоишься из-за Кейдана?
— Да, — ответил я. — А ты?
Она покачала головой.
— Дженифер нужна была ему из-за Брабанта. Но сейчас Брабант не отгораживается от Сен-Мари, а Кейдану, как мне кажется, есть о чем подумать помимо Брабанта.
Дженифер поглядывала то на меня, то на Элинор. Я сказал с неприязнью:
— Я ему не доверяю. По морде видно, пакостный человек! Потому вам лучше убраться. На время.
Элинор спросила быстро:
— На какое?
— Пока я вернусь, — сказал я серьезно. — Я вернусь! И со всех спрошу.
Она посмотрела на меня пристально.
— Да уж… некоторых уже сейчас трясет.
Дженифер сказала слабо:
— Да? А я больше почему-то замечаю, как многие злорадствуют.
— Я вернусь, — ответил я мстительно, — и устрою Страшный Суд! И будет плач и скрежет зубовный… Простите меня, но вот там вроде бы отец Дитрих.
— Он самый, — подтвердила Элинор с неприязнью.
— Простите, я вас покину…
Отец Дитрих как заметил меня, развернулся всем телом, я увидел суровые вопрошающие глаза.
— Отец Дитрих, — заговорил я еще издали, — уж простите меня великодушно, однако сами видите, я всеми фибрами и жабрами хотел в тот Храм Истины, однако теперь…
Он вздохнул, мелко перекрестил меня.
— Да, суета сует… Вот так и жизнь проходит в боренье с химерами. Однако, мне кажется, ты меня не совсем верно понял.
— Отец Дитрих?
Он взял меня за локоть, пальцы у него на диво цепкие, огляделся и повел к выходу на балкон. Я кивнул сопровождавшим меня телохранителям, и они сразу закрыли дорогу своими телами.
С балкона открывается дивная картина прекрасного Геннегау, но отец Дитрих повернулся к парапету спиной, на меня взглянули мудрые глаза много прожившего, много повидавшего и много понявшего в этой сложной жизни.
— Сын мой, — произнес он мягко, но с укором, — ты не совсем верно меня понял… или я не сумел объяснить достаточно внятно.
— Отец Дитрих?
Он сказал со вздохом:
— Я рекомендовал тебе побывать в Храме Истины вовсе не от имени церкви. И все еще рекомендую.
Я быстро вернулся в зал, ухватил ближайшее кресло и бегом принес на балкон.
— Отец Дитрих, прошу вас. Позвольте, помогу сесть.
Он с легким кряхтеньем опустился на сиденье, в спине звучно хрустнуло.
— Благодарю, сын мой.
— Отец Дитрих, — напомнил я, — вы рекомендуете посетить Храм Истины… от себя лично? Почему?
— Увы, сын мой, — сказал он невесело, — церковь, в силу того что ее идеалы должны принять сердцем как можно больше людей, подстраивается под их вкусы… нет, требования широких масс.
— И уровень? — подсказал я.
— Да-да, — сказал он, — спасибо. Именно уровень. Люди все-таки в массе хорошие и простые, совсем не герои и не подвижники. Их пугают рассказы о великих аскетах, занимавшихся истязанием плоти, им нужны более простые и понятные примеры того, почему нужно жить по-христиански, а не… язычески.
Я воскликнул с жаром:
— Это я как раз понимаю, отец Дитрих!
— В самом деле? — спросил он с сомнением. — Ты ведь так молод и горяч…
— Да, — сказал я торопливо, — но я как бы зело ленив ввиду развращенности комфортом… ну, нашими современными удобствами, ишь, мясо жарим уже и на сковородках, какой позор и падение нравов! Потому я и сам хотел бы упрощенного христианства, чтобы и христианином быть, и ничего для него не делать. Но я рыцарь, понимаю, делать надо и через «не хочу», но простой народ через это «не хочу» переступить не может.
Он посмотрел на меня пытливо и с одобрением.
— Понимаешь, — проговорил он с некоторой озадаченностью, — а с виду ты… гм… так мускулист и силен, что тебе мозги как бы и вовсе ни к чему.
— Спасибо, святой отец, вы мне польстили.
— Помнишь, — сказал он, — я как-то говорил о Тертуллиане?
— Да, отец Дитрих!
Он вздохнул, отвел взгляд.
— Тертуллиан сделал для церкви едва ли не больше, чем все апостолы вместе взятые, ну, за исключением Павла. Тертуллиан заложил основы, фундамент учения, однако церковь отказывается признавать его учителем церкви.
— Из-за его характера?
— Отчасти, — сказал он. — Отчасти. Его пылкий и непримиримый характер позволял ему одерживать сокрушительные победы в диспутах с языческими мудрецами, однако он с таким же неистовством громил и церковные постулаты, упрекая в мягкотелости, терпимости, беззубости… Его не отлучили от церкви только потому, что тогда такой процедуры еще не существовало, но у многих иерархов церкви и сейчас начинается нервный тик, когда слышат его имя или приходится читать его работы. Так вот, сын мой, в Храме Истины, можно сказать, одни тертуллианы…
— Ого!
Он вскинул руку.
— Погоди, погоди. Ты же знаешь, что, если бы тертуллианов было слишком много, мир бы рухнул. Только дети искренне верят, что можно получить все и сразу, но взрослые знают, что, увы, мир тяжел и неповоротлив. Если попросить Тертуллиана помочь вытащить телегу из грязи, он потянет коня с такой силой, что оторвет ему голову! Ты понял, надеюсь.
— Да понял я, понял, — сказал я с тоской. — Но без тертуллианов телег вообще бы не построили!
— Тертуллианцы, — сказал он, — могут дать несравнимо больше, чем вся церковь… но только такому же, как и они и кто может принять их дары, не уронив на ноги. Потому я и советую тебе пройти испытания в их Храме… от своего имени, хоть и тревожусь за их исход.
Он оперся обеими руками на подлокотники, напрягся. Я успел подхватить вовремя, и великий инквизитор поднялся, уже снова суровый и с непроницаемым лицом, чуточку недовольный даже, будто потому, что приоткрылся до такой степени.
Я торопливо преклонил колено и поцеловал ему руку.
— Спасибо, отец Дитрих… Спасибо!
Глава 3
Сэр Жерар, которого я вообще-то привык видеть возникающим на пороге моего кабинета, незаметно сопровождает меня всюду и появляется, как только начинаю искать его взглядом.
— Ваше высочество?
— Снова не дают поспать сладко, — сказал я раздраженно, — и понежиться на заре под пенье петухов.
— Под пенье петухов? — спросил он. — Вот уж не думал, что под их отвратительные крики кто-то нежится. Или это вы… поэтически?
Подошел граф Фортескью, сдержанный, величавый и внушающий, каким и должен быть глава Министерства по делам иностранных королевств.
— Я бы их всех поубивал, — поддержал он светскую беседу, — но отгоняют нечистую силу, так что пусть орут… э-э… поют. А что стряслось, ваше высочество?
— Отбуду сразу после коронации, — сообщил я шепотом, — унесся бы и сейчас, но… Из Турнедо я поведу навстречу Мунтвигу те войска, что расквартированы в королевстве, там самая надежная и боеспособная армия. А также придется забрать армии из Ламбертинии и Мезины, что вообще-то рискованно.
— Даже очень, — заметил сэр Жерар холодновато.
Я сказал с тоской:
— Надеюсь, скоро получу более подробные данные о Мунтвиге. Мы даже не представляем, что у него за силы! Если подберет всю или почти всю армию Карла, да еще с собой приведет вдвое больше…
Жерар сказал так же деловито бесстрастно:
— Ваше высочество, я пойду готовить надлежащие указы прямо сейчас.
Я наклонил голову, отпуская, он коротко поклонился и удалился. Фортескью сказал негромко:
— Ваше высочество, с вашего позволения я послал гонцов во все королевства, что окажутся на пути Мунтвига. Как бы они к нам ни относились раньше, но сейчас это естественные союзники.
— С какими предложениями?
— Союз и взаимопомощь, — ответил он.
— Вы все сделали верно, — сказал я, — и… спасибо, граф.
Он поклонился.
— Ваше высочество?
— Что приняли такое решение, — пояснил я, — не дожидаясь, что скажу я. Министерство иностранных королевств в надежных руках.
Телохранителей в коридоре прибавилось, как и слуг, я прошел к своему кабинету, дверь услужливо распахнули, я насторожился, рассмотрев в кресле у моего стола мужчину в таком черном плаще, что рядом сама чернота показалась бы белой, на голове такая же черная шляпа с молодецки загнутыми краями, на тулье загадочно помигивают звезды, а если присмотреться, то можно рассмотреть и спиральные галактики.
Он вскочил, едва не опрокинув кресло, сорвал с головы шляпу и красиво раскланялся.
— Принц… мое глубочайшее почтение…
— Здравствуйте, — буркнул я, — сэр Сатана. Да сидите, сидите! Разве ваша гордыня позволяет вам вскакивать кому-то навстречу?
— Гордыня не позволяет, — ответил он бодро, — а вежливость просто настаивает!.. Ваше высочество, я с глубочайшим сочувствием хочу выразить искреннее сожаление по поводу… этого случая… с Мунтвигом.